21 июня 1941 года
21 июня 1941 года
Последний день мира. Немецкие войска уже готовы к нанесению решительного удара по Советскому Союзу. Осталось только сделать последние штрихи в гигантской картине приготовлений, прежде чем дать войскам сигнал «Вперед!», с которого, по мнению А. Гитлера и его ближайшего окружения, должен был начаться новый отсчет в мировой истории. Позже в отношении этого дня личный адъютант А. Гитлера по ВВС полковник Н. фон Белов вспоминал:
«21 июня Гитлер продиктовал Обращение к немецкому народу. В нем он изложил всю свою политику с начала войны. Он заявлял:
— Новый подъем нашего народа из нужды, нищеты и позорного унижения происходил под знаком чисто внутреннего возрождения. Это никак не затрагивало Англию особенным образом, а тем более не угрожало ей. Тем не менее, в данный момент вновь началась преисполненная ненависти политика окружения Германии. И внутри страны, и вне ее возник заговор евреев и демократов, большевиков и реакционеров с одной-единственной целью: не допустить образования нового германского народного государства, вновь ввергнуть рейх в состояние бессилия и нищеты.
— Москва, — утверждал Гитлер, — несмотря на все дружественные разговоры, систематично готовится к началу войны. Сосредоточение наших войск на Восточном фронте завершено. Задача этого фронта — уже не защита отдельных стран, а обеспечение самого существования Европы, что означает, спасение всех… Да поможет нам Господь в этой борьбе!»[22]
В этот день начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Ф. Гальдер отмечает, что условный сигнал «Дортмунд!» (приказ о начале наступления немецких войск на территорию СССР) передан. Осуществлено развертывание немецкой артиллерии для проведения артиллерийской подготовки при пересечении войсками границы СССР. Четко спланирована организация работы Генерального штаба с началом операции по плану «Барбаросса».
При этом Генеральный штаб сухопутных войск Германии считал, что на начало операции советские войска будут иметь небольшое превосходство над немецкими по артиллерии, полуторакратное по количеству пехотных дивизий, почти двукратное по количеству танковых и моторизованных дивизий[23].
Вспоминая 21 июня 1941 года, генерал Г. Гудериан в своей книге «Воспоминания солдата» пишет:
«Я находился в передовых частях моих корпусов, проверяя их готовность к наступлению. Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками. Работы по укреплению берега едва ли хоть сколько-нибудь продвинулись вперед за последние недели. Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом. Только из осторожности, чтобы избежать излишних потерь в результате неожиданных действий русских в момент форсирования реки, я приказал провести артиллерийскую подготовку в течение установленного времени»[24].
Всю вторую половину дня 21 июня советский посол в Германии Владимир Деканозов звонил в министерство иностранных дел, добиваясь приема у Риббентропа, с тем чтобы вручить ему протест по поводу продолжавшихся нарушений советской границы немецкими самолетами. Ему отвечали, что министра иностранных дел нет в городе.
В 21 час 30 минут 21 июня 1941 года, за девять часов до начала немецкой агрессии против СССР, В. М. Молотов принял в своем кабинете в Кремле германского посла Шуленбурга для очередного объяснения. Позже, узнав об этой встрече, У. Черчилль назовет ее «последней глупостью».
— Имеется ряд признаков, — сказал Молотов, — что германское правительство недовольно советским правительством. Даже ходят слухи, что нависает угроза войны между Германией и Советским Союзом. Советское руководство оказалось не в состоянии понять причины недовольства Германии. Я был бы признателен, если бы господин посол разъяснил мне, что привело к нынешнему состоянию германо-советских отношений.
— Я не могу ответить на ваши вопросы, господин министр, поскольку не располагаю соответствующей информацией, — ответил Шуленбург. — Но обещаю, что немедленно свяжусь с Берлином и доложу о вашей озабоченности…
Министр иностранных дел СССР и посол Германии в СССР в тот поздний вечер расстались, не договорившись ни до чего. Но нет сомнений в том, что об этом разговоре было доложено И. В. Сталину. В совокупности с другой информацией, поступившей к тому времени из различных других источников, вечером И. В. Сталин собрал у себя ряд членов Политбюро и пригласил в Кремль наркома обороны СССР Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба РККА генерала армии Г. К. Жукова. Правда, позже Г. К. Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» дело представил так, что едва ли не сам он стал инициатором этой встречи и последовавших за ней мероприятий. В частности, он пишет:
«Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев. И. В. Сталин сказал:
— Приезжайте с наркомом в Кремль.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И. В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.
