Глава 17 ПЫЛАЮЩИЕ НЕБЕСА

Глава 17

ПЫЛАЮЩИЕ НЕБЕСА

В 1943 году гражданское население Германии переживало тяжелые страдания. В 1944 году они стали еще тяжелее. Люди теперь начали едко и все громче говорить о зенитках, «которые никогда ни в кого не попадают», и об истребителях, «которых никогда не бывает там, где они требуются». Гаулейтеры подвергавшихся налетам областей поспешили к Гитлеру, чтобы сообщить ему, что случились с их городами, рисуя ему картины ужасных разрушений и называя цифры людских и имущественных потерь. К этому времени британские бомбардировщики сбросили на немецкие города уже 136 тысяч тонн бомб, но пока американская бомбардировочная авиация еще не полностью вступила в действие. Это должно было измениться в 1944 году.

Новый год бомбардировок начался 1 января мощным налетом на Берлин. В том месяце 1800 тонн бомб упали на Франкфурт-на-Майне. 19 февраля начались крупномасштабные налеты на Лейпциг. 20 февраля настала очередь Штутгарта. 22 марта еще 3000 тонн упали на Франкфурт-на-Майне. Нюрнберг был превращен в руины. Кассель пострадал так сильно, что был фактически оставлен его населением. Некогда в Кёльне жили 800 тысяч человек. Теперь же там остались лишь 200 тысяч из них. Остальные бежали в другие районы, чтобы спастись. Города Рура лежали в руинах. Смерть и разрушения систематически распространялись над Германией с воздуха. В январе и феврале только одни американцы сбросили почти 50 тысяч тонн бомб, а общее их число в течение года составило около 500 тысяч тонн. К концу войны американцы достигли значения почти в миллион тонн, в то время как англичане с 955 044 тоннами уступали им самую малость. Почти полмиллиона тонн из этих бомб упали исключительно на жилые районы.

И насколько слабой в действительности была так называемая «месть» Гитлера! В первые два месяца 1944 года немецкие самолеты сбросили на Англию 1700 тонн бомб, доведя общее количество бомб, сброшенных к этому времени на британские цели, до 56 тысяч тонн.

Несмотря на то что руководство союзников хорошо знало, что немецкая военная промышленность все еще продолжает работать на максимальной мощности и что в результате налетов на немецкие города объем ее производства в действительности не падает, оно продолжало систематически уничтожать жилые районы, хотя в мае 1944 года этот беспощадный процесс немного замедлился, потому что армии бомбардировщиков потребовались для оказания поддержки приближавшемуся вторжению. В поражаемых жилых районах не было никаких стратегических целей, но американцы придерживались теории, что людские потери эквивалентны потерям военного потенциала. Но в Германии были действительно стратегические цели, которые могли оправдать систематические массированные налеты, например заводы шарикоподшипников, нефтеперерабатывающие заводы и заводы по производству синтетического горючего, авиазаводы и заводы авиадвигателей, аэродромы и, несомненно, уязвимые железнодорожные узлы. Серии действительно мощных налетов на эти законные цели сократили бы войну на целых восемнадцать месяцев и спасли бы десятки тысяч жизней – в том числе жизни британских и американских солдат.

Мощные атаки стратегических целей, конечно, выполнялись, и американцы совершили массированные налеты на предприятия немецкой авиационной промышленности, причинив тяжелый ущерб заводу фирмы «Эрла»[363] и другим заводам фирмы «Мессершмитт» в Брауншвейге, Лейпциге, Регенсбурге, Аугсбурге, Фюрте и Штутгарте. Только в апреле 24 тысячи тонн бомб были сброшены на авиазаводы и заводы шарикоподшипников в Ашерслебене,[364] Бернбурге, Ростоке, Штеттине и в других городах. Но казалось достаточно странным, что американцы, полностью сконцентрировавшись на авиазаводах, в то же время пренебрегли более важными заводами авиационных двигателей. Хотя, возможно, около 50 процентов авиазаводов были разрушены, а многие из оставшихся сильно повреждены, производство было быстро реорганизовано и децентрализовано, умело замаскировано или размещено под землей, так что в итоге дальнейшие налеты стали неэффективными, и производство снова пошло вперед на максимальной мощности – в пещерах, туннелях, деревнях и лесах.

