Паричское направление

Паричское направление

В отличие от рогачевского направления, где действовали ограничения на использование САБов (световых авиабомб для подсветки целей), на паричском направлении такие ограничения отсутствовали. Для обозначения линии фронта применялись фары автомашин, а для вывода на нужное направление – прожектор. Как указывалось в приказе Н. С. Скрипко, «из района деревни Немонец, что 76 км юго-восточнее Бобруйска в направлении целей будет лежать луч прожектора (шесть качаний в минуту)». Так же как и под Рогачевом, упомянутые Скрипко в мемуарах пирофакелы использовались для обозначения границ полосы наступления: с одной стороны белая, с другой – зеленая.

Мощнейший авианалет осуществил в ночь на 24 июня 4-й гвардейский авиакорпус, базировавшийся в районе Умани. Несмотря на то что ввиду сложных метеоусловий задание выполняли только наиболее подготовленные экипажи, было выполнено 50 самолето-вылетов, в том числе два разведчиками погоды без бомб. Целью налета были Селище, Ельники и Липники на правом фланге полосы наступления. С высоты 1000–2100 м на цель было сброшено 89 ФАБ-500, 77 ФАБ-250, 66 САБ-100 и серия трофейных бомб – 30 SC-50, 6 SC-250 общей массой 84 тонны[351]. В накрытом бомбами районе цели экипажи наблюдали вторичные взрывы.

Достаточно сильный налет получился у 5-го авиакорпуса, базировавшегося в районе Житомира. 67 самолетов Ли-2 авиакорпуса действовали по основной цели – уничтожали войска противника и разрушали его опорные пункты в районе Чернин, Гомза, Вяжны, Николаевка (на левом фланге советского наступления на паричском направлении). Еще два Ли-2 выполняли разведку погоды без бомб. На цель с высоты 700—2100 м было сброшено 30 ФАБ-500, 195 ФАБ-250, 24 САБ-100, 2 ФОТАБ-35, 36 АО-25, 40 ЗАБ-2,5, общим весом 66,1 тонны[352].

9-я авиадивизия 6-го авиакорпуса вылетала только с наиболее опытными экипажами. Как отмечалось в донесении корпуса, «экипажи работали исключительно в тяжелых метеоусловиях на маршруте». В итоге 34 Ли-2 бомбардировали Козловку, Чернин, Гомзу и Николаевку на правом фланге полосы наступления. С высоты 700—2100 м на цель было сброшено 14 ФАБ-500, 58 ФАБ-100, 48 САБ-100, 22 РРАБ-3 и более мелкие бомбы с общим весом сброшенной нагрузки 34 тонны[353].

Так же как и в случае с рогачевским плацдармом, нельзя не отметить низкую высоту сброса бомб. Объяснялось это не только и не столько желанием уверенно поразить цель, но и низкой облачностью в районе бомбардировки. При этом противодействие ПВО противника было крайне слабым, отмечался огонь «крупнокалиберных пулеметов» (скорее всего 20-мм автоматов). Экипажи 4-го гв. авиакорпуса вообще были категоричны и доложили: «ПВО цели отсутствовало». Противодействие ночных истребителей также не отмечалось, потерь не было.

Нельзя не отметить, что бомбардировка на паричском направлении была более интенсивной. На паричском направлении было сброшено 184 тонны бомб, на рогачевском – 133,21 тонны, в 1,4 раза меньше. К тому же под Рогачевом бомбардировка велась без использования световых бомб, т. е. подсветки цели, что в любом случае снижало ее эффективность.

В силу всех этих причин нет ничего удивительного в том, что наступление войск 1-го Белорусского фронта на паричском направлении развивалось быстро и динамично. Наиболее успешно наступала 65-я армия генерала П. И. Батова.

В 7.00 утра 18-й стрелковый корпус сильным ударом прорвал оборону противника на фронте Михайловка, Корма и стал быстро развивать наступление в северо-западном направлении.

Во второй половине дня улучшившиеся метеорологические условия позволили использовать авиацию, которая подвергла сильной бомбардировке боевые порядки противника, выполнив 2465 самолето-вылетов. Части 18-го стрелкового корпуса уже в первой половине дня прорвали все пять линий траншей противника и к 13.00 углубились в расположение противника на 5–6 км.

Плановое развитие наступления позволило ввести в бой в центре армии 1-й гвардейский танковый корпус. Он уже в 13.00 сосредоточился на исходных позициях в готовности к развитию успеха 18-го стрелкового корпуса. В 16.00 части корпуса вошли в прорыв и стали быстро продвигаться вперед сразу на двух направлениях: 16-я гв. танковая бригада на Кнышевиче, Мехово и 17-я гв. танковая бригада на Романище.

Смежными флангами 65-й и 28-й армий войска 1-го Белорусского фронта уже в первый день наступления прорвали оборону противника по фронту до 30 км и в глубину от 5 до 10 км. Это создало предпосылки для ввода в полосе армий подвижной группы и развития успеха в общем направлении на Бобруйск.

Находясь в районе Слободка, Романище, 1-й гвардейский танковый корпус своими разведывательными подразделениями установил, что противник стремится вывести части из Паричи в направлении Бобруйска. Учитывая это, 17-я гвардейская танковая бригада атаковала немцев в селении Тумаровка и к 8.30 25 июня овладела этим населенным пунктом, тем самым перерезав пути отхода немцев в бобруйском направлении.

