Глава 4 РУССКАЯ КОННИЦА: ТАКТИКА И ОГОНЬ

Глава 4

РУССКАЯ КОННИЦА: ТАКТИКА И ОГОНЬ

С самого начала Первой мировой войны в боевой деятельности русской кавалерии выявилось несколько определяющих тенденций, господствовавших в течение всей войны. Во-первых, это выдающаяся отвага атак русской конницы на неприятеля, правда, соединениями не свыше дивизии. Во-вторых, это предпочтение конного боя («шока») всем прочим действиям, а также склонность вести скорее оборонительный бой, нежели наступательный. В-третьих, это неумение кавалерийских начальников руководить большими конными массами в общевойсковом бою, зачастую даже кавалерийские дивизии не оправдывали своего предназначения. Следствием стало отсутствие конницы в общем бою пехоты и артиллерии; исключение — конные атаки на неприятеля (как правило, силами не свыше полка), дабы прикрыть отход пехоты. Неумение вести маневренные действия, организовать преследование, ввести конницу в прорыв, к сожалению, стали отличительными чертами боевой деятельности русской конницы в войне. Кавалерийские начальники всеми силами старались беречь вверенных им людей вплоть до пренебрежения выполнением поставленной задачи. Исключения — несколько выдающихся командиров — не смогли исправить общей картины. К тому же именно в среде кавалеристов особенно сильно господствовали безобразные корпоративные отношения, выражавшиеся в приоритете придворных связей в системе назначений и производства перед боевыми заслугами.

Уже в августе 1914 года все эти тенденции проявили себя и принесли разочарование в среду пехотинцев и артиллеристов, выносивших на себе тяжесть сражений. О действиях стратегической конницы в Восточной Пруссии будет сказано ниже. Что же касается кавалерии Юго-Западного фронта, то с объявлением мобилизации и до перехода русских армий в наступление она блестяще выполнила поставленные задачи — действия русской конницы перед началом Галицийской битвы позволили русскому командованию скрыть группировку и сосредоточение своих войск. Кроме того, в ряде столкновений и стычек с австро-венгерской кавалерией русская конница вышла победителем, оттеснив противника в глубь его территории, что облегчило развертывание русских армий в приграничной полосе.

В ходе Галицийской битвы кавалерия, которая, разумеется, не могла на равных вести огневой бой с неприятельской пехотой, использовалась командованием в качестве подвижных резервов. Искусно маневрировавшая кавалерия позволяла своей пехоте перевести дух и занять более выгодные условия для ведения боя. Первый погибший в войне русский генерал — Сводная кавалерийская дивизия 5-й армии — ген. СП. Ванновский (бой под Каменкой Струмиловой). Конечно, не во всех армиях Юго-Западного фронта конница действовала одинаково хорошо, хуже всех — в сдерживавшей главный удар австро-венгров 4-й армии ген. А.Е. Эверта. Но зато именно конница сумела предотвратить разгром 19-го армейского корпуса 5-й армии, а вместе с тем — и поражение всей армии в сражении под Томашовом. Здесь отличилась 1-я Донская казачья дивизия ген. А.Д. Кузьмин-Короваева, которая превосходным сочетанием огня и маневра сорвала планы противника по окружению и уничтожению 19-го армейского корпуса ген. В. Н. Горбатовского.

Включение в состав фронтов крупных масс подвижных войск обеспечивает устойчивость их в обороне и расширяет возможности ведения наступательных операций в высоком темпе, с решительными целями. Однако конница Юго-Западного фронта действовала разрозненно — отдельными кавалерийскими дивизиями, действовавшими совместно с армейскими корпусами. Безусловно, отсутствие кавалерийских корпусов сильно сковывало действия кавалерии, делая ее придатком пехотных дивизий, так как взятая сама по себе отдельно одна кавалерийская дивизия не могла добиться того впечатляющего успеха, что решил бы судьбу сражения. Например, в сражении 17 августа 1914 года на Гнилой Липе, «когда 10-й корпус овладел высотами западного берега р. Гнилой Липы у д. Бржуховице и прорвал фронт австрийцев, в прорыв бросилась 10-я кавалерийская дивизия. Переправившись через Гнилую Липу, кавалерия нагнала отходящих австрийцев и обратила их в бегство по направлению к Свиржу. Вслед за тем атаковала в конном строю колонны австрийцев, следовавшие от Бржуховице на Свирж. Развернувшие пять линий пехоты австрийцы не могли устоять против энергичной атаки и побежали на подходящие части 10-го корпуса. В этом бою 10-я кавалерийская дивизия взяла 4 гаубицы и много пленных. Этим действия этой дивизии и кончились, так как не были поддержаны находившимися невдалеке двумя другими дивизиями»[154].

Конница необходима на растянутых флангах для увеличения разрыва фронта противника. Но массовые атаки на нерасстроенную неприятельскую пехоту уже невозможны в силу развития техники. Пехота придает коннице устойчивость при обороне, и достижение более решительного успеха при атаке — комбинированный бой родов войск. Следовательно, русское командование в первых же операциях старалось использовать кавалерию в спешенных боевых порядках как средство усиления общего огневого фронта. Исследователь пишет: «Конница обоих противников вышла на войну с вооружением, мало отвечающим условиям ведения огневого боя. Поэтому стратегическая разведка конницы не дала тех результатов, которые ожидались командованием в тех частых случаях, когда конница встречала даже небольшие пехотные части противника. Зато мы видим поучительные примеры использования крупных кавалерийских масс, как оперативных резервов командования. Пользуясь подвижностью конницы, австрийское и русское командования направляют кавалерийские корпуса в угрожаемые районы, обычно в прорыв или на фланги армий, где они обычно в спешенных строях сдерживали наступающую пехоту противника (бои у Равы-Русской, Томашевское сражение и др.)»[155].

