ГОРБАЧЕВ: МОГИЛЬЩИК КОММУНИЗМА

ГОРБАЧЕВ: МОГИЛЬЩИК КОММУНИЗМА

Когда Горбачев стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, это известие вызвало энтузиазм у многих сотрудников разведки. После смерти дряхлого и немощного Черненко всем казалось, что наконец миновала «пятилетка великих похорон» (Брежнева (1982), Суслова (1982), Андропова (1984), Устинова (1984), Черненко (1985) — все они были опытными руководителями, но слишком уж больными и старыми).

Все ждали наступления назревших перемен. Приветствовались лозунги гласности и ускорения экономического развития на основе научно-технического прогресса, борьбы с пьянством. Никто и подумать не мог о том, что деяния нового генсека приведут к ликвидации социализма и развалу Советского Союза. Все «великие идеи», провозглашенные им, кроме гласности, оказались мертворожденными. Ущерб стране, ее населению и лично генсеку нанесли издержки и передержки антиалкогольной кампании.

К 1991 году, по данным КГБ, Горбачев пользовался поддержкой всего 4—10 процентов населения в разных регионах. На фоне общего недовольства Горбачевым и проводимой им политикой активизировалась оппозиция. В Москве под лозунгом «Горбачева — в отставку» уже устраивались многотысячные демонстрации. Горбачев все больше боялся утратить власть и искал в этой ситуации дружбы с оппозицией. Главным его советником стал его «злой гений» Александр Яковлев, открыто перешедший в стан так называемых «демократов». А главную опасность для себя Горбачев видел в своем противнике — Борисе Ельцине.

Ни Горбачев, ни Ельцин не думали о будущем великой страны и о самом ее существовании, о ее народе. Их волновал один вопрос: кто из них станет ее могильщиком? Каждый из них претендовал на этот пост.

В этих условиях глава государства и партии (пока еще) должен был искать поддержки у своей службы безопасности — разведки и контрразведки, пользоваться ее информацией. А информационная служба разведки была традиционно сильна, и в КГБ было дополнительно создано мощное аналитическое управление, укомплектованное специалистами высшей квалификации.

На первых порах Горбачев проявлял явную симпатию к разведке. Это выразилось, в том числе, в ответных действиях советскою правительства на высылки советских разведчиков и дипломатов из стран пребывания в случаях провала или измены кого-либо из сотрудников разведки. Раньше было как: к примеру, в 1977 году после провала Хаавик норвежцы выслали шестерых, а мы только троих. А в 1985–1986 годах Горбачев стал придерживаться принципа 1:1. В сентябре 1985 года англичане выслали 31 человека, тотчас же из Москвы выдворили столько же. В сентябре-октябре из Вашингтона, Нью-Йорка, Сан-Франциско выдворили около 80 человек (включая сотрудников ООН и представительства при ООН). К сожалению, такого количества американцев, занимающих аналогичные посты, в Москве отыскать было нельзя. Тогда по указанию Горбачева в американском посольстве в Москве запретили работать советским гражданам, и какое-то время сотрудники посольства сами вынуждены были пылесосить полы и мыть окна.

Интересовался ли Горбачев сведениями, поступающими от разведки и контрразведки? Бывший заместитель Председателя КГБ Крючкова Грушко свидетельствует: «Горбачев проявлял большой интерес к информации Комитета госбезопасности, запрашивая все новые и новые данные. Информированность ведомства, лично Владимира Александровича Крючкова и его мнение, он очень ценил. Находясь у председателя на докладах и совещаниях, я был свидетелем того, что Горбачев звонил ему по спецсвязи чуть ли не ежечасно. Но на деле он мало прислушивался к информации и не делал из нее должных выводов. Сотрудники госбезопасности вынуждены были даже пойти на необычайный шаг, настояв на отправлении ему принятого на офицерском собрании открытого письма с требованием более адекватно реагировать на крайне тревожные сигналы.

Убежден в том, что если архивы КГБ когда-нибудь будут полностью открыты и вся направлявшаяся Горбачеву информация (а не только та, которую выгодно показывать нынешним властям [книга Грушко написана в 1997 г. — ИД.]) будет предана гласности, то станет ясно, что она была объективной и неприукрашенной. Целый ряд материалов основывался на секретных документах Запада и должен был служить серьезным предупреждением.