С утра 25 июня главные силы корпуса повели наступление в направлении Черные Броды, имея задачей перерезать железную дорогу Бобруйск – Лунинец. К 15.00 части корпуса заняли Черные Броды; оборонявшиеся здесь части 35-й пехотной дивизии, а также отдельные инженерно-строительные батальоны немцев, бросив склады с военным имуществом, начали отходить в северном направлении. Преследуя отходящего противника, 1-й гвардейский танковый корпус к исходу дня вышел на рубеж южная окраина Дражня, южная окраина Орсичи и развивал успешное наступление на Глебова Рудня.

Одной из особенностей действий советских войск на паричском направлении стало наступление при поддержке кораблей Днепровской флотилии. Действительно, река Березина протекала примерно по оси наступления 65-й армии, и продвижение по ней в направлении Бобруйска напрашивалось само собой. Незадолго до начала летней кампании Военный совет Днепровской флотилии ввиду особой важности предстоящей операции принял решение сосредоточить на Березине наиболее подготовленное и боеспособное соединение. Таким соединением являлась 1-я бригада речных кораблей. Она с 12 по 14 июня совершила переход в 700 км, прибыв на Березину в составе 2-го гв. дивизиона бронекатеров (13 катеров), 3-го дивизиона катеров-тральщиков (10 катеров), 1-го и 2-го отрядов сторожевых катеров (12 катеров) и отряда полуглиссеров[354].

Первой операцией речной флотилии стала высадка тактического десанта в районе Здудичей. Высадка состоялась вечером 25 июня, десант закрепился, а ночью получил подкрепление. Высадка десанта позволила сломить немецкую оборону у Здудичей, которую безуспешно пытались сокрушить в первые два дня операции.

В 11.25 26 июня П. И. Батов поставил 1-му гв. танковому корпусу задачу наступать на Бобруйск: «к исходу 26.6.44 г. овладеть ударом с юго-запада и запада районом Бобруйск и переправой через р. Березина, не допустив отхода противника на запад»[355]. Более того, согласно ЖБД фронта, командующий 65-й армией устроил командиру корпуса выволочку за медленное продвижение вперед. П. И. Батов позднее писал в мемуарах: «Как говорилось выше, по плану фронтовой операции сходящиеся удары армий нашего фронта должны были сомкнуться у Осиповичей. Жизнь, опыт, а может быть и удача, внесли свои коррективы. Мы сошлись в Бобруйске»[356]. Казалось бы, все объяснимо – отход от графика, командарм сердится. Но это совсем не так.

Отсутствие широкого доступа к документам в 1960–1970 гг., конечно, расслабляло мемуаристов. Ни в утвержденном Г. К. Жуковым плане операции фронта, ни в директиве Военного совета 1-го Белорусского фронта в адрес командующего 65-й армией город Осиповичи как точка схождения «клещей» двух ударных группировок не фигурирует. Армии П. И. Батова приказывалось выйти на 9-й день наступления к Богушевке и Глуше – населенным пунктам на шоссе Бобруйск – Слуцк. Соответственно 48-й армии приказывалось на восьмой день наступления «ударом с юга, юго-запада и запада овладеть Бобруйск и выйти на фронт Бобруйск, Грабово, Сулево»[357]. Населенные пункты Сулево и Грабово находятся на западном берегу р. Березина. Далее на девятый день наступления 48-я армия должна была выйти на подступы к Богушевке. Именно деревня Богушевка на шоссе Бобруйск – Слуцк являлась точкой встречи двух армий, а не город Осиповичи. На Осиповичи лишь предполагалось развивать достигнутый успех. Кстати говоря, в закрытых советских работах по «Багратиону» также не утверждалось, что кольцо собирались смыкать ударом на Осиповичи.

Собственно здесь приходится вернуться к истории с «двумя главными ударами». Опыт практической реализации именно этого плана показал следующее. Первоначальный план Рокоссовского с акцентом на рогачевскую группировку предполагал форсирование Березины (южнее Бобруйска), овладение Бобруйском и продвижение по шоссе на Слуцк. План был смелый, но трудновыполнимый. Практика показала, что форсирование Березины силами рогачевской группировки фронта все же не состоялось. Бобруйск стал задачей 65-й армии. Именно это имел в виду П. И. Батов – поворот на Бобруйск его армии был вне первоначального замысла. Более того, по майскому плану К. К. Рокоссовского 65-й армии даже не полагался танковый корпус. Однако именно 1-й гв. танковый корпус позволил в условиях невыполнения первоначального плана наступления осуществить охват и окружение «крепости» Бобруйск.

Выполняя приказ командарма, к 19.00 26 июня 16-я гв. танковая и 1-я гв. мотострелковая бригады корпуса М. Ф. Панова вышли в район Богушевки, перехватив шоссейные дороги Бобруйск – Глуск и Бобруйск – Слуцк. Задачи, поставленные в плане операции 65-й армии, тем самым были выполнены, даже с опережением графика, не на 9-й день, а гораздо раньше. Поэтому вышеупомянутые обвинения в медлительности со стороны командования 65-й армии в адрес танкистов выглядят минимум странно. Продвижение советского танкового корпуса даже создало угрозу командному пункту немецкой 9-й армии, находившемуся западнее Бобруйска. Оказавшись под угрозой атаки танков в течение дня 26 июня, штаб 9-й армии переместился на заранее подготовленный запасной КП в Протасевичи (западнее Осиповичей).