Немецкая авиационная промышленность достигла в 1944 году своего пика, выпустив 40 593 машины, из которых 25 285 были истребителями, принимая во внимание, что в 1940 году были произведены только 10 247 самолетов, а в 1941 году – 12 041. Теперь планировалось создать огромные подземные производственные центры, и на работах должны были быть заняты более миллиона людей.

В марте 1944 года основная нагрузка бомбардировочного наступления была перемещена на железные дороги и на транспортную систему в целом. В рамках подготовки к вторжению железнодорожная сеть, которая позволяла немецким войскам быстро менять позиции и концентрироваться в ключевых точках, должна была быть если не разрушена, то повреждена. Во Франции и Германии для налетов были отобраны 500 важнейших железнодорожных узлов, сортировочных станций, мостов и других важных объектов. Пока немецкая ремонтная железнодорожная система работала очень хорошо, и большая часть ущерба, нанесенного бомбардировками, быстро восстанавливалась.

Это должно было измениться под давлением нового бомбардировочного наступления.

Налеты на железные дороги в Северной Франции начались с английских баз, но позднее бомбардировщики стали действовать также и с итальянских баз. Атаки выполнялись и днем и ночью, а затем пришла очередь Западной Германии. В ходе этих налетов причинялся такой большой ущерб, что ремонтная система не успевала устранять его. Железнодорожная система в целом не была разрушена, но стали возникать узкие места, сильно затрудняющие работу промышленности в Германии, которая вследствие децентрализации теперь более, чем когда-либо, зависела от эффективной работы транспортной системы. Трудности еще более возросли после начала использования союзниками новой тактики. Днем истребители начали атаковать локомотивы, расстреливая с малой высоты их паровые котлы.

Всего на железнодорожные цели во Франции и Бельгии было сброшено 71 тысяча тонн бомб и были разрушены 93 узловые станции. Кроме того, бомбежкам подверглись 35 важных мостов через Сену, и к концу мая эффективность работы железнодорожной системы в Северной Франции, по имевшимся оценкам, составляла не более чем 13 процентов от ее нормального значения, и, когда вторжение наконец началось, она была так сильно повреждена, что очень мало помогла немецкому командованию, пытавшемуся быстро перебросить войска в угрожаемые точки. В это же самое время большое количество бомб сбрасывалось на позиции пусковых установок «Фау-1», и многие из них были полностью выведены из строя.

Но действительно опасным для Германии ход событий стал в мае, когда союзнические бомбардировщики начали мощные налеты на заводы по производству синтетического горючего и нефтеперегонные заводы в Германии и на нефтепромыслы в Плоешти и нефтеперегонные заводы в Румынии. Налеты на последние сильно облегчались использованием баз в Южной Италии. Потоки бомбардировщиков атаковали множество немецких истребителей, которые сбивали много нападавших, но этого никогда не было достаточно, чтобы отразить налет. Был причинен очень большой ущерб, и объем производства начал быстро падать, пока не составил половину от нормального значения.

В мае объем производства синтетического горючего в Германии составлял 316 тысяч тонн. К июню он упал до 170 тысяч тонн, а в сентябре достиг самого низкого уровня 17 тысяч тонн. В том месяце люфтваффе получили только 30 тысяч тонн бензина вместо обычных 180 тысяч тонн. Большой объем горючего доставлялся с месторождений Плоешти по Дунаю, но самолеты союзников начали минировать фарватер, и в результате 29 танкеров взорвались. К середине 1944 года немецкие запасы горючего сократились до опасного предела. И еще 5 тысяч тонн бомб хватило бы, чтобы свести их к нулю. По сравнению с этим десятки тысяч тонн, сбрасывавшихся на несчастных гражданских жителей и их дома, были потрачены впустую.

В мае 1944 года начались стратегические рейды на аэродромы во Франции, Бельгии и Голландии, находившиеся в радиусе 500 километров от района, выбранного для вторжения.

