Эпилог

Эпилог

Неудачные действия войск юго-западного стратегического направления в июле и августе 1941 года стали причиной глубокого прорыва немецко-фашистских войск группы армий «Юг» на Украине на нескольких оперативно-важных направлениях. На первом этапе этой стратегической операции произошло окружение и разгром советских войск в районе Умани, на втором – крупнейшее в годы Великой Отечественной войны окружение и разгром войск Юго-Западного фронта в районе Киева.

Разгром большей части войск Юго-Западного фронта под Уманью полностью завершился к середине августа 1941 года. В рамках этой операции менее чем за два месяца врагу удалось нанести поражение соединениям 6, 26 (первого формирования), 12-й армий Западного фронта, а также соединениям Южного фронта и фронтовым резервам, брошенным в помощь отступающим армиям. Некоторые источники говорят, что в ходе этой операции было разгромлено более 30 советских дивизий, другие называют совсем другую цифру.

Не вызывает сомнения тот факт, что потери сторон в этой операции были большими.

Гитлеровское командование о своих потерях в полосе Юго-Западного фронта в период с 22 июня по 15 августа 1941 года не сообщало. Правда, Ф. Гальдер в Военном дневнике пишет, что за этот период с 22 июня по 25 августа 1941 года на советско-германском фронте было убито более 80 тысяч, ранено около 275 тысяч и пропало без вести более 20 тысяч человек. Эти цифры вызывают сомнение. Так, по другим данным отмечается, что только 24-й егерский корпус в боях от Винницы до Подвысокого потерял 157 офицеров и 6861 солдата. Но в этом документе не указано число раненых и пропавших без вести. Не указываются потери и в других соединениях.

О потерях советских войск в районе Умани советские источники долгое время не писали вообще. Зато гитлеровская пропаганда раструбила на весь свет известие о победе в этом районе. По ее сводкам, там было взято в плен 103 тысячи человек, в том числе два командующих армиями, 317 танков, 858 орудий.

«Тут уж во многом приходится усомниться, – отмечает Е.А. Долматовский. – Точно соответствует действительности лишь то, что два наших командующих армиями попали в руки врага.

Достоверная ли цифра -103 тысячи пленных?

Как участник тех событий, могу сказать, что в названном районе и всего-то вряд ли было 103 тысячи советских военнослужащих. Но мои сомнения могут, конечно, не приниматься в расчет».

Далее он ссылается на книгу немецкого писателя Оскара Мюнцеля «Танковая тактика», в которой автор утверждает, что под Уманью в плен было взято 80 тысяч советских солдат и офицеров. Также он говорит, что имеются немецкие источники, которые утверждают, что под Уманью было пленено 30 и 45 тысяч человек. На Нюрнбергском процессе прозвучала еще одна цифра – 74 тысячи человек. Затем Долматовский пишет, что на официальной немецкой фотографии, сделанной в Умани 14 августа, указано, что в районе этого города пленено 50 тысяч человек. Также Долматовский выражает сомнение по поводу количества захваченных под Уманью танков и орудий.

Несмотря на разнобой цифр и источников, победа германских войск под Уманью была знаменательной для германского командования. Об этом свидетельствует и тот факт, что после завершения операции вблизи Умани, у села Легезино, был расположен штаб группы армий «Юг».

18 августа в Умань вместе с итальянским диктатором Бенито Муссолини прилетел сам Адольф Гитлер. В месте расположения штаба Гитлер и Муссолини приняли парад итальянского корпуса.

Об этом параде Е.А. Долматовский пишет:

«Не парад готовился, а целый спектакль… Б. Муссолини и А. Гитлер ехали в одном автомобиле и вдруг – какая неожиданность – они встречают колонну дивизии «Торино», во всем блеске и могуществе направляющейся к Днепру… Надо ли говорить, что «неожиданная» встреча специально готовилась…

Сначала встречу подпортил дождь, потом величественным взорам дуче и фюрера представилась отнюдь не величественная картина: колонна реквизированных в Италии для войны грузовиков и автобусов шла зигзагами, колеса машин буксовали в грязи, римским легионерам приходилось спешиваться, толкать и вытаскивать колесницы.

Во многих воспоминаниях воспроизводится одна красочная деталь: автотранспорт был наскоро загримирован под военный, но грим смыло дождем, и на бортах обнаруживались крупными буквами выписанные имена торговых фирм, рекламные рисунки, отнюдь не военные эмблемы.

Муссолини досадовал, Гитлер без восторга наблюдал за унылым маршем своих сателлитов. Фюрер и дуче отбыли, не досмотрев спектакль до конца…»

Очень жаль, что размеры истинных потерь советских войск в сражении под Уманью до сих пор остаются неизвестными. Еще более жаль, что за сухими цифрами военной статистики остались неизвестными имена многих десятков, а то и сотен тысяч людей, погибших в этом районе в июле-августе 1941 года. Поэтому особую ценность имеют памятники, установленные на местах братских могил, которые в последние годы неудержимо разрушаются.

По-разному сложилась судьба солдат, офицеров и генералов, сражавшихся под Уманью.

Командующий 6-й армией И.Н. Музыченко после пленения под Уманью содержался в тюрьме города Ровно, затем в лагерях для военнопленных, находившихся в городах Владимир-Волынский, Хамельбург, Гольштейн, Мосбург. Он был освобожден американскими войсками 29 апреля 1945 года, направлен в советскую миссию по делам репатриации в Париж. С мая по декабрь 1945 года проходил специальную проверку НКВД в Москве. В конце года был восстановлен на действительной службе в звании генерал-лейтенанта и направлен на учебу на Высшие академические курсы в высшую военную академию имени К.Е. Ворошилова. Но после окончания курсов к войскам его не допустили. Он был зачислен в распоряжение Главного управления кадров НКО, а в октябре 1947 года отправлен в отставку. Награжден орденом Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени. Умер 8 декабря 1970 года в Москве.