То есть конница зачастую использовалась в качестве пехотного прикрытия для удержания важных позиций в общем фронте наступающих (или обороняющихся) русских частей. Порой такой подход оправдывался нехваткой пехоты для выполнения поставленной задачи. Так, на завершающем этапе Галицийской битвы русская 8-я армия (ген. А.А. Брусилов) была вынуждена сдерживать контрудар сразу двух австро-венгерских армий — 3-й и 2-й, рвавшихся на выручку к окружаемой 4-й австрийской армии. Пехоты не хватало, и спешенная конница занимала окопы вперемешку с пехотинцами. Так, только своевременная поддержка всадниками 12-й кавалерийской дивизии (ген. А.М. Каледин) спасла от поражения 24-й армейский корпус ген. А.А. Цурикова, оборонявшийся против двойных сил неприятеля. Девятнадцать эскадронов дрались в спешенном строю, а еще пять эскадронов в конной атаке опрокинули 38-ю гонведную дивизию, выходившую русским в тыл. Такие действия были для генерала Каледина не первыми: точно таким же образом он действовал в сражении на Двух Липах, закрывая внутренние фланги корпусов 3-й армии ген. Н.В. Рузского. Высочайший приказ от 7 октября 1914 года, относившийся к 12-й кавалерийской дивизии ген. А. М. Каледина, гласил: «В сражении при Гнилой Липе 16 августа 1914 г. по своей инициативе, спешив (выделено. — Авт.) всю дивизию и заняв своей артиллерией позицию… предотвратил прорыв значительных сил противника… и удержался до подхода к утру 17 августа пехотного полка»[156].

Русские армии Юго-Западного фронта перешли в общее контрнаступление 21 августа, переломив операцию в свою пользу. В этот же день, 21-го числа, главнокомандующий армий Юго-Западного фронта ген. Н.И. Иванов, определяя задачи командармам, в своем оперативном приказе отметил: «Всем армиям иметь кавалерию ближе к противнику, которой всемерно развивать самые энергичные действия в его тылу и на флангах». После поражения австрийцев конница должна была довершить разгром неприятеля «жестоким преследованием»[157]. Между тем преследование врага должно вестись на широком фронте. Русские же военачальники собирали все силы в кулак и ждали открывающейся возможности к массированной атаке, которая при современном огне, как правило, не может удаться. Маневр крупных войсковых соединений без конницы не может привести к полному результату.

Однако же что значит «кулак»? Это — сосредоточенная на узком фронте кавалерийская дивизия. Образовать же большие конные массы в ходе Галицийской битвы штаб Юго-Западного фронта не сумел. Правда, уже в ходе преследования в 5-й армии была образована сводная кавалерийская группа ген. А.М. Драгомирова, но ее действия оказались безрезультатными вследствие пассивности командиров. Генерал-квартирмейстер 3-й армии вспоминал: «Еще в самом начале Львовской операции я обратил внимание на странный обычай конницы — отходить на ночлег за свою пехоту. В действиях трех кавалерийских и одной казачьей дивизий, входивших в состав [3-й] армии, не было заметно той решительности, которую следовало проявить. Вероятно, это происходило потому, что конницу придали армейским корпусам, а не собрали в кулак, как это следовало сделать. Должно быть, мы переоценивали и боевые свойства конников»[158]. При таком подходе телеграмма главкоюза ген. Н.И. Иванова командармам: «Из поступающих донесений о первых столкновениях усматриваю, что отбитый противник даже при наличии большого числа нашей кавалерии отходит незамеченным, соприкосновение утрачивается, не говоря уже о том, что преследование не применяется» — отражала реальное положение вещей. Именно в начале войны, и как раз на Юго-Западном фронте, произошло самое большое конное сражение Первой мировой войны: столкновение в открытом бою двух дивизий — русской и австро-венгерской. Как говорилось выше, в ходе сосредоточения русская конница сумела скрыть это мероприятие от неприятельской кавалерии, ведшей ближнюю разведку и пытавшейся пробиться сквозь русские заслоны в приграничных боях. Прежде всего это относится к 8-й армии ген. А.А. Брусилова, образование которой из так называемой «Проскуровской группы» явилось своеобразным импровизационным моментом в развертывании Юго-Западного фронта. В результате противник, ожидавший встретить перед собой восточнее Львова одну сильную русскую армию — 3-ю, оказался перед перспективой борьбы с двумя русскими армиями. Недооценка гибкости русского развертывания стала одной из основных причин поражения 3-й австрийской армии в сражении на Двух Липах.

Рассчитывая на своевременный подход армейской группы ген. Г. Кёвесса фон Кёвессгаза, австро-венгерский командарм-3 ген. Р. фон Брудерман бросился вперед, на 3-ю русскую армию ген. Н.В. Рузского. Однако вместо Кёвесса к полю сражения подошла русская 8-я армия, перед тем в двухдневном затяжном бою разгромившая группу Кёвесса. Исход сражения восточнее Львова был предрешен. Н.Н. Головин так пишет о результате «доблестной работы нашей кавалерии» в завязке Галицийской битвы: «…везде наша кавалерия имела успех и оттесняла австро-венгерскую конницу с громадными для последней потерями. Постоянный боевой успех нашей конницы и приводит к тому, что глаза австро-венгерского высшего командования оставались все еще завязанными, в то время как наше высшее командование уже могло увидеть действительную обстановку»[159].