Поскольку немецкие города превращались в руины, их жители стали гневно спрашивать, где были истребители Геринга. Истребители все еще были, и их пилоты делали все возможное, но вследствие беспорядка, дезорганизации, интриг и зависти в руководстве люфтваффе и авиапромышленности не было никакого дальнейшего эффективного развития. Немецкие летчики-истребители летали на Me-109 в начале войны, и в конце они все еще летали на нем. В 1940 году скороподъемность Me-109 превосходила аналогичный показатель «Спитфайра», но с тех пор самолеты союзников стали гораздо быстрее. Единственным ответом, который техническое управление люфтваффе смогло придумать, стало оснащение Me-109 более мощным двигателем. В начале войны он имел двигатель мощностью 750 лошадиных сил, а к концу войны – 1850 лошадиных сил. Также были установлены более вместительные топливные баки, и постоянно появлялись требования на более мощное вооружение, бронирование и т. д. Результатом многочисленных изменений и модификаций стало то, что когда-то обтекаемый, имевший высокие аэродинамические характеристики Me-109 немецкие пилоты стали называть «жуком». Несмотря на все стремление сохранить обтекаемость, сопротивление воздуха оставалось большим и скорость уменьшилась. История с подвесными баками в этом отношении была типичной. Они были неудачно сконструированы, и полный бак уменьшал скорость примерно на 32 километра в час, но и даже пустой бак сокращал ее на 28 километров в час.

Доктор Хуттер разработал намного лучший бак, который уменьшал скорость лишь на 5 километров в час, когда был полным, и совсем не уменьшал ее, когда был пустым, так что не было необходимости сбрасывать его. Он был испытан на FW-190, и все испытания прошли удовлетворительно, но из-за зависти и интриг в авиапромышленности от него отказались. В результате Ме-109, который мог оставаться в воздухе в течение часа и трех четвертей в начале войны, так и продолжал делать это и далее.

Когда бомбардировщики союзников начали летать все выше и выше, – между 10 и 12 тысячами метров – то FW-190, чтобы добраться до них, должен был иметь более легкое вооружение. Ему требовалась половина полетного времени, чтобы набрать такую высоту, и когда он достигал ее, то был недостаточно быстр. Уже имелся новый двухмоторный самолет Ме-410, который был столь же хорош, как «Москито», но его растратили впустую как ночной истребитель и пикирующий бомбардировщик. Англичане же начали использовать смертоносный «Темпест» и улучшенный, заново переработанный «Спитфайр» с двигателем мощностью более 2 тысяч лошадиных сил.

Задачи, которые немецкие летчики-истребители, как ожидалось, должны были выполнять на своих устаревающих самолетах, действуя против противника, оснащенного современными машинами, были невыполнимы, но они продолжали сражаться и снова и снова атаковали врага, хотя, естественно, и без большого успеха. Герингу требовались козлы отпущения, и 8 октября 1944 года он издал дикий приказ, угрожая каждому пилоту трибуналом, если он вернулся на неповрежденной машине, не сбив при этом вражеский самолет. Геринг даже потребовал, что, если самолет был поврежден, пилот должен таранить врага. Немецкие боевые командиры обходили преступный приказ Геринга, отдавая с земли своим пилотам в воздухе приказ идти на посадку.

Тем временем Гитлер, казалось, наконец осознал тот факт, что для противовоздушной обороны рейха должны быть сконцентрированы все силы, и был образован специальный истребительный штаб во главе с Зауром, которому передали часть полномочий, принадлежавших ранее Мильху, хотя последний даже во времена Удета признавал важность истребительной авиации и поддерживал того против благоволившего бомбардировщикам Ешоннека. Заур получал приказы от Шпеера, который еще раз раз смог добиться для производства самолетов высшего приоритета, ясно осознавая, что если Германия быстро не создаст мощную противовоздушную оборону, то ее промышленность превратится в руины.

Следуя новым курсом, противовоздушная оборона фактически лишь однажды смогла поднять в воздух 400 истребителей, чтобы отразить налет на завод по производству синтетического горючего, но обычно она должна была быть довольна, если удавалось поднять от 150 до 200 самолетов.

