«БОГ И МОЯ СТРАНА»

«БОГ И МОЯ СТРАНА»

Нельсон нашел утешение в объятиях Эммы Хэмилтон, которую он не видел два года. Гувернантка их дочери Горации сказала о вернувшемся с войны адмирале: «Слава Богу, он в безопасности, и с ним все хорошо. Меня прошиб холодный пот, когда я услышала, что он вернулся».

В Портсмуте, а позднее на Пикадилли его приветствовали восторженные толпы. Он был участником событий, равных которым не было в мировой истории, и стал величайшим героем своей страны.

Однако он понимал, что его бросок в Вест-Индию, который не привел к уничтожению объединенного флота, может быть осужден руководством Адмиралтейства. Он оставил Средиземноморье без приказов начальства и не добился успеха.

Нельсон сказал Эмме, что нужно готовиться к худшему. Эмма была оптимисткой, верила в лучшее и в данном случае оказалась права.

Она собрала в Мертоне родню и друзей. В январе 1806 года Горации должно было исполниться пять лет. Она была одета как юная леди, изучала французский и итальянский языки и скакала верхом на деревянной лошадке.

Когда Нельсон и Эмма крестили ее в аббатстве Баг, то сказали, что она дочь другого моряка, и они заботятся о ней. Ей придумали имя Горация Томпсон. Сразу после рождения ребенок был отдан на попечение миссис Гибсон, которая жила в Лондоне.

Девочка начинала понимать, что происходит вокруг нее. Позднее она справедливо обвинит Эмму в том, что та пропила деньги, оставленные Нельсоном на хранение.

Эмма была сорокалетней цветущей дамой, которая в отсутствие Нельсона продолжала вести активную светскую жизнь. Она пыталась вызвать у Нельсона ревность, говоря ему о том, что многие местные дворяне ухаживали за ней и даже предлагали ей замужество. Лорд Минто отметил ее обычное жеманство.

В 10 часов утра 21 августа Нельсон предстал перед Бархэмом — первым лордом Адмиралтейства. Адмирал нервничал, ожидая возможных наказаний. Встреча была короткой и формальной. Они договорились встретиться позже в тот же день, но санкций не последовало.

Нельсон должен был уладить важные личные дела — встретиться с агентами, обсудить вопрос о «призовых деньгах» (о его доле в доходах от продажи имущества захваченных у врага кораблей), а также наследство Горации. Как адмирал, он получал жалованье в размере трех тысяч фунтов стерлингов в год, и этого было недостаточно для содержания имения в Мертоне, покрытия значительных расходов Эммы, обеспечения содержания Горации и выплаты «алиментов» Фанни. Нельсон поддерживал иллюзию, что Горация была сиротой, а они с Эммой стали ее приемными родителями.

Фанни Нельсон в том году болела, и есть свидетельства того, что Эмма весьма рассчитывала на скорую смерть законной супруги лорда Нельсона. В то же время, судя по письмам Фанни Александру Дависону, другу и агенту Нельсона, она продолжала искренне любить мужа и преклоняться перед ним.

Пребывание Нельсона в Лондоне вызывало ажиотаж публики и прессы. Репортеры поджидали его на ступеньках офисов. Люди следили, когда он появится в дверях отеля Гордона на Альбемарль-стрит, и затем следовали за ним по всем местам, которые он посещал.

Он вошел в здание военного министерства, где был представлен виконту Каслри, который занял свой пост днем раньше. В приемной он встретил вернувшегося из Индии молодого генерала сэра Артура Уэллесли. Они увидели друг друга в первый и последний раз.

«Он не знал, кто я такой, но тут же начал разговаривать со мной, если я могу назвать это разговором, поскольку говорил только он и только о себе, и в манере настолько тщеславной и глупой, что это удивило меня и едва ли не вызывало отвращение, — вспоминал Уэллесли. — Я полагаю, что некоторые из слов, которые мне посчастливилось произнести, помогли ему догадаться, что я все же кое-что собой представлял, и он на короткое время вышел из комнаты — несомненно, для того, чтобы спросить хозяина канцелярии, кто я такой; когда он вернулся, то это был уже другой человек — по манерам и по содержанию. Все, что я считаю свойственным шарлатанскому стилю, исчезло. Он говорил о состоянии страны и вариантах развития событий на континенте проникновенно и со знанием положения дел как дома, так и за границей — то и другое удивило меня и было гораздо приятнее, чем первая часть нашего разговора: в самом деле, он говорил как офицер и государственный человек».

Решение, которое в тс дни принимали премьер-министр и Адмиралтейство, было простым и естественным. Горацио Нельсону вверялось командование флотом, существенно усиленным. Главной задачей адмирала вновь становилось уничтожение военно-морских сил врага.

2 сентября в пять часов утра покой домашнего очага лорда Нельсона был нарушен прибытием нарочного, 35-летнего капитана Генри Блэквуда, который привез известие о перемещении флота адмирала Вильнёва в испанский порт Кадис. Нельсон задумался. Что это могло значить? Никто в Англии, включая Нельсона, не знал о том, что Наполеон отменил экспедицию через пролив и смертельная опасность миновала. Нельсон срочно направился к Питту, и они принялись вместе анализировать ситуацию.

Питт доверял Нельсону, и они восхищались друг другом. В 1801 году, когда Нельсон бомбардировал Булонь, его корабль бросил якорь в порте Дауне. Питт поклялся на борт судна, и произошла памятная встреча. Теперь, четыре года спустя, два великих англичанина сидели в офисе премьер-министра на Даунинг-стрит и размышляли о том, как побить наполеоновский флот.

Чего можно ожидать от врага? Почему его корабли переместились к югу?

 Питт и Нельсон видели, что против Англии действует объединенная армада, состоящая из флотов двух стран. Колдер не смог победить франко-испанский флот под командованием Вильнёва. Теперь за дело берется неукротимый, не знающий компромиссов Нельсон. Адмирал обещал Питту, образно говоря, не победу по очкам и не успех, при котором побежденная сторона сохраняет честь, но настоящий разгром неприятеля — такой, что «Буонапарте почувствует спинным мозгом».