Все, что происходило далее, с планом имело мало общего. 1-й гв. танковый корпус выставил заслоны фронтом на восток и начал продвигаться дальше в обход Бобруйска. В 22.00 16-я гв. танковая бригада начала наступление в направлении ж.-д. станции Мирадино и Сычково (на шоссе Бобруйск – Минск). Стремительным ударом к 5.30 27 июня и станция Мирадино, и Сычково были захвачены. Немцами в этом районе были брошены множество автомашин и повозок, а на станции Мирадино осталось восемь эшелонов с военными грузами и продовольствием. Планово эти пункты должна была занять 48-я армия после форсирования Березины с востока на запад.

Практически сразу части корпуса Панова были контратакованы немцами из Бобруйска. 16-я гв. тбр подверглась атакам примерно полка пехоты при поддержке двух бронепоездов, двух дивизионов артиллерии и 6 самоходных орудий. Бой длился четыре часа, атаки были отбиты, и станция Мирадино удержана. На шоссе в районе Сычково в несколько рядов двигались на Минск автомашины. Огнем из танков головные машины были подбиты (всего советские танкисты уничтожили здесь до 100 машин разных марок), и образовалась гигантская пробка.

В обход этой пробки буквально сразу же, ранним утром 27 июня, подразделения 16-й гв. танковой бригады были контратакованы из района Тивновичи (к северу от шоссе). По советским данным, в контратаке участвовала бронетехника и даже авиация. Бой шел пять часов, все атаки были отражены, и Сычково удержано.

Хотелось бы подчеркнуть, что и железную дорогу, и шоссе держала одна советская танковая бригада. По итогам нескольких часов боя танкисты отчитались об уничтожении 1179 солдат и офицеров, включая двух генералов, 1 танка, 5 САУ, 9 бронемашин, 40 орудий, 151 автомашины, 146 мотоциклов, 2 бронепоездов. Действительно, в районе Бобруйска немцами были потеряны бронепоезда № № 1 и 61. Также бригадой было взято в плен 196 солдат и офицеров, захвачено 128 автомашин, 120 мотоциклов, 11 орудий, 4 бронемашины.

Не останавливаясь на достигнутом, командир 16-й гв. танковой бригады гвардии полковник Лимаренко решил завершить формирование «котла». В 18.00 27 июня бригада перешла в наступление на Шатково с целью захвата переправы через Березину и перехвата последней дороги, идущей из Бобруйска на север. В районе переправы у Шатково завязался ожесточенный бой, в котором, по советским данным, участвовала немецкая бронетехника и кавалерия. В 21.00 27 июня переправа была занята и бригада соединилась с частями 3-й армии на восточном берегу реки. Кольцо окружения вокруг частей XXXXI и XXXV корпусов в районе Бобруйска замкнулось. При этом потери были понесены небольшие. В 16-й гв. танковой бригаде оставалось в строю на 24.00 27 июня 44 танка Т-34—85, 12 танков числилось подбитыми и 9 – сгоревшими[358].

Следующим шагом стало выдвижение 16-й гв. танковой бригады к 1.00 28 июня в район узла дорог Еловики. Сами Еловики были взяты 15-й гв. танковой бригадой после упорного боя. Дальше эта бригада продвинуться не могла ввиду сильного огня артиллерии и самоходных орудий с выс. 170, 2. Согласно немецкой карте на этой высоте начинался внешний обвод «крепости» Бобруйск. Здесь, в северной части города, держали позиции прорвавшиеся в Бобруйск по ж.-д. мосту части 20-й танковой дивизии, располагавшие бронетехникой: 244-й дивизион штурмовых орудий в составе 11 боеготовых машин, рота 21-го тп в составе 10 танков. Тем не менее, танкистам корпуса Панова удалось сократить внутренний фронт окружения.

В течение 27 июня, в то время как 1-й гв. танковый корпус завершал окружение бобруйской группировки противника, по обе стороны фронта шло накопление сил. С одной стороны к Бобруйску подходили стрелковые дивизии 65-й армии. П. И. Батову была поставлена задача частью сил овладеть Бобруйском, а частью сил продвигаться на Осиповичи.

С немецкой стороны происходило накопление сил в городе за счет прорыва с восточного берега реки. В отчете 383-й пехотной дивизии состояние прорвавшихся характеризовалось следующим образом:

«В Титовке под руководством командира XXXV AK генерала фон Лютцова и полковника Юттнера была предпринята попытка прорыва. С большими потерями около полудня удается на время отбить мост. Взорвав почти всю технику и тяжелое вооружение, боевые части дивизии пробиваются. Обозы частью переплывают Березину севернее и южнее города, а небольшая часть с немногочисленными лошадьми и техникой переправляется в город по железнодорожному мосту. В целом до полудня следующего дня [28 июня. – А.И.] в городе собирается около 30 тысяч человек, по большей части без оружия и полуголые. Кроме того, спасено несколько орудий, несколько штурмовых орудий и ПТО, несколько грузовиков для перевозки раненых и пара сотен лошадей. Солдаты приводятся в порядок, им по возможности выдают вооружение. Продовольствия достаточно, воды очень мало»[359].