Командующий 12-й армией генерал П.Г. Понеделин также был взят в плен, но его судьба сложилась совсем по-другому – по решению Москвы он был назван главным виновником уманской катастрофы.

16 августа 1941 года был издан приказ СВГ № 270 «Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия». В этом приказе в качестве негативного примера приводилось поведение генерала П.Г. Понеделина. Там было записано: «Генерал-лейтенант (генерал-майор. – Р. В.) Понеделин, командовавший 12-й армией, попав в окружение противника, имел полную возможность пробиться к своим, как это сделало подавляющее большинство частей его армии. Но Понеделин не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике, струсил и сдался в плен врагу, совершив таким образом преступление перед Родиной, как нарушитель военной присяги».

Находясь в плену, П.Г. Понеделин содержался в лагерях для военнопленных Канельбург, Нюрнберг, Вейсенберг. В мае 1945 года он был освобожден союзниками и передан для репатриации вначале в Париж, а затем советской стороне. Находился в следственной тюрьме НКВД по обвинению в капитуляции войск 6-й и 12-й армий и предоставлении противнику сведений по этим армиям. Следствие велось пять лет. В августе 1950 года П.Г. Понеделин был осужден, лишен воинского звания, наград и расстрелян.

Реабилитирован в 1956 году, восстановлен в звании генерал-майора, с возвращением наград – орденов Ленина и двух орденов Красного Знамени.

Начальник штаба 6-й армии Н.П. Иванов и начальник штаба 12-й армии Б.И. Арушанян смогли вырваться из окружения. Дальнейшая судьба Н.П. Иванова неизвестна, а Б.А. Арушанян затем воевал, генерал-лейтенант. Правда, штабы обеих армий не смогли вырваться из окружения. Всего же по данным Южного фронта за период с 1 по 8 августа из окружения вышло 11 тысяч человек и 1015 автомашин с военным имуществом.

Командир 13-го стрелкового корпуса генерал Н.К. Кириллов также был пленен под Уманью в августе 1941 года. В апреле 1945 года он был освобожден из плена и с мая по декабрь этого года находился на так называемой государственной проверке. В декабре 1945 года он был арестован и находился в тюрьме до лета 1950 года. 25 августа 1950 года Н.К. Кириллов вместе со своим командармом П.Г. Понеделиным был приговорен к расстрелу и расстрелян. 29 февраля 1956 года приговор был отменен за отсутствием состава преступления.

Командир 173-й стрелковой дивизии генерал-майор С.В. Верзин 9 августа, после неудавшегося прорыва во главе группы бойцов, застрелился. Покончили с собой и некоторые другие командиры.

Командир 44-й горнострелковой дивизии генерал-майор Ткаченко Семен Акимович был пленен под Голованевском. Но вскоре после этого из лагеря, находившегося в Гайсине, он был отпущен домой, как украинец. Он устроился работать в местечке Узин. Но через некоторое время его кто-то опознал и выдал. Ткаченко был арестован фельджандармерией 6-й полевой армии. В последующем содержался в лагерях Хаммельбург, Пладен, Хоэнштейн, Заксенхаузен. С последнего пытался организовать побег. Был схвачен гестапо и расстрелян в апреле 1945 года.

Но это только отдельные люди. Другие десятки тысяч советских бойцов и командиров, взятых в плен в районе Подвысокого, оказались за колючей проволокой Уманской ямы, где их ждали муки, голод, жажда, унижение и смерть.

Уманская яма – территория бывшей птицефабрики и карьера кирпичного завода на юго-восточной окраине города. По периметру редкие немецкие часовые, млеющие на солнце. И бесконечный поток медленно бредущих туда советских военнопленных, многие из которых обозначены окровавленными бинтами.

К.И. Чернявский в книге «Всегда с бойцами» пишет: «Уманская яма была полуовальной формы. Беспощадно жгло солнце. Ни крова, ни пищи, ни воды. В западном углу карьера находилась небольшая лужа буро-зеленой с мазутом воды. К ней кинулись люди, они черпали эту грязь пилотками, ржавыми консервными банками и просто ладонями, жадно пили.

– Воды! Водички! – стонали те, кто не в силах был подняться.

И тут затрещали автоматы. Потом десятки человеческих тел всплыли на поверхности этой лужи».

Немцы кормили военнопленных очень скудно: один раз в день на территорию лагеря приезжало несколько полевых кухонь, привозивших жидкую похлебку. Раздача пищи каждый раз превращалась в настоящую драму. Котелки и ложки были далеко не у всех, многие подставляли пилотки, с которых выливали прямо в рот дурно пахнущую жижу, называемую пищей.

Но и эту еду получить было непросто. За ней выстраивались огромные очереди, в которых раненым, больным и слабым зачастую не находилось места. В лагере уже через несколько дней всякие законы переставали действовать, и каждый выживал, как мог.

А всего в километре от этого страшного места, за небольшой речушкой, утопающие в зеленых садах глинобитные мазанки городского района «Мещанка». Война еще не коснулась этого района, и там продолжается своя жизнь: бабы готовят обед, босоногие ребятишки бегают по пыльным улочкам, горстями срывают с деревьев спелые вишни…

В то же время свидетели отмечают, что обыватели тихой окраины маленького украинского города Умани, уже изрядно напуганные войной, лишившиеся отцов, братьев и сыновей, мобилизованных в действующую армию, с глубоким участием относились к судьбе советских военнопленных, оказавшихся в Уманской яме. Ежедневно во многих домах для несчастных пленников варили пищу, затем десятки женщин в ведрах доставляли ее к лагерю.