«Мистер Питт сделал мне комплимент, который, я думаю, он не сделал бы принцу крови, — рассказал Нельсон дома. — Когда я поднялся, чтобы уходить, он покинул комнату вместе со мной и сопроводил меня до экипажа».

Разгромить и уничтожить врага! Об этом Нельсон думал день и ночь, и он уже имел готовый план. Один из его подчиненных вспоминал:

«Нельсон объяснил, что для достижения быстрого и решительного результата он должен разделить свой флот на три дивизиона: резерв, который должен быть составлен из самых быстроходных кораблей, и два других дивизиона, которые атакуют вражескую линию под прямыми ушами и в линию спереди, хотя это сделает их уязвимыми в последней стадии подхода к вражеским позициям. "Я пойду на них, и если смогу, то разом атакую примерно одну треть их линии, начиная с их первого корабля", — сказал он. "Что вы думаете об этом? Я думаю, что это удивит и смутит врага. Они не будут знать, что я собираюсь сделать. Я предложу им беспорядочную битву, и это то, чего я хочу"».

11 сентября он разослал своим капитанам следующее письмо:

«В соответствии с инструкциями лордов представителей Адмиралтейства, вам сим назначено направиться под мое командование, следовать моим приказам и слушаться приказов, которые вы будете время от времени получать от меня для службы Его Величеству.

Нельсон и Бронте».

Его встреча с Эммой была тягостной. Им хотелось побыть наедине, но в доме, как обычно, было много гостей. Эмма, рассказывает лорд Минто, «не могла есть, едва пила и чуть не упала в обморок за столом».

Нельсон был дома считаные дни и снова шел сражаться за Англию. Он опустился на колени перед кроваткой маленькой Горации, прочел свою вечернюю молитву, пять раз крепко прижал спавшую дочку к себе и ночью 13 сентября покинул свой дом в Мертоне.

Нельсон предчувствовал близкую смерть и приказал держать наготове гроб, ранее сделанный из обломков древесины французского флагманского корабля «Ориент». Тогда, в устье Пила, он уничтожил вражеский флот и теперь готовился повторить невероятный подвиг. Нельсон попросил выгравировать свое имя на крышке гроба.

Большая толпа провожала его в порту отправления. Нельсон пробыл на суше лишь двадцать пять дней. Люди плакали, падали на колени и благословляли его. Он махал им шляпой в ответ, а они смотрели на него вплоть до последней секунды.

Нельсон взошел на борт «Виктори» и в одиннадцать часов тридцать минут утра 14 сентября 1805 года поднял свой флаг.

Вскоре он был в испанских водах. Моряки встретили его с восторгом.

«Я полагаю, моему прибытию рады и командующий флотом [Коллингвуд], и каждый человек этого флота», — заявил Нельсон.

Он проявил сочувствие к адмиралу Колдеру и оставил в его распоряжении 90-пушечный флагманский корабль «Принц Уэльский» (Prince of Wales). Это судно должно было доставить Колдера домой, в сопровождении эскорта. Между тем оно могло сыграть важную роль в предстоявшем сражении.

Коллингвуд имел инструкции Адмиралтейства не устраивать салюта в честь прибытия Нельсона, поскольку враг тут же догадался бы о причине этого события. Зато он организовал празднование дня рождения командующего флотом. Капитаны и адмиралы отметили 47-летие прославленного флотоводца, и это стало для него приятным сюрпризом.

Нельсон собрал подчиненных и раскрыл им свой план, достоинствами которого были смелость и простота. Командиры были потрясены: «Это было как электрический шок, некоторые проронили слезу, и все одобрили; это было ново, это было исключительно, это было просто, и от адмиралов и ниже все повторяли, что это принесет успех, если они позволят нам добраться до них».

Он видоизменил первоначальную идею и решил атаковать двумя колоннами, а не тремя… Эти две колонны должны двигаться параллельными курсами и врезаться во вражескую линию — в ее центр и арьергард. Авангард франко-испанского флота окажется отсеченным, выключенным из битвы, и эти корабли вынуждены будут поворачиваться, чтобы помочь остальным. Численный перевес неприятеля будет нивелирован, и мастерство английских моряков сыграет решающую роль.

По примет ли бой Вильнёв? А если он решит отсидеться в Кадисе?

Нельсон не мог знать о том, что Наполеон, который вел кампанию против Австрии и России, приказал Декрэ избавиться от Вильнёва. Он дал инструкции своему министру направить адмирала Розильи, чтобы тот как можно скорее принял командование флотом.

Декрэ боролся за своего друга. Он пытался убедить императора, что Вильнёв не трус, что он просто потерял голову. Это не помогло. Наполеон заявил, что запрещает когда-либо упоминать имя Вильнёва в своем присутствии.

Министр подчинился и 17 сентября назначил адмирала Франсуа Розильи на место Вильнёва. Увы, репутация Розильи среди его коллег была еще ниже, чем репутация смещенного со своего поста адмирала.

20 сентября Декрэ направил Вильнёву письмо. Он информировал его о смене командования флотом и приказал явиться в Париж, чтобы лично отчитаться перед императором за свои действия.

Чтобы доставить письмо из Парижа в Кадис, требовался месяц. Вильнёв мог сдать свои полномочия в двух случаях: если бы он успел получить письмо, пока находился в порту, или если бы Розильи вовремя прибыл в Кадис. В итоге ни того, ни другого не произошло. У Розильи сломалась карета, и он задержался в Мадриде.

Нельсона совершенно не интересовала личность Вильнёва. Его задачей было уничтожение вражеского флота.