Как гражданский руководитель истребительного штаба, Заур изо всех сил старался угодить Гитлеру и привел фюрера в хорошее расположение духа цифрами якобы готовых к боевому использованию самолетов, в то время как те еще не покинули сборочные цеха. Одновременно он составил новую программу производства, которая отдавала приоритет истребителям и сокращала выпуск бомбардировщиков, но на решающей встрече с Герингом она была отвергнута. В то время как вражеские бомбардировщики в значительной степени делали все, что хотели, в небе над Германией, Геринг, тем не менее, потребовал еще больше бомбардировщиков, а не меньше. Он хотел их в два раза больше, чем в 1943 году, заявив: это для того, чтобы посредством бомбардировок «возмездия» утолить жажду Гитлера в мести. Но неопровержимым фактом было то, что генерал Пельтц, «командующий нападением на Англию», никогда не мог наскрести более сотни бомбардировщиков для налета на Англию. И менее чем через четыре месяца Гитлер сам должен был прекратить производство бомбардировщиков и даже пустить на слом машины, находившиеся уже на сборочных линиях, потому что не было бензина, чтобы летать на них.

Тогда программа производства истребителей была выдвинута на передний план со всей возможной поспешностью, от которой она затем и пострадала. Мало того что качество производства понизилось, но и новые двигатели оказались ненадежными, и пилоты начали не доверять машинам, на которых были призваны летать. И, несмотря на высший приоритет, запасы высооктанового бензина для люфтваффе быстро иссякали. Особенно пострадал процесс обучения, и выпускавшиеся теперь пилоты были менее квалифицированными и опытными, чем их предшественники. Однако, по крайней мере, все же был создан некоторый резерв истребителей, который насчитывал 600 машин, когда началось вторжение.

В ночь на 6 июня британские бомбардировщики сбросили более 5 тысяч тонн бомб на так называемый «Атлантический вал»,[365] доведя их общее количество до 230 тысяч тонн. Спустя 20 минут началась высадка. Той ночью большинство населения Франции не спало, слушая голос Лондона.

Воздушные приготовления союзников была всеобъемлющими. С одной стороны, прежде чем началась высадка, на побережье были разрушены три наиболее важные немецкие радиолокационные станции. В воздухе постоянно находились пятнадцать групп истребителей, чтобы прикрыть суда, шедшие через Ла-Манш к Франции, и создать воздушный зонтик над побережьем. Была проведена детальная фоторазведка, чтобы немедленно после высадки можно было организовать аварийные взлетно-посадочные полосы и обеспечить их заправщиками и санитарными машинами, чтобы помочь любым самолетам, нуждавшимся в аварийной посадке. Кроме того, были подобраны четыре участка для постройки аэродромов с взлетно-посадочной полосой длиной 900 метров и шириной 50 метров, на которых для дозаправки и пополнения боекомплекта могли приземляться истребители. Также для аэродромов были подобраны еще восемь участков в глубине территории, каждый из которых должен был быть оборудован посадочными полосами из специально разработанной металлической сети, раскатываемой рулоном, и мог обслуживать 48 истребителей.

Первые парашютисты были выброшены еще в темноте, а на рассвете за ними последовали аэромобильные подразделения, доставляемые на больших планерах, каждый из которых вмещал 25 полностью вооруженных и экипированных человек. Американцы приземлились около небольшой деревушки Сен-Мер-Эглизе, в то время как англичане высадились вокруг Кана. Сразу же хлынули более тяжелое вооружение и снаряжение: противотанковые пушки, танки, джипы и боеприпасы.

Обширная армада вторжения двигалась через Ла-Манш, защищенная зонтиком из неисчислимых истребителей. Согласно расчетам британской разведки, атакующие могли столкнуться приблизительно с 885 немецкими бомбардировщиками и 745 истребителями, но сначала никаких их признаков вообще не наблюдалось в воздухе, и союзники полностью контролировали его. В день вторжения 3-й воздушный флот генерал-фельдмаршала Шперрле имел 481 машину, но из них только 300 были пригодны к использованию, включая 100 истребителей, и в первый день люфтваффе совершили лишь 300 вылетов по сравнению с 6700 вылетами, которые выполнил противник.