Немцы равнодушно смотрели на сердобольных женщин с ведрами. Но их появление всякий раз вызывало волнения среди военнопленных, каждый из которых страстно желал получить лишний кусок, и стражникам это не нравилось. Поэтому комендант приказал соорудить длинный наклонный деревянный желоб, в который сливалось варево со всех ведер в течение определенного времени и к которому пленные допускались по очереди в строго назначенные часы. Пища в желобе перемешивалась и остывала, но получить ее всегда было много желающих.

Гитлер и Муссолини

Число захвата советских военнопленных в первые месяцы войны значительно превысило ожидания гитлеровского руководства. Место гибели 6-й и 12-й армий в районе Подвысокого, массы сгоревшей советской техники, пленные советские генералы – все это было свидетельством крупной одержанной победы. 28 августа 1941 года под Умань прилетел А. Гитлер, который привез туда Муссолини. Подробности этого приезда до конца не известны. Есть информация, что вожди Германии и Италии даже посетили Уманскую яму, где им представили нескольких пленных. Якобы после этого А. Гитлер приказал отпускать из плена жителей уже оккупированных немцами областей Украины и Белоруссии.

Сразу оговорюсь, что мне не удалось найти документальных подтверждений этому, но в Умани я нашел нескольких человек, которые хорошо помнили, как местные жители с разрешения часовых (иногда за небольшую взятку) выводили из Уманской ямы пленных солдат и офицеров. Многие из этих несчастных, несколько отъевшись и переодевшись, уходили на восток, некоторые оставались в городе или в окрестных селах.

Но с конца 1941 года отношение к советским военнопленным у немецкого командования стало совсем другим. Первые неудачи на фронте, рост партизанского движения в тылу заставили гитлеровцев отказаться от всякой игры в добропорядочность. К тому же стремительное наступление немецких войск на восток требовало постоянного перемещения авиации.

Благо, советское командование в западных районах страны еще до войны создало разветвленную сеть полевых аэродромов, которые в летнее время могли быть использованы и фашистской авиацией. Но приближалась осень, пора дождей. Нужны были аэродромы с твердым покрытием взлетно-посадочной полосы, а таких на территории Украины было очень мало. Один из них находился на северной окраине Умани, но емкость и качество его оставляло желать лучшего. Для реконструкции этого аэродрома гитлеровское командование решило использовать советских военнопленных, содержащихся в Уманской яме. Несчастные были направлены на тяжелые изнурительные работы, которые для многих из них стали последними.

Разгром советских войск в первой половине августа в районе Умани – одна из самых печальных страниц отечественной истории периода Великой Отечественной войны. Как войсковая операция (операция «Клещи») он был подготовлен и осуществлен германским командованием, и являлся предметом особой гордости главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала В. фон Браухича, начальника генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Ф. Гальдера, командующего войсками группы армий «Юг» генерал-фельдмаршала Г. Рунштедта, его начальника штаба генерала Зоденштерна, командующего 1-й танковой группой генерала Э. фон Клейста…

Поражение советских войск в районе Умани практически осталось «незамеченным» для лиц высшего командного состава РККА.

Начальник Генерального штаба РККА Г.К. Жуков за годы Великой Отечественной войны сделал блестящую карьеру, получил звание Маршала Советского Союза, был отмечен двумя орденами «Победа» и возглавил список выдающихся полководцев советского периода отечественной истории. Памятник ему установлен у Красной площади в Москве.

Командующий Юго-Западным направлением Маршал Советского Союза С.М. Буденный в начале Великой Отечественной войны был назначен членом Ставки Верховного Главного Командования. После неудач под Уманью и киевской катастрофы он был назначен командующим Резервным фронтом, затем стал главнокомандующим войсками Северо-Кавказского направления и командующим войсками Северо-Кавказского фронта. На всех этих постах, по оценке Ставки ВГК, руководство войсками с его стороны осуществлял недостаточно профессионально. Поэтому в январе 1943 года Семену Михайловичу было поручено командование всей кавалерией Красной Армии. На этой почетной должности он и завершил Великую Отечественную войну.

После окончания войны военный талант С.М. Буденного долгое время оставался невостребованным. С 1947-го по 1953 год он, официально оставаясь в рядах Вооруженных Сил СССР, одновременно являлся заместителем министра сельского хозяйства СССР по коневодству. После увольнения в отставку в 1954 году он был введен в состав Группы генеральных инспекторов Министерства обороны.

В 1958 году Н.С. Хрущев по случаю 40-летия Красной Армии вручил С.М. Буденному первую Золотую звезду Героя Советского Союза, а через пять лет – вторую. В 1968 году Л.И. Брежнев, продолжая установившуюся традицию, по случаю 50-летия Красной Армии удостоил С.М. Буденного званием трижды Героя Советского Союза.

До конца жизни С.М. Буденный оставался знаменательной фигурой на вершине советской военной элиты. Он постоянно занимал почетные места в президиумах на мероприятиях самого высокого уровня, красовался во время парадов на Мавзолее В.И. Ленина, а в свободное время «писал» мемуары. Он скончался 26 октября 1973 года в Москве и был погребен у Кремлевской стены.

Начальник штаба Юго-Западного фронта М.А. Пуркаев также в последующем сделал хорошую карьеру. Он командовал фронтами, был удостоен звания генерала армии, награжден многими высшими полководческими орденами. После окончания войны командовал войсками Дальневосточного военного округа, а затем был начальником штаба – первым заместителем главнокомандующего войсками всего Дальнего Востока.