Кажется, впервые в жизни Нельсон выглядел абсолютно спокойным. Вместе с офицерами и матросами он наблюдал представление пьесы, где актерами выступали те же моряки. Он приказал покрасить все суда в желтый цвет в черную полоску, и корабли Его Величества стали похожими на гигантских ос. Это должно было помочь различать их во время боя. Он внимательно следил за качеством провизии.

Нельсон имел колоссальный опыт блокады. Теперь он держал свои линейные корабли в пятидесяти милях к западу от Кадиса, и противник не мог их видеть. Сигналы передавались по линии быстроходных судов. Эскадра фрегатов вела постоянное наблюдение за портом, подходя к нему на расстояние в три мили.

Дули западные ветры, и флот Нельсона мог в случае необходимости быстро приблизиться к Кадису. Если бы подули восточные ветры, то корабли могли укрыться на африканской стороне пролива Гибралтар. В любом случае англичане были тут как тут.

Примет ли Вильнёв бой? Франко-испанский флот находился в отчаянном положении. После длительного вояжа в Карибское море, штормов и битвы с английским флотом адмирала Колдера корабли были повреждены, а люди измотаны. Многие моряки болели, некоторые дезертировали.

Чтобы провести капитальный и текущий ремонт судов, нужно было закупить древесину, снасти, нанять рабочих. Все это требовало времени и денежных средств, которых не было ни у французов, ни у испанцев. Обе страны вели войну, а во Франции разразился финансовый и банковский кризис.

Офицеры Вильнёва быстро поняли, что испанцы ничего им не отпустят в кредит. Местные торговцы и поставщики знали о бедственном положении объединенного флота и значительно увеличили цены.

Не хватало провизии. Многочисленные команды тридцати трех судов начали волноваться. Вильнёв писал письма Декрэ, сообщая об отсутствии кредитов и пассивности французских и испанских поставщиков и агентов.

Скоро английская разведка передала своим адмиралам сведения о том, что французы вынуждены будут покинуть Кадис. А Вильнёв сильно занервничал, узнав последние новости: корабль «Виктори» покинул Портсмут, и Нельсон направляется на юг.

В конце сентября Вильнёв получил приказы министра Декрэ вести объединенный флот в Средиземное море и далее направить корабли в Тулон, Геную и Неаполь. Во французских и итальянских портах можно было скорее найти необходимые ресурсы, чем в нищей Испании, — так, вероятно, думал Декрэ. Кроме того, Вильнёв должен был высадить солдат в Калабрии.

Главнокомандующий объединенным флотом готов был покинуть Кадис. Он испытывал страх перед Нельсоном: неистовый адмирал атаковал французскую эскадру, стоявшую на якоре в бухте Абукир, и вполне мог напасть на Вильнёва в Кадисе, ведь такой опыт у англичан был.

Дскрэ гнал Вильнёва в море. Получив приказы министра, адмирал поначалу обрадовался и хотел поднять паруса. Однако, проведя осмотр своих судов, Вильнёв написал Декрэ, что флот не укомплектован и находится в плохом состоянии. Испанские суда, прошедшие ремонт, не имеют ни пушек, ни матросов. Вывод: нужно оставаться в Кадисе до тех пор, пока корабли не будут отремонтированы, а их штаты не будут укомплектованы.

Коллеги и подчиненные видели колебания Вильнёва. Адмирал Шарль-Рене Магон и генерал Жак Лористон, который командовал сухопутными силами, размещенными на кораблях Вильнёва, критиковали его за нерешительность. Лористон был отозван в Париж и подал рапорты Декрэ и самому Наполеону. Он указывал на некомпетентность и заносчивость Вильнёва.

Уважаемый Гравина, который год тому назад имел титул испанского посла в Париже, теперь чувствовал свое бессилие в борьбе с бюрократией. Однако он сохранял лояльность и предложил провести совещание адмиралов и капитанов кораблей, чтобы выслушать мнение каждого и сформировать единую позицию.

Встреча состоялась 8 октября. Вильнёв почувствовал, что флот находится на грани мятежа. Капитаны были храбрыми воинами, готовыми сражаться с англичанами, но они более не могли выносить позора бездействия и состояния обидного бессилия. Некоторые говорили, что они должны выполнять приказы императора и выходить в открытое море, даже если не хватает людей. Результатом совещания стало соглашение о том, что необходимо игнорировать приказ парижского начальства о немедленном плавании в Неаполь.

Со дня прибытия потрепанных судов в Кадис потребовались семь недель согласований между официальными лицами, министрами, послами, банкирами и участие члена испанской королевской семьи, чтобы найти приемлемое финансовое решение проблем снабжения объединенного флота и ремонта судов.

Адмирал Вильнёв получил письмо императора. Тот заявил, что заменит Вильнёва на адмирала Розильи, если «непомерная трусость» будет и дальше удерживать его в Кадисе. В письме говорилось: император «считает, что потеря его судов — ничто, если они потеряны с честью».

Это не было смещением Вильнёва с его поста. Официальное увольнение командующего было поручено Декрэ, и министр уже сделал это на бумаге. Но письмо императора было вызовом, который Вильнёв не мог не принять. Обвинение в трусости было непереносимым.

18 октября Вильнёв узнал о том, что Розильи покинул Париж и находится в Мадриде (он прибыл туда 10 октября). Важной деталью информации было то, что этот вице-адмирал представлен к званию полного адмирала. Вильнёв все еще не получил приказа Декрэ о своем смещении, но имел достаточно сведений, чтобы сделать правильные выводы. Какой еще может быть причина для путешествия немолодого адмирала по опасным испанским дорогам, по которым невозможно проехать без эскорта, кроме как направление к новому месту службы?

Вильнёв туг же написал Декрэ: если его хотят сместить, то он принимает свой жребий, хотя было бы хорошо предупредить его об этом. И далее он самонадеянно заявляет, что готов стать заместителем главнокомандующего.

Итак, сзади у Вильнёва были Розильи в Мадриде и разгневанный император, а перед ним — Нельсон. Какое из двух зол он должен был выбрать?