Всего вторжение поддерживали 12 837 самолетов, из которых 5400 были истребителями. Немецкая оборона была сокрушена, и 3-й воздушный флот оказался абсолютно не способен выполнить задачи, возложенные на него, а именно: уничтожение плацдарма и недопущение его снабжения. Внизу отчаянно сражавшиеся немецкие пехотинцы ругались, смотря в небо, – все, что они могли видеть, – это были вражеские самолеты. Бомбардировщики прилетали волна за волной, без препятствий со стороны люфтваффе, и сбрасывали на них свои бомбы. Затем они разворачивались и летели назад за другими.

Это была тактика, которую часто использовали люфтваффе. Теперь ситуация изменилась.

К концу мая немецкий резерв истребителей сократился до 450 самолетов. 7 июня началась переброска на фронт вторжения 600 машин, но активность противника была чрезвычайно сильной, и этот процесс сразу же был дезорганизован и потребовал импровизаций. Аэродромы люфтваффе подвергались мощным налетам и выходили из строя, а когда начинали использоваться запасные аэродромы, то их быстро обнаруживали и тоже подвергали бомбежкам. Впоследствии много немецких самолетов были вынуждены приземляться на временных аэродромах, которые вскоре оказались переполненными, из-за чего там часто происходили столкновения. Эскадрильи, находившиеся в воздухе или уже заходившие на посадку, часто получали распоряжения разворачиваться и лететь в другое место. Вскоре дезорганизация и беспорядок достигли таких больших размеров, что начало рушиться централизованное управление, в то время как мощные вражеские налеты продолжали причинять большие потери. Превосходство союзников в воздухе было настолько подавляющим, что спустя очень короткое время для люфтваффе стало невозможным любое систематическое использование аэродромов в районе вторжения, и самолеты должны были часто пролетать сотни километров прежде, чем вообще могли открыть огонь.

Ситуация же на стороне союзников была совершенно иной. В пределах нескольких дней после высадки начали действовать аэродромы истребителей, экономя, таким образом, для них около 320 километров полета. Этот результат был достигнут так быстро в значительной степени потому, что имелась первоклассная техника, включая мощные бульдозеры, которые быстро выровняли землю и подготовили ее к устройству взлетно-посадочных полос путем раскатки рулонов специально изготовленной стальной сетки. Имелось большое количество вагонов-цистерн и обширные запасы боеприпасов. И все это время армии бомбардировщиков действовали с английских баз словно маятники. В течение первой недели вторжения союзнические бомбардировщики выполнили 49 тысяч вылетов и сбросили 42 тысячи тонн бомб ценой потери 532 самолетов.

Командиры люфтваффе на местах старались восстановить хоть какой-то порядок среди общего замешательства, но они были не способны достигнуть многого, действуя против мощного вражеского истребительного зонтика, и практически не могли наносить никаких бомбардировочных ударов для поддержки немецких войск, сопротивлявшихся вторжению. Немецкий пехотинец теперь на себе испытывал мощь авиации. Союзническая система взаимодействия наземных войск и авиации работала превосходно. Готовя наземную атаку, массы бомбардировщиков засыпали немецкие позиции плотным ковром бомб. Эта летающая артиллерия буквально перемешивала и перепахивала целые районы, очень сильно расшатывая моральный дух обороняющихся, которые видели, что они сами были лишены всякой авиационной поддержки. Например, прежде чем начать наступление с целью форсирования реки Орн, союзники послали в атаку 2200 самолетов, включая 1600 четырехмоторных бомбардировщиков, которые сбросили на относительно узкий участок 8 тысяч тонн бомб.

В течение месяца союзная авиация выполнила 158 тысяч вылетов, потеряв 1284 машины. Немецкая истребительная авиация вела отчаянные бои с противником, имея каждый раз в среднем 250 самолетов. Пилоты должны были лететь в ад, и в их сердцах было мучительное и деморализующее чувство, что их безнадежно превзошли. Они чувствовали, что ими бессмысленно жертвовали, и, кроме того, если бы они возвращались живыми, то получали бы упреки в том, что «ничего не сделали». оберcт Траутлофт, сам бывший известным воздушным асом, как инспектор истребительной авиации[366] был послан в район вторжения. Перелетая из группы в группу, он смог лично увидеть, какой теперь ценой расплачивались люфтваффе за ошибочные решения своего руководства, за решения, вяло принимавшиеся штабами, которые должны были возражать против них вместо того, чтобы слепо выполнять приказы. Но теперь было слишком поздно, и эскадрильи одна за другой съеживались в свирепом огне вторжения.