В городе собрались части 6, 36, 45, 134, 296, 383-й и 707-й пехотных дивизий и 20-й танковой дивизии. Для упорядочивания управления в Бобруйске произошли перемещения командного состава. Поскольку командир XXXXI танкового корпуса генерал Вейдлинг стал временным командующим 9-й армией (на время отсутствия Йордана), командир 383-й пехотной дивизии генерал Хоффмайстер вступил в командование XXXXI корпусом. Эта перестановка отложила почти на год пленение будущего коменданта Берлина Вейдлинга – он оказался в штабе 9-й армии вне «котла». Командир 707-й дивизии Гир возглавил 383-ю пехотную дивизию. Первым шагом генерала Хоффмайстера на новой должности стало планирование прорыва из Бобруйска. Он разработал план постепенного отхода в северную часть города с последующим прорывом на север вдоль западного берега Березины, поскольку дорога на Минск уже была перерезана в нескольких местах. Особых надежд на успех прорыва командование 9-й армии не питало, в отчете о действиях армии позднее указывалось:

«…картина, складывавшаяся из мозаики отдельных донесений, была печальной. Подразделения, пробивавшиеся к Бобруйску, вынуждены были уничтожить значительную часть тяжелого вооружения, чтобы оно не попало в руки противника. В переполненном городе возникла угроза утраты управления скопившимися подразделениями. Один из командиров дивизий застрелился, комендант крепости погиб, много старших офицеров пропали без вести. Счет раненым шел на тысячи. Вражеская авиация засыпала город бомбами. Не хватало питания, перевязочных средств и в первую очередь боеприпасов. Даже в случае удачного прорыва рассчитывать на выход к своим боеспособных подразделений не приходилось»[360].

Застрелился командир 134-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Филипп. Генерал-майор А. Хаман, комендант Бобруйска, в действительности еще был жив, он сдался в плен и был повешен за военные преступления в 1945 г. Кстати говоря, идея «крепостей» вновь напомнила о себе в последний момент перед прорывом. Вечером 27 июня приходит приказ, в соответствии с которым 383-я пехотная дивизия должна удерживать «крепость» Бобруйск вместе с подразделениями ее коменданта генерала Хамана. Следует подчеркнуть, что приказ касался только 383-й дивизии, остальным был разрешен прорыв из «крепости».

В ЖБД 9-й армии констатировалось: «К сожалению, из-за постоянно сменяющих друг друга приказов потеряны драгоценные часы. Группа армий требует подтверждение получения приказа об удержании крепости от коменданта Бобруйска, однако с ним уже долгое время нет радиосвязи. В связи с этим командование армии планирует ночью сбросить с парашютом над городом делегата связи, если радиосвязь за это время не будет восстановлена».

Как мы видим, картины поражений в целом одинаковые – трудности со связью и информацией, посылка делегатов связи для выяснения ситуации.

С утра 28 июня советскими войсками была предпринята попытка взять город Бобруйск штурмом. Для этого из состава танкового корпуса М. Ф. Панова были задействованы 1-я гв. мотострелковая бригада, 15-я и 16-я танковые бригады. Однако против советских частей здесь сыграла подготовка города как «крепости» – противотанковые рвы, танковые ловушки, мины, траншеи. Позиции занимались в том числе истребителями танков с «фаустпатронами».

Мотострелковая бригада корпуса атаковала пригород Бобруйска Копцы, но была контратакована противником с самоходными орудиями. Бригада понесла большие потери от артналета и самоходных орудий, отступила. Приведя себя в порядок, бригада возобновила наступление совместно со 115-й стрелковой бригадой 105-го стрелкового корпуса и к 18.30 заняла ж.-д. станцию, захватив богатые трофеи. 15-я гв. танковая бригада, преодолев сопротивление на внешнем обводе «крепости», к 6.00 ворвалась на северо-западную окраину Бобруйска. Продвигаясь в глубь города, бригада наносила большой ущерб противнику в людях и технике. Командир танковой роты ст. лейтенант Шаров с 5-ю автоматчиками взял в плен более 250 солдат и офицеров. Однако, несмотря на общую деморализацию собравшихся в Бобруйске немецких частей, отдельные подразделения еще сохраняли боеспособность. Сопровождение пехоты танков было недостаточным, и это благоприятствовало использованию «фаустпатронов». Как указывалось в отчете корпуса, «истребители танков подбирались вплотную из-за домов к танкам и взрывали их минами Фауст»[361]. Продвижение 15-й гв. танковой бригады в глубь города обошлось в 12 танков сгоревшими и 6 подбитыми, что вынудило перейти к обороне. 16-я гв. танковая бригада совместно с 356-й стрелковой дивизией не смогла преодолеть оборону на внешнем обводе «крепости» – немцы упорно обороняли исходные позиции для прорыва из окружения. В отчете о действиях 20-й танковой дивизии указывалось: «На левом фланге у железнодорожной насыпи противник добился вклинения силами 12 танков, однако 10 из них были уничтожены силами наших танков и штурмовых орудий». Судя по тому, что по состоянию на вечер 29 июня 16-я гв. танковая бригада насчитывала лишь 13 боеготовых Т-34—85[362] (напомню, на 27 июня – 44 боеготовых машины), данная заявка немцев имеет под собой основания.

В целом «крепость» Бобруйск оборонялась достаточно упорно, в ЖБД 1-го Белорусского фронта отмечалось: «Противник с близких дистанций вел автоматно-пулеметный огонь и огонь штурмовых орудий интенсивно и организованно».

С подходом стрелковых дивизий и артиллерии к Бобруйску 28 июня 1944 г. город подвергся обстрелу, в том числе зажигательными снарядами. В итоге к вечеру весь Бобруйск горел. В отчете о действиях 383-й пехотной дивизии указывалось: «Интенсивность ударов с воздуха, однако, меньше, чем накануне. В первую очередь мощные огневые удары «сталинских орга?нов» не только вызывают многочисленные потери убитыми и ранеными, но и оказывают деморализующее воздействие»[363].

В штурме Бобруйска также приняли участие бронекатера Днепровской флотилии. Они прорвались к Бобруйску к 20.00 27 июня. На следующий день бронекатера поддерживали наступление 217-й и 354-й стрелковых дивизий вдоль Березины (по разным ее берегам) на город. Также корабли уничтожали группы немецких солдат и офицеров, пытавшиеся переправиться через реку. Между 16.00 и 18.00 27 июня бронекатера прорвались к железнодорожному мосту.