— Нет, — ответил С. К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро.
— Что будем делать? — спросил И. В. Сталин.
Ответа не последовало.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск пограничных в полную боевую готовность, — сказал нарком.
— Читайте! — ответил И. В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил:
— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска пограничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н. Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома.
Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить.
И. В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз ее прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи»[25].
«Директива
Военным советам ЛВО, ПрибВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО
Копия: народному комиссару Военно-Морского Флота
21 июня 1941 года. 23.00
1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ПВО, ПрибВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городков и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить»[26].
С этой директивой Н. Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тот же час передать ее в округа по закрытым линиям военной связи. После принятия этого документа имеет значение каждая минута. Военные округа, получив документ особой важности, должны немедленно довести его до армий, те — до штабов корпусов и дивизий. Но основной момент — поступление сигнала тревоги в полки, являющиеся основными отдельными частями, призванными выполнять конкретные боевые задачи.
Итак, проконтролируем время отправки директивы в войска. Г. К. Жуков утверждает, что передача директивы в округа была закончена в 00.30 22 июня 1941 года. Это значит, что до начала войны оставалось около трех часов времени.
Примерно то же самое мы находим и в книге А. М. Василевского, который в то время занимал должность заместителя начальника оперативного управления Генерального штаба РККА.
«В июне 1941 года в Генеральный штаб от оперативных отделов западных приграничных округов и армий непрерывно шли донесения одно другого тревожнее. Сосредоточение немецких войск у наших границ закончено. Противник на ряде участков границы приступил к разборке поставленных им ранее проволочных заграждений и к разминированию полос на местности, явно готовя проходы для своих войск к нашим позициям. Крупные танковые группировки немцев выводятся в исходные районы. Ночами ясно слышен шум массы танковых двигателей.
Все работники нашего оперативного управления без каких-либо приказов сверху почти безотлучно находились в те дни на своих служебных местах.
В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать поступившую от начальника Генерального штаба Г. К. Жукова подписанную наркомом обороны и им директиву в адрес командования Ленинградского, Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого и Одесского военных округов.
…В 0 часов 30 минут 22 июня 1941 года директива была послана в округа»[27].
Читая воспоминания ведущих работников Генерального штаба РККА, вполне справедливо может возникнуть вопрос о том, почему же никаких конкретных мер по повышению обороноспособности страны до начала 22 июня предпринято не было. Сам Г. К. Жуков на этот вопрос не дает вразумительного ответа, хотя, как начальник Генерального штаба, он, прежде всего, должен был нести ответственность за неготовность вооруженных сил к отражению агрессии противника. Вместо этого мы читаем: «Нарком обороны, Генеральный штаб и командующие военными приграничными округами были предупреждены о личной ответственности за последствия, которые могут возникнуть из-за неосторожных действий наших войск. Нам было категорически запрещено производить какое-либо выдвижение войск на передовые рубежи по плану прикрытия без личного разрешения И. В. Сталина»[28].
Так вот кто виноват в том, что Красная Армия не встретила агрессора в построенных ею на границе укрепленных районах — И. В. Сталин!!! Как удобно сваливать вину на руководителя государства, культ которого был развенчан последующим правителем! А Наркомат обороны, Генеральный штаб и лично Г. К. Жуков совершенно ни при чем, и даже не виноваты в том, что искусственно задержали разработку планов прикрытия государственной границы и не обеспечили доведение их до войск. И после этого набраться наглости писать о том, что было «категорически запрещено производить какое-либо выдвижение войск на передовые рубежи по плану прикрытия». Об этих рубежах в соединениях и частях ничего не знали, поэтому и выдвинуться на них они не могли.