Ситуация со снабжением также становилась критической, потому что, несмотря на вторжение, бомбежки Германии не прекратились, фактически начала применяться новая тактика, сделавшая их даже более ужасными. До этого массированные налеты на конкретный город выполнялись с интервалами, давая таким образом его жителям возможность немного оправиться от их страшного опыта. Но теперь они следовали один за другим. Например, Мюнхен пережил одним за другим три мощных ночных налета, в то время как Штутгарт последовательно подвергся трем дневным бомбежкам. Кроме того, все больше и больше использовались зажигательные бомбы.

Днем 20 июня были атакованы двенадцать заводов по производству синтетического топлива и нефтеперерабатывающих заводов, и причиненный им тяжелый ущерб еще больше усилил нехватку бензина, которая частично стала причиной слабости немецкой истребительной обороны. К концу сентября 1944 года были разрушены или сильно повреждены 88 заводов по производству синтетического топлива и нефтеперерабатывающих заводов, а всего их было 91.

25 июля флот американских бомбардировщиков атаковал немецкие силы в районе вторжения и в качестве прелюдии к наступлению на Сен-Ло сбросил 6 тысяч тонн бомб. Выжившие в том секторе немецкие пехотинцы были так потрясены пережитым, что их всех пришлось отвести с фронта и дать им время для отдыха прежде, чем они снова стали пригодными для боевых действий. После этой ужасной увертюры немецкое сопротивление в различных точках 27 июля было сломлено, и оказалось невозможным организовать контрнаступление, чтобы блокировать глубокие прорывы союзнических войск. 31 июля американцы прорвались в Авранше и ситуация стала критической. Если они смогли бы расширить прорыв и хлынуть сквозь немецкую оборону, то второе решающее сражение на Западе было проиграно – на сей раз для Германии. А с ним и вся война целиком.

Чтобы ликвидировать эту угрозу, Клюге[367] бросил пять бронетанковых дивизий с 400 танками. В первые немногие часы его контрнаступление отбросило американцев, но с самого начала следующего дня начались мощные атаки союзнических военно-воздушных сил. Стаи «Тайфунов»[368] обстреливали танки ракетами, и контрнаступление было остановлено. Еще раз было продемонстрировано, что в критический момент энергичное вмешательство авиации может стать решающим для наземного сражения. После этого американские танки покатились вперед по открытой местности. Теперь наступила очередь немецких истребителей, и они делали все, что могли, атакуя с малых высот танки и механизированные колонны. Но для них вообще было нелегко добраться до союзнических наземных войск, поскольку те имели мощное прикрытие из истребителей, и, как следствие, немецкие истребители обычно втягивались в воздушные бои прежде, чем даже могли попытаться выполнить свою основную задачу.

Немецкие потери в воздухе в ходе этого сражения возросли до 500 самолетов в неделю. Это было слишком много, чтобы устоять, и после прорыва в Авранше все начало рушиться. Аэродромы оставлялись в панической поспешности, были сожжены десятки тонн топлива, чтобы оно не досталось врагу. Ничего не было сделано для подготовки организованного отхода, и когда немецкие войска пытались разорвать контакт с противником, то атаки становились еще более жестокими. Люфтваффе находились теперь в таком тяжелом положении, что часто приходилось объединять потрепанные авиагруппы, чтобы набрать достаточное число самолетов для эффективной атаки, хотя уже был создан новый резерв из приблизительно 800 истребителей. Разница в силах была настолько потрясающей – около двадцати к одному, – что у люфтваффе просто не было времени перевести дух. И в этой ужасной ситуации сообщения обо все возрастающем истощении летчиков-истребителей настолько рассердили Гитлера, что он в припадке ярости приказал распустить истребительную авиацию и за счет этого укрепить зенитную артиллерию. Но был Шпеер, который позднее смог добиться отзыва этого сумасшедшего приказа.