Советские солдаты проходят через горящий Бобруйск

В немалой степени устойчивость бобруйского гарнизона объясняется его многочисленностью. В ЖБД 1-го Белорусского фронта численность окруженной под Бобруйском группировки по состоянию на 29 июня оценивалась в 40 тыс. человек. В ЖБД немецкой 9-й армии дается большая цифра – 70 тыс. человек. Выше также приводилась оценка из отчета 383-й пехотной дивизии – 30 тыс. человек. Учитывая, что штаб 9-й армии в тот момент находился в районе Осиповичей, оценка в 30–40 тыс. человек представляется более реалистичной. Сломить сопротивление такой массы людей, пусть деморализованной, но опирающейся на заранее подготовленные инженерные заграждения (Бобруйск все же оборудовался как «крепость»), за один день было проблематично. «Крепость» Познань с гарнизоном сравнимой численности оборонялась в 1945 г. месяц.

Подход к Бобруйску пехоты позволил снять с периметра окружения ценный 1-й гв танковый корпус. Это было традиционной практикой действий подвижных соединений – после замыкания окружения их при первой возможности снимали и бросали на его внешний фронт. Нельзя было дать противнику передышку на восстановление фронта. Уже в 20.00 28 июня корпус по приказу командующего 65-й армией был выведен из Бобруйска с задачей выхода в район Осиповичей и дальнейшего наступления на Пуховичи. Сами Осиповичи были 28 июня заняты пехотой 18-го стрелкового корпуса армии П. И. Батова.

В отчете 1-го гв. танкового корпуса указывалось: «Противник, обнаружив отход танков из Бобруйска, прорвал фронт 356-й и 109-й СД в составе 15–16 тыс. чел. и начал наступление вдоль Минского шоссе, стремясь выйти к Минску»[364]. Тезис о прямой причинно-следственной связи между уходом корпуса и началом прорыва упоминается во многих советских работах, как исторических, так и мемуарных. Имеющиеся немецкие данные этот тезис об обнаружении отхода танков не подтверждают, прорыв начался после получения приказа фюрера на оставление Бобруйска и снятия с него статуса «крепости». Как указывается в ЖБД немецкой 9-й армии:

«В 12.50 [28 июня] через группу армий поступает приказ фюрера о том, что «крепость» Бобруйск следует оставить. Приказ немедленно передан окруженным, одновременно им сообщается о расположении сил противника и рекомендуется прорыв на север вдоль Березины, поскольку здесь ожидается наиболее слабое сопротивление»[365].

В Бобруйске приказ фюрера объяснили тем, что, поскольку противник в тылу уже подошел к Минску, дальнейшая оборона Бобруйска как «крепости» становилась бессмысленной. Надо сказать, что ни о каком деблокирующем ударе на тот момент речи не было. Здесь снова целесообразно процитировать ЖБД 9-й армии:

«На вопрос XXXXI тк о том, будет ли завтра нанесен встречный удар для помощи прорыву, командование армии вынуждено, к сожалению, ответить отрицательно – в настоящее время оно не располагает достойным упоминания соединением»[366].

Однако обо всем по порядку. В 1.30 29 июня после короткого массированного артиллерийско-минометного налета при поддержке ночной авиации немецкая группировка, насчитывавшая, по советским оценкам, около 10–15 тыс. человек с 30 танками и 12 самоходными орудиями предприняла попытку прорыва. Удар пришелся по фронту 356-й стрелковой дивизии генерал-майора М. Г. Макарова. К тому моменту она седлала шоссе, идущее из Бобруйска на север. Соединение занимало оборону на достаточно узком фронте, всего около 4 км. Первая атака немцев была отбита огнем орудий прямой наводки, всего в дивизии на прямую наводку было поставлено 57 орудий (12 76-мм дивизионных и 9 76-мм полковых пушек, 36 45-мм противотанковых пушек).

В 2.00 29 июня после вторичной, более яростной контратаки немцам ценой больших потерь удалось вклиниться в оборону 1181 и 1183-го полков 356-й стрелковой дивизии. Однако массированным огнем артиллерии и эта атака была отбита. Уже утром, около 8.00, последовала третья попытка прорыва, в которой, по советским данным, участвовали примерно 10 тыс. человек. На этот раз немцам удалось расчленить боевые порядки 356-й стрелковой дивизии и прорваться сразу в двух направлениях. По советским данным, первая группа, меньшей численности, прорвалась вдоль берега Березины на север. Группа большей численности прорвалась вдоль шоссе на деревню Сычково.

Относительно потерь 356-й стрелковой дивизии в пояснительной записке к донесению о потерях отдела оргучетного и укомплектования 65-й армии, касающейся потерь пропавшими без вести, указывалось:

«356 сд. 1208 человек[367]. 29 июня 1944 года при уничтожении окруженной группировки противника в районе г. Бобруйск противнику удалось вклиниться в боевые порядки дивизии, в результате чего личный состав дивизии рассеялся. Командованием дивизии приняты меры сбора и установления точных причин судьбы пропавших без вести, в результате уточнения с 1 по 4 июля 1944 г. найдено убитыми 117 чел., ранеными 166 чел. и возвратилось в часть 377 чел.»[368].