В то же время также уместно задать вопрос о том, кто же мешал начальнику Генерального штаба хотя бы с утра 21 июня поднять подчиненные войска по тревоге и вывести их в запасные районы, приказать развернуть запасные командные пункты и проложить полевые линии связи? Подобные действия на своей территории всегда можно осуществить в рамках боевой подготовки войск и практически невозможно назвать агрессией против какого-либо государства. Но, к сожалению, ни С. К. Тимошенко, ни Г. К. Жуков не сделали ничего, чтобы хоть немного обезопасить подчиненные им войска от внезапного удара противника.
Г. К. Жуков при этом ссылается на жесткий запрет И. В. Сталина. Но берем книгу «Накануне», написанную наркомом Военно-Морского Флота адмиралом Н. Г. Кузнецовым. Он пишет, что в последние мирные дни «что ни день, приходили новости, вызывавшие все большую настороженность. Ход событий, как всегда перед развязкой, решительно ускорялся. В Главном морском штабе мы вели график, по которому ясно было видно, что немецкие суда все реже заходят в наши порты. Кривая, падавшая к нулю, наводила на мысль о плане, составленном заранее и осуществляемом с типично немецкой пунктуальностью… Как нам стало известно, немецкий военно-морской атташе фон Баумбах обратился к своему начальству за разрешением выехать в командировку на родину. Все это нельзя было считать случайным стечением обстоятельств»[29].
Итак, в Наркомате Военно-Морского Флота и в Главном морском штабе внимательно отслеживали подготовку Германии к войне с СССР и, безусловно, докладывали о своих наблюдениях руководству страны. Безусловно, эта информация также поступала в Наркомат обороны СССР и Генеральный штаб РККА. Но об этом практически ничего не пишет Г. К. Жуков. Поэтому читаем дальше воспоминания Н. Г. Кузнецова.
«В те напряженные дни ко мне зашел заместитель начальника Генерального штаба Н. Ф. Ватутин. Он сказал, что внимательно читает наши оперативные сводки и докладывает своему начальству. Ватутин обещал немедленно известить нас, если положение станет критическим.
Мы решили однако больше не ждать указаний, начали действовать сами. Балтийский флот 19 июня был переведен на оперативную готовность № 2… 18 июня из района учений в Севастополь вернулся Черноморской флот и получил приказ остаться в готовности № 2.
Субботний вечер 21 июня прошел почти так же, как и предыдущие, полный тревожных сигналов с флотов. Перед выходным мы обычно прекращали работу раньше, но в тот вечер на душе было неспокойно…
В Москве был жаркий и душный вечер. На небе собирались темные тучи, деревья на улице стояли, не шелохнув листом…
Царило затишье и в столичных учреждениях… В тот вечер было как-то особенно тихо. Телефон совсем не звонил, как будто его выключили… Рассеянно перебирал бумаги. Мысли не могли сосредоточиться на них. Совсем незадолго перед тем мне попался на глаза обзор иностранной печати и сводки ТАСС. Самые разные газеты писали о близкой войне между русскими и немцами. Не могли же все они сговориться!
В 20.00 пришел М. А. Воронцов, только что прибывший из Берлина. В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения нужно ждать с часу на час.
— Что же все это означает? — спросил я его в упор.
— Это война! — ответил он без колебаний.
Едва ушел Воронцов, явился адмирал Л. М. Галлер (начальник Главного штаба ВМФ. — Авт.)… Заговорил о напряженной обстановке, о готовности флотов. Около девяти вечера Лев Михайлович ушел из моего кабинета.
(Напомню, что это происходило в 21 час 21 июня, и никаких тревожных сигналов в Наркомат ВМФ сверху не поступало.)
Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С. К. Тимошенко.
— Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне.
Наши наркоматы были расположены по соседству… Через несколько минут мы уже поднимались на второй этаж небольшого особняка, где временно находился кабинет С. К. Тимошенко. Маршал, шагая по комнате, диктовал. Генерал армии Г. К. Жуков сидел за столом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно, нарком обороны и начальник Генерального штаба работали довольно долго.
Семен Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну. Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была просторной — на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения Германии на нашу страну»[30].
Нарком Военно-Морского Флота сделал все возможное, чтобы обезопасить свои объединения от внезапных ударов противника, и добился этого, несмотря на то, что не было приказов сверху. Сообщение об угрозе нападения до него было доведено наркомом обороны СССР только после 23 часов вечера.