Начальник оперативного отдела Юго-Западного фронта И.Х. Баграмян также сделал головокружительную карьеру, поднявшись за годы войны с полковника до генерала армии. После уманского и киевского разгромов он возглавил оперативное управление вновь сформированного Юго-Западного фронта, в 1942 году стал командующим армией, с 1943 года – командующим фронтом. Был удостоен звания Героя Советского Союза, многих высших полководческих орденов СССР.

В послевоенные годы Иван Христофорович командовал войсками Прибалтийского военного округа, был заместителем министра обороны СССР, начальником Военной академии Генерального штаба, начальником Тыла Вооруженных Сил СССР. В 1955 году ему было присвоено звание «Маршал Советского Союза», а в 1977 году вручена вторая Золотая звезда Героя Советского Союза. С 1946 года депутат Верховного Совета СССР. В послевоенные годы он издал семь книг мемуаров, написал ряда монографий и статей в военных журналах. Скончался И.Х. Баграмян 21 сентября 1982 года в Москве и с большим почетом был похоронен на Красной площади у Кремлевской стены.

В завершение этой книги хочется привести несколько воспоминаний непосредственных участников событий, которые по разным причинам не вошли в книгу Е.А. Долматовского «Зеленая брама».

Лукьянов Аполлинарий Лукьянович, лейтенант, командир разведки 1-го дивизиона 122-го легкого артиллерийского полка 44-й горнострелковой дивизии.

«Последнее сражение с немецкими войсками на реке Синюха, на ее левобережье, было самым тяжелым, противник наступал на нашу оборону одновременно с севера, востока и юга, сжимая нашу оборону в кольцо. Противник, имея превосходство во всем, к концу последнего дня боев нашу оборону разрушил, дальнейшее сопротивление было парализовано, в этих боях многие командиры и красноармейцы пали смертью храбрых.

С наступлением темноты, в овраге находился командир полка со своим штабом. Прибыл и я к ним с группой солдат около 10 человек. Было принято решение пробиваться по течению реки. В то время немцы прочесывали пехотой и танками наши бывшие боевые порядки, но посевы им частично мешали нас обнаружить, а нам служили маскировкой.

Я со своей группой двигался впереди, за нами штабная группа, двигались медленно, большее время ползком. С рассветом сделали остановку на большом поле с подсолнухами, впереди открывалось чистое поле – пар, – которое способствовало явным обнаружениям нас. Местность освещалась ракетами, день прошел благополучно, нас не обнаружили. Днем мы сделали некоторые наблюдения местности, по направлению нашего движения оказались овраг и деревня. В деревне были немцы с техникой.

В подсолнухах были еще орудия (пушки) недалеко от нашего места стоянки, но огня почему-то не вели, с утра было только два или три выстрела, по которым мы не смогли определить направление стрельбы, так как их не ожидали, а когда подготовились к этому, они перестали стрелять, мы хотели определить более точно направление движения.

С наступлением ночи явился в нашу группу штабной командир, в подсолнухах мы отдельно находились группами, и сказал, что штабная группа идет в направлении оврага первой, наша группа за ними, встреча в овраге. Обе группы до оврага дошли незамеченными. В овраге, к сожалению, встреча не состоялась. С нашей стороны было предпринято всё по их поиску, но безрезультатно. Их план уединения мне был не известен.

Так как до того и в тот момент не было известно направление движения войск армии и дивизии в частности, решили двигаться на восток. После ночного марша, на котором всё время встречались следы боев, разбитая техника и трупы, – был сделан привал. Днем выяснилось, что мы прошли по территории, где ранее проходили бои других частей.

Было пройдено несколько сотен километров по Украине, занятой немцами, двигались только ночью. Последнее время я не имел топографической карты местности, и воспринимаю местность только глазомерно.

Мне писал однополчанин того времени – Ищенко Захар Павлович, что последний бой проходил на реке Ятрань. Но мне помнится, что это происходило на реке Синюха…

Помнится, у села был мост через реку. Ночью, когда мы двигались, – мост горел. Овраг был с деревьями твердых лиственных пород. Я не помню название села, но в памяти до сих пор сохранилось название «Песчаный Брод».

Из воспоминаний Бойко Виктора Иосифовича, командира взвода 12-го отдельного батальона связи 44-й горнострелковой дивизии.

«4 августа 1941 года мы заняли оборону в районе села Маслоброд, на левом берегу р. Синюхи, в тот день мы отбивали ожесточенные атаки врага, в моей роте осталось всего 5 солдат: два радиста, два шофера и я. Мы занимали оборону на правом фланге возле самой Синюхи. Берег был обрывистый, больше всего гранитный. Впереди был яр, в который прямо спускалась дорога. С обеих сторон дороги стояли беленькие домики, окруженные садами. В каждом дворе строений было три или четыре. Самый крайний, очевидно, был пасечником, потому что тут были улья. Между этими строениями я замаскировал две машины, радиостанцию и машину с имуществом.

Под вечер бой разгорелся с большей силой, немцы подтянули свежие силы, особенно ожесточенный бой начался на левом фланге, там был какой-то лесок, в котором замаскировались наши обозы. Немецкие автоматчики стали проникать в яр, выше над яром показались минометчики, они установили свои минометы, чтобы своим огнем отрезать нас от Синюхи, я снял двух минометчиков. Среди немцев замешательство, они уже не ждали тут сопротивления. В это время ко мне прибежал кто-то из команды и приказал отходить за Синюху. Переправы через Синюху не было. Прежде чем отойти, я решил уничтожить машины и документы, которые находились на рации. Радистам я приказал отходить, а с шофером Дмитриевым облили машины бензином, кинули в них по гранате и подожгли.