Однажды в отсутствие Крючкова мне довелось лично информировать Горбачева. Горбачев показался мне встревоженным и заявил, что «нужно что-то предпринимать». Но что последовало за этим? От принятия каких-либо решений он, по сути дела, устранялся, попытавшись целиком переложить урегулирование вопросов общегосударственной важности на плечи КГБ, что выходило за рамки наших полномочий и возможностей. Комитет был готов выполнить свою часть задач, однако в рамках действий всего государственного и общественного механизма.

Горбачев отказывался от любых выступлений по вопросам государственной безопасности, игнорировал приглашения на встречи с чекистским коллективом. Для сравнения: американский президент встречается с руководством своих специальных служб (точнее, с руководящим составом, ибо с руководством спецслужб главы государство встречаются, наверное, еженедельно, если не ежедневно. — И.Д.), заботится о повышении их престижа и эффективности работы, поддерживает обоснованные материальные запросы. С Горбачевым же дело доходило до трагикомических ситуаций».

Грушко вспоминает далее: «Перед крупными международными мероприятиями в любой стране обращаются за сведениями и советом к разведке… В июле 1991 года Горбачев должен был встретиться с руководителями «большой семерки» в Лондоне. В сообщениях СМИ витали спекуляции о возможном выделении Советскому Союзу займа в 24 миллиарда долларов. У нас были точные сведения, что это блеф и сознательная дезинформация.

Много раз я задавал Крючкову вопрос о том, с чем же едет наш президент в Лондон. Председатель с горечью отвечал мне, что ему это неизвестно! Вопрос даже не рассматривался на Совете безопасности. Мы поинтересовались в Министерстве обороны. Министр Язов (под чьим управлением находится ГРУ) также не был осведомлен ни о чем, за исключением сведений разведки о подготовке к встрече и ожиданиях на Западе. Такими сведениями из-за рубежа располагал и КГБ. А вот о том, что происходит в «собственном доме», нас всех держали в неведении. О содержании своих международных переговоров в отличие от других руководителей КПСС Горбачев, Яковлев и Шеварднадзе перестали информировать членов Политбюро и секретарей ЦК партии еще в 1989 году. «Подготовка» к лондонской встрече «семерки» летом 1991 года стала наиболее характерным примером.

Что действительно происходило в Лондоне, мы узнали, получив подробнейшую информацию от нашей агентуры на Западе, Но можно ли было в такой ситуации говорить о нормальном государственном руководстве в Советском Союзе?»

Однако совсем уж обвинять Горбачева в пренебрежительном отношении к разведке и ее руководителям и сотрудникам, не совсем корректно. Он, например, на закрытом собрании 15 декабря 1984 года в посольстве СССР в Лондоне в своем выступлении хвалил достижения сотрудников научно-технической разведки, которые способствовали перестройке, добывая западные технологии. Год спустя Горбачев с похвалой отозвался о «целеустремленной деятельности» руководителей КГБ и ГРУ, которые способствовали «улучшению работы в условиях, создаваемых теперешним этапом развития нашего общества и развертыванием процесса демократизации». Сказано заумно, но, в общем ясно, что он доволен работой ГРУ и КГБ.

В 1987 году Горбачев направился в Вашингтон дня подписания договора об уничтожении ракет среднего и малого радиуса действия. В составе делегации был и председатель КГБ Крючков, который, конечно, летел инкогнито под чужой фамилией. Это был знак высокого уважения Горбачева не только лично к Крючкову, но и к службе, которую он возглавлял. Кстати, до Крючкова в капиталистические страны, находясь на посту главы органов государственной безопасности, выезжали только Дзержинский (в 1918 году в Швейцарию для встречи с семьей) и Берия (в 1944 году в Тегеран для сопровождения Сталина на встречу глав трех великих держав).

Михаил Горбачев проводил активную внешнюю политику. Мы сейчас не будем касаться вопроса, была ли она правильной и полезной для страны. Скорее всего, нет. Но так или иначе, он считал крайне важным получение разведывательных данных, в частности, о реагировании за рубежом на начатую им перестройку как на внутреннем, так и на внешнем фронте. Для этого ему был нужен более молодой и динамичный руководитель разведки, чем Крючков, который пошел на повышение и стал Председателем КГБ. На его место был назначен Шебаршин, который в 27-летнем возрасте перешел из МИДа в систему внешней разведки, прошел все ступени карьерного роста и был специалистом по добыче и анализу политической информации. А это как раз и требовалось Горбачеву.

