Решающий момент: вступление в партию

Решающий момент: вступление в партию

За те девять месяцев, что Жуков провел в московской казарме, в его жизни произошло событие, имевшее для него решающее значение. В своих мемуарах и в автобиографии 1938 года он утверждает, что в октябре 1918 года он состоял «в группе сочувствующих, готовясь к вступлению в члены Российской Коммунистической партии (большевиков)»[82], а 1 марта 1919 года стал полноправным членом партии. Один из современных биографов маршала, Валерий Краснов, опровергает эту дату. В качестве доказательства он цитирует протокол собрания парторганизации Рязанских кавалерийских курсов, не имеющий даты, но определенно составленный после 8 мая 1920 года. В нем говорится, что кандидат Г.К. Жуков принят в партию девятью голосами из девяти. Почему же Жуков называет в своих мемуарах дату 1 марта 1919 года? Потому, объясняет Краснов, что это дата его приема в кандидаты в члены партии. Другим объяснением может стать первая массовая чистка партии. 1 июля 1919 года все члены партии должны были сдать свои партбилеты, уплатить просроченные взносы, заполнить новые формуляры и найти двух человек, которые дали бы им рекомендации. Этот процесс, растянувшийся до 1920 года, контролировал лично начальник Политуправления (ПУР) Реввоенсовета Ивар Смилга. Возможно, товарищ Жуков стал жертвой этого бюрократического мероприятия, сократившего численность партии с 350 000 членов в марте 1919-го до 150 000 в августе[83].

Какой бы ни была истинная дата вступления Жукова в партию, главное, что 1 марта 1919 года он сделал огромный шаг, окончательно порвав с аполитичностью, свойственной ему до начала 1918 года. Он сделал этот шаг позднее, чем Рокоссовский, Конев, Мерецков, Голиков или Тимошенко, но раньше, чем Малиновский (1926), Батов (1929), Василевский (1938) или Баграмян (1939), другие главные военачальники советско-германской войны.

По какой причине Жуков вступил в партию? В первую очередь, надо отметить колоссальное давление пропаганды. Секретарь парторганизации и комиссар полка приходили дважды в неделю и допоздна растолковывали бойцам смысл политической борьбы коммунистов. Сама жизнь в московской казарме способствовала пропагандистской обработке военнослужащих; в ход шло все – листовки, фильмы, концерты, театральные постановки, газеты, беседы, лекции, дискуссии, читальные комнаты, шахматные турниры. Осенью 1918 года Ленин и Троцкий предприняли масштабную кампанию для мобилизации в армию коммунистов. Действительно, первые же бои показали, что в сложных ситуациях только они проявляют стойкость. Троцкий использовал коммунистические отряды как пожарные команды, которые бросал в те места, которым более всего угрожали белые армии. Сталин попытается использовать этот опыт летом 1941 года, но безуспешно. После Гражданской войны Сергей Гусев, начальник Политического управления РККА, подсчитал, что воинская часть, в которой было менее 5 % коммунистов, является неустойчивой, а при наличии их 12–15 % ее можно рассматривать как ударную[84]. Еще одной, более глубокой причиной была убежденность красных вождей в том, что из полумиллиона бойцов Красной армии, ставших коммунистами и составлявших 91 % вступивших в партию в этот период, сложится новая общественная элита[85]. Две трети этих людей были, как и Жуков, крестьянами по происхождению, и огромное большинство их принадлежало к поколению, родившемуся между 1890 и 1897 годами. Таким образом, работа организационных и пропагандистских структур большевистской партии была направлена в первую очередь на него и на таких, как он.

Делалось все для повышения культурного уровня новых членов партии, 60 % которых имели за плечами один-два класса приходской школы, реже три, как Жуков; 30 % были совершенно неграмотны[86]. В 1920 году Красная армия была главным образовательным учреждением страны; в ней действовали 4000 школ, 3 университета, 1000 клубов, издавалось 25 газет, в библиотеках имелось 2 миллиона книг. На ее эмблеме к изначальным серпу и молоту добавились книга и винтовка[87]. Обратной стороной этой политики стало то, что коммунисты, прошедшие РККА, разнесли по всему советскому обществу армейские методы и дух: «чрезвычайщина, жестокость и разбазаривание средств» – это могло бы стать девизом бойцов Гражданской войны, ставших управленцами в Советском Союзе в 1920 – 1930-х годах.

Также интересно отметить тот факт, что Жуков объявил себя сочувствующим с первых дней пребывания в полку. Будет ли оскорбительным для искренности его убеждений предположение, что он инстинктивно увязал успех своей военной карьеры со вступлением в политическую элиту нового государства? Очевидно, что с 1918 года в системе партийного государства невозможно было возвыситься, не состоя в партии, и что членство военнослужащего в ней рассматривалось большевистскими властями как важнейший показатель лояльности. Если главная цель РККА защита власти большевиков, разве не естественно для ее бойца стать большевиком? Также возможно, что в