Итак, для того чтобы скрыть сосредоточение, русская конница Юго-Западного фронта бросилась вперед. В отличие от немцев, австро-венгерская кавалерия, усиленная местной жандармерией и отрядами ландштурма, не отказывалась от кавалерийских боев. В результате 7 — 10 августа вдоль всей австро-русской границы заполыхали конные бои, но теперь уже — не мелкие стычки разъездов, а рукопашные сражения целых дивизий. Наиболее известным из них стало одно из самых больших кавалерийских сражений Первой мировой войны у Ярославице[160]. Поэтому оно, наверное, заслуживает несколько более подробного описания.

7 августа русские 9-я (ген. князь К.С. Бегильдеев) и 10-я (ген. граф Ф.А. Келлер) кавалерийские дивизии из состава 3-й армии атаковали австрийские заслоны из ландштурмистов и жандармов, чтобы захватить переправы через реку Серет у местечка Залощице. В ходе боя русская конница разошлась по разным направлениям, дабы очистить свой берег реки от противника. На следующий день, 8-го числа, к месту переправы подошла австрийская 4-я кавалерийская дивизия генерала Э.-Р. фон Зарембы, которая вместе с пехотой (около батальона) попыталась выбить русских из данного района.

К этому времени у деревни Ярославице находилась лишь одна 10-я русская кавалерийская дивизия, подход 9-й кавдивизии ожидался только во второй половине дня. Тем не менее генерал Келлер решил принять бой, несмотря на неравенство в силах: помимо пехоты, генерал Заремба имел «лишних» восемь эскадронов. Дело в том, что пять сотен 1-го Оренбургского казачьего полка (полковник Тимашев) атаковали австрийскую пехоту, опрокинув ее и рассеяв по местности, но как раз в этот момент австрийская конница и начала свою атаку. Таким образом, в завязке сражения русские казаки имели дело с австрийской пехотой, оборонявшейся в Ярославице, что позволило австрийской коннице получить перевес над русской.

Этот бой протекал в классической манере. Конные массы выстроились друг напротив друга одной линией. При этом противник имел шесть эскадронов во второй линии, а у ген. Ф.А. Келлера резервов уже не было: помимо пяти сотен оренбуржцев, дравшихся с пехотой, еще одна сотня казаков в это время заходила неприятелю в тыл, чтобы занять переправу. А два эскадрона 10-го гусарского Ингерманландского полка (командир — полковник Богородский) находились в боевом охранении и не успели принять участия в первой фазе боя. Таким образом, в полном составе конкомдив-10 имел только 1-ю бригаду генерала Маркова: 10-й драгунский Новгородский полк (полковник Клевцов) и 10-й уланский Одесский полк (полковник Данилов). 3-й Донской артиллерийский дивизион полковника Персианова обеспечивал артиллерийскую поддержку 10-й кавалерийской дивизии. В этом бою донские конные батареи сначала нейтрализовали австрийскую конную артиллерию, а затем своим огнем внесли расстройство в ряды австрийской кавалерии. В итоге русские орудия поддерживали своих, а австрийская артиллерия — нет, что помогло гусарам, атаковавшим с левого фланга, атакой взять неприятельские орудия[161].

Неудивительно, что граф Келлер решительно атаковал превосходящие силы противника — он всегда придерживался такого подхода, отказываясь от склонности многих русских кавалерийских начальников «беречь» конницу, не допуская ее до боя. Особенно ярко эта «бережливость» выразилась в действиях армейской конной массы 1-й русской армии ген. Г. Хана Нахичеванского в Восточной Пруссии, что не позволило русской коннице выполнить возложенные на нее боевые задачи. Еще в 1910 году Ф.А. Келлер писал: «Во всех почти учебниках тактики мы находим, что кавалерия — такой дорогой род оружия, который надо беречь, дабы не подвергать напрасным потерям… [однако] как только раздался первый выстрел, сбережение конницы неуместно, ее место в конном или пешем строю, но непременно в первых рядах сражающихся частей, она должна жертвовать собой, нести громадные потери и добиться громадных результатов»[162]. К сожалению, громадное большинство русских кавалерийских начальников не разделяли данную точку зрения.

Как то и следовало, после построения друг напротив друга конные массы бросились навстречу друг другу. В рукопашной рубке приняло участие около трех тысяч всадников с обеих сторон. Постепенно чаша весов стала склоняться на сторону австрийцев: их вторая линия прорвала русские ряды. Долгому сопротивлению русских, несмотря на перевес сил у неприятеля, во многом способствовало то обстоятельство, что австрийская конница не имела на вооружении пик, что и позволило русской коннице иметь превосходство в первых боях 1914 года. Офицер-кавалерист П. Маковой, в начале войны служивший в 14-й кавалерийской дивизии, писал: «Не знаю почему, но в душе каждого из нас, офицеров и солдат, какое-то подсознательное чувство говорило, что воевать с немцами будет труднее, чем с австрийцами. До сих пор война главным образом с австрийской кавалерией не была сопряжена с большими затруднениями и с большими потерями. Рукопашного удара австрийцы обыкновенно не принимали, и мы, находясь в разъездах, никогда не задумывались атаковать австрийские разъезды, какой бы численности они ни были. Так как результат был почти всегда один и тот же: австрийцы уходили, и лично мне, не говоря о других, удавалось захватить в погоне некоторое количество пленных. Этому помогало в значительной степени то обстоятельство, что австрийская кавалерия не была вооружена пиками, что давало нашей коннице громадное преимущество»[163].