Выйдя из-за строения, меня увидели немцы и стали стрелять из миномета, начали выть мины. Я упал в кукурузу. Мина разорвалась недалеко от меня. Мне опалило левый бок и оглушило, но я по-пластунски выбрался из кукурузы и по камышам спустился вниз к Синюхе. Синюха кипела от разрывов мин и беспрерывных очередей пулеметов и автоматов. За Синюхой меня ждал радист Мас. Он помог мне выбраться из воды, и мы по ручью, что впадает в реку, стали пробираться в направлении Подвысокого.

Через какой-то час я услышал голос командира 44-й горнострелковой дивизии генерал-майора Ткаченко. Он собирал остатки дивизии и давал приказы на занятие обороны.

На рассвете 5 августа я был направлен с донесением в Подвысокое, там были штабы 6-й и 12-й армий. С утра началась бомбежка с воздуха, прыгнул в какой-то погреб, после окончания бомбежки пошел в расположение штаба 44-й горнострелковой дивизии, но снова началась бомбежка. Бомба разорвалась рядом с оградой из жердей, меня придавило этими жердями, засыпало землей. Еле выбрался.

Когда пришел в расположение дивизии, начался бой. Я занял место на правом фланге. Людей было мало, немцы все время атаковали нас. Мы переходили в контратаку и отбивали немцев. Бой продолжался целый день. В этом бою многие погибли, среди них батальонный комиссар Ломовцев и батальонный комиссар Джеря. Под вечер бой стих.

Решили в ночь идти на прорыв. Нас четыре человека оставили прикрывать отход. Часов в 11 вечера и мы снялись с позиции и пошли в Подвысокое. Село затаилось. Было тихо, лишь в стороне расположения немцев слышны пулеметные и автоматные очереди да вспышки ракет. В каком-то дворе, когда проходили мимо, слышны стоны наших бойцов и командиров. Тут находился 96-й медсанбат, который не успели эвакуировать.

Дорога, по которой мы шли, вела в лес. Вдоль дороги стояли оставленные машины и подводы. Выйдя из леса, в каком-то селе, на окраине, наткнулись на немецкие танки, свернули вправо, в поле наткнулись на немецкий дозор и ярочком на рассвете вышли на окраину села. Тут мы натолкнулись на немецкую пушку, в коротком рукопашном бою уничтожили прислугу пушек. Из одной из них стали стрелять до флагу со свастикой, у немцев получилась заминка, а потом они поняли, что нас мало, и стали окружать. Завязался бой.

В это время к нам подъехала машина «газик», в кузове стоял пулемет «максим», мы сняли его и заняли оборону в каком-то саду. Мы увидели, что на одной из хат что-то зашевелилось на крыше, и из-под соломы показалось дуло немецкого пулемета. Наша очередь опередила немца, загорелась кровля на хате, через несколько минут пылала вся хата. В этом бою я был ранен, контужен и попал в плен. Это было село Перегоновка».

Из письма Лютова Николая Михайловича, ветерана 213-й мотострелковой дивизии.

«Как вы знаете, в «Зеленой браме» Долматовский (стр.101) утверждает, что «впереди идущих на прорыв был бригадный комиссар в кожаной тужурке. В руках он нес знамя». И, как пишет далее, это был бригадный комиссар Михаил Никифорович Пожидаев – комиссар 58-й, горнострелковой дивизии. При этом он ссылается на воспоминания Александра Верескова из Череповца.

Я участник этого прорыва с первой минуты его зарождения и до трагического конца и хорошо запомнил это утро 7 августа в районе села Копенковатое. И потому, что я был в первой цепи атакующих и недалеко от комиссара, имею право утверждать, что он не нес знамя и был в коричневом кожаном пальто.

И нельзя говорить, что этот человек был бригадным комиссаром по званию. Даже идущий локоть в локоть с ним знаменосец не мог видеть в петлицах знаков различия. И, кстати, данный эпизод достоверно описан в очерке «Стоит в селе памятник» В.К. Воронецкого в газете «Красная Звезда» еще в середине шестидесятых годов.

И когда я в «Красной Звезде» от 17 июля 1979 года из очерка Долматовского «Они остались непобедимыми» узнал о нелепом утверждении Верескова о комиссаре, через Череповецкий горвоенкомат установил его адрес и тут же написал Верескову Александру Ивановичу.

Рассказав о себе, попросил Верескова подробно описать эту штыковую атаку по прорыву. Но он мне не ответил. Видимо, стыдно было за изложенную в статье неправду, а точнее, за вранье – другого слова не подберу.

На мое несогласие с утверждением А.И. Верескова Е.А. Долматовский в письме от 18.04.80 года ответил: «Не о цвете кожаного пальто, а о более серьезных вещах идет речь. Мой товарищ, давайте не будем себя считать единственно правыми. Вы и Вересков, в общем-то, видели один подвиг…»

Да, подвиг один. Только кое-кто из участников по каким-то причинам, исказив его, приписывает этот подвиг совсем другому человеку. И мне понятно, почему Долматовский поверил Верескову.

Видимо, потому, что А.И. Вересков вышел из окружения и его версия в то застойное время для Е.А. Долматовского стала более эффективной, чем правда бывшего военнопленного. В этом весь секрет.

Мы не знаем, но быть может, что комиссар Пожидаев до того, как появился в «Зеленой браме», считался без вести пропавшим. Кто подтвердит, что впереди атакующих со знаменем в руках шел бригадный комиссар? А может, это был полковой комиссар? Но только утверждаю, как очевидец, что тот комиссар, который запомнился мне, был среднего роста, худощавый брюнет и, как показалось мне, еврей по национальности».

Из воспоминаний Колисниченко.

«Со статьей Арушаняна я знаком, в ней он пишет, что большинство воинов 12-й и 6-й армий вышли из окружения, это не совсем так. А Уманскую яму кто заполнил? Он просто в своей статье старается сгладить события, чтобы хоть как-то оправдать свою деятельность начальника штаба армии. В той же статье он пишет, что в одной из групп участвовал он в прорыве линии фронта, это тоже подлежит сомнению.

