Глава 3 Трагедии на Синявинских высотах и в Мясном Бору

Глава 3

Трагедии на Синявинских высотах и в Мясном Бору

История битвы за Ленинград настолько разнообразна, масштабна и многопланова, что многие ее стороны и аспекты остаются «белыми пятнами», и до настоящего времени нет полной и ясной картины пережитого участниками этих грандиозных по трагедии и подвигу событий. В их ряду неоднократные, связанные с большими потерями, попытки советских войск прорвать блокаду города в ходе наступательных операций 1941–1942 гг. Ни одна из этих операций не достигла поставленных целей, а блокада Ленинграда была прорвана лишь в январе 1943 г. и окончательно снята год спустя. Однако все они носили бескомпромиссный характер, отличались ожесточенностью и неимоверным накалом борьбы. И не случайно до сего дня как символы мужества и скорби звучат названия: Синявино, Синявинские высоты, Московская Дубровка, «Невский пятачок», Гайтолово, Мга, Тортолово, Погостье, Мясной Бор и многие, многие другие. Эта земля насквозь пропитана кровью. Здесь нет и метра, на котором не отдал бы свою жизнь советский солдат.

В планах германского руководства Ленинграду отводилась особая роль. Оно намеревалось не только захватить город как военно-стратегический объект, важнейший политический и экономический центр СССР, но и полностью его уничтожить. Еще 8 июля 1941 г., после совещания верховного главнокомандования германских вооруженных сил, начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер отметил в своем дневнике: «Есть твердое решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы воспрепятствовать там остаться населению, которое мы должны будем кормить зимой. Задачу уничтожения города должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки»[175].

Через два с небольшим месяца, 16 сентября, Гитлер в беседе с немецким послом в занятом Париже Отто Аветцом высказался о судьбе города еще более определенно: «Ядовитое гнездо Петербург… должен исчезнуть с лица земли. Город уже блокирован; теперь остается только его обстреливать артиллерией и бомбить, пока водопровод, центры энергии и все, что необходимо для жизнедеятельности населения, не будет уничтожено. Азиаты и большевики должны быть изгнаны из Европы, период 250-летнего азиатства должен быть закончен»[176].

Этим рекомендациям и следовало руководство вермахта. Так, в сентябре 1941 г. была подписана директива военно-морского штаба «О будущем города Петербурга», в которой говорилось: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого населенного пункта… Предложено тесно блокировать город, путем обстрела из артиллерии всех калибров и непрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей. Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты. В этой войне мы не заинтересованы в сохранении даже части населения этого большого города»[177].

Чувство собственного превосходства и ненависть ко всему советскому внушались и каждому немецкому солдату и офицеру. Так, в донесении корреспондентов «Красной Звезды» М. Шунца и А. Шипова начальнику Политического управления Ленинградского фронта сообщалось о найденных у убитых немецких военнослужащих памятках следующего содержания: «Помни, для величия и победы Германии, для твоей личной славы – ты должен убить ровно сто русских, это справедливое соотношение – один немец равен ста русским. У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание – убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик – убивай»[178].

Как известно, с целью наступления на северо-западном направлении командованием вермахта была развернута группа армий «Север» генерал-фельдмаршала В. Лееба. Одновременно к северу от Ленинграда были сосредоточены две финские полевые армии: Карельская и Юго-Восточная. Таким образом, вражеское командование намеревалось захватить Ленинград двойным ударом: с севера – финскими войсками, с юга – силами немецкой группы армий «Север».

Уже на 19-й день войны, к 10 июля 1941 г., соединения этой группы армий продвинулись на северо-западном направлении на глубину до 450–500 км и захватили почти всю Прибалтику. Немецкие войска вторглись в пределы Ленинградской области. В то же время финская армия, перейдя в наступление на Олонецко-Ладожском перешейке, достигла побережья Ладожского озера. В течение июля-августа противник сломил сопротивление советских войск на лужском и новгородском направлениях и к концу августа вышел к Копорью, Ропше, Красногвардейску, Сиверскому.

Все это время начиная с 10 июля руководство боевыми действиями Северного, Северо-Западного фронтов, Балтийского и Северного флотов осуществлялось Главным командованием северо-западного направления во главе с маршалом Советского Союза К.Е. Ворошиловым. Будучи лично храбрым человеком, он в то же время боялся самостоятельно принимать какие-либо решения и часто затруднял этим работу других военачальников. Между тем обстановка в районе города продолжала обостряться, и это очень беспокоило Сталина. Решив разобраться в деятельности главкома Ворошилова, он направил в Ленинград комиссию в составе В.М. Молотова, Г.М. Маленкова, Н.Г. Кузнецова, А.Н. Косыгина, П.Ф. Жигарева и Н.Н. Воронова. Выданный ей мандат позволял от имени Государственного Комитета Обороны решать все вопросы обороны и эвакуации города. Комиссии предстояло определить, оставить ли Ворошилова на его месте или найти ему достойную замену.