Все-таки, как говорил Наполеон, «Бог на стороне больших батальонов». Австро-венгерские конники стали заходить с тыла русским линиям. Так как у графа Келлера резервов не осталось, то он бросился в бой сам: конвой (взвод оренбуржцев), группа штабных офицеров, ординарцы. Конечно, командир не должен лично участвовать в рукопашном бою, однако есть и исключения из правил. Как еще в 1879 году писал теоретик конной войны Г. Брике, «только в особенных случаях, когда совершенно необходим личный пример, старший начальник берет на себя ведение атаки. Например, когда таковая производится большей частью вверенных ему отдельных частей под командой нескольких отдельных начальников, когда вводятся в дело последние резервы, когда нужно пробиться через окружившего со всех сторон неприятеля и т.д.»[164].

Австрийцы продолжили теснить русских, и в бою назрел перелом. В критический момент боя начальник конвоя генерала Келлера сотник Цензин из револьвера застрелил командира прорвавшейся австрийской группы, и противник смешался. В это время наконец-то на флангах конной массы успех окончательно склонился на сторону русских, и противник, не выдержав отчаянной рубки, бросился бежать. Как сообщает участник войны, «удар этого сборного резерва комдива, под непосредственным его командованием, решил дело: австрийцы повернули и, преследуемые нашей конницей и конной артиллерией, отступили в полном беспорядке, оставив нам трофеи и пленных»[165].

Откуда взялся этот самый успех на флангах? Когда главные силы 10-й кавалерийской дивизии сближались с австрийской 4-й кавалерийской дивизией, 1-й Оренбургский казачий полк атаковал деревню Ярославице, расположенную для русской стороны на левом фланге. В то время, когда конники рубились друг с другом, оренбуржцы выбили из Ярославице австрийский пехотный батальон. В итоге, когда в конном бою наступил критический момент и граф Ф.А. Келлер сам бросился в рубку, уже вышедшие из боя с пехотой оренбуржцы атаковали австрийцев во фланг, с ходу взяв конную батарею: «Момент был выбран весьма удачно. Австрийцы расшиблись на фронте наших трех полков и почувствовали удар в правый фланг. В следующий момент дивизия противника обратилась в бегство»[166].

Преследование велось вплоть до берегов реки Стры-па — около двух километров. Характерно, что австрийский кавалерийский начальник пытался взять пример со своего русского коллеги. Генерал Заремба лично возглавил атаку 15-го драгунского полка, но произошло это, когда русские уже переломили исход боя. Поэтому-то, так как сам момент контратаки был выбран неверно, победа досталась русским. Примечательно, что в этом полку служил младшим офицером третий сын самого австро-венгерского главкома — ген. Ф. Конрада фон Гётцендорфа[167].

Как справедливо сообщают участники войны, осмысливавшие ее опыт, успех русских в сражении у Ярославице достался уступавшей в силах русской стороне только потому, что начальник русской конницы лично возглавил атаку, подав тем самым пример подчиненным. Понятно, что при виде любимого командира, находящегося внутри рукопашной схватки, ни один боец не посмеет даже и подумать о том, чтобы лично самому выйти из боя. Ярославице — пример того, как высший кавначальник берет на себя непосредственное командование боем, отходя от общего руководства. «Общее руководство конницей по самой природе ее боя, построенного на большем выявлении моральных сил, с одной стороны, и на быстроте темпа его — с другой, имеет то существенное отличие от руководства в том же случае пехотой, что здесь часто управление высшего начальника переходит в командование. Отсюда в критические моменты высший кавалерийский начальник, передав управление своему заместителю и штабу, бывает вынужден взять под непосредственное свое командование ударную группу конницы, действием каковой решается иной раз участь всей операции кавалерии»[168].

Потери русской 10-й кавалерийской дивизии составили полторы сотни человек. Противник же потерял несколько сотен человек убитыми и ранеными, а также две с половиной сотни пленных кавалеристов, около четырех сотен пленных пехотинцев и восемь орудий. Причина такого несоответствия потерь заключается в том, что неприятель понес львиную долю потерь (особенно пленными) в период бегства. Но главным итогом была не эта победа сама по себе. Что такое тысяча человек для столкнувшейся в Галицийской битве многотысячной массе войск обеих сторон? Главное — это то, что русская конница сумела очистить себе дорогу в глубину неприятельского расположения. Не имея перед собой неприятельских конных заслонов (изрубленных под Ярославице), русская 10-я кавалерийская дивизия через несколько дней сумела добыть ту информацию о неприятельской перегруппировке, что позволила русскому командованию 3-й и 8-й армий вырвать победу в сражении на Двух Липах. Как пишет советский исследователь, «…затем мы видим, какую важную роль сыграли во встречном бою на р. Золотой Липе действия 10-й кав. дивизии. Правда, добытые конницей 25 [12 — по старому стилю] августа сведения о движении 12-го австрийского корпуса, не дошли вовремя до командования 10-м русским корпусом вследствие плохой работы связи. Но в то же время утром 26 августа 10-я кав. дивизия первая завязала бой с наступающими колоннами австрийцев, замедлила их движение и удержала до подхода своей пехоты тактически важный рубеж ручья Гнилая Липа»[169].