Вторым приоритетным направлением для Горбачева было получение научно-технической информации. Она целым потоком шла по линии ПТУ, ГРУ, Госкомитета по науке и технике, Госкомитета по экономическим связям, Академии наук. Девяносто процентов этой информации поставляли ПТУ и ГРУ, и зачастую ведомства, которым она предназначалась, не успевали «переваривать» ее.

Еще одним важным направлением работы разведки, которое привлекло внимание Горбачева, стала борьба с международным терроризмом. Это направление было привлекательным для Горбачева не только и не столько потому, что он опасался проникновения террористов в СССР или их акций против нашей страны за рубежом, а прежде всего потому, что это создавало возможность контактов нашей разведки с западными спецслужбами, их объединение против общего врага и тем самым сближение нашей страны с Западом. Цель благородная, ничего не скажешь.

Но как-то так получалось, что все, за что ни брался Горбачев, в конечном счете оборачивалось против интересов Советского Союза.

Вот что сказал на семинаре в Американском университете в Турции сам Горбачев в 1999 году (цитата из газеты Usvit [ «Заря»] № 24, Словакия):

«Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма… Мне удалось найти сподвижников в реализации этих целей. Среди них особое место занимают А. Яковлев и Э. Шеварднадзе, заслуги которых в нашем общем деле просто незаменимы».

Если к этому добавить слова бывшего министра иностранных дел Козырева, который вслед за Шеварднадзе в одном из интервью заявлял: «Я счастлив, что участвовал в развале Советского Союза», то картина становится вполне ясной.

Андропов бдительно предупреждал руководство страны об опасности «агентов влияния ЦРУ», находящихся на самом верху. Однако Горбачев счел эти опасения преувеличенными, а возможно, и нечаянной «наводкой» на людей, которые ему пригодятся в дальнейшем.

Андропов одним из первых рассмотрел внутреннюю сущность одного из таких людей — А. Яковлева и отклонил его кандидатуру на пост секретаря ЦК, после его длительного пребывания в Канаде в качестве посла. Он сказал одному из своих помощников:

— Яковлев слишком долго пробыл за рубежом в капиталистической стране и внутренне переродился.

Но Горбачев игнорировал мнение Андропова. В свое время в «Правде» появилась аргументированная статья Крючкова «Посол беды», в которой говорилось, что Яковлев является именно таким агентом. Однако расследование Генпрокуратуры после такого заявления ни к чему не привело.

Добавлю от себя, что имя Яковлева мне еще в 1985 году называл американский деятель, с которым у меня был неофициальный контакт. Я немедленно доложил об этом лично Крючкову и по его приказу изложил это на бумаге письменно в одном экземпляре. Что стало с этой запиской, мне неизвестно.

Штази и КГБ

Обстановка в Восточной Германии, т. е. в ГДР, с самого начала ее образования была напряженной. Народ был недоволен коллективизацией, национализацией, падением жизненного уровня, отсутствием элементарных признаков демократии. Уже в июне 1953 года прошли волнения и забастовки (в нашей прессе их называли «волынками»), подавленные с помощью нашего оружия, увеличилось количество побегов за границу (в том же 1953 году — 331 390 лиц), с тех пор обстановка не улучшалась.

Главой Министерства Госбезопасности в 1957 году стал Мильке, который начал перестраивать Штази. С этого времени КГБ перестал открыто диктовать свою волю, хотя на самом деле держал офицеров связи во всех 8 управлениях Штази и в 15 окружных управлениях до самого конца, пока ГДР окончательно не прекратило своего существования. Особое внимание советские чекисты придавали Главному управлению «А», которым руководил Маркус Вольф.

В течение 20 лет отношение между МГБ ГДР и КГБ основывались на неформальных договоренностях между Мильке и главами советских органов безопасности. 29.03.1978 Мильке и Андроповым был подписан первый официальный протокол между МГБ ГДР и КГБ.

Четыре года спустя, 10.09.1982, Председатель КГБ Федорчук подписал формальное соглашение с Мильке, который обязался взять на себя все техническое обеспечение резидентуры КГБ в Восточной Германии.

Один из отделов Штази находился в Потсдаме, там же был мозговой центр ГРУ в Германии.

Мильке и Председатель КГБ периодически подписывали соглашения о сотрудничестве. Последний такой документ, действовавший с 1987 по 1991 годы, был подписан Чебриковым и Мильке.

КГБ полагался на поддержку Штази во всех сферах разведывательной деятельности. Основной упор делался на внешнюю разведку.