Между тем 25 августа 39-й моторизованный корпус противника, наступавший из района Чудова, захватил Любань. Оборонявшаяся здесь 48-я армия не смогла сдержать натиска пяти немецких дивизий и отошла на Кириши и Пушкин. Через три дня противник занял Тосно. До Ленинграда оставалось чуть менее 50 км. В посланной на имя Молотова и Маленкова телеграмме Сталин не смог скрыть своего раздражения: «Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен… Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду?»[179]

Утром 8 сентября части 20-й немецкой моторизованной дивизии вступили в Шлиссельбург. «Уже в 7.40 был водружен флаг на церковной колокольне и марш-броском достигнут берег Невы, – писал немецкий военный историк В. Хаупт. – Около 10.00 боевые группы 424-го пехотного полка вошли в Шлиссельбург. Ладожское озеро было достигнуто – Ленинград окружен!»[180] С выходом противника к Ладожскому озеру и верховью Невы Ленинград оказался плотно блокированным вражескими войсками. С 8 сентября сообщение с городом могло поддерживаться только через Ладожское озеро и по воздуху. Это крайне осложняло организацию обороны. Имевшиеся пути не обеспечивали подвоза необходимых материальных и технических средств как для населения города, так и для оборонявших его войск.

Ворошилов не спешил докладывать в Москву о случившемся, надеясь хоть как-то поправить положение. Однако утром следующего дня в Кремле уже знали о блокаде Ленинграда, и начальник Генерального штаба Красной Армии маршал Шапошников направил главкому телеграмму следующего содержания: «Имеются данные, что Шлиссельбург занят 8 сентября противником. Сообщите, так ли это, так как мы не имеем данных о Вашем восточном фронте»[181]. Ворошилову пришлось сообщать все как есть. Это явилось последней каплей, переполнившей чашу терпения Сталина. В Ленинград, на имя Ворошилова и Жданова, тотчас была отправлена телеграмма: «Нас возмущает ваше поведение, выражающееся в том, что вы сообщаете нам только лишь о потере нами той или иной местности, но обычно ни слова не сообщаете о том, какие же вами приняты меры для того, чтобы перестать, наконец, терять города и станции. Так же безобразно вы сообщили о потере Шлиссельбурга. Будет ли конец потерям? Может быть, вы уже предрешили сдать Ленинград?»[182]

Вслед за этим К.Е. Ворошилов был отстранен от командования войсками в районе Ленинграда. Вечером того же дня командующий войсками Резервного фронта Г.К. Жуков, только что завершивший ликвидацию ельнинского выступа, был вызван в Кремль. После непродолжительной беседы он вышел из кремлевской квартиры Сталина с запиской, адресованной Ворошилову. В ней Верховный писал: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву»[183].

В этот критический период Сталин не был уверен в возможности отстоять город. По словам самого маршала Жукова, Сталин «положение, сложившееся под Ленинградом, в тот момент оценивал как катастрофическое. Помню, он даже употребил слово «безнадежное». Он говорил, что, видимо, пройдет еще несколько дней, и Ленинград придется считать потерянным»[184].

13 сентября по указанию Сталина Ставка ВГК направила специальную директиву новому командующему войсками Ленинградского фронта Г.К. Жукову, члену Военного совета фронта А.А. Жданову и заместителю наркома Военно-Морского флота И.С. Исакову, которой известила об утверждении ею «Плана мероприятий по уничтожению флота на случай вынужденного отхода из Ленинграда». Уничтожению подлежали «все корабли Военного флота, торговые, промысловые и технические суда». Подчеркивалось, что «уничтожение производится с максимально возможными разрушениями на возможно длительный период, то есть объекты и корабли взрываются и топятся».

В свою очередь, 16 сентября Военный совет фронта утвердил секретный «План мероприятий по организации и проведению в жизнь специальных мер по выводу из строя важнейших промышленных и иных предприятий города Ленинграда на случай вынужденного отхода наших войск». Согласно этому плану в случае прорыва врага в город подлежали уничтожению свыше 140 важнейших предприятий и сооружений[185].

На следующий день Военный совет Ленинградского фронта направил Военным советам 42-й и 55-й армий, которые отходили под натиском противника, приказ № 0064 с такими словами: «За оставление без письменного приказа Военного совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу»[186]. В соответствии с этим приказом создавались заградительные отряды, которые задерживали покинувших оборонительные рубежи, потерявших свои части бойцов и командиров. Только за два сентябрьских дня – 18 и 19 – комендатура Ленинграда задержала около 4,5 тыс. бойцов и командиров, которые по разным причинам оказались в тылу, а не на передовой. Около 400 человек были переданы следственным органам.

Да, война жестока по своей сути. Но Сталин делал ее еще более жестокой. Жданов и Жуков, докладывая из Ленинграда о положении дел, привели факты, когда немецкие войска, атакуя позиции советских частей, гнали перед собой женщин, детей, стариков, ставя тем самым в исключительно трудное положение оборонявшихся. Дети и женщины кричали: «Не стреляйте!», «Мы – свои!», «Мы – свои!». Советские солдаты и офицеры были в замешательстве: что делать? Нетрудно представить, что могли испытывать и несчастные люди, когда в их спины упирались стволы немецких автоматов и впереди тоже могла ждать смерть. Сталин среагировал немедленно. Среагировал в духе своей натуры – предельно жестоко: «Говорят, что немецкие мерзавцы, идя на Ленинград, посылают вперед своих войск делегатов от занятых ими районов – стариков, старух, женщин и детей – с просьбой к большевикам сдать Ленинград и установить мир. Говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожить в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов.

Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам. Война неумолима, и она приносит поражение в первую очередь тем, кто проявил слабость и допустил колебания. Если кто-либо в наших рядах допустит колебания, тот будет основным виновником падения Ленинграда.

Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно, являются ли они вольными или невольными врагами. Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были.

Просьба довести до сведения командиров и комиссаров дивизий и полков, а также до Военного совета Балфлота и командиров и комиссаров кораблей»[187].

Жестокость к врагу понятна, но жестокость к своим соотечественникам – «старикам, старухам, женщинам и детям» ни понять, ни объяснить, ни тем более оправдать невозможно.