Вот это и есть яркий пример того, как победа в небольшом конном бою становится залогом победы общевойсковой армии в большом сражении, ставшем одним из ключей к выигрышу фронтовой операции. Неудивительно, что именно 10-я кавалерийская дивизия наиболее высоко проявила себя в ходе Галицийской битвы. Например, сами же австрийцы говорят о том, что конница графа Келлера сыграла решающую роль в окончательном разгроме группы Кёвесса в преддверии сражения на реке Гнилая Липа 3-й и 8-й русских армий с австрийской 3-й армией ген. Р. фон Брудермана и группой Кёвесса. Так, составлявший костяк группы Кёвесса 12-й армейский корпус понес поражение 16 августа от частей русской 8-й армии ген. А.А. Брусилова. Генерал Г. Кёвесс фон Кёвессгаза попытался собрать войска, наладить оборону арьергардами и на следующий день возобновить сражение, не позволяя русской 8-й армии оказать поддержку 3-й армии ген. Н.В. Рузского. Однако «русская 10-я кавалерийская дивизия оказалась на месте раньше, чем морально надломленные и перемешавшиеся собственные части. Сильно выдвинутыми вперед батареями русская конница вызвала панику у противника, которой подвергся находившийся также в передовых окопах штаб командира корпуса. Быстро и в беспорядке неслись войска и обозы между колонн бежавшего населения…»[170]. А. А. Керсновский добавляет, что преследование австро-венгерских войск после 29 августа вела только 10-я кавалерийская дивизия. На ее долю достались полтысячи пленных и шесть орудий. Прочая же русская конница — двадцать кавалерийских дивизий — не сделала и этого. За Галицийскую битву ген. граф Ф. А. Келлер был награжден орденом Св. Георгия IV степени.

Смысл операции армий Юго-Западного фронта заключался в двойном охвате находящегося в Галиции противника. Внешнее кольцо окружения должны были образовывать фланговые армии — 4-я (северный фас фронта) и 8-я (южный фас). Ход событий развивался совсем не так, как рассчитывало русское командование. Однако наличие сильной кавалерийской группы из нескольких дивизий на левом (южном) фланге 8-й армии способствовало бы решению сразу нескольких задач. Во-первых, конница одним своим присутствием предохранила бы фланг 8-й армии от возможного контрудара со стороны Днестра. Командарм-8 ген. А.А. Брусилов опасался этого и образовал целый Заднестровский отряд генерала Павлова, который в результате практически не принял участия в операции. Генерал Брусилов считал Заднестровский отряд слишком слабым для обеспечения движения 8-й армии на Галич — Миколаев и потому все время оглядывался на этот район, стреноживая порыв армии вперед. Тем не менее на необходимость образования такой конной группы, которая вдобавок еще прочнее захлестывала бы «мешок», указывал Н.Н. Головин. Не называя его имени, советский исследователь пишет: «Один из молодых офицеров Генерального штаба, профессор военной академии, в докладной записке прямо указывал, что наличие сильного кавалерийского корпуса на левом фланге армий Юго-Западного фронта поможет более цельному осуществлению идеи охвата австрийцев с правого фланга. И в то же время обезопасит левый фланг наступающей 8-й армии. Конечно, такое предложение нужно признать вполне целесообразным, однако высшее командование отнеслось к нему отрицательно»[171]. В результате кавалерия 3-й и 8-й армий была распылена среди армейских корпусов и не смогла добиться впечатляющих оперативных успехов. Особенно — в период преследования.

Однако нет худа без добра. Волей обстановки к концу Галицийской битвы на левом берегу Вислы был создан импровизированный корпус ген. А.В. Новикова. В него вошли 5, 8, 14-я кавалерийские, 4-я и 5-я Донские казачьи дивизии, Туркестанская казачья бригада. Задачи: разведка, прикрытие завесой подступов к Ивангороду и установление связи с конницей Северо-Западного фронта. Смысл образования этого корпуса заключался в необходимости сбить темпы развития австро-германского наступления на рубеж Средней Вислы, к переправам у Ивангорода и Варшавы. В ходе Варшавско-Ивангородской операции корпус был вынужден разделиться на две части, отступая перед двумя группировками противника к переправам. Но сам факт образования первого кавалерийского корпуса говорил, что и впредь кавалерийские дивизии будут сводиться в корпуса, дабы исполнять поставленные перед ними задачи оперативного характера: «Мировая война застала армейскую конницу всех армий, сведенную лишь в дивизии. Кавалерийская дивизия в принятом составе уже с первых дней мировой войны оказалась несоответствующей той численности конной массы, каковую требовалось сосредоточить на одном оперативном направлении для выполнения выпадающих на ее долю задач по обеспечению (активному) такового направления. Стремление сгруппировать значительные силы конницы на одном направлении, при соблюдении основных принципов организации и управления войсковых организмов, выдвинули вопрос о создании кавалерийских корпусов… [вообще] Конный корпус следует рассматривать как орган чисто оперативного значения, лишенный всяких громоздких тылов»[172].