В тот же день французский адмирал дал приказ приготовиться к выходу в открытое море. Он надел свой лучший мундир с золотой тесьмой, увешанный орденами. Вильнёв решил воспользоваться легким бризом, чтобы покинуть гавань и плыть в южном направлении.

Его приказы раздражали некоторых капитанов, вызывали протесты и даже приводили к открытому неповиновению. Вильнёв и Гравина опасались мятежа и решили смешать флоты. Это было неудачное решение: смешанные эскадры действовали хуже, чем национальные флоты под командой своих адмиралов.

Главнокомандующий планировал, что корабли выйдут в море и займут боевые позиции. Движение, начатое ранним утром 19 октября, продолжалось и после полудня. Видя, что процесс вывода судов из бухты затягивается, Вильнёв приказал к ночи бросить якоря. Адмирал Магон, командир эскадры, назвал приказ глупым и не стал его выполнять. Он считал, что Вильнёв более не имеет права командовать флотом.

Капитаны и другие офицеры много спорили перед выходом в море. Они знали о том, что Розильи движется в направлении Кадиса. Многие из них заявляли, что нет смысла рисковать жизнями под командой адмирала, дни которого на его посту сочтены. Испанцы протестовали против того, чтобы умирать на чужой войне.

Вакансии корабельных команд заполнили людьми с улицы. На испанских судах было много солдат, а не матросов. Например, на флагманском корабле адмирала Гравины из 1163 человек на борту только 609 были моряками.

20 октября тридцать три корабля собрались вместе. Поначалу Вильнёв сформировал три эскадры, которыми командовали он сам и два испанских адмирала — Игнасио Мария де Алава и Федерико Карлос Гранина.

Получив сигналы, подававшиеся с фрегатов, о выходе французов и испанцев в открытое море, Нельсон написал Эмме:

«Моя самая дорогая, любимая Эмма, мой дорогой сердечный друг, получен сигнал о том, что объединенный вражеский флот выходит из порта. Ветер очень слабый, поэтому до завтра я не надеюсь их увидеть. Да увенчает Бог битв успехом мои усилия...»

Он медленно поплыл в сторону берега, чтобы перерезать пути неприятеля, однако ветер дважды менял направление, вынуждая англичан соответственно менять курс.

Вечером 20 октября разведчики-наблюдатели эскадры адмирала Гравины увидели на горизонте восемнадцать кораблей англичан. Вильнёв приказал своим капитанам сформировать единую неровную линию.

Ранним утром 21 октября французский главнокомандующий наблюдал на горизонте правильную линию вражеских кораблей. Он сосчитал их — и, к своему ужасу, обнаружил, что их двадцать семь, а не восемнадцать, как он ожидал. У него было на шесть кораблей больше, но авторитет адмирала Нельсона так сильно довлел над ним, что поначалу он решил не принимать бой.

Взять курс на Тулон? Вернуться в Кадис? Погодные условия — усилившийся ветер, порой шквалистый, волнение на море — вынудили Вильнёва покориться судьбе. Он уже не мог развернуть свои корабли и увести их в сторону Кадиса.

Адмирал паниковал и метался в нерешительности. Он распорядился вновь перестроиться в три колонны, но в течение часа получил данные разведки, которые побудили его сохранить единую линию кораблей. Эти данные говорили о том, что у англичан тридцать кораблей, хотя их было все же двадцать семь. Вильнёв наблюдал, как английские фрегаты передавали сигналы своим линейным кораблям, сообщая о местоположении судов объединенного флота.

Армада состояла из восемнадцати французских и пятнадцати испанских кораблей. Большинство из них являлись 74 и 80-пушечными, но четыре корабля были гигантами и имели по 100 и более орудий на борту.

Ближе к началу линии стоял участник сражения у мыса Сент-Винсент, красно-черный испанский корабль «Сантиссима Тринидад». На его четырех палубах разместились 136 орудий, он возвышался над всеми и выглядел очень грозно.

Расположившийся в центре испанский корабль «Санта Анна» был еще страшнее, поскольку был выкрашен в сплошной черный цвет. Зрители на испанском берегу наблюдали величественное зрелище — могучие парусные суда вытянулись в длинную линию, с севера на юг.

В конце линии стоял 112-пушечный испанский корабль «Принц Астурийский» (Principe de Asturias), на борту которого находился главнокомандующий испанским флотом, заместитель Вильнёва, адмирал Федерико Карлос Гравина.

Он был внебрачным сыном короля Карлоса III. Уроженец Палермо на Сицилии, дон Гравина признавался самым талантливым из испанских адмиралов. Он окончил морскую школу в Картахене и был студентом на британском флоте. Гравина отлично знал достоинства и слабые стороны военно-морских сил Англии, и именно он был способен повести объединенный флот навстречу врагу.

Однако Наполеон не мог доверить командование иностранцу. Непонятно и то, что император так и не доверил его более способному французскому адмиралу. Несмотря на все свои промахи и пагубную пассивность, Вильнёв продолжал занимать высокий пост, и приказы Наполеона и Декрэ о его смещении не поступили вовремя.

Последнее обращение Вильнёва к своим морякам перед боем у мыса Трафальгар, расположенного примерно в двадцати милях от места события, было следующим:

«Вид английского флота нас не испугает. Их 64-пушечные корабли не имеют и по 500 человек на борту, и они не более храбры, чем мы; они утомлены двухгодичным круизом, и у них меньше стимулов хорошо сражаться».

Это заявление свидетельствовало скорее о неуверенности в собственных силах и содержало излишнюю информацию о «64-пушечных кораблях», которая дезориентировала французов и испанцев. На самом деле у врага было только три 64-пушечных корабля, и одним из них был излюбленный Нельсоном «Агамемнон», ведомый капитаном Эдвардом Берри.

Сравнение качества судов и их оборудования будет выгодным для англичан. Их корабли меньше по размерам, но прочнее, поскольку изготовлялись из древесины, поставляемой из стран Балтии, в том числе России. Конструкция британских пушек была совершеннее, чем у врага.