Наряду с отражением ударов противника и всемерным укреплением рубежей обороны на ближних подступах к Ленинграду командование Ленинградского фронта одну из первоочередных задач видело в прорыве еще не окрепшего блокадного кольца. Главная роль в ее решении отводилась 54-й армии под командованием маршала Советского Союза Г.И. Кулика. Армия находилась в непосредственном подчинении Ставки Верховного Главнокомандования. В этом случае решение Сталина о назначении маршала на должность командующего армией можно объяснить только важностью задачи, которая перед ней ставилась. Помимо всего прочего, Верховный Главнокомандующий, продолжая мыслить стереотипами Гражданской войны, делал ставку на свои проверенные старые кадры – Ворошилова, Тимошенко, Буденного, Кулика и надеялся, что они внесут перелом в ситуацию.

54-я армия начала формироваться под Москвой на основании директивы Ставки от 2 сентября на базе 44-го стрелкового корпуса. Кроме того, в ее состав были включены части расформированной 48-й армии, вновь отмобилизованные дивизии, состав которых пополнялся по мере продвижения к фронту. Уже 6 сентября соединения вновь формируемой армии должны были перейти в наступление с целью нанесения удара по флангу 39-го немецкого моторизованного корпуса. Понятно, что за четыре дня вывести войска на указанные рубежи и тем более организовать огневое поражение противника, взаимодействие сил и средств, всестороннее обеспечение боевых действий было невозможно.

Но маршал Кулик был вынужден придерживаться установленных директивой сроков перехода в наступление. Первой в сражение была введена 286-я стрелковая дивизия. После выгрузки из эшелонов она совершила десятикилометровый марш пешим порядком и к вечеру 9 сентября вышла на исходный рубеж – оз. Синявинское, поселок Михайловский, Сиголово, Карбусель. Необученные, необстрелянные, не знающие местности части дивизии, без артподготовки и прикрытия с воздуха, не имея ни танков, ни бронемашин, 10 сентября, утром атаковали немецкие позиции в направлении на Мгу. Но все атаки были без труда отражены противником. На следующий день он контратаковал крупными силами пехоты при поддержке танков. Вражеские подразделения прорвались на командный пункт дивизии у деревни Поречье. В этом бою погиб комиссар дивизии Л. Данилов, который возглавил контратаку. Командир дивизии полковник Г. Соколов, собрав отступавших через лес бойцов и командиров, повел их в атаку и тоже погиб. В результате, потеряв управление в связи с гибелью командира и комиссара дивизии, ее полки оказались отброшенными на 10 км, оставив врагу деревни Вороново и Поречье. Но они сумели удержать рубеж по р. Назии. Потери за два дня боев составили более половины штатного состава соединения[188].

Как начинались боевые действия 286-й стрелковой дивизии на внешнем кольце блокады в районе «бутылочного горла», рассказал их участник, рядовой стрелок К.Д. Григорьев: «Выгрузили нас с эшелонов на станции Назия. В сентябре это было. Политрук сказал: «Немецкие гады окружили Ленинград, надо освободить колыбель революции от вражеских оков». Пошли в атаку в полный рост со штыками наперевес. По болоту… вода выше колен, деревца стоят чахлые – не спрячешься. Немцы на высотах засели, по нам из минометов шпарят, из пулеметов поливают, а мы идем… И они пошли на нас. Идем навстречу, стреляем друг в друга. Раненые падали, даже кричать не могли. Тут же захлебывались в болотной жиже. Из нашей роты в том бою семеро в живых осталось»[189].

На этом же участке фронта начала действовать и 310-я стрелковая дивизия. При попытке отбить деревню Поречье, любой ценой остановить продвижение противника в сторону Волхова ее 1084-й полк был окружен и с трудом пробился к своим войскам. Части дивизии понесли большие потери не столько от огня пехоты и танков противника, сколько от вражеской авиации, которая господствовала в воздухе.

Таким образом, армия, не закончив формирования, вводилась в сражение по мере прибытия на фронт новых дивизий, которые испытывали недостаток в вооружении и боеприпасах. Каждая из них действовала в отрыве от других соединений, каждая решала свою задачу. Все это приводило к неоправданным потерям, гибели командного состава, потере управления полками и батальонами, их окружению.

Не получая полной информации о ходе боевых действий в полосе 54-й армии, командующий войсками Ленинградского фронта маршал К.Е. Ворошилов 11 сентября направил маршалу Кулику гневное письмо: «Почему Вы ничего не сообщаете о действиях и намерениях 54-й армии, ведь она должна работать в тесном взаимодействии с армиями Ленинградского фронта? Почему не посылаете сводок? Всего этого не понимаю. Так могут вести себя только зарапортовавшиеся люди»[190].

Обстановка требовала быстрых и решительных действий 54-й армии. Противник за 6–7 дней после захвата Шлиссельбурга не мог создать прочной обороны на протяжении 20 км по рубежу Мга, Шлиссельбург. На это и рассчитывала Ставка и командование фронта, требуя от армии решительных наступательных действий. Так, Ворошилов в переговорах с Куликом просил его действовать «напористей и без замедлений. Противник, хоть весьма и нахален, все же исчерпан до крайности, и бить его не только должно, но и можно без особых усилий, если ваши и наши командиры дивизий, полков, батальонов и рот за это возьмутся под нашим руководством, он рухнет»[191]. Но командующий не спешил, ограничивался артиллерийским обстрелом вражеских позиций. Как и над другими военачальниками, над ним довлел пример бывшего командующего войсками Западного фронта, Героя Советского Союза генерала армии Дмитрия Григорьевича Павлова. Сталин приказал расстрелять Павлова за поражение возглавляемого им Западного фронта в первые недели войны, свалив на него всю вину и ответственность. Поэтому Кулик проявлял чрезмерную осторожность, всячески стремился оттянуть наступление, в своих телеграммах в Ставку ссылался на недостаток сил, низкую боеспособность вверенных ему войск, недостаток артиллерии и боеприпасов к ней.