В донесении 356-й стрелковой дивизии от 30 июня указывалось, что за время боев 28 и 29 июня, по неуточненным данным, убитыми, ранеными и пропавшими без вести соединение потеряло 1785 человек. Погибли командир 1183 сп подполковник Коврига, командующий артиллерией дивизии подполковник Головичев, начальник оперативного отдела майор Андреев, ранены командир 1181 сп подполковник Данилов, начальник связи дивизии подполковник Рыжих и другие.

Однако прорвавшиеся за Сычевку (вместо рекомендованного маршрута вдоль Березины) немецкие части напоролись на 1-ю гв. мотострелковую бригаду 1-го гв. танкового корпуса. Танковые бригады уже ушли к Осиповичам, а мотострелковая бригада несколько замешкалась с выдвижением за ними и оказалась как раз на дороге немецкого прорыва.

Атаки окруженцев следовали одна за другой до самой темноты. Командир бригады поставил на их отражение весь личный состав, включая комендантский взвод, связных, ординарцев, шоферов во главе с офицерами штаба. Все имевшиеся боеприпасы (1 боекомплект) были расстреляны. Немецким окруженцам пришлось сменить маршрут и уходить вдоль Березины на север. Ввиду израсходования боеприпасов помешать этому маневру подразделения 1-й гв. мотострелковой бригады уже не могли. За этот бой бригада уничтожила до 4 000 солдат и офицеров, взято в плен было 2900 человек, преимущественно офицеры и унтер-офицеры.

Сравнение этих данных о прорыве из Бобруйска с немецкими документами показывает, что советской стороной была существенно недооценена группировка, прорывавшаяся вдоль Березины (основная, по плану прорыв осуществлялся именно вдоль Березины). Впрочем, это неудивительно ввиду того, что прорыв происходил ночью. Согласно отчету 20-й танковой дивизии (которая ликвидировала прорыв) ценой потери практически всей бронетехники немцам удалось прорваться из Бобруйска к переправе у Шатково, расстрелять переправу из 88-мм орудий и продвигаться дальше вдоль русла Березины. У 20-й дивизии к этому моменту еще оставалось несколько танков, около 12 БТР и 1 тяжелая самоходная гаубица («Хуммель»). К вечеру 29 июня окруженцы собираются в районе деревни Вербки, на переправе через приток Березины – реку Волчанку. Отходящая колонна перерезается советскими танками (к какому соединению они принадлежали, неясно), мост через Волчанку подрывается, при этом часть техники остается на другом берегу и становится советским трофеем.

Последним успехом прорывавшихся из Бобруйска окруженцев стало пересечение железной дороги Осиповичи – Могилев у деревни Октябрь и захват переправы через Свислочь у одноименного населенного пункта, в устье реки Свислочь. Захват отходящими немецкими частями Октября вызвал определенное беспокойство советского командования. Мало того, что окруженцы блокировали пути подвоза корпуса Б. С. Бахарова. К опоре на свои ресурсы танкисты уже привыкли. Захват Октября и Свислочи грозил прорывом и вливанием окруженцев в состав оборонявшейся на минском направлении группировки. В итоге А. В. Горбатов в 11.30 30 июня приказывает 9-му танковому корпусу отбить Октябрь. Для выполнения этой задачи Б. С. Бахаров отправляет два отряда, которые к 20.30 30 июня отбили Октябрь, уничтожили до 2000 немецких солдат и офицеров и пленили еще около 2500 человек.

В отчете 383-й дивизии положение окруженцев на 1 июля описывается следующим образом: «К этому моменту не было ни единого руководства, ни четких приказов. Многочисленные крупные и мелкие группы в течение ночи самостоятельно пересекли реку и попытались по различным дорогам пробиться в западном и северо-западном направлении. Судя по всему, эти группы по большей части попали в руки партизан, солдаты были перебиты или взяты в плен. Весьма вероятно, что часть солдат добровольно сдалась противнику»[369].

Отходящие колонны постепенно рассеивались. В отчете 20-й танковой дивизии указывалось: «Сидевшие в одном БТР генералы Гофмейстер, Энгель и Конради, а также находившийся в той же колонне полковник Кнох, командир 92-го ап, с тех пор числятся пропавшими без вести». Судя по всему, вся эта компания в одном БТРе одновременно попала в советский плен.

Тем временем в штаб 9-й армии прибыл новый командующий – генерал танковых войск Форманн. По его приказу в направлении Свислочи была предпринята контратака боевой группы 12-й танковой дивизии. В итоге остаткам прорвавшихся из Бобруйска частей удалось выйти на соединение с так называемой группой Линдига. Иногда в литературе называется фантастическая цифра в 35 тыс. человек, вышедших из окружения под Бобруйском. Однако в ЖБД 9-й армии называлась цифра на два порядка (!!!) меньшая: «уже сегодня [30 июня. – А.И.] к группе Линдига пробилась группа в составе 350 окруженцев»[370]. Отдельные мелкие группы еще выходили в расположение своих частей, но в целом с окруженными в районе Бобруйска частями XXXXI и XXXV корпусов было покончено.

Сыгравший огромную роль в окружении и уничтожении бобруйской группировки 1-й гв. танковый корпус понес с 24 июня по 1 июля 1944 г. достаточно чувствительные потери: 2584 человека, в том числе 528 человек убитыми[371]. Для сравнения – 9-й танковый корпус потерял за тот же период 805 человек[372]. Однако нельзя не отметить, что корпус генерала Панова решал более сложную задачу, нежели заложенная в план операции.