Когда мы находились в складе с зерном подсолнечника, готовились на прорыв линии фронта, кто-то из командиров задал вопрос Груленко или Аверину, каковы планы штаба. Ответ поступил о том, что судьба штабных документов решена прошлой ночью. Ночью прилетело два самолета, в которые погрузили штабные документы, и ввиду того, что Понеделин отказался лететь, заявив, что командующий должен свою судьбу разделить с судьбой своей армии, сопровождать документы в самолет посадили Арушаняна. И это похоже на правду.

В 1945 году, возвращаясь из Сухуми на корабле «Украина», я встретился с бывшим начальником топографического отдела штаба 12-й армии капитаном Блинниковым, который рассказал мне, как он вывел из окружения большую группу штабных работников и рядового состава, и тоже подтвердил версию о вылете Арушаняна на самолете. Но, собственно говоря, это теперь никакого значения не имеет.

Хочется вспомнить еще об одном замечательном человеке – полковом комиссаре, начальнике политотдела 58-й горнострелковой дивизии, Кравченко. Он был в возрасте, но как сложилась его судьба, я так и не знаю. В группе Груленко его не было. Надо полагать, он погиб вместе с Пожидаевым.

Вспоминаю разговор со старшим политруком, секретарем парткомиссии политотдела Шевцовым. Где-то нам посчастливилось разжиться куском брынзы килограмма в полтора и ведром чая из походной кухни. После своеобразного ужина, от которого ни чая, ни брынзы не осталось, он мечтательно говорил мне:

– Ты понимаешь, какая жизнь будет после войны? Нет, ты просто представить себе не можешь.

В голосе его чувствовалось, как хотелось ему жить, видеть жизнь после войны, но едва ли он ее увидел.

Командир дивизии генерал-майор Прошкин, кроме всех строевых и боевых качеств, был беспредельно предан Родине. В отличие от большинства генералов армии, сдавшихся в плен, он погиб на поле боя как герой…

…До последней капли крови, до последнего дыхания, сражались, уничтожая врага в рукопашном бою, и умирали в Тишковском сражении политработники политуправления 12-й армии и комиссары ее частей и соединений.

Распоряжение выходить из окружения группами и по одному, это было самое пагубное распоряжение в той обстановке. Оно означало – спасайся кто как может. Оно привело к тому, что рядовой и младший комсостав моментально вышли из подчинения старших военачальников. В таких условиях и создалась для прорыва кольца группа комиссаров под руководством членов военного совета 12-й армии бригадных комиссаров Груленко и Любавина.

Имеется еще одно предположение о том, что генерал Арушанян, посылая письмо Подвысоцким следопытам, в связи со своим вылетом не знал о формировании комиссарского отряда, почему же об этом знал генерал Кириллов? Он показал мне правой рукой, в которой держал блестящий дамский пистолет, – вам туда, – там собираются комиссары. Следовательно, если бы Арушанян не вылетел из окружения в ночь с 3 на 4 августа, как об этом сообщил нам Груленко, он бы тоже знал о формировании комиссарского отряда перед вечером 4 августа».

Мищенко Василий Михайлович, командир хозяйственного взвода, лейтенант.

«…В городе Умани стояли два-три дня на окраине города. Запомнилось мне, поблизости были аптека и магазин, сильный пожар – горела нефтебаза.

Под Уманью, вернее за Уманью, мы были окружены и пробивались на Первомайск. Далеко уже уехали от Умани. На опушке леса было сосредоточено много легковых, грузовых, специальных машин с крытыми кузовами – все машины штабные. Была поставлена задача проскочить как можно быстрее участок, где еще не было немцев, не замкнулось кольцо окружения. Но этого нам сделать не удалось. Впереди колонны послышались выстрелы, разрывы снарядов. Колонна остановилась. Впереди колонны появились немецкие танкетки. Колонна с дороги развернулась по сторонам. Мы свернули налево в низину, проехали ручей, был мостик. На пригорке замаскировали машины. Была дана команда: «Все в оборону! Шоферам оставаться у своих машин и не отходить от них ни на шаг». Так штабы оказались на передовой, перед немцами, а полки и дивизии отстали, сдерживая основные силы врага, наступавшего с другого направления…

Вечером командир Павленко вернулся из штаба и доложил нам, что перед утром пойдем на прорыв из окружения. Начался прорыв. Машины пошли к речке. Переправы не было. Шофера, после неудачной попытки переправиться на другую сторону речки, начали взрывать и жечь свои машины. Это же сделал и я со своей машиной.

Наш берег речки был пологий, а противоположный – крутой. Переплыв на ту сторону, мы группами попытались прорваться. Впереди нас было хлебное поле, на котором с нескольких высот немцы нас расстреливали из пулеметов. Мы предприняли несколько попыток прорыва, но все они оказались безрезультатными, очень многие погибли.

Тогда решили собраться с большими силами. С криком «Ура! За Родину! За Сталина!» мы в рукопашном бою разбили немцев. Наша группа вышла на дорогу, по которой шли наши машины. Мне удалось заскочить в кузов одной из машин. Колонна была с войсками, а впереди нее виднелся один танк.

Вдруг нас обстреляли с той стороны дороги, где виднелись снопы пшеницы, в каждом из которых пряталось по два-три немца. Мы их всех уничтожили. Затем проехали через село, оставленное немцами, в огородах дворов оставались дымящиеся костры. Подъехали к реке Синюха, где было большое скопление войск. Царила полная неразбериха, все спешили переправиться на другой берег реки. Справа от переправы с группой офицеров стоял генерал, который пытался руководить переправой.