Вильнёв имел в два раза больше людей, чем Нельсон, и его огневая мощь превышала британскую на 400 орудий. Но английские артиллеристы стреляли почти в два раза быстрее, чем французы и испанцы, благодаря лучшему дизайну пушек и за счет более высокой квалификации. Годы войны не стерли различий в опыте и мастерстве моряков двух противоборствующих сторон.

Ранним утром Нельсон, чьи корабли находились к западу от вражеской линии, обошел палубы «Виктори». Он был в хорошем настроении. Его приветствовали восемь сотен моряков, составлявших команду корабля, который поведет в бой капитан Томас Мастерман Харди. Матросы и артиллеристы почувствовали веру главнокомандующего в их сшил и способности.

В 6 часов утра с флагманского корабля «Виктори» был разослан сигнал номер тринадцать — «приготовиться к бою».

В 6 часов 40 минут Нельсон приказал разделить свой флот на две колонны.

В 7 часов 40 минут капитаны фрегатов поднялись на борт «Виктори», чтобы получить инструкции главнокомандующего.

Как обычно, делались важные подготовительные операции. Все живые животные были выброшены за борт, за одним исключением — на корабле «Нептун» капитанские утки и гуси были заколочены в клетки. Все, что могло мешать морякам делать их работу во время боя, было компактно уложено и привязано. С помощью насосов смачивали паруса и драпировали ими палубы, чтобы предотвратить распространение огня. Палубы начищались и посыпались песком. Члены команды получали сабли и пистолеты. Хирурги готовили свои инструменты. Они окажут помощь раненым в том порядке, в котором пострадавшие моряки будут поступать в лазарет.

В 8 часов 30 минут корабли были готовы к бою, и моряки могли съесть свой завтрак (хлеб и мясо, промытое вином или ромом).

Ветер утих, и дул западный бриз. Нельсон следил за погодой и понимал, что волнение предвещает шторм. Он выпустил приказ, согласно которому после окончания боя корабли должны бросить якоря.

Осталось сделать последние движения, чтобы полностью подготовиться к битве не на жизнь, а на смерть. Все личные вещи, приспособления, приборы он удаляет со стола и тщательно закрепляет. Последнее, что он берет из каюты, — портрет Эммы, своего ангела-хранителя.

Теперь каюта была совершенно свободна, на столе остался один дневник. Из других предметов — шпага. Она нужна, чтобы сражаться, но в худшем случае командир использует это личное оружие для того, чтобы сдать его во время капитуляции. Оставив шпагу в каюте, Нельсон, возможно, хотел этим подчеркнуть, что он не сдастся Вильнёву ни при каких обстоятельствах.

Он был спокоен и прочитал молитву:

«Пусть великий Бог, которому я поклоняюсь, дарует моей стране и на благо всей Европы великую и славную победу, и пусть ничье дурное поведение не запятнает ее, и пусть после этой победы гуманность будет главным свойством британского флота. Что касается меня, то я вверяю свою жизнь Ему, кто создал меня, и пусть его благословение освещает мои усилия честного служения моей стране. Ему я вверяю себя и праведное дело, которое мне поручено защищать. Аминь. Аминь. Аминь».

Эта последняя запись сделана в понедельник утром, 21 октября 1805 года.

Он приказал послать сигнал всем кораблям: «Англия ждет, что каждый исполнит свой долг[13]». Приказ был исполнен в 11.35. Коллингвуд не сразу понял, что за сигнал послал Нельсон («Мы все знаем, что мы должны делать»), но затем «выразил радость, восхищение» и передал слова главнокомандующего членам экипажа своего корабля.

Колонна Горацио Нельсона, состоявшая из двенадцати линейных кораблей, находилась ближе к северу относительно колонны Катберта Коллингвуда, в которую входили пятнадцать судов.

Нельсон решил сам вести первую колонну. Коллингвуд должен был лично повести вторую. Капитан Генри Блэквуд, пока остававшийся на борту «Виктори», уговаривал Нельсона переместить флаг на свой фрегат Euryalus и руководить битвой, находясь в безопасном месте. Главнокомандующий отказался.

Линия франко-испанского, флота напоминала полумесяц, общая ее протяженность составила около четырех миль. Она была действительно неровной — где-то двойной, а где-то даже тройной. Достигнув ее, любой английский корабль должен был попасть под огонь орудий сразу нескольких судов неприятеля.

Корабли Его Величества двинулись вперед двумя колоннами, нацеленными на вражеский центр и арьергард. Каждый корабль пытался вырваться вперед, чтобы как можно скорее врезаться в неприятельский строй. Нельсон будто пустил в сторону врага две стрелы: острием одной из них был 100-пушечный «Виктори», острием другой — «Ройял Соверен» (Royal Sovereign) Коллингвуда.

Корабли двигались медленно и торжественно. Зрители могли не понимать, что это чарующее зрелище — вовсе не праздник, а прелюдия к свирепому взаимному уничтожению.

Французы готовились встретить храбрых моряков адмирала Нельсона. Жан-Жак-Этьенн Люка, 41-летний капитан 74-пушечного корабля «Редутабль» (Redoutable), поднял свои флаги в 11.30. В торжественной церемонии, которая сопровождалась звуками барабанов и флейт, участвовали солдаты и матросы. Солдаты взяли ружья на караул, и моряки семь раз провозгласили здравницы в честь императора Наполеона.

Неустрашимый Коллингвуд первым привел свою колонну к вражеским позициям, и его 100-пушечный «Ройял Соверен» оказался под корпусом зловещей 112-пушечной «Санта Анны», на борту которой находился вице-адмирал Игнасио Мария де Алава. Самый опасный момент! «Ройял Соверен» еще не развернулся боком, чтобы дать залп по врагу, и испанцы могли прошить носовую часть английского корабля. Неповоротливый гигант «Санта Анна» не успел это сделать, и следующий корабль линии, французский Fougueux, пытался остановить «Ройял Соверен». Однако капитан последнего продемонстрировал готовность пойти на таран, и французский корабль увернулся от столкновения.

«Ройял Соверен» прошил борта обоих вражеских кораблей, и смело вклинился между кормой «Санта Анны» и носом Fougueux.

 — Что бы Нельсон отдал, чтобы быть здесь! — ликовал Коллингвуд.

Нельсон, глядя в телескоп, произнес: «Как я завидую ему». Его колонна двигалась с меньшей скоростью, чем флотилия Коллингауда.

Первый бортовой залп «Ройял Соверена» убил почти четыреста человек на борту корабля «Санта Анна» и вывел из строя четырнадцать его орудий. Английский корабль повернул налево, попал под огонь «Санта Анны», и теперь был в окружении пяти вражеских кораблей. Еще целых пятнадцать минут «этот доблестный малый Коллингвуд», как называл его Нельсон, дрался в одиночку. Плотность стрельбы была такой, что снаряды, пущенные с разных кораблей противника, сталкивались между собой. 140 человек на борту «Ройял Соверена» было убито либо ранено. Невероятно, но корабль не был разрушен! Пять судов флотилии Коллингвуда пришли к нему на помощь один за другим.

Наконец, «Виктори» оказался в непосредственной близости от линии объединенного флота. Нельсон искал «Буцентавр», на котором находился Вильнёв, и не находил его (флагманские корабли противника не поднимали флаги). И тогда он решил сразиться со своим старым врагом — «Сантиссима Тринидад».

Пока «Виктори» приближался к линии объединенного флота, французы начали производить одиночные выстрелы из орудий, чтобы проверить, достигают ли ядра бортов флагманского корабля неприятеля. Седьмое ядро продырявило топсель[14] английского судна. Еще две минуты команда «Виктори» была в относительном покое, но затем жуткий шквал огня обрушился на корабль адмирала Нельсона.

Когда он планировал битву, то знал, что его силы будут «уязвимыми в последней стадии подхода к вражеским позициям». По никто не мог предвидеть, насколько страшным это будет.

Когда моряки колонны Нельсона были уже совсем близко от французов и испанцев, то наконец увидели флаг адмирала Вильнёва, развевавшийся на мачте корабля «Буцентавр», который стоял сзади от «Сантиссима Тринидад». Чтобы развернуться в сторону желанной цели, нужно было подставить борт двум другим французским кораблям — «Редутаблю» и «Нептуну» (Neptune).

 — Выбирай, — сказал Нельсон капитану Харди.

Выбирать нужно было между тем, чтобы протаранить корму «Буцентавра», и изменением курса. Харди пустил корабль мимо кормы французского судна, и пятьдесят пушек «Виктори» в упор расстреляли носовую часть корабля адмирала Вильнёва. Погибли четыреста французских моряков, двадцать орудий были выведены из строя.

«Виктори» развернулся в сторону «Редутабля», и корабли встали борт к борту. Первый был под огнем орудий четырех кораблей, но вскоре к нему на помощь пришли следовавшие за ним шесть судов.

Есть различные сведения о том, когда «Виктори» получал повреждения и в какие моменты боя происходили человеческие трагедии на его борту — при приближении к линии неприятельских судов или во время жаркой схватки в самый разгар боя.

От тридцати до сорока минут «Виктори» находился под градом ядер, не имея возможности ответить на огонь противника. На корабле рухнула кормовая мачта. Рулевое колесо было разнесено в щепки, и кораблем теперь можно было управлять только с помощью румпеля, расположенного в пушечном отделении. Паруса превратились в лохмотья.

Один залп убил восемь морских пехотинцев на корме, другой разнес в щепки баркас, осыпав обломками Нельсона и капитана Харда, стоявших на палубе в кормовой части судна. Ядро разорвало на части тело несчастного Скотта, секретаря Нельсона, находившегося рядом с главнокомандующим. Пять вражеских залпов убили пятьдесят офицеров и матросов «Виктори».

 — Слишком жаркое дело, Харда, чтобы долго продолжаться, — заявил Нельсон спокойным тоном.

Сражение, начавшееся около полудня, приближалось к решающей стадии. Это был беспорядочный бой, но в то же время все шло по плану Нельсона. Именно такую битву хотел он навязать Вильнёву! Когда две английские стрелы вонзились в неровный строй объединенного флота, получилось два сплетения, два клубка из кораблей противоборствующих сторон, находившихся друг от друга на расстоянии примерно в полмили. И, что очень важно, как того хотел Нельсон, вражеский авангард был отрезан от точек, в которых решалась судьба сражения.

«Виктори» прошил «Редутабль» залпом из пятидесяти орудий, но капитан Люка, опытный воин, контролировал ситуацию, несмотря на понесенные потери. Он переместил своих снайперов на верхние точки корабля, и те поражали огнем живую силу противника — всех, кто стоял на палубах «Виктори».

Один из лучших стрелков капитана Люка по имени Гуллеман рассказал следующую историю:

«Две палубы были покрыты мертвыми телами, которые они не имели времени выбросить за борт. Я видел капитана Люка, неподвижно стоявшего на своем посту, и несколько раненых офицеров продолжали давать приказы. На корме английского судна стоял офицер, увешанный орденами, с одной рукой. Из того, что я слышал о Нельсоне, я понял, вне всякого сомнения, что это был он. Он был окружен несколькими офицерами, которым, как мне казалось, он давал приказы. Я видел, что он открыт и находится близко от меня. Я мог даже прицелиться в людей, которых видел, но я налил наудачу по группам матросов и офицеров. Вдруг я увидел великое смятение на борту «Виктори», люди сгрудились вокруг офицера, которого я принял за Нельсона. Он только что пал и был унесен вниз, покрытый плащом».

Нельсон не искал смерти. Почитаемый соотечественниками, он любил славу, а дома его ждали обожаемая Эмма и нежно любимая Горация. Он руководил боем, подставляя себя под пули и ядра, как любой офицер или матрос.

Наполеон иногда рисковал жизнью на поле брани, но все же общим правилом поведения главнокомандующего являлось нахождение в безопасном месте. Чья еще голова вмещала весь план сражения?

Стиль флотоводца Нельсона заключался в том, что он смотрел в лицо смерти в каждом сражении. Не могло быть и речи о том, чтобы он переместился на фрегат капитана Блэквуда. Более того, он подверг себя максимальному риску, возглавив атаку, в результате чего его корабль оказался в окружении нескольких судов противника.

Вильнёв заявил, что у англичан меньше стимулов хорошо сражаться, чем у французов. Однако английские матросы знали, что их ведет в бой бесстрашный адмирал, который находится среди них и всегда действует наступательно. Когда командир не знает страха, то его люди забывают о страхе.

Одетый в адмиральский мундир, хотя и не парадный, Нельсон был различим среди других. Судя по рассказу, стрелок Гуллеман не целился в него специально, но похоже, что именно он пустил роковую пулю. Она попала в левое плечо, затем, отразившись, сместилась в грудную клетку, порвала артерию и раздробила позвоночник. Согласно записи корабельного хирурга, это произошло в один час пятнадцать минут пополудни.

 — А, Харди, наконец они сделали это, — произнес Нельсон, медленно опускаясь на пол. — Мой позвоночник насквозь прострелен.

Он закрыл лицо носовым платком, чтобы его люди не сразу узнали о трагедии и не пали духом. Три человека понесли его в кубрик.

Члены команды «Виктори» не успели заметить, что произошло. Стрельба продолжалась с прежней силой.

Стрелки капитана Люка уничтожили множество людей на верхней палубе «Виктори», но его корабль был на грани полного разгрома. Французы предприняли отчаянную попытку пойти на абордаж, но моряки капитана Харди не позволили им это сделать. 522 из 643 членов команды 74-пушечного корабля «Редутабль» были убиты либо ранены, однако оставшиеся в живых проявляли несгибаемую выносливость, яростно сражаясь с командой 100-пушечного судна. «Редутабль» столкнулся с другим английским кораблем. Сам Люка был изранен и почти без сознания. Он сдался, когда понял полную безнадежность сопротивления. Люка выжил и заслужил восторги англичан и признательность Наполеона.

Адмирал Шарль-Рене Магон, находившийся на борту 74-пушечного корабля Algesiras, проявил удивительное мужество и стойкость, что вызвало искреннее восхищение английских моряков. Этот красивый воин, постоянно критиковавший Вильнёва за его бегство от Нельсона, погиб на своем корабле. Пуля попала ему в грудь.

Можно ли сказать, что французским флотом командовали такие же бойцы, как Люка и Магон? 35-лстний Пьер Дюмануар, заместитель Вильнёва, увел свою эскадру, состоявшую из десяти кораблей, и бросил главнокомандующего на погибель. Вильнёв несколько раз посылал сигналы кораблям, не участвовавшим в битве, вступить в бой. Он адресовал приказ непосредственно своему молодому заместителю, называя его корабль по имени (Formidable). Дюмануар игнорировал сигналы главнокомандующего и вскоре после начала битвы оставил свою позицию в боевой линии, взяв курс на север. Лишь некоторые из его судов дали залпы по врагу.

Вильнёв мужественно оборонялся. На его флагманском корабле не осталось ни одного офицера, способного стоять на палубе, но сам главнокомандующий был цел и невредим. Огонь орудий трех вражеских судов оставил от французского корабля один лишь корпус. Рухнула последняя мачта. Вильнёв хотел перейти со своего разрушенного корабля на другое судно, однако такой возможности не было: подчиненные бросили его, как сам он бросил их при Абукире. Главнокомандующий капитулировал и отдал себя в руки англичан.

Офицер британской морской пехоты, три пехотинца и два матроса взошли на борт флагманского корабля «Буцентавр», чтобы пленить «очень спокойного француза с видом англичанина, одетого в длиннохвостый мундир и зеленые вельветовые панталоны».

Английские моряки усадили Вильнёва и двух его коллег в катер и пытались доставить пленников на свой корабль. Не найдя его в суматохе боя, они привезли французов на борт корабля «Марс».

Корабельный хирург Уильям Битти подошел к Нельсону. Тот сказал ему:

 — Я смертельно ранен. Ты ничего не можешь для меня сделать, Битти. Мне недолго осталось.

Битти пощупал рану пальцем и понял, что Нельсон прав. У адмирала был сильный жар, он постоянно просил нить. Ему давали лимонад, воду и вино.

Нельсон много раз просил, чтобы к нему пришел Харди. Тот смог спуститься в кубрик только через час, во время перерыва в стрельбе.

 — Хорошо, Харди, как у нас сегодня дела? — спросил Нельсон. Харди ответил, что двенадцать или четырнадцать вражеских кораблей капитулировали.

 — Надеюсь, у нас нет убитых кораблей?

 — Нет, милорд, можно не бояться этого, — ответил Харди.

Между тем раненый корабль Коллингвуда заставил капитулировать «Санта Анну», но из мачт у него осталась одна лишь фок-мачта, и он нуждался в буксире. «Принц Астурийский» дона Гравины сражался с тремя английскими кораблями, и храбрый испанский адмирал был тяжело ранен.

 — Я мертвец, Харди, — сказал Нельсон. Капитан вернулся на свой боевой пост, и Нельсон продолжил общение с доктором:

 — Вся боль и движения в моей груди прекратились, и ты знаешь, что я тоже ухожу.

Доктор согласился.

 — Слава Богу, я исполнил свой долг, — вздохнул Нельсон.

Англичане отбили контратаку кораблей французского авангарда и захватили еще три судна. Харди вернулся к Нельсону и сообщил ему о том, что теперь четырнадцать или пятнадцать вражеских кораблей стали призами победителей.

 — Это хорошо. Я рассчитывал на двадцать, — ответил Нельсон.

Победа не вызывала никаких сомнений, но возникла новая угроза — октябрьская непогода. Море сильно заволновалось, угрожая изрядно потрепанным английским кораблям. Кроме того, шторм мог значительно затруднить буксировку и сопровождение захваченных у врага судов, а то и вовсе лишить англичан их призов.

Нельсон все еще мог анализировать ситуацию и принимать решения. Собрав остатки сил, он воскликнул:

 — На якорь, Харди, на якорь!

Это было его решение — повторение приказа, выпущенного перед боем, но Харди заметил, что обязанности главнокомандующего теперь исполняет Коллингвуд. Нельсон еще раз повторил свое последнее распоряжение, а через некоторое время произнес:

 — Не выбрасывай меня за борт. Ты знаешь, что делать.

Нельсон не хотел, чтобы его похоронили по старинной морской традиции, выбросив за борт. Он уже уходил в мир иной и вдруг попросил: «Поцелуй меня, Харди». Капитан выполнил его просьбу и поцеловал Нельсона в щеку. «Теперь я доволен. Благодарю Бога, я исполнил мой долг». Харди наклонился и поцеловал его в лоб.

 — Кто это? — спросил Нельсон.

 — Это Харди, — был ответ.

 — Да благословит тебя Бог, Харди.

Капитан снова поднялся наверх. Нельсон сказал корабельному капеллану, который потирал ему грудь, чтобы облегчить страдания:

 — Запомните, что я оставляю леди Хэмилтон и мою дочь Горацию в наследство моей стране.

Это были слова из дополнительного распоряжения к его завещанию, написанного перед сражением и скрепленного подписями Харда и Блэквуда.

Он тут же добавил: «Я не был большим грешником, доктор». Он рыдал, повторяя: «Благодарю Бога, я исполнил мой долг».

Его последними словами были: «Бог и моя страна».

Вильнёв капитулировал в четыре часа пятнадцать минут пополудни. Федерико Карлос Гравина дал приказ десяти оставшимся испанским судам вернуться в Кадис. Прошло еще примерно полчаса, и всякая стрельба прекратилась.

Потери сторон в этом морском сражении сопоставимы с числом жертв крупных баталий на суше. Было убито и утонуло 469 англичан, 3370 французов и 1025 испанцев, число раненых составило соответственно 1214, 1160 и 1383. Англичане захватили 4000 пленных.

На борту «Виктори» погибли 57 человек, 107 моряков были ранены. Повреждения корабля были столь значительными, что примерно в 2 часа 30 минут он был снесен волнами и более не принимал участия в битве.

Погибли двенадцать адмиралов, коммодоров и капитанов. Среди них — Нельсон и Магон. Гравина и Алава позднее скончались от полученных ран.

Многие моряки совершенно оглохли от грохота орудий. Палубы судов были залиты кровью. Повсюду лежали тела и части тел жертв баталии, раненые страдали в агонии.

Шторм усиливался. Окрашенные кровью волны вздымали тела погибших и несли разрушенные корабли в направлении берега.

Капитан Блэквуд управлял буксировкой поверженного колосса «Сантиссима Тринидад». Он осуществил эвакуацию его команды и приказал сжечь судно. Та же участь постигла «Санта Анну».

«Французский главнокомандующий в данный момент у меня под рукой», — докладывал Блэквуд. Вильнёв наблюдал, как британцы распоряжаются тем, что еще несколько часов назад было мощным имперским флотом.

Что он мог предпринять, если его люди производили четыре выстрела из пушек за то время, за которое враги палили семь раз? Он решил поставить корабли в линию и не позволить англичанам разорвать ее. Как можно было сдержать натиск фанатичного Нельсона и его хорошо организованных профессионалов? Французы долго сидели и тренировались на кораблях, стоявших на якоре или на берегу, скрывались от неприятеля, спасались от погони — все это не могло не отразиться на психологии моряков и уровне их подготовки. Плавание в американские воды лишило Вильнёва многих сотен моряков, заболевших цингой, дизентерией и другими болезнями. Пришлось делать новый набор на берегу, и в бой пошли люди, не нюхавшие пороха и не знавшие, что такое морское плавание.

Реалист и вовсе не трус, Вильнёв сделал трудный выбор и повел свой флот навстречу Нельсону, которого он так долго боялся. Французский флагманский корабль яростно сражался с прославленными английскими экипажами и был разгромлен, а дезертирство Дюмануара лишило Вильнёва всяких надежд. Офицер, преданный императору, порой несправедливому и дававшему противоречивые приказы, болеющий за дело моряк и любящий муж, Вильнёв переживал величайшее горе. И кто может сказать, был ли адмирал-картограф Розильи лучше подготовлен к смертельной схватке?

Блэквуд написал жене:

«С прошлого вечера у нас тут самый ужасный шторм; с трудом корабли, буксирующие их [захваченные суда], держатся в отдалении от берега. Три, я думаю, должны быть потеряны, и с ними свыше 800 душ на каждом. Что за страшное проклятие — эта война».

В течение трех дней непрерывной бури англичане лишились двенадцати «призовых» судов, которые были разрушены в ходе буксировки. Британский флот не потерял в сражении ни одного корабля, и все они благополучно вернулись домой. Однако победители с великим трудом дотащили до берегов туманного Альбиона лишь четыре захваченных корабля из шестнадцати. Выжившие французы и испанцы искренне восхищались тем, как Коллингвуд и его офицеры управляли кораблями в условиях чудовищного шторма.

Совершил ли Коллингвуд ошибку, не выполнив последний приказ Нельсона? Ведь в итоге англичане потеряли большинство своих трофеев и утонуло множество моряков с обеих сторон. Можно ли об этом судить? Коллингвуд был опытным моряком, ответственным офицером и отменил приказ Нельсона вовсе не из желания действовать исключительно по-своему.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.