Потери всей 65-й армии в период с 20 по 30 июня 1944 г. составили 10 369 человек, в том числе 1544 человека убитыми и 1269 пропавшими без вести[373]. Локальный всплеск числа пропавших без вести дал вышеупомянутый эпизод с 356-й стрелковой дивизией. 48-я армия потеряла с 21 по 30 июня 10 197 человек, в том числе 1343 человека убитыми и 13 пропавшими без вести[374]. 28-я армия потеряла с 20 по 30 июня 8295 человек, в том числе 1519 человек убитыми и 47 пропавшими без вести[375]. Эти потери, с учетом того, что под Бобруйском (на обоих берегах Березины) была уничтожена 70-тысячная группировка немцев, можно оценить как умеренные.

Войска 1-го Белорусского фронта по горячим следам событий отчитались о захваченных в период с 1 по 30 июня 1944 г. 5089 пленных, 23 252 убитых солдатах и офицерах противника, 24 захваченных и 104 уничтоженных танках, 23 захваченных и 84 уничтоженных САУ, 3877 захваченных и 1721 уничтоженных грузовиках[376].

Заключение. Разгром двух корпусов 9-й армии под Бобруйском открыл для 1-го Белорусского фронта путь на Минск. Это был крупный и несомненный успех, создававший вполне реальную перспективу сокрушения немецкой 4-й армии, отступавшей от Орши на запад.

Ход Бобруйской операции 1-го Белорусского фронта убеждает в том, что первоначальный план К. К. Рокоссовского с акцентом на наступление рогачевской группировки был практически обречен на неудачу. Даже в условиях рассеивания внимания и резервов противника между двумя направлениями оставшееся от первоначального замысла форсирование Березины с востока на запад 48-й армией не состоялось. Тем более сомнительным представляется реализация этого замысла при слабой паричской группировке фронта. Достигнутый в итоге успех был обеспечен предложенным Ставкой вариантом с наступлением сильной группировкой на паричском направлении, с вводом в прорыв эшелона развития успеха – танкового корпуса М. Ф. Панова. При сохранении первоначального (майского) замысла К. К. Рокоссовского, скорее всего, окружение крупных сил немецкой 9-й армии под Бобруйском не состоялось бы. Просто ввиду трудностей с форсированием Березины с ходу. Более того, под вопросом бы оказался бросок на Минск с юго-востока, замкнувший кольцо окружения немецкой 4-й армии, т. е. реализация замысла «Багратиона» в целом. Модель получил бы вполне реальные шансы восстановить фронт не под Варшавой, а гораздо раньше.

Бобруйская операция прошла успешно, но с вынужденной корректировкой первоначального плана. Частичный прорыв из окружения бобруйской группировки немцев в немалой степени объясняется именно невыполнением первоначального замысла. Командованию фронта и 65-й армии пришлось импровизировать. Окружение замыкалось за счет растяжки сил армии П. И. Батова. В связи с этим нельзя не отметить грамотных действий Б. С. Бахарова. Захват Титовки фактически расчленил германскую группировку в районе Бобруйска надвое. Соответственно сильный удар принял на себя 9-й танковый корпус, а 1-му гв. танковому корпусу достались атаки только из самого Бобруйска и лишь части сил, пробившихся в город с восточного берега Березины. Причем пробившиеся были лишены тяжелого вооружения (а то и стрелкового вооружения) и в немалой степени деморализованы.

Рассматривая ситуацию с немецкой стороны, нельзя не отметить полное крушение идеи «крепостей». Удержание Бобруйска как «крепости» было быстро отменено. В ЖБД немецкой 9-й армии «крепости» изначально оценивались крайне скептически:

«Особенно опасными командование армии считает приказы, которые превращают крупные населенные пункты в районе боев в «крепости». Требование о том, чтобы эти «крепости» позволяли себя при необходимости окружить, «чтобы сковать наступающие силы противника и служить ориентирами для последующих контрударов», означает еще более сильное сковывание всех централизованных оборонительных мероприятий. В настоящее время, когда все зависит от эластичности обороны до того момента, когда подойдут собственные подкрепления или наступательный порыв противника истощится, подобные требования могут иметь весьма неблагоприятные последствия»[377].

Действительно, как уже отмечалось выше, трудно было измерить алгеброй гармонию и искусственно создать условия для возникновения «крепости» в узле дорог. Заставить крупную массу людей, несколько тысяч человек, заранее сознательно идти на верную гибель было почти невозможно.

Также в глаза бросается низкая живучесть немецких «котлов» лета 1944 г. Бобруйский «котел» (точнее даже два смежных «котла») достаточно быстро распался. В этом Бобруйск ничем не отличался от Витебска. Ничего подобного в Демянске или даже в армии Паулюса с длительным удержанием позиций в изоляции не наблюдалось. Очевидной причиной этого является отсутствие снабжения по воздуху в ощутимых количествах. В связи с этим нельзя не отметить, что в послевоенном исследовании генерала Люфтваффе Ф. Морцика, написанном для американцев, можно сказать, классике жанра, даже нет отдельной главы о «воздушных мостах» в окружении в Белоруссии. Хотя предыдущие («котел» Хубе весной 1944 г.) и последующие (Будапешт) «воздушные мосты» рассмотрены. Видимо, ничего хорошего о работе транспортной авиации Люфтваффе в Белоруссии летом 1944 г. сказать было нельзя. Короткое время жизни «котлов» в Белоруссии роднит их с окружениями советских войск 1941 г., также практически лишенных снабжения по воздуху.