Наша колонна переправиться не успела и была разбита ударом противника из леса.

Раненым и контуженным я попал в плен. В числе первых оказался в Уманской яме. Сверху я хорошо видел эту яму еще пустой. Видел там лужи с водой, но особенно запомнились мне две лошади, которые были привязаны к столбам. От этих лошадей через пять минут ничего не осталось. Со вторым или третьим этапом я вышел с Уманской ямы, и нас погнали в Германию…»

Дрожжин Михаил Георгиевич, шофер особой роты связи 37-го стрелкового корпуса.

«В ночь на 7 августа 1941 года, когда последние отряды войск 6-й армии пробивались из окружения большими и малыми группами, уходили из сел Копенковатое, Подвысокое и лесного массива «Зеленая брама», одну из групп численностью до 80 человек возглавил уполномоченный при 218-м стрелковом полку Особого отдела 80-й стрелковой дивизии старший лейтенант Савченко Яков Елисеевич.

Группа Савченко встретила яростное сопротивление немцев и была вынуждена занять круговую оборону. Весь следующий день 7 августа она отбивала атаки противника. Затем, выяснив, что немцы боятся ночных атак, Савченко повел свою группу на прорыв. Но силы были неравными. Отважные воины были встречены морем автоматного огня, затем враг бросился добивать раненых штыками. Старший лейтенант Савченко пал от множества колотых ран.

О последнем бое группы старшего лейтенанта Савченко рассказал его матери в конце 1944 года непосредственный его участник Антоненко, который, будучи раненым, уцелел под грудой тел товарищей, а затем был спасен колхозниками».

О факте гибели командира 80-й стрелковой дивизии генерал-майора В.И. Прохорова поведал В.С. Новиков, командир роты 80-й стрелковой дивизии.

«18 июня дивизию, которая дислоцировалась в Проскурове (Хмельницком), передвинули ближе на запад в район Яворов, Немиров. Отходя на восток, эта дивизия, частично сохраняя свою боеспособность, дошла до Подвысокого. Ее войска были включены в состав группировки, которая должна была 7 августа прорвать кольцо вражеского окружения. Во время боя в районе реки Синюха танк, в котором находился В.И. Прохоров, был подбит. Он выскочил из боевой машины и, отстреливаясь, побежал по полю. Но через несколько шагов был ранен и оказался в плену.

Но бойцы и командиры 80-й стрелковой дивизии решили освободить своего командира. Ночью, в дождь, группа бойцов пристроилась к колонне военнопленных и проникла в лагерь. Целью операции было вынести командира дивизии и начальника штаба дивизии полковника Гмырю. Но генерала в лагере не оказалось, а полковник находился в таком тяжелом состоянии, что транспортировать его оказалось невозможно. Тогда, проделав брешь в ограждении, отряд вырвался из лагеря, а вместе с ним его пределы покинули сотни бойцов и командиров. Позже на базе этой группы был создан партизанский отряд.

В 1943 году к отряду пристал некий Фомин, который бежал с лагеря Флоссенбург, в котором находился генерал В.И. Проскуров. Он рассказал, что немцы долго старались склонить Василия Ивановича на свою сторону, но тщетно. Сильно избитого генерала фашисты оставили лежать на мостовой лагеря. Ночью несколько смельчаков унесли генерала в барак, а на его место положили тело другого умершего пленного. Несколько дней фашисты искали Прохорова, но его прятали товарищи. Тем не менее так долго продолжаться в условиях лагеря не могло, и вскоре генерал был обнаружен, подвергнут жестоким избиениям и пыткам. Он умер в лагере осенью 1943 года».

Пароденко Владимир Сергеевич, подполковник, начальник штаба 10-й танковой дивизии, затем – начальник штаба группы войск генерала С.Я. Огурцова.

«3 августа 1941 года, во время боев юго-западнее Новоархангельска, в распоряжение группы Фотченкова поступил дивизион 76-мм пушек из 80-й стрелковой дивизии под командованием старшего лейтенанта Репина. Полковник Фотченков лично поставил задачу командиру дивизиона переправиться через Синюху южнее села Левковка и перекрыть дорогу, ведущую из Новоархангельска на Терновку. Но эта задача одной артиллерии без пехотного прикрытия была не под силу. В результате дивизион вышел к дороге, увидел колонну танков и мотопехоты немцев, двигающихся на юг, и не решился открыть огонь. Дождавшись, когда фашисты пройдут, советские артиллеристы привели в негодность свои орудия (вынули из орудий замки), оставили орудия и начали в пешем порядке уходить на восток, избегая встречи с противником. Уже после войны полковник Репин хвастал, что смог вывести своих подчиненных из окружения, однако он не говорил о том, что своим поступком в дивизионе способствовал окружению остальной группировки».

Томчук Никита Федорович, лейтенант, командир комендантского взвода штаба 16-го механизированного корпуса.

«С Копеньковатого ночью пошли на прорыв. Всю ночь двигались на юго-запад. Утром вброд перешли через Синюху на крутом повороте. Полем двигались красноармейцы, впереди шли танки.

Противник, видимо, ждал нашего прорыва на данном направлении. Вскоре на нас обрушился ливень пулеметного огня из засады. Мы начали отходить в обратном направлении. Около железнодорожного полотна узкоколейки меня легко ранило, но из-за этого я отстал от основной группы товарищей. Утром появились немецкие солдаты, которые прочесывали местность, и вскоре я попал в плен.

Начался сильный дождь. Фашисты загнали нас в какой-то недостроенный дом. Вначале нас привели в Головановск, где соединили с другими группами пленных. Уже в составе большой колонны перегнали в Умань. Сначала нас разместили в каком-то птичнике, затем перегнали в большой глиняный карьер, который впоследствии получил название «Уманская яма».