Надо признать, что деятельность МГБ ГДР внутри страны в конечном счете вела к увеличению негативного политического потенциала в обществе, который к осени 1989 года приобрел критическую массу.

Особенностью спецслужб ГДР стала невиданная по своим масштабам, охватившая все сферы человеческой деятельности, всеобъемлющая система слежки, фиксация малейшего проявления недовольства властями (и реагирование властей на нее).

Советская разведка внимательно следила за развертыванием событий в ГДР и регулярно информировала Горбачева о том, что происходит в стране и в ее руководстве. Так во время его двухдневного визита в Берлин в октябре 1989 года состоялось целых три доклада — около 50 документов, в том числе информационные справки по полторы-две страницы, аналитическая записка «О положении в руководстве СЕПГ» на 5 страницах, а также записка «О настроениях в СЕПГ».

Особый интерес представлял документ с анализом обстановки в высших кругах ГДР, сложившейся вокруг ее тогдашнего руководителя Э. Хонсккера. В Политбюро ЦК СЕПГ образовались две противоборствующие группировки — одна за, другая против Хо-неккера. В соответствии с принципиальной установкой о том, что разведка не должна вмешиваться в процесс принятия политических решений, в записке не предлагалось никаких рекомендаций. Но из всего ее текста явствовало, что обстановка в ГДР требует немедленной отставки Хонеккера с руководящих должностей. Аналогичный вывод содержался и в справке «О настроениях в СЕПГ».

Неприязненные отношения складывались и между руководителями обеих стран. Горбачев считал Хонеккера «престарелым, выжившим из ума человеком», а разведка, в свою очередь, докладывала Горбачеву нелестные слова Хонеккера о нем: «Он отступился от своей подписи, поставленной в 1985 году под протоколом о продлении Варшавского договора на 20 лет, с пролонгацией еще на 10 лет… падет ГДР — падет весь наш военно-политический блок. Мы будем стоять до конца».

Может быть, забавно, а скорее всего печально, что неприязнь нарастала и между первыми леди. Раиса Максимовна не пыталась скрывать своих антипатий к супруге Хонеккера — «бывшей пионервожатой». От разведки не укрылось и мнение ее противницы, которая считала себя партийной и государственной деятельницей, а Раису Максимовну «провинциальной выскочкой и домохозяйкой». Но, к сожалению, обе дамы имели влияние, и немалое, на своих сановных мужей.

Похоже, советская разведка загодя готовилась к «перестройке». Так, по данным прокуратуры Германии, начиная с конца 80-х годов ГРУ начало активно расширять свою сеть, в том числе в ГДР. В частности, в архивах госбезопасности ГДР остались данные о многочисленных попытках вербовки радистов армии ГДР. И надо полагать, что далеко не обо всем советские разведчики советовались с немецкими коллегами. Тем более что события конца 80 — начала 90-х годов руководитель ГРУ генерал Ивашутин расписал как по нотам в застольном разговоре с польским коллегой еще за 20 лет до того, как они произошли. Да и предвидеть их было не так уж трудно.

В то же время приходится признать, что разведка была не полностью готова к назревающим событиям. Так, разрушение Берлинской стены стало для нее практически неожиданным.

В октябре 1989 года в качестве почетного гостя на праздновании 40-летия ГДР находился Горбачев. К этому времени его восточногерманские союзники отвергли осуществляемую им политику перестройки и гласности и запретили продажу в ГДР советских периодических изданий, объявив их подрывной литературой.

Горбачев видел многотысячный людской океан и иногда слышал выкрики из толпы: «Горби, помоги нам!». Но «Горби» никому не помог и лишь намеренно и многозначительно заметил во время своей импровизированной речи перед партийными функционерами ГДР: «Жизнь накажет тех, кто опоздает».

Печальная судьба пациента госпиталя Беелитц

В историю колоссального предательства под названием «перестройка» отдельной главой вписан конец карьеры Эриха Хонеккера, Генерального секретаря ЦК СЕПГ и Председателя Госсовета ГДР. В эйфории «освобождения» новые правители ГДР расправились с ним круто: изгнали 77-летнего старика с женой из квартиры без денег и имущества. Бывший глава государства сначала жил у приютившего его пастора на веранде, пока его в апреле 1990 года не доставили в советский военный госпиталь, где тот пробыл 11 месяцев. Больше оставлять его там было нельзя. Обстановка вокруг Хонеккера накалялась. Немецкие власти требовали передать его в руки германской юстиции. Как стало известно, этот вопрос собирались поставить и на государственном уровне. Надо было выбирать: либо отдать бывшего верного союзника СССР новым германским властям, либо вывезти его в Москву. Тогда-то и состоялся единственный светлый эпизод всей этой беспросветной истории: похищение Хонеккера из госпиталя и доставка его в Советский Союз.