Теперь сравним эти воспоминания с воспоминаниями начальника Генерального штаба РККА Г. К. Жукова. С его слов выходит, что вечер 21 июня 1941 года он с С. К. Тимошенко провели в кабинете И. В. Сталина и именно в Кремле разработали проект директивы наркома войскам, передача которой в войска была закончена в 0 часов 30 минут 22 июня. До вечера 21 июня С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков ждали именно таких приказов, и ничего не делали для того, чтобы обезопасить подчиненные им войска.
Берем книгу сотрудника Историко-архивного и военно-мемориального центра Генерального штаба генерал-полковника Ю. А. Горькова. 21 июня в кабинет И. В. Сталина в 18.27 вошел В. М. Молотов. В 19.05 туда прибыли члены Политбюро К. Е. Ворошилов, Л. П. Берия, Н. А. Вознесенский, Г. М. Маленков, а также Н. Г. Кузнецов, С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков. Кузнецов, Тимошенко и Г. К. Жуков покинули кабинет в 20 часов 15 минут. Но в 20 часов 50 минут туда вернулись обратно С. К. Тимошенко, Г. К. Жуков, а также был вызван С. М. Буденный. Они покинули кабинет И. В. Сталина в 22 часа 20 минут 21 июня и в тот день больше не возвращались туда[31].
На основании воспоминаний главных действующих лиц и архивных документов вырисовывается определенное несоответствие материала, изложенного в книгах Г. К. Жукова, Н. Г. Кузнецова и Ю. А. Горькова. В обычных условиях, возможно, это бы и не имело принципиального значения. Но за несколько часов до начала войны каждая неточность, потеря каждой минуты, форма и время передачи войскам сигнала «тревога» имеют большое значение, и поэтому правомерно задать ряд вопросов. К сожалению, на эти вопросы до сих пор без архивных документов ответить практически невозможно.
К сожалению, воспоминаний видных военачальников штаба Киевского Особого военного округа о том, как проходил последний мирный день в стенах этого крупного органа военного управления, оставлено не было. Поэтому придется довольствоваться воспоминаниями начальника оперативного отдела штаба округа полковника И. Х. Баграмяна. Он, в частности, пишет, что в конце первой декады июня 1941 года, в связи с обстановкой на границе и многочисленными разведывательными сведениями о подготовке Германии к войне М. П. Кирпонос созвал Военный совет. На этом Военном совете начальник разведки округа в очередной раз проинформировал офицеров и генералов о положении на границе, вплоть до того, что полевые войска Германии сменили охранявших границу пограничников, артиллерийские снаряды складируются прямо на грунт, а вблизи границы собраны тысячи мобилизованных у местного населения подвод для перевозки военного имущества.
На столь тревожный доклад командующий Киевским Особым военным округом решил ограничиться очередным сообщением в Москву и рядом незначительных мероприятий по повышению боевой готовности войск.
— Думаю, что нарком сам поторопит нас, как только обстановка станет критической, — сказал он[32].
14 июня 1941 года в штаб Киевского Особого военного округа пришла директива начальника Генерального штаба, которой предписывалось командный пункт округа к 25 июня вывести в Винницу. 18 июня этот срок был перенесен на 22 июня. Но уже утром 19 июня из Москвы пришла телеграмма, в которой было предписано начать формирование управления Юго-Западного фронта, которое к 22 июня необходимо перебросить в район Тернополя. Вечером 20 июня началась отправка первых эшелонов из Киева, а в середине следующего дня в путь тронулась и первая автомобильная колонна. При этом штаб выезжал без оперативного управления, которое, после отправки необходимой документации в Москву, должно было прибыть автотранспортом в Тернополь утром 22 июня. Таким образом, в ночь на 22 июня часть штаба Киевского Особого военного округа, покинув Киев, находилась в движении на Тернополь, где для нее уже готовились помещения и линии связи на базе одной из воинских частей.
19 июня командующий 12-й армией обратился в штаб Киевского Особого военного округа с вопросом о том, когда можно открывать огонь по германским самолетам, вторгающимся в воздушное пространство СССР. Командующий округом приказал ответить, что огонь можно открывать:
а) если будет дано особое распоряжение Военного совета округа;
б) при объявлении всеобщей мобилизации;
в) при введении в действие плана прикрытия, если при этом не будет особого запрещения.