Несколько дней спустя после покушения на свою жизнь, в день прорыва в Авранше, Гитлер обсудил ситуацию с Йодлем.[369] Они встретились поздно вечером, и нижеследующее – это официальная запись того, что сказал Гитлер:

«Мы должны понять, что можем надеяться на исправление положения во Франции, только если сможем – за максимально короткое время – восстановить господство в воздухе. Поэтому мы должны держать соединения, которые создаем в рейхе, как последний резерв, который будет брошен на чашу весов в решающий момент, хотя пока еще слишком рано, чтобы судить, когда это будет. Мне только жаль, что это все тянется столь долго и мы не способны действовать решительно, особенно потому, что у меня есть сомнения в том, что если бы мы бросили в бой одномоментно 800 дополнительных истребителей и разом увеличили наши силы до 2 тысяч истребителей – что, вероятно, мы можем сделать, – то кризис, который мы переживаем в настоящий момент, был бы сразу преодолен. Но даже затем мы сможем добиться успеха, только если люфтваффе снова встанут на ноги, по крайней мере наполовину… Мы можем надеяться на серьезное сопротивление только позади «Западного вала»[370] или там, где ландшафт будет в нашу пользу, а это в Вогезах.[371] Мы можем организовать сопротивление там».

Затем он заговорил о попытке покушения на свою жизнь, которая была предпринята недавно:[372]

«Я очень хотел бы полететь на Запад, но лучшие намерения в жизни всегда невыполнимы. По крайней мере, в течение нескольких следующих дней я не смогу летать на самолете из-за моих ушей… Если бы рана зажила,[373] то у меня была бы возможность для этого; я бы не волновался. Но в этот момент путешествие на самолете может стать катастрофическим из-за рева и перепадов давления. Что случилось бы, если я бы внезапно получил воспаление среднего уха? Мне приходиться заниматься лечением. Пока рана открыта, есть опасность инфекции. Есть и другие последствия. Я могу, конечно, стоять и говорить некоторое время, но затем должен немедленно сесть. Я не доверил бы себе теперь выступать перед десятками тысяч человек. У меня может начаться головокружение, и я могу упасть».

Судя по словам Гитлера, он, кажется, наконец признал ценность истребительной авиации, но это было слишком поздно.

Пилоты союзников разделяли своих противников из люфтваффе на две категории. В первую входили асы, опытнейшие люди, прошедшие через кампании в Испании, Польше, Франции, России и Италии, которые знали каждый трюк в этой игре. Они были Старой гвардией[374] и теми, кого боялись, но такие составляли не более 15–20 процентов от общего числа летчиков. Вторая категория состояла из молодых и неопытных «фанатиков», обладавших большой храбростью, высоким моральным духом и дисциплиной, но плохо обученных и с которыми потому было относительно легко иметь дело. И в таком разделении была большая доля правды.

Единственным ярким пятном в немецкой авиационной технике был Ме-262. Он мог летать где хотел и был слишком быстр, чтобы быть перехваченным чем-то из того, что союзники могли поднять в воздух. До него было можно добраться, лишь когда он заходил на посадку. Но, не считая очень немногих Ме-262, в небе не было достойных внимания немецких самолетов.

В то время как кольцо вокруг Германии сжималось все плотнее и плотнее, эффективность немецкой противовоздушной обороны увеличивалась. Мощная зенитная артиллерия ранее всегда недооценивалась и иногда неправильно использовалась, но теперь она все возмещала своими героическими действиями. Вражеские налеты встречались убийственным огнем, который продолжался, даже когда вокруг падали бомбы и позиции зенитной артиллерии обстреливали с бреющего полета союзнические истребители.

В этой ситуации – поразительный факт, который нет необходимости комментировать, – немецкая истребительная авиация в сентябре 1944 года получила большее число самолетов, чем в любом другом месяце в ходе войны, а именно 3013. Благодаря разумной организации, эффективному руководству и умной тактике удалось создать резерв в 2–3 тысячи истребителей, и с такой силой можно было добиться результатов. Нужно было определить конкретную цель, и собираемый необходимый резерв не должен был истощаться растранжириванием каждого доступного самолета в дорогостоящих воздушных сражениях с вражескими бомбардировщиками. Один сбитый самолет противника теперь стоил трех немецких истребителей, и это был недопустимо высокий уровень потерь.