Произошло это 13 марта 1991 года. За неделю до этого в госпитале устроили спектакль: на глазах у всех к дому, где проживали семьи сотрудников госпиталя и где жил Хонеккер, подкатила машина «скорой помощи». Хонеккера вынесли на носилках и отправили в кардиологический корпус, находившийся в глубине территории, вдали от посторонних глаз.

А через неделю, 13 марта, за ним прилетел вертолет МИ-8. Тут тоже не обошлось без театра — на вертолете доставили забинтованного, якобы «раненого» офицера, а обратно вывезли бывшего главу ГДР.

Сначала привезли на военный аэродром Шперенберг, где предстояла пересадка на самолет. Но немцы все-таки что-то прознали. В отдалении, за запретной зоной, появились журналисты. Пришлось посылать машину с солдатами — «акул пера» как ветром сдуло. Естественно, узнали обо всем и немецкие власти.

Газета «Вельт». Март 1991 года: «Посол СССР в ФРГ В.Терехов за час до вылета Э. Хонеккера с одного из советских военных аэродромов в Германии сообщил об этом советнику федерального канцлера по внешнеполитическим вопросам П.Хартману и попросил его проинформировать Г. Коля по данному вопросу. Просьба советского посла была выполнена, но канцлер ФРГ не стал препятствовать вылету бывшего генерального секретаря ЦК СЕПТ в Москву. А такая возможность была: немецкие офицеры в находящемся в Цоссене Центре координации полетов могут отменить вылет любого самолета с территории Германии».

Рассказывает полковник Н.Селькин: «Позже, на одной из встреч, полковник из бундесвера признался мне, что в тот день готовился десант из Форета на аэродром Шперенберг, и немцы собирались поднять МИГи для перехвата нашей «ТУшки». Но такой команды не поступило, видимо, Горбачев и Коль договорились между собой».

Михаил Сергеевич и тут сыграл «и вашим, и нашим», попытавшись взвалить ответственность за конечный итог операции на Коля. Впрочем, реакция немецкого канцлера была вполне предсказуемой. Перехватывать в воздухе самолет со всеми вытекающими отсюда последствиями — ради чего? Чтобы удовлетворить амбиции каких-то «восточников», помогая им свести счеты с никому уже, в сущности, не нужным стариком? Может быть, ради поддержания престижа германского государства на это мог бы пойти Адольф Гитлер, но уж ни как не Гельмут Коль. Так Эрик Хонеккер оказался в Москве.

Но уже менее чем через год он был выдворен обратно в Германию.

В 1992 году Рейган и Горбачев прилетели в Берлин по случаю присвоения им званий почетных граждан Берлина. Уже по прибытии Горбачев узнал, что их включили в список почетных граждан, взамен вычеркнув из него маршала Конева и первого коменданта Берлина генерал-полковника Берзарина. У этого жалкого человечка, экс-президента СССР, не хватило ни такта, ни чувства патриотизма, ни простой мужской порядочности отказаться от получения звания такой ценой или хотя бы выразить свое мнение по этому факту. Ни слова он не сказал о бывшем «дорогом друге, товарище Хонеккере», который в это время сидел в берлинской тюрьме Моабит, где уже отбыл 11 лет при фашистском режиме. Правда, теперь приставка «экс» к его должности лишала Горбачева влияния на развитие событий.

Но ведь еще тогда, когда он был у власти, он предал своих немецких друзей. На встрече в Железноводске канцлер Коль сам предложил назвать круг людей, в отношении которых, в случае воссоединения, следует отказаться от судебного преследования. А среди них было много искренних друзей нашей страны — партийных и государственных деятелей, старых антифашистов, членов обществ дружбы. А главное — офицеров армии, погранвойск и разведки. Коль был готов принять наши условия. А Горбачев, к изумлению Коля, заявил:

— Это проблема, с которой справятся сами немцы.

И началась вакханалия арестов, судилищ, преследований. И пала вера в достоинство и репутацию нашей страны.

В числе жертв оказался выдающийся руководитель германской внешней разведки Маркус Вольф, который прибыл в Москву в поисках убежища. Но Горбачев даже не ответил на его письма и практически выдворил из СССР в руки врагов.