Таким образом, практика первых месяцев войны показала, что конница должна соединяться в кавалерийские корпуса. Иными словами, расформирование этих единиц перед войной являлось большой ошибкой, изжитой лишь по истечении года войны, когда кавалерийские корпуса обрели более-менее постоянную структуру. Задолго до Первой мировой войны, осмысливая опыт Японской кампании, военные ученые указывали, что кавалерийский корпус должен входить необходимой организационной единицей в состав общевойсковой армии, а не кавалерийские дивизии — придаваться отдельным армейским корпусам. Так, Ф. Гершельман писал: «Организация эта выражается в том, чтобы кроме так называемой корпусной кавалерии, предназначаемой для обслуживания корпусов, для чего достаточно иметь в каждом корпусе по бригаде кавалерии, армия имела в своем составе самостоятельной крупной кавалерийской единицы армейской кавалерии для стратегической службы, для работы на театре войны. Части эти могут быть сведены в отдельные кавалерийские дивизии и корпуса, это безразлично, и должны быть подчинены непосредственно командующему армией. При такой организации кавалерия всегда будет под рукой в минуту необходимости в потребном количестве, в составе единиц постоянного соединения, а не импровизированных, и потому способных развить самостоятельные действия, наконец, корпуса не будут лишены своей кавалерии»[173].

Как видим, речь идет о том, что армия должна иметь как войсковую (корпусную) конницу, так и армейскую. В период русско-японской войны 1904 — 1905 гг. русские военачальники зачастую сводили эскадроны (сотни) и полки войсковой конницы в импровизированные соединения, тем самым нисколько не увеличивая мощи общевойсковых частей и одновременно лишая армейские корпуса разведки. Предвоенное реформирование, как обычно в России, сошло на компромисс. С одной стороны, была образована армейская кавалерия, но соединениями не свыше дивизии. С другой стороны, войсковой конницей стали казачьи сотни и полки 2-й и 3-й очередей, что ослабляло ведение разведки армейских корпусов. Кроме того, казачьи части не успели прибыть в свои армейские корпуса к моменту первых операций, что стало одной из причин разгрома 2-й армии ген. А.В. Самсонова под Танненбергом. Н.Н. Головин так пишет об отсутствии войсковой конницы в начале войны (у немцев каждая пехотная дивизия имела свой собственный полк хорошей кавалерии): «В результате наши пехотные дивизии шли навстречу к еще не скованному врагу слепыми и, будучи вместе с этим лишенными возможности в случае встречного боя с противником сразу же установить с соседними колоннами боевую связь конницей, которая обеспечивала бы от внезапного проникновения неприятеля между колоннами и сопряженного с этим охвата им флангов… Так неправильные отправные точки в отвлеченных верхах науки создавали в низах исполнения условия, затрудняющие победу и облегчающие поражение»[174].

Правда, что ни одна из воюющих сторон не предполагала в начале войны образования кавалерийских корпусов. Так, австро-венгры, как и русские, действовали отдельными кавалерийскими дивизиями. Немцы придали конницу в состав армий для содействия армейским корпусам. Французы создали импровизированный конный корпус генерала Сордэ, как и русское командование в 1-й армии ген. П.К. Ренненкампфа (группа ген. Г. Хана Нахичеванского). Однако лучшие умы все-таки размышляли над использованием конницы в крупных масштабах. Цель — достижение оперативного успеха, способствующего (если не определяющего) выигрышу генерального сражения, ибо каждая сторона полагала, что исход войны будет решен в первых операциях, которые примут характер широкомасштабных генеральных сражений. Так, советский ученый М. Галактионов сообщает, что уже у графа А. фон Шлиффена была мысль составить 1-ю армию целиком из конных корпусов, дабы выиграть темпы операции. То есть все десять германских кавалерийских дивизий должны были составить фланг охватывающего правого плеча, удлиняя его и, следовательно, кромсая и раздробляя сопротивление французов. Если такая мысль и была, то она так и осталась в проекте. Преемник графа Шлиффена на посту начальника Большого Генерального штаба ген. X. Мольтке-младший не только не решился использовать кавалерию как оперативно-стратегическую единицу, но и нарушил «План Шлиффена» таким образом, что битва на Марне была выиграна французами. М. Галактионов так пишет о действиях конницы на Западном фронте в начале войны: «В действиях кавалерии начального периода обнаруживается органическое противоречие между оперативными целями, которые ей ставились, и оперативно-тактическими возможностями, которыми она обладала. Теоретически она рассматривалась как очень подвижный род войск, способный осуществлять самостоятельные задачи стратегического порядка (глубокий удар в тыл и во фланг противнику, стратегическая разведка, преследование)… [Однако] оперативная подвижность кавалерии была низка прежде всего вследствие слабой ударной мощности в конном строю. Спешившись, кавалерия теряла свое преимущество в подвижности, так как коней приходилось отводить далеко в тыл. В результате получалось, что пехота даже опережала кавалерию в наступлении. Сверх того, оперативное использование было неудовлетворительным… Таким образом, создание армии целиком из кавалерийских корпусов в 1914 году на западно-европейском фронте не имело под собой реальной базы. Другой вопрос, что имевшиеся кавалерийские части не были использованы с полной целесообразностью»[175].