В действительности люди, отвечавшие за немецкую истребительную авиацию, были оппозиционно настроены в отношении атак соединений бомбардировщиков до тех пор, пока масса неопытных пилотов, имевшихся в их распоряжении, не будет должным образом обучена, но Гитлер и Геринг стремились показать населению Германии, что истребители все еще защищают его, потому приказали проводить «атаки для поддержания морального духа», которые, хотя и заканчивались для немцев тяжелыми потерями в воздухе, так никогда не дали успеха в отражении налетов бомбардировщиков. Немецкие асы снова и снова участвовали в этих бессмысленных действиях, часто без должного отдыха и нередко так долго, что их нервы начинали сдавать. Конечно, многие из них погибали. Тем не менее остается фактом, что истребительная авиация люфтваффе в цифровом выражении в ноябре 1944 года была более сильной, чем когда-либо прежде, имея 18 эскадр[375] с 3700 машинами.

Командование люфтваффе так никогда и не оправилось от беспорядка и дезорганизации в ходе кампании вторжения. Кортен, начальник Генерального штаба люфтваффе, был убит бомбой,[376] предназначавшейся графом Штауфенбергом[377] для Гитлера, а его преемник, генерал-лейтенант Крейпе,[378] так и не смог взять ситуацию под свой контроль.

Разбитые немецкие фронты откатывались теперь назад к Германии. Дезорганизованные подразделения люфтваффе перелетали из Франции, Бельгии, Голландии, Греции и Югославии, а наземный персонал потоком струился к границам, загруженный добычей и полностью утративший дисциплину, вызывая волну ненависти по отношению к люфтваффе. В качестве предварительного шага перед их реорганизацией Геринг поручил генералу Путциру[379] сформировать из них центральный резерв люфтваффе. По возвращении многие генералы и высшие офицеры, отвечавшие за организацию наземных служб на Западе, были арестованы, хотя впоследствии обвинения против большинства из них признали необоснованными. Единственным высокопоставленным офицером, который действительно был приговорен к смерти и казнен, стал генерал Вабер, командовавший сербским воздушным округом.[380]

Теперь, когда переломить ситуацию оказалось уже слишком поздно, многие излишние штабы расформировали, в любом случае не было никаких соединений, которыми они могли бы управлять. В общей сложности 500 тысяч человек для продолжения службы были переведены из люфтваффе в вермахт и полевые части СС.

Крейпе был снят и заменен Коллером,[381] но и тот не оказался более успешным. Геринг был близок к окончательной потере разума и пошел на беспрецедентный шаг, собрав на совещание тридцать ветеранов, командовавших боевыми частями люфтваффе, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Он открыл совещание, которое проходило в Гатове около Берлина,[382] уверив присутствовавших в том, что они свободны критиковать любого – кроме него самого. Затем он предоставил право вести совещание генералу Пельтцу и покинул его. оберcт Баумбах, молодой офицер, который сам в течение некоторого времени был любимцем Геринга, теперь в качестве предварительного условия реорганизации потребовал, чтобы была устранена свита подхалимов вокруг Геринга. Это требование было, прежде всего, нацелено против генерала Боденшатца, офицера связи между Герингом и Гитлером; генерала Лёрцера, крайне ненавидимого всеми начальника управления кадров; генерала Келлера, руководителя Национал-социалистического авиационного корпуса; и Браухича, личного адъютанта Геринга. Участники совещания согласились с Баумбахом и поручили ему незавидную задачу проинформировать Геринга о своем решении.

– Вы серьезно имеете в виду, что они требуют роспуска моего личного штаба как условие для реорганизации люфтваффе? – гневно спросил Геринг.

Баумбах подтвердил, что это действительно так.

– Вы можете идти, оберcт Баумбах, – коротко бросил Геринг.

Его следующим шагом стало награждение своего адъютанта Браухича Золотым знаком пилота…[383]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.