15 сентября уже новый командующий войсками Ленинградского фронта генерал армии Г.К. Жуков в ночном телефонном разговоре с Г.И. Куликом потребовал начать наступательную операцию в ближайшие дни. Кулик не соглашался, ссылаясь на отсутствие достаточного для наступления количества войск, необходимость подтянуть артиллерию, организовать взаимодействие сил и средств непосредственно на местности, вывести все части на исходные позиции. Однако после указаний Ставки он вынужден был возобновить наступление на мгинском направлении силами трех стрелковых дивизий и одной горнострелковой бригады. Как и в предыдущие дни, успеха достичь не удалось, и 20 сентября в телефонном разговоре со Сталиным маршал Кулик прямо заявил, что «…наличными силами без ввода новых частей станции Мга не взять. За четыре дня боев у нас убыло около 10 тысяч убитыми и ранеными. Поэтому я сегодня приказал закрепиться на существующих позициях…»[192].

Потеряв надежду на деблокирующий удар со стороны 54-й армии, Жуков решил начать операцию по прорыву блокады города, используя свои возможности. И хотя обстановка на южных подступах к Ленинграду еще не стабилизировалась и было мало сил для отражения атак врага, иного выхода у него не было. Разорвать кольцо блокады планировалось на самом узком участке – шлиссельбургско-синявинском выступе, где противник занимал десятикилометровый рубеж между Ленинградским фронтом и 54-й армией. Этот выступ получил у вражеских солдат название «фляшенхальс» – «бутылочное горло». Используя благоприятные условия местности, немецкие войска успели к этому времени создать здесь три оборонительных рубежа. Один рубеж проходил перед Ленинградским фронтом по левому берегу Невы до Шлиссельбурга и далее по южному берегу Ладожского озера. Другой тянулся с берега Ладоги от деревни Липки через рабочий поселок № 8, деревни Гайтолово и Вороново перед 54-й армией. Средний оборонительный рубеж, пролегавший через село Синявино, был приспособлен для отражения ударов как со стороны Ленинградского фронта, так и 54-й армии, а впоследствии – Волховского фронта.

По приказу Г.К. Жукова в ночь на 20 сентября в районе Московской Дубровки на левый берег Невы переправился батальон 115-й стрелковой дивизии генерал-майора В.Ф. Конькова. Командовал батальоном старший лейтенант В.П. Дубик. Противник не оказал серьезного сопротивления, и утром реку преодолело еще несколько подразделений дивизии. В середине дня немецкий пехотный полк, поддержанный танками и авиацией, предпринял контратаку. Наши бойцы ее не только отразили, но даже несколько расширили захваченный плацдарм.

С каждым днем положение на плацдарме становилось все напряженнее. Особенно жестокие бои шли за Арбузово. Десантники комбата Дубика прорвались за песчаный карьер, в рощу, но там оказались наполовину окруженными. Двое суток они вели отчаянные схватки с врагом. Комбат несколько раз подымал бойцов в атаки. В одной из них он героически погиб. Отважно сражался на пятачке и батальон капитана B.К. Менькова, который отразил сильную контратаку противника, поддержанную танками. Забросав танки бутылками с горючей смесью, бойцы вывели из строя пять вражеских машин. Когда на плацдарме ранило комбата Менькова, его заменил старший политрук Черный. За умелые действия и личную храбрость он был награжден орденом Красного Знамени. Той же награды был удостоен и капитан Меньков.

Вместе с частями 115-й дивизии форсировал Неву и батальон 4-й бригады морской пехоты генерал-майора Б.Н. Ненашева. В районе Марьино, юго-западнее Шлиссельбурга, преодолели реку отдельные подразделения 1-й дивизии НКВД полковника С.И. Донскова, которым удалось закрепиться вдоль самой кромки берега. В составе 4-й бригады морской пехоты с первых минут боя за плацдарм действовала рота юнг школы боцманов с острова Валаам. Совершив 50-километровый марш, юнги, многим из которых не исполнилось и 17 лет, с ходу форсировали Неву и с боем ворвались на левый берег. Бой продолжался несколько часов. Атакующие подразделения захватили песчаный карьер и железнодорожную насыпь. Их дальнейшее продвижение было остановлено у противотанкового рва. В результате неоднократных атак рота захватила и этот рубеж, однако лишь немногим из юнг посчастливилось остаться в живых.

22 сентября войска, действовавшие на левом берегу Невы, были объединены в Невскую оперативную группу, командование которой возглавил генерал-лейтенант П.С. Пшенников. Постепенно плацдарм удалось расширить почти до 4 км по фронту и до 700–800 метров в глубину.