На наш взгляд, М. Галактионов не прав в своем выводе относительно целесообразности образования конной армии. Действительно, действия кавалерии на поле боя против неприятельской пехоты в конном строю вели к неоправданно большим потерям. А спешивание кавалерии, фактически — использование конников в качестве ездящей пехоты, вело к потере темпов операции, и здесь лучше было бы использовать пехоту. М. Галактионовым недооцениваются два фактора. Первый и неглавный — психологический. Само только наличие сильной кавалерии, нависающей над оборонительным флангом, в период маневренной войны (каковая и была во Франции в первые три месяца), само по себе дезорганизует пехоту. Причем — даже стойкую пехоту. А ведь англо-французы были разбиты в пограничном сражении, потерпели ряд неудач в период отступления к Марне и вообще ничего не могли противопоставить неумолимому «катку» 1, 2 и 3-й германских армий, вплоть до образования Парижской группировки и переброски немцами двух корпусов на Восточный фронт после Гумбиннена.

Иными словами, в августе 1914 года французская пехота была в какой-то мере подломлена психологически серией поражений. Заслуга французского главнокомандующего ген. Ж. Жоффра, не только своевременно свершившего перегруппировку, но и переломившего пассивные настроения (французы готовились даже сдать Париж!), велика. А будь у немцев на крайнем заходящем фланге еще и конница в десять дивизий — более тридцати тысяч сабель? После одного из боев в Восточной Пруссии русский поэт Н.С. Гумилев писал: «Теперь я понял, почему кавалеристы так мечтают об атаках. Налететь на людей, которые, запрятавшись в кустах и окопах, безопасно расстреливают издали видных всадников, заставить их бледнеть от все учащающегося топота копыт, от сверкания обнаженных шашек, грозного вида наклоненных пик, своей стремительностью легко опрокинуть, точно сдунуть, втрое сильнейшего противника, это — единственное оправдание всей жизни кавалериста»[176].

Психологический фактор на войне всегда велик. И маневренное средство ведения боя всегда ужасно неумолимостью и быстротой темпов своего удара. Участник войны пишет: «Существенными особенностями, выгодно отличающими конницу от пехоты, в отношении способности к накапливанию моральной силы, являются большая скорость ее движения, дающая ей инициативу действий, и сохранение благодаря наличию боевого коня физической силы бойцов-всадников, обеспечивающей им тем самым и известный импульс морального характера»[177]. Хорошая конница всегда навязывает пехоте свою маневренную инициативу. Хотя бы уже вследствие своей скорости на поле боя и вне его.

Действительно, спешенная конница чрезвычайно слаба. О неудобстве ведения боя спешенной конницей участник войны справедливо сообщает: «…когда массы конницы наслаивались на сравнительно небольшом пространстве, лишаясь вследствие этого своего главного преимущества: способности к быстрому маневру. Спешиваясь на узком фронте, коннице трудно состязаться с пехотой, так как спешенная дивизия по числу ружей могла дать только один-два батальона, которые при том стеснены в своем тылу тысячами лошадей с коноводами»[178]. То есть военачальник не должен допустить главной ошибки — использования кавалерии как ездящей пехоты. Бесспорно, что конница имеет меньшую по сравнению с пехотой огневую силу и высокую потребность в фураже. Для компенсации этого прежде всего необходимо придавать коннице подвижную пехоту, артиллерию и специально образуемые пулеметные команды. Во-вторых, использовать конницу в местности, где потребность в фураже может быть покрыта за счет местных средств.

Но в начале войны конница еще действовала без непосредственной придачи стрелковых подразделений и большого количества пулеметов. Поэтому ее роль заключалась в ведении оперативных действий: ударам по флангам и тылам противника. При этом не столько вступая в огневой бой с неприятельской пехотой, сколько растягивая угрожаемые фланги, дабы собственная пехота могла бы с меньшими потерями вклиниваться в ослабленную оборону противника. Конница — единственное маневренное средство оперативного уровня. Конница обеспечивает высокий темп наступления армий и фронтов в целом. Прорывы конницы на большую глубину позволяют экономить силы пехотинцев. Кавалерия мешает отступающему врагу восстанавливать фронт. При этом именно она формирует внешний фронт окружения отдельных группировок противника. Пехота же добивает обойденные кавалеристами очаги сопротивления.

Именно поэтому действующая на флангах армейских группировок кавалерия должна была иметь значительный состав — кавалерийские корпуса, а также не вступать в общевойсковой бой непосредственно на самом поле сражения. Конница должна угрозой флангу и тылу неприятеля заставить его ослабить фронт, что облегчит выполнение задачи собственной пехоте и артиллерии. Кроме того, конница должна быть всегда готова к удару в тыл расстроенного противника (германская 1-я кавалерийская дивизия под Гумбинненом), довершая его поражение. И если этого не удавалось осуществить в значительном масштабе, то потому, что конница не готовилась к таким действиям до войны, а затем борьба перетекла в позиционную фазу. Советский исследователь пишет: «…Несмотря на все неудачи, опыт маневренного периода войны совершенно отчетливо выявил, что фланговый удар, завершающийся окружением противника, является сильнейшей формой оперативного маневра, и если он не удавался, то причина этого, во всяком случае, была не в существе этого маневра. Основной причиной неудачи операции на окружение в кампаниях 1914 и 1915 гг. было недостаточное превосходство в силах наступающего и отсутствие такого подвижного средства борьбы, которое позволило бы, преодолевая возможное сопротивление, выполнить маневр окружения раньше, чем противник организует контрманевр. Единственным подвижным родом войск того времени была конница, которая не имела вооружения, отвечающего требованиям подобного рода маневра, была плохо подготовлена для его выполнения в широком размахе, оперативно неправильно использовалась и часто плохо руководилась своими начальниками»[179].