Еще одной поразительно схожей с советскими окружениями лета 1941 г. деталью является «охота на ведьм» в рядах окруженцев. Так, в отчете 20-й танковой дивизии указывается: «Неоднократно партизаны в немецкой униформе пытались внести сумятицу и направить германские подразделения по ложному пути». Аналогичный пассаж обнаруживается в отчете 383-й пехотной дивизии: «Снова и снова звучит слово «измена». Говорят, что планы руководства постоянно сообщаются врагу агентами, которые координируют контрмеры. Говорят о бывших перебежчиках в немецкой офицерской униформе, которые отдают солдатам неправильные приказы и сообщают недействительные пароли». Как здесь не вспомнить легенды о «бранденбургерах», внедрявшихся в отходящие советские части!

В целом хаос отступления носит совершенно интернациональный характер. В отчете о действиях 9-й армии есть, например, такие строки:

«Организованные в течение дня сборные соединения наутро сохраняли лишь часть своих солдат, поскольку солдаты, не знавшие ни друг друга, ни своих командиров, ночью присоединялись к двигавшимся на запад колоннам. К сожалению, стали известны случаи, когда назначенные в сборные соединения офицеры бросали своих солдат. Чтобы со всей строгостью подавить в зародыше подобные явления, командование армии вынуждено было принять строжайшие контрмеры. Офицерские патрули со всеобъемлющими полномочиями наблюдали за колоннами и прочесывали их на предмет отбившихся от своих частей солдат»[378].

Эта картина также весьма схожа с летом 1941 г., когда зачастую весьма жесткими мерами сколачивались отряды из отходящих в беспорядке бойцов, а то и младших командиров. При этом нельзя не отметить, что летом 1941 г. красноармейцы и их командиры имели куда меньший боевой опыт, чем солдаты и офицеры вермахта образца 1944 г., которым потребовались «офицерские патрули со всеобъемлющими полномочиями». Это со всей очевидностью демонстрирует силу обстоятельств, делающих из потерпевшей поражение армии толпу вооруженных людей.

Разумеется, между Белоруссией 1941 г. и Белоруссией 1944 г. были и отличия. Развитая разведывательная авиация позволяла немецким штабам отслеживать передвижения отходящих колонн даже в отсутствие радиосвязи с ними.

Поскольку в ходе Бобруйской операции 1-го Белорусского фронта достаточно широко применялись новые танки Т-34—85, более 400 единиц, будет полезно сказать несколько слов об оценке этих машин по итогам боев.

В отчете управления командующего БТ и МВ 1-го Белорусского фронта указывалось, что выход из строя танков Т-34—85 по техническим неисправностям был невелик. Более того, отмечалось, что «одним из самых надежных агрегатов танка Т-34—85 оказался двигатель, снабженный воздухоочистителями «Мультициклон»[379]. Несмотря на то что при пробеге до 1000 км обслуживание двигателей производилось ненормально, а марши в ходе преследования противника были напряженными, двигатели танков Т-34—85 работали безотказно. В этом отношении ситуация в сравнении с 1941 г. изменилась радикально. Также высоко оценивалась надежность бортовых фрикционов и бортовых передач. Напротив, главный фрикцион был назван «одним из самых ненадежных агрегатов». Коробка передач работала вполне надежно в пределах гарантийного срока, отмечалось выкрашивание зубьев шестерен после 1000–1200 км пробега. Невысоко оценивалась гусеничная лента, причем в качестве одной из главных причин ее износа указывалось гребневое зацепление, унаследованное от танков БТ. Неудивительно, что после войны предпочитали цевочное зацепление гусеницы.

Однако при общей высокой оценке надежности танка его защищенность оценивалась невысоко: «Против применяемых противником противотанковых средств бронезащита танков Т-34—85 неудовлетворительна – свыше 90 % попаданий снарядов в танки дали пробоины либо проломы брони»[380]. Также в отчете управления БТ и МВ 1 БФ указывалось, что 50 % попаданий в Т-34—85 приходится на башню. О причинах этого был сделан следующий вывод: «Башни танков Т-34—85 и особенно башни КВ-122 очень велики в сравнении с корпусом танка. С лобовой части поражаемая поверхность башни Т-34—85 почти равна поражаемой поверхности корпуса»[381].

Любопытно отметить, что из 11 сгоревших танков Т-34—85 в районе Титовки (9-й тк) четыре машины были подбиты 88-мм снарядами с дистанции 1500–2000 метров. Поражение было идентифицировано советскими специалистами как нанесенное танком «Тигр», но достоверно известно, что «Тигров» на этом направлении у немцев не было. Вероятно, прорывающиеся из «котла» немецкие части использовали с дальних дистанций 88-мм противотанковые пушки ПАК-43. Остальные Т-34—85 под Титовкой были поражены 75-мм бронебойными снарядами с разных дистанций, очевидно, пушками штурмовых орудий и танков Pz.IV. Ни одна из безвозвратно потерянных под Титовкой машин не была поражена «фаустпатроном».

По итогам боевого применения танков Т-34—85 9-м танковым корпусом также отмечалось: «Довольно часты случаи, когда попадание бронебойных 75 и 88-мм снарядов как в нишу башни, так и в лобовую часть башни вызывало взрыв снарядов, помещенных в башне танка Т-34—85»[382]. Соответственно рекомендовали убрать боекомплект из башни танка. Эта просьба танкостроителями удовлетворена не была.

В целом можно констатировать, что танки Т-34—85 показали себя достаточно надежными машинами, пригодными для широкомасштабных наступательных операций. Именно такие танки нужны были для новых наступлений и прорывов. Была решена проблема «длинной руки», способной поражать немецкие танки на дальних дистанциях, но пределы модернизации «тридцатьчетверки» были уже практически исчерпаны. Радикального улучшения защищенности не предвиделось. Защитой становилась грамотная тактика.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.