Условия содержания пленных в этом месте были ужасными. Не было еды, практически не хватало для питья воды, мы были лишены всякой медицинской помощи. Уже к вечеру первого дня пребывания в яме начали умирать тяжело раненные товарищи.

В то же время охрана лагеря была слабой, а в самом лагере вскоре появились люди, которые начали агитировать за сотрудничество с фашистами. Очень часто у лагеря появлялись местные жители, которые нередко за продукты выкупали пленных родственников, знакомых и просто приглянувшихся им пленных.

Мне надеяться на такое чудо не приходилось. Решили с товарищем действовать самим. Через десять дней нас вывел с ямы переводчик за часы.

После освобождения из лагеря я жил на оккупированной территории в селе Комарово. Работал конюхом, выполнял другие хозяйственные работы.

После освобождения села Красной Армией весной 1944 года был вновь мобилизован. Служил в 3-й танковой армии. После победы вернулся в Комарово».

Из воспоминаний Савина Александра Григорьевича – артиллериста-разведчика бронепоезда 77-го полка 10-й дивизии войск НКВД о боях в составе 58-й горнострелковой дивизии.

«Трудным был путь из окружения под Гусятиным. Километрах в 25–30 от Умани, на полевой дороге мы обнаружили брошенную автомашину с зенитным пулеметом. Я ее обследовал, покопался, и она завелась. Всей группой ехали на ней до Умани. Остановились около воинской части, – оказался особый отдел 58-й стрелковой дивизии. Всю группу направили в роту. Я попал минометчиком ротного миномета, с ходу вступили в бой в составе 58-й стрелковой дивизии. Я не знаю, какой это полк, батальон или рота. Вели тяжелые бои.

Вскоре меня вызвали в Особый отдел 58-й стрелковой дивизии. Я немного был удивлен, зачем им понадобился. Оказывается, я был включен в группу сопровождения документов Особого отдела и штаба 58-й стрелковой дивизии. Нужно было иметь, на всякий случай, шофера дублера. Так я оказался в этой группе.

Так начался наш долгий и трудный путь из окружения, в которое попали 6-я и 12-я армии. Через какие населенные пункты проезжали, сказать не могу. Лейтенант определял нам путь, соблюдая предосторожность. Добрались до Кировограда. Местные жители сказали, – на окраине города немцы. Доехали до узловой станции Пятихатки, остановились на окраине поселка. Ночью немцы подвергли жестокой бомбардировке, все горело. Рано утром вошли немцы. Доехали до Днепра, но переправиться нам удалось только в Запорожье. Прибыли в район Такмака за Днепром, поступили в распоряжение Особого отдела 18-й армии. Меня оставили продолжать службу при Особом отделе 18-й армии, шофером.

Вот так закончился мой первый период, самый трудный этап моей жизни. Это был трагический и в то же время героический период».

Из воспоминаний старожила города Умани Брыжко Григория Корнеевича, 1926 года рождения.

«Наша семья проживала в Умани на ее юго-восточной окраине. Прямо за нашими домами находился кирпичный завод, а далее карьеры, где добывали глину для производства кирпича. Именно с этой стороны в последние дни июля 1941 года к городу подходил противник.

Боев за Умань не было. Советские войска начали оставлять город уже 28 и 29 июля. Поэтому до появления немецких частей в течение трех дней в городе было полное безвластие. Только изредка появлялись машины с советскими солдатами, которые на большой скорости проносились по притихшему пустынному городу и уходили на юго-восток. Охранялись только городская тюрьма, здание райкома партии и район железнодорожного вокзала. Но там работали специальные команды, которые работали на уничтожение всего самого ценного, в том числе и следов своей разрушительной «работы».

В эти дни пустующие воинские казармы, магазины города и другие склады подвергались разграблению населением. Местные жители тащили все, что имело хоть какую-то ценность. Более оборотистые мужики и бабы тут же бросились на мельницу и растащили мешками муку, с маслобойни забрали уцелевшее растительное масло, со швейной фабрики – отрезы ткани и готовые изделия. Брали в первую очередь то, что было необходимо для жизни. Но затем в городе появились крестьяне из окрестных сел с телегами и мешками. Разграбление приобрело окончательно стихийный характер. С местной детской музыкальной школы были вынесены инструменты, с библиотек – книги.

Немцы также особой активности не проявляли. 30 и 31 июля их авиация сбросила на город несколько бомб, но практически все они упали в огороды, поэтому больших разрушений не было. Зато в небе над городом часто появлялись их самолеты-разведчики, которые внимательно отслеживали все происходившее в Умани и ее окрестностях.

1 августа в полдень со стороны села Гордецкого по Умани было произведено несколько артиллерийских выстрелов. Один из снарядов попал в здание военторга, другой – в водонапорную башню. Вскоре в город с западной окраины без единого выстрела начала входить немецкая пехота, появились мотоциклисты. Сопротивление им никто не оказывал.

Мы, подростки, прячась в садах, с опаской издали наблюдали за немцами, которые шли открыто, без всякой для себя опаски. По всему было видно, что обстановку они знали хорошо и, возможно, даже готовили свое вступление в Умань. В тот день улицы города были абсолютно пустыми, но в центре фашистов встретила группа людей с хлебом-солью.

С первых же дней оккупации в Умани, где до войны проживало очень много евреев, фашисты установили жесткий режим. Те из евреев, кто надеялся увидеть в немцах понимание из-за схожести языка и называли их культурной нацией, жестоко ошиблись. Мне довелось быть свидетелем того, как колонны евреев следовали под конвоем в Сухой яр, где их расстреливали. Там были уничтожены более десяти тысяч евреев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.