Между тем со стороны Волхова к плацдарму пытались пробиться соединения 54-й армии. 21 и 23 сентября они предприняли несколько разрозненных атак на синявинском и мгинском направлениях, но вперед так и не продвинулись. В 4 часа утра 24 сентября командование армии получило из Москвы шифротелеграмму, продиктованную Б.М. Шапошниковым: «В третий раз Ставка ВГК приказывает вам принять все меры к незамедлительному занятию Синявино и соединению с ленинградскими войсками. Личная ответственность за выполнение этого возлагается на маршала Кулика. Сталин»[193]. В первой половине дня соединения армии возобновили атаки в направлениях Синявина и Мги. 310-я стрелковая дивизия при поддержке 122-й танковой бригады выбила противника из Гайтолово и вышла на рубеж р. Черной. 1-я отдельная горнострелковая бригада совместно с 16-й танковой бригадой с ходу нанесла удар по правому флангу противника в районе поселка Михайловский. Их успешные действия были использованы 286-й стрелковой дивизией. Она нанесла удар вдоль железной дороги на Мгу и вышла на рубеж р. Черная, Мышкино, Поречье, Вороново, но затем была вынуждена перейти к обороне, отражая контратаки немецких войск. В общей сложности соединения 54-й армии продвинулись на мгинском и синявинском направлениях на 6–10 км. На большее сил не хватило.

Вот что вспоминал об этих боях бывший танкист 16-й танковой бригады Н. Черненко: «Наша рота была придана стрелковому полку, который занимал оборону на нескольких возвышенностях среди болот. Где-то впереди были деревни Тортолово и Гайтолово. Не доехав до передовой, наша рота понесла потери в живой силе и технике. Два танка были подбиты немецкой артиллерией… Немцы предприняли на нашем участке контратаку. Массированный артиллерийский и минометный огонь, постоянные бомбежки перепахали нашу высотку несколько раз. На ней не осталось ни деревца, ни кустика – вокруг один песок. Рота катастрофически таяла. Контуженный командир повел остатки роты в атаку. Немцы бросили против нас восемь танков. А у нас в бой вступил только один наш танк, остальные двигаться не могли. Мы отбили и эту атаку…

На пятый день враг отчаянно пытался сбросить нас с высоток в болото. Автоматные пули, словно горох, стучали по броне. Наш командир отправлен в медсанбат. Остались на машине мы вдвоем с механиком – сибиряком Николаем Киткиным. В середине дня вторично в наш танк угодил снаряд. На этот раз машина вспыхнула, как свечка. Меня, обгоревшего, вытащил из танка Киткин. У него самого были обожжены руки…»[194]

Несмотря на то что цель наступления достигнута не была, оно все-таки вызвало обеспокоенность у немецкого командования. 25 сентября начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Гальдер записал в своем дневнике: «День 24.9 был для ОКВ в высшей степени критическим. Тому причина – неудача наступления 16-й армии у Ладожского озера, где наши войска встретили серьезное контрнаступление противника, в ходе которого 8-я танковая дивизия была отброшена и сужен занимаемый нами участок на восточном берегу Невы»[195].

Утром 26 сентября состоялся очередной разговор Г.К. Жукова со Ставкой ВГК. Информируя ее об обстановке, он докладывал:«…Группа Пшенникова, прочно закрепив за собой восточный берег Невы, ведет бой в направлении Синявино, Мга. Шлиссельбург нами окружен со стороны Ладожского озера и со стороны Марьино. Думаю к исходу дня и не позже как завтра Шлиссельбург взять. Противник из района Городок пытался сегодня переправиться на западный берег Невы. Противник рассеян. Страшно возмущен топтанием на месте правофланговой группы Кулика. Просил бы заставить его немедленно занять Рабочий поселок № 6 и со стороны поселка Эстонский нажать на Мгу».

В этот день ожесточенность борьбы достигла кульминации. Рано утром батальон 1-й дивизии НКВД форсировал Неву и завязал бой с врагом на северной окраине Шлиссельбурга. Около полудня еще один батальон с большими потерями преодолел реку и закрепился на южной окраине города. К сожалению, неудача постигла десантные отряды моряков, высаженные с Ладоги 23 и 25 сентября восточнее Шлиссельбурга. Они вскоре были блокированы противником и почти полностью уничтожены.

Вечером 26 сентября Ставка назначила командующим 54-й армией вместо маршала Г.И. Кулика генерал-лейтенанта М.С. Хозина. После этого она была включена в состав Ленинградского фронта и усилена двумя гвардейскими стрелковыми дивизиями: 3-й генерал-майора Н.А. Гагена и 4-й генерал-майора А.И. Андреева. Противник также наращивал свои силы южнее Ладожского озера, где вслед за 8-й танковой дивизией появились части 96-й пехотной дивизии, переброшенные из-под Павловска.

Учитывая опасность дальнейшего промедления, Г.К. Жуков приказал войскам левого крыла Ленинградского фронта безотлагательно возобновить наступление. Части 1-й дивизии НКВД должны были взять Шлиссельбург. Перед соединениями 54-й армии ставилась задача «с утра 27 сентября перейти в энергичное наступление, имея целью к исходу дня соединиться с частями 115-й стрелковой дивизии и, уничтожая противника, овладеть Мгой»[196].

Однако ни 27, ни 28, ни 29 сентября советским войскам нигде продвинуться не удалось. Слабость артиллерийской поддержки, распыление и без того ограниченных сил и средств, неумение командиров организовать бой обрекали на неудачу почти все атаки пехоты. Части и подразделения сплошь и рядом посылались на штурм вражеских опорных пунктов, огневые средства которых не были подавлены. Так, 28 сентября силами 435-го стрелкового полка начала наступление вновь прибывшая 3-я гвардейская стрелковая дивизия. Бойцам пришлось впервые столкнуться с новыми для себя условиями, когда линия фронта проходила через болота и торфяные топи. Окопы и землянки рыть было бесполезно – их сразу же заливало коричневой водой. Приходилось под огнем врага строить валы из чахлых деревьев и земли и за ними укрываться. Ни прилечь, ни согреться у огня, спать приходилось сидя на корточках.

Промокшие и голодные подразделения полка девять раз переходили в атаку и с огромными потерями овладели поселком Эстонский. Дальше пробиться не удалось. «За пять дней боев силы дивизии иссякли. И она была отведена с переднего края», – писал участник тех событий Г.А. Антипин. Огромными были потери и в других частях. Например, численность 4-й бригады морской пехоты за 11 дней боев уменьшилась с 6 до 1,5 тыс. человек[197].

В боевом донесении, направленном И.В. Сталину 30 сентября, Жуков вынужден был признать: «В ночь на 30 сентября попытка 1-й стрелковой дивизии НКВД переправить один батальон из крепости в Шлиссельбург успеха не имела вследствие сильного артиллерийского, минометного и пулеметного огня противника. Мною приказано лобовые атаки на Шлиссельбург прекратить и форсирование Невы перенести на участок 115-й стрелковой дивизии»[198].

Действительно, к этому времени в полосе наступления 115-й стрелковой дивизии как будто бы наметился успех. В ночь на 28 сентября разведывательный батальон капитана Д.И. Соколова форсировал Неву восточнее Отрадного. Сбив немецкие заслоны, он закрепился в деревне Петрушино. Командование Ленинградского фронта начало спешно перебрасывать на новый плацдарм подразделения недавно сформированной 10-й отдельной стрелковой бригады полковника В.Н. Федорова, занимавшей ранее оборону в районе Автово. Из-за нехватки плавсредств их переправа продолжалась почти четверо суток. За это время противник успел укрепить свои позиции перед Петрушино, сумел стянуть к деревне значительные силы. Попытки частей бригады пробиться к Отрадному и Пелле, навстречу подразделениям 86-й стрелковой дивизии, успехом не увенчались. 3 октября противник сам перешел к активным действиям и спустя три дня ликвидировал плацдарм. В боях пали 1400 наших бойцов. Среди погибших был и командир бригады полковник В.Н. Федоров.

Боевые действия, предпринятые войсками левого крыла Ленинградского фронта в последней декаде сентября 1941 г., вошли в историю обороны города на Неве как наиболее кровопролитные и нерезультативные. Несмотря на все усилия, размеры невского плацдарма не только не увеличились, но даже уменьшились к началу октября до 2 км по фронту и до 400–500 метров в глубину. Но и противник так и не смог прорваться к Ленинграду. В дневнике убитого немецкого офицера Г. Эльмана нашли такую запись: «8 сентября 1941 года. Мы думали маршировать по улицам Ленинграда 1 августа. Черта с два. Русские все больше удивляют нас своим упорством. Бьются до последнего патрона. Невиданное, неслыханное, дьявольское упорство. Похоронные команды делают кладбище за кладбищем для наших солдат и офицеров»[199].

Несмотря на срыв первоначальных планов, директивой от 7 октября 1941 г. верховное командование вермахта вновь подтвердило поставленную ранее задачу разрушить Ленинград и истребить его население. Чтобы окончательно лишить город связи со страной, в середине октября немецкое командование предприняло новую попытку соединиться с финскими войсками на р. Свирь и создать второе кольцо блокады. Для этого оно пополнило группу армий «Север» новыми соединениями. Теперь она насчитывала уже 33 дивизии и 2 бригады. Для выполнения своего плана противник бросил в бой значительные силы – три корпуса. Непосредственно на соединение с финнами был двинут 39-й моторизованный корпус, получивший к этому времени пополнение. Одновременно три дивизии 1-го армейского корпуса начали наступление по обеим сторонам р. Волхов в сторону Волховстроя, а соединения 38-го армейского корпуса – в направлении Малой Вишеры.

В такой обстановке советское командование стремилось к тому, чтобы, прежде чем немецкая группировка сумеет развить наступление на Тихвин, прорвать блокаду города. 12 октября Ставка Верховного Главнокомандования направила Военному совету Ленинградского фронта телеграмму, в которой подчеркивалась необходимость скорейшего проведения наступательной операции с целью деблокады Ленинграда. По плану этой операции, утвержденному Ставкой 14 октября, предусматривалось нанести два встречных удара в общем направлении на Синявино: с востока – 54-й армией и с запада – Невской оперативной группой и 55-й армией. В плане указывалось: «Соединение осуществить при помощи одновременного удара с двух сторон в районе Синявино, Подгорное, Рабочий поселок № 6, Дубровка, 1-й Городок».

Для проведения указанной операции Военный совет фронта создал так называемую Оперативную группу восточного сектора фронта, включив в нее пять стрелковых дивизий и две танковых бригады. Ей приказывалось форсировать Неву на пятикилометровом участке Пески, Невская Дубровка и, нанося удар на Синявино, во взаимодействии с 54-й армией и Невской оперативной группой к исходу второго дня операции окружить и уничтожить шлиссельбургскую группировку противника. 54-й армии предстояло силами трех стрелковых дивизий и двух танковых бригад прорвать оборону врага на участке Рабочий поселок № 8, Тортолово и наступать на Синявино. Невская оперативная группа должна была силами одной стрелковой дивизии и одной морской бригады овладеть 1-м Городком и наступать на Синявино, обеспечивая левый фланг Оперативной группы восточного сектора фронта.

Всего к операции привлекалось 63 тыс. человек, 475 орудий всех калибров (без артиллерии усиления и орудий Балтийского флота) и 97 танков, в том числе 59 танков KB. Немецкие войска имели на этом участке около 35 тыс. человек и 230 орудий. Танков у них не было. Командование Ленинградского фронта сумело создать на участке прорыва 54-й армии двойное, а на участках прорыва Оперативной группы восточного сектора и Невской оперативной группы тройное превосходство в силах и средствах над противником. Казалось бы, что при незначительной глубине операции достигнутое превосходство давало советскому командованию реальные шансы для выполнения поставленной перед ним задачи.

Однако войскам фронта в этом наступлении предстояло преодолеть огромные трудности. Противник сумел в короткие сроки превратить узкую полосу, отделявшую Ленинград от страны по суше, в сильный оборонительный рубеж. Весь левый берег Невы южнее Шлиссельбурга и рубеж Липка, Вороново представлял собой сплошную полосу дерево-земляных укреплений, передний край которой был прикрыт минно-взрывными и проволочными заграждениями. Тщательно была подготовлена и система огня. Наступление советских войск на синявинском направлении, кроме того, осложнялось лесисто-болотистой местностью, большим количеством рек и озер, глубокими выемками торфяных разработок, а также необходимостью форсировать такую серьезную водную преграду, как широкая и глубокая Нева.

20 октября войска Ленинградского фронта атаковали вражеские позиции с востока и запада. В 10 часов утра, после 15-минутной огневой подготовки, перешли в наступление 169-й и 330-й стрелковые полки 86-й стрелковой дивизии. Ввиду того, что система огня противника не была подавлена, сотни его орудий и минометов сосредоточили огонь по наступавшим с трех сторон: от 8-й ГЭС, из рощи Фигурной, из леса в районе Мустолова. Потом на плацдарм налетели бомбардировщики. Построившись в круг, они один за другим пикировали, сбрасывали бомбы и снова возвращались в круг. Огромное облако черного дыма и пыли повисло над Невским пятачком.

Стрелковые подразделения дивизии, не теряя самообладания, продолжали атаковать. Короткими перебежками, укрываясь от огня, красноармейцы приблизились к немецким траншеям и, забросав их гранатами, завязали рукопашные схватки. К исходу дня части дивизии расширили плацдарм по фронту на 1 км. В последующие три дня бои еще более ожесточились. Враг подтянул резервы и оказывал сопротивление огнем и контратаками. Стрелковые полки, наступавшие на левом фланге плацдарма, достигли противотанкового рва, но дальше пройти не смогли. Атаки велись практически без артиллерийской поддержки, так как остро не хватало боеприпасов. Артиллеристам дивизии разрешалось расходовать в течение суток не более пяти снарядов калибра 122 миллиметра, десять снарядов калибра 76 миллиметров и 25 снарядов калибра 45 миллиметров. Минометчикам – пять мин 120-мм и до пятнадцати мин 82-мм минометов[200].

Части 265-й стрелковой дивизии полковника Я.С. Ермакова, с большими потерями переправившись на левый берег Невы, к исходу второго дня боев овладели только северными окраинами поселков Анненское и Арбузово. Поставленная перед ними задача – захватить вечером Синявино – оказалась явно непосильной. Левее безуспешно пытались продвинуться вперед подразделения 115-й стрелковой дивизии. Не увенчались успехом и несколько ночных атак, предпринятых нашими частями. Они лишь привели к большим ненужным потерям.

22 и 23 октября бои продолжались с неослабевающим ожесточением, но существенно продвинуться 265-й и 115-й стрелковым дивизиям нигде не удалось. Их боевые возможности быстро снижались. Не продвинулись ни на метр и части 86-й стрелковой дивизии, которые несли большие потери от флангового огня врага из района 1-го Городка.

Противник, быстро оценив обстановку, подтянул к району боев значительные силы пехоты и особенно артиллерии. Его войска занимали выгодные оборонительные позиции, позволявшие простреливать захваченный нашими частями плацдарм не только из орудий, но и из стрелкового оружия. В дни наиболее интенсивных обстрелов враг ежечасно выпускал по плацдарму до 1 тыс. снарядов и мин.

Военный совет фронта еще рассчитывал на успех, однако события, развернувшиеся на тихвинском направлении, заставили уменьшить масштабы операции, проводимой южнее Ладожского озера. Дело в том, что 16 октября немецкие войска перешли в наступление в общем направлении на Грузино, Будогощь, Тихвин. Через три дня оборона 52-й армии на правом берегу р. Волхов была прорвана. Между 4-й и 52-й армиями образовался многокилометровый разрыв. 23 октября противник, преодолев сопротивление левофланговых частей 4-й армии, захватил Будогощь. Создалась непосредственная угроза его прорыва к Тихвину.

Рано утром 23 октября в Ленинграде была получена телеграмма, подписанная И.В. Сталиным и продиктованная по прямому проводу заместителем начальника Генерального штаба генерал-майором A.M. Василевским. В ней, в частности, говорилось: «Судя по вашим медлительным действиям, можно прийти к выводу, что вы все еще не осознали критического положения, в котором находятся войска Ленфронта. Если вы в течение нескольких ближайших дней не прорвете фронта и не восстановите прочной связи с 54-й армией, которая вас связывает с тылом страны, все ваши войска будут взяты в плен. Либо вы в эти два-три дня прорвете фронт и дадите возможность вашим войскам выйти на восток в случае невозможности удержать Ленинград, либо вы попадете в плен. Мы требуем от вас решительных и быстрых действий. Сосредоточьте дивизий восемь или десять и прорвитесь на восток. Это необходимо на тот случай, если Ленинград удержан и на случай сдачи Ленинграда. Для нас армия важней. Требуем от вас решительных действий»[201]. Таким образом, Сталин уже допускал сдачу Ленинграда противнику. В той обстановке главным для него было сохранить войска.

В течение 24 октября части 86-й и 265-й стрелковых дивизий предприняли несколько атак, стремясь потеснить противника и увеличить размеры плацдарма. Несмотря на все усилия, им нигде продвинуться вперед не удалось. Из-за больших потерь атаки пришлось прекратить. В 265-й дивизии осталось менее 500 человек. Полной неудачей закончились и атаки дивизий 54-й армии, предпринятые в направлении Синявина. Вечером в Ленинград поступила из Москвы телеграмма A.M. Василевского. Ставка ВГК приказывала немедленно передать 3-ю и 4-ю гвардейские стрелковые дивизии 54-й армии в 4-ю армию для прикрытия волховского и тихвинского направлений. Усиливая 4-ю армию дивизиями Ленинградского фронта, Ставка вместе с тем распорядилась продолжать активные действия на синявинском направлении с целью прорыва блокады.

Переброска сил за пределы блокадного кольца потребовала проведения перегруппировки войск внутри фронта. В состав Оперативной группы его восточного сектора в районе Невской Дубровки срочно включались четыре стрелковые дивизии 8-й армии. Туда же с ораниенбаумского плацдарма перемещалось и управление армии.

26 октября, в половине второго ночи, состоялся разговор по прямому проводу между Москвой и Ленинградом. Докладывая о принимаемых мерах, А.А. Жданов и И.И. Федюнинский, который был назначен командующим войсками Ленинградского фронта после убытия в Москву Г.К. Жукова, сообщали: «На восточном берегу Невы при поддержке почти всей тяжелой артиллерии фронта и авиации ведут бой три дивизии – 86, 115-я и 265-я. Сегодня ночью переправляется еще одна дивизия. Наибольшие трудности связаны с переправой войск и, особенно, артиллерии. Танки KB до сих пор не смогли переправить. Принимаем все меры для переправы артиллерии и танков и развития наступления для прорыва на восток»[202].

После короткой паузы боевые действия возобновились. Для проведения операции командование подключило дополнительные силы Ленинградского фронта, прежде всего соединения 8-й и 55-й армий. Их совместные действия должны были компенсировать перенос основных усилий 54-й армии на волховское направление. Выполняя указания Ставки, Военный совет фронта создал в составе 55-й армии ударную группу. Она должна была форсировать р. Тосна и, овладев Ивановским и Отрадным, наступать в направлении Мги на соединение с частями 8-й и 54-й армий. К сожалению, свежих дивизий ударная группа не получила. Зато ее постарались максимально усилить средними и легкими танками, собранными во всех частях фронта. 3 ноября соединения 55-й армии начали атаки, стремясь прорвать оборону противника на Тосне. Почти все они оказались безрезультатными. За три дня кровопролитных боев противника удалось незначительно потеснить лишь на некоторых участках. Ворвавшиеся в поселок Усть-Тосно подразделения продвинуться дальше так и не смогли.

Одновременно возобновились бои на левом берегу Невы в районе Арбузово и Московской Дубровки. Переброшенные на плацдарм части 20-й стрелковой дивизии НКВД полковника А.П. Иванова и 168-й стрелковой дивизии полковника А.Л. Бондарева с первых часов ввязались в изнурительные бои с немецкими подразделениями. За весь день 4 ноября подразделения 260-го и 402-го стрелковых полков 168-й стрелковой дивизии смогли овладеть только первыми траншеями противника. К исходy третьего дня атаки наших бойцов буквально захлебнулись в собственной крови.

В ночь на 5 ноября на Невский пятачок был переброшен 486-й стрелковый полк 177-й стрелковой дивизии. Вот что увидели здесь прибывшие подразделения: «На пятачке страшная картина опустошения предстала перед нами. Шквалом вражеского огня были снесены все постройки Московской Дубровки, уничтожена вся растительность, перепахана земля. Клочок выжженной земли, сплошь покрытой осколками разорвавшегося металла, представлял собою лабиринт окопов и траншей, в котором легко было заблудиться. Многими участками траншей и ходов сообщения давно никто не пользовался: они осыпались от разрывов мин и снарядов, стали очень мелкими. Таким мы увидели плацдарм, который служил исходным рубежом наших активных действий»[203].

В то же утро без всякой артиллерийской подготовки полк, выйдя на исходные рубежи, атаковал противника. После скоротечного боя в траншеях и ходах сообщений уцелевшие немецкие солдаты бежали в сторону леса восточнее деревни Арбузово и к песчаному карьеру. Полк продвинулся вперед по центру плацдарма почти на километр и подошел к 1-му Городку. Немецкое командование подтянуло резервы. Одна за другой начались контратаки. По плацдарму вело огонь не менее ста орудий и минометов, в том числе несколько реактивных. Атаки полка силами роты или батальона проводились почти непрерывно. Особенно тяжелые бои велись за овладение вражескими узлами обороны в районе 8-й ГЭС. «В непрерывных, почти круглосуточных боях личный состав подразделений очень устал. Отдыхать было некогда. Спали мало, урывками, питались на ходу. А с правого берега требовали – активность и еще раз активность! Беспокоить, отвлекать, истреблять гитлеровцев, иначе – все наши жертвы теряют смысл», – вспоминал об этих боях один из ветеранов полка.

6 ноября все действовавшие в этом районе войска, в том числе Невской оперативной группы, были включены в состав 8-й армии, перед которой ставилась задача прорыва немецкой обороны на левом берегу Невы. Армия усиливалась стрелковыми подразделениями, артиллерией и танками.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.