В завершение телеграммы командующий округом напомнил командованию 12-й армии, что «мы огонь зенитной артиллерии по немецким самолетам в мирное время не ведем».
14 июня 1941 года в штаб Киевского Особого военного округа пришла директива начальника Генерального штаба, которой предписывалось командный пункт округа к 25 июня вывести в Винницу. Правда, 18 июня этот срок был перенесен на 22 июня[33].
«Утром 19 июня из Москвы пришла телеграмма, в которой было предписано начать формирование управления Юго-Западного фронта, которое к 22 июня перебросить в район Тернополя. Вечером 20 июня началась отправка первых эшелонов из Киева, а в середине следующего дня в путь тронулась и первая автомобильная колонна. При этом штаб выезжал без оперативного управления, которое, после отправки необходимой документации в Москву, должно было прибыть автотранспортом в Тернополь утром 22 июня. Таким образом, в ночь на 22 июня часть штаба Киевского Особого военного округа, покинув Киев, находилась в движении на Тернополь, где для нее уже готовились помещения и линии связи на базе одной из воинских частей.
— А как насчет войск? — спросил я у начальника штаба.
— Пока поступило распоряжение лишь относительно окружного аппарата управления… Так что все идет по плану…
Невозмутимое спокойствие командования округа, деловитость и четкость при формировании и сборах в дорогу аппарата управления подействовали на всех благотворно. Особой тревоги никто не проявлял. Кое-кто из административно-хозяйственного аппарата высказывал даже надежду, что это плановый выезд учебного порядка, что не позднее следующей субботы все возвратятся в Киев.
В субботу мы закончили отправку всех срочных документов в Москву. К подъезду штаба округа подкатило несколько автобусов и грузовых машин. Красноармейцы и командиры быстро погрузили все документы, карты, столы, стулья, пишущие машинки. Работали весело, слышались шутки, смех.
Был теплый вечер. Из тенистых парков и скверов веяло благоухающей свежестью. Киевляне возвращались с работы. Всюду царило оживление. Ни у кого и мысли не возникало, что каких-нибудь десять часов отделяют от рокового мгновения, когда внезапно прервется мирное течение жизни и прозвучит ужасное слово „война“»[34].
Для того чтобы более полно передать настроение, царившее 21 июня 1941 года в войсках западных военных округов, хочу предложить читателю воспоминания генерала И. В. Болдина, который в то время был заместителем командующего Западного Особого военного округа.
«В тот субботний вечер на сцене минского Дома офицеров шла комедия „Свадьба в Малиновке“. Мы искренне смеялись. Веселил находчивый артиллерист Яшка, иронические улыбки вызывал Попандопуло. Музыка разливалась по всему залу и создавала праздничную атмосферу.
Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С. В. Блохин. Наклонившись к командующему генералу армии Д. Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.
— Этого не может быть, — послышалось в ответ. Начальник разведотдела удалился.
— Чепуха какая-то, — вполголоса обратился ко мне Павлов. — Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы.
Затем Павлов слегка коснулся моей руки и, приложив палец к губам, показал на сцену, где изображались события Гражданской войны. В те минуты они, как и само слово „война“, казались далеким прошлым.
Никто из сидящих в зале, а тем более люди невоенные, даже предполагать не мог, что буквально рядом начинается поистине чудовищная война, которая повлечет за собой огромные жертвы и разрушения, тяжкие страдания и уничтожение бесценных культурных и научных богатств, созданных человеческим гением»[35].
Таким образом, к концу 21 июня 1941 года германскому командованию удалось развернуть на границе с СССР мощную группировку своих войск и подготовить первую стратегическую наступательную операцию в соответствии с общим планом «Барбаросса».
Подготовительная работа была проведена на всех уровнях управления и четко выполнена подчиненными штабами и войсками.
В то же время советское руководство словно не видело приготовлений вероятного противника. Несмотря на поступление информации из различных источников о подготовке нападения Германии на СССР, наблюдается непростительная расслабленность не только в низовых штабах, но и на самом высоком уровне военного управления. Все это, безусловно, должно было негативно отразиться на боевой практике, начало которой было положено 22 июня 1941 года.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.