Ярким примером отвратительного вождения кавалерийских масс, причем неважно, какого размера, явились действия русской конницы в ходе завершающего этапа Лодзинской оборонительной операции ноября 1914 года. Как известно, в ходе этой операции германское командование, дабы остановить готовившееся русское вторжение в Познань с целью — Берлин, нанесло упреждающий фланговый удар от крепости Торн. Воспользовавшись перегруппировкой русских армий Северо-Западного фронта, приведшей к возникновению внутренних флангов между растянувшимися армиями, немцы бросились в стык между 2-й (ген. С.М. Шейдеман) и 1-й (ген. П.К. Ренненкампф) русскими армиями, имея целью окружение и уничтожение 2-й русской армии в Лодзи.

На острие 9-й германской армии ген. А. фон Макензена, осуществлявшей прорыв, шла группа ген. Р. фон Шеффера-Бояделя, разбросав в стороны русские заслоны; немцы вошли в прорыв, окружая 2-ю русскую армию. При этом пехота противника на первом этапе операции выигрывала темпы движения у русской кавалерии, так как русские командармы не сумели толковым образом распорядиться действиями вверенной им конницы: «Невольно приходишь к выводу: как только крупные силы конницы попадали в армию, которой командовал «коренной» кавалерист, то она, конница, использовалась не в соответствии с ее ролью и назначением. Такие «завзятые кавалеристы», как командующий 2-й армией генерал Шейдеман, стремились использовать конницу в основном на поле боя, не понимая ее превалирующего значения в оперативном маневре… Факты свидетельствуют, что наше высокое начальство не понимало роли конницы в боевых операциях 1914 года… [Генерал Шейдеман] стремился возложить на конницу решение задач не в оперативном просторе. Тактические же задачи одна конница, без поддержки пехоты, решить не могла: у нее не хватало сил»[180].

В ходе ожесточенных боев группа Шеффера сумела почти окружить 2-ю русскую армию, которая оказалась заперта в Лодзи и получила приказ во что бы то ни стало удерживаться на своих позициях, так как Ставка справедливо опасалась, что приказ об отходе приведет ко всеобщему бегству и разгрому. К счастью русских, у немцев не хватало сил: вся группа Шеффера насчитывала около пятидесяти тысяч штыков и сабель, а ведь ей предстояло не только окружить одну русскую армию, но и удержать внешний фронт окружения от контрнаступления другой русской армии. В ходе деблокирующих ударов германскому командованию стало ясно, что уничтожить 2-ю русскую армию не удастся, а так как русское широкомасштабное наступление было сорвано, то генерал Шеффер получил приказ на прорыв к своим.

В ходе преследования группы Шеффера по русским тылам был создан импровизированный Ловичский отряд, который шел вслед за прорывающимися немцами. Ясно, что впереди прочих продвигалась кавалерия: 1-й кавалерийский корпус ген. А.В. Новикова (8-я и 14-я кавалерийские дивизии) и 5-я кавалерийская дивизия ген. А.А. Морица. С флангов окружение группы Шеффера должны были замкнуть 1-я гвардейская кавалерийская дивизия ген. Н.Н. Казнакова и Кавказская кавалерийская дивизия ген. Г.Р. Шарпантье. Однако сам же ко-мандарм-2 уже после войны заметил, что «приемы использования конницы, уменье поставить ей определенные задачи и настоять на выполнении их не были у нас в достаточной мере выработаны. С другой стороны, надо сознаться, что для талантливого выполнения этих задач, для «вождения конницы» у нас было мало подготовленных начальников. Мы по-прежнему, как в Турецкую и Японскую войны, отстали в этом деле. А между тем от правильного употребления и талантливого вождения конницы зависит в значительной мере успех дела. Нужны полководцы, понимающие первое, и кавалерийские начальники, усвоившие второе»[181].

Отметим, что вслед за каждым конным соединением спешила пехота, и в случае затяжного боя она успевала подойти на место боя. Иными словами, конница должна была остановить прорывающихся немцев на срок не более суток, чтобы успели подойти армейские корпуса 1-й и 5-й армий и раздавить противника.

Несмотря на тот факт, что к 11 ноября 1914 года группа Шеффера насчитывала всего около шести тысяч штыков и сабель, многочисленная русская кавалерия позволила противнику не только выйти из «мешка». По пути прорыва немцы разбили 6-ю Сибирскую стрелковую дивизию, а затем вывели за собой в качестве трофеев шестнадцать тысяч русских пленных и несколько десятков орудий. Все это время — пока германцы прорывались, пока громили сибиряков, пока выводили трофеи — русская конница пассивно созерцала происходящее. В качестве оправдания кавалерийские начальники выдвинули то обстоятельство, что конница не может атаковать подготовившуюся к бою и усиленную пулеметами пехоту. Кто мешал атаковать внезапно и неожиданно для противника? Генерал Шейдеман, чьи войска в Лодзинской операции деблокировала кавалерия, пишет: «Успех неожиданного нападения конницы основывается главным образом на впечатлении ужаса, которое производит на неготового к бою противника внезапная. А иногда и веденная в темноте атака, когда, как показывает опыт, силы атакующего представляются преувеличенно большими и когда обороняющемуся приходится отражать нападение и исправлять его последствия, находясь еще под его ошеломляющим впечатлением». По замечанию Н.С. Гумилева, «пехота в походном порядке, не подозревающая о присутствии неприятельской кавалерии, — ее добыча»[182].