Стреляющая ручка

Замысел убить Сталина не покидал немецкое руководство. Была задумка покончить со Сталиным на какой-нибудь международной конференции. С этой целью прорабатывался вопрос о проведении такой конференции с участием немецкой стороны – для отвода глаз, лишь бы была возможность проникнуть на мероприятие.

Об этом вспоминал Вальтер Шелленберг:

«Когда летом 1944 года Риббентроп вызвал меня к себе в свою летнюю резиденцию в замке Фушль, я был полон мрачных предчувствий. Я ничего не слышал о нем в течение нескольких месяцев и был почти уверен, что он вынашивает очередной план, который решит все проблемы и поможет выиграть войну одним ударом. Перед визитом к Риббентропу я имел беседу с Гиммлером, который разместил штаб в своем спецпоезде, стоявшем недалеко от Берхтесгадена, где находилось убежище Гитлера, оборудованное в скале. Я был переутомлен, так как именно в то время принимал военный сектор секретной службы, которым до этого руководил Канарис.

Резиденция Риббентропа размещалась в роскошном дворце, окруженном огромным парком. Дворец был предоставлен в его распоряжение государством для того, чтобы он мог принимать там важных гостей и быть рядом с Гитлером.

В отличие от прежних встреч, Риббентроп принял меня весьма приветливо, поинтересовался, как идет работа, и подчеркнул, насколько важным для него стало мое управление. Сначала я не мог понять, было ли это ничем не прикрытое лицемерие или же им руководило что-то другое, и спокойно ждал, пока он закончит излияния.

После заверений в искреннем признании важности секретной службы Риббентроп попросил меня рассказать о положении в Соединенных Штатах, и особенно о шансах Рузвельта вновь получить большинство голосов на выборах. Он просил меня также организовать переброску на подводной лодке специальных агентов для работы в США среди населения немецкой национальности. Риббентроп предложил также провести большую кампанию по радио, рассчитанную на различные национальные меньшинства, проживающие в Соединенных Штатах, для того чтобы настроить их против избрания Рузвельта. Когда мы подробно обсудили план этой кампании, я спросил у Риббентропа, почему меньшинства должны иметь какие-то особые причины препятствовать избранию Рузвельта. Он посмотрел на меня с удивлением и сказал:

– А у них нет никаких особых причин. Для нас важно найти связь с ними, используя радиовещательные станции Европы. Причины найдутся позднее.

Я заметил, что реализовать эту идею технически трудно, особо имея в виду те важные задачи, которые возложены на наш подводный флот, так что нам вряд ли удастся использовать подводные лодки для проведения такой операции. Неожиданно я вспомнил свой давнишний разговор с Риббентропом и не смог удержаться, чтобы не добавить:

– Вы немного опоздали, господин министр. Ведь горстка опытных агентов не может сделать всего.

Это его задело.

– Мой дорогой Шелленберг, – произнес он обиженным тоном, – это не оправдание. Вы должны признать, что я сделал все возможное, чтобы поддержать секретную службу и помочь ей.

Это настолько противоречило действительности, что, не найдя что ответить, я повернулся и направился к выходу. И тут Риббентроп встал и, подойдя ко мне, с очень серьезным видом потянул меня в угол:

– Одну минуточку, Шелленберг. Мне нужно поговорить с вами об одном очень важном деле. Необходима строжайшая секретность. Никто, кроме фюрера, Бормана и Гиммлера, об этом не знает. – Остановив на мне пристальный взгляд, он продолжал: – Нужно убить Сталина.

Я кивнул, не зная, как реагировать на такое заявление. Риббентроп объяснил мне, что весь режим в России держится на способностях и искусстве одного человека и этим человеком является Сталин. Он повернулся и направился к окну».

То, что Шелленберг услышал от Риббентропа, было необычно и неожиданно. Он понимал серьезность и секретность замысла руководителей Рейха, но не знал, что ответить Риббентропу. А тот продолжал:

«– В личной беседе с фюрером я сказал, что готов пожертвовать собой ради Германии. Будет организована конференция, в работе которой примет участие Сталин. На этой конференции я должен убить его.

– Один? – спросил я.

Риббентроп резко повернулся ко мне:

– Фюрер сказал, что одному это не сделать. Он просил назвать человека, который может помочь мне. – Риббентроп пристально посмотрел на меня и добавил: – Я назвал вас.

Риббентроп сказал также, что Гитлер приказал ему обсудить этот вопрос со мной с глазу на глаз и выразил уверенность, что я найду практический способ выполнения этого плана.

– Теперь вы понимаете, – закончил Риббентроп, – зачем я вас вызывал.

Я не знаю, какое у меня было в этот момент лицо, но вряд ли умное. Я был совершенно расстроен и более того – озадачен». Стараясь не показывать своего волнения, Шелленберг внимательно слушал Риббентропа.

«Риббентроп все уже заранее обдумал и теперь начал объяснять мне детали плана. Он, конечно, понимал, что на конференции будет очень строгая охрана и вряд ли получится пронести в зал заседаний гранату или револьвер. Однако Риббентроп слышал, что моя техническая группа изготовляет револьверы, по форме ничем не отличающиеся от вечной ручки. Из такого револьвера можно стрелять крупнокалиберными пулями на расстоянии примерно 6–7 метров. Эти револьверы были сделаны настолько искусно, что по внешнему виду никто не мог догадаться об их действительном назначении.

– Мы, конечно, – сказал он, – могли бы пронести такой револьвер или что-нибудь в том же духе в зал, и тогда все, что от нас потребовалось бы, это иметь твердую руку…

Наконец-то Риббентроп закончил».

Шелленберг с трудом переваривал услышанное, в душе волновался. Он вспоминал о том, как во время разговора выглядел Риббентроп.

«Все это время я пристально следил за ним. Говорил он с таким увлечением, что напоминал мальчишку, пересказывающего содержание впервые в жизни прочитанного детективного романа. Но, увы, было совершенно ясно, что передо мной самый настоящий фанатик, и единственное, что он хотел от меня, это услышать о моем согласии и готовности вместе с ним участвовать в выполнении задуманного.

Я считал, что план Риббентропа, мягко выражаясь, результат его нервного и умственного переутомления. Однако обстановка была неподходящей, чтобы возражать, и, кроме того, я понимал, что каждое сказанное мною слово сейчас же будет передано Гитлеру. Наконец мне показалось, что я нашел выход из тупика, в котором оказался. Я сказал, что хотя и считаю план технически выполнимым, однако успех его прежде всего будет зависеть от того, удастся ли заманить Сталина на конференцию, чего добиться будет весьма трудно, особенно после неудачного опыта отношений с русскими в Стокгольме. Словом, я отказался предпринимать какие бы то ни было попытки связаться с русскими, поскольку потерял доверие с их стороны, и все из-за противодействия Риббентропа. Я предложил, чтобы он прежде создал необходимые условия для осуществления плана и добился согласия Сталина участвовать в работе конференции. Если же ему это удастся, я буду готов поддержать его словом и делом.

– Я еще подумаю над планом, – сказал Риббентроп, – и поговорю с Гитлером. После этого я вас вызову.

Больше о своем плане он не напоминал».

Своей идеей Риббентроп поделился с одним из руководителей немецкой разведки в своей резиденции, в замке Фушль, где проходили приемы глав иностранных дипломатических миссий:

– Без сомнения, у Сталина будет очень сильная охрана. Едва ли удастся пронести в зал заседаний гранату или револьвер. Но у меня есть автоматическая ручка, без промаха стреляющая крупнокалиберными пулями на расстоянии 6–8 метров. Ручка так сделана хорошо, что самая тщательная проверка не обнаружит ее истинное назначение.

– Авантюра! – так оценил Шелленберг замысел убить Сталина. Но идею одобрил Гитлер, и тогда Шелленберг заявил, что для осуществления ее необходимо уговорить Сталина принять участие в конференции.

– Я вам помогу, если вам это удастся, – сказал Шелленберг. Он сомневался в том, что Сталин будет участвовать в подобном мероприятии – конференции. Были у него сомнения и насчет пожертвования собой Риббентропа.

«Мне как-то пришлось говорить с Гиммлером об этом. Ему особенно понравилось то, как я ответил Риббентропу. И тем не менее после обсуждения с Гитлером Гиммлер предложил свой план, очень напоминавший план Риббентропа. В соответствии наши специалисты изготовили мину для убийства Сталина. Мина размером с кулак имела вид кома грязи. Она должна бала быть прикреплена к машине Сталина. Мина имела запал, управляющийся с помощью коротковолнового передатчика, и была настолько мощной, что когда при испытании мы взорвали ее, то от нашей машины почти ничего не осталось. Передатчик был размером не более пачки сигарет и мог подорвать мину на расстоянии до одиннадцати километров.

Двое бывших военнослужащих Красной армии, находившиеся до войны в течение долгого времени в ссылке в Сибири, взялись выполнить это задание (один из них был знаком с механиком из гаража Сталина). Ночью на большом транспортном самолете они были доставлены к тому месту, где, по сообщению, переданному нашими агентами, находилась ставка Сталина. Они спрыгнули с парашютом и, насколько мы могли установить, точно приземлились в указанном месте. Однако это было последнее, что мы о них слышали, хотя оба имели коротковолновые передатчики. Я не уверен, что они вообще пытались выполнить задание. Более вероятно, что очень скоро после приземления они были схвачены или же сами сдались органам НКВД и рассказали о задании.

Разговор Шелленберга с Риббентропом проходил летом 1944 года, когда дивизии Красной армии неудержимо двигались на запад, взламывая немецкую оборону мощными ударами. План Риббентропа умер тихо и незаметно. Однако спецслужба немцев, в частности «Цеппелин», от этой идеи не отказался. Но это уже были конвульсии нацистского режима. Поражение Германии было не за горами. Шелленберг вспоминал:

«Тем временем угроза поражения росла. Однажды Гиммлер взял меня с собой на доклад к Гитлеру. В ставке фюрера, как обычно, царила атмосфера напряженной работы и возбуждения. В течение долгого времени мне не приходилось видеть Гитлера, и я был просто поражен его видом. Взгляд его, который раньше был таким строгим и властным, теперь стал апатичным и усталым. Левая рука так сильно тряслась, что он был вынужден иногда придерживать ее правой. Спина согнулась, так что он выглядел горбатым. Ступал он тяжело и неуклюже. Только голос, как и прежде, был строгим и отчетливым, но в нем слышалось больше стаккато, а предложения стали более короткими.

Он и Гиммлер ходили взад и вперед по комнате. Увидев меня, они прервали разговор, и Гитлер на минуту присел. Затем, обратившись к Йодлю, он отдал приказ по Восточному фронту о переброске двух дивизий в центральном секторе и другие распоряжения. Обратившись ко мне, он заговорил о последних разведывательных сводках, касавшихся нашего положения на Балканах. Особенно он интересовался отношениями Англии с Тито. Спросил также о деятельности нашей секретной службы в странах Ближнего Востока и затем о выборах в Соединенных Штатах. Я старался отвечать как можно более сжато.

Неожиданно он встал, пристально посмотрел на меня и сказал низким грозным голосом:

– Я регулярно читал ваши доклады. – Затем наступила длинная пауза, и произнесенные слова, казалось, угрожающе повисли в воздухе. Я заметил у Гиммлера явные признаки беспокойства. Невольно я сделал два шага назад. Гитлер приблизился ко мне и тем же голосом продолжал: – Запомните одно, Шелленберг, в этой войне не может быть никаких компромиссов. Может быть только победа или поражение. И если немецкий народ не сможет вырвать победы у врага, то он будет уничтожен. – Я никогда не забуду слов, которыми он закончил: – Да, тогда они заслуживают уничтожения, потому что лучшие люди Германии погибнут на войне. Конец Германии будет ужасным, и немецкий народ заслужит его.

Мне казалось, что посреди комнаты стоит умалишенный, и все нити, которые еще связывали меня с этим человеком, в этот момент оборвались: он хотел приговорить к смерти самое дорогое для него – свой народ. Он жаждал его уничтожения ради удовлетворения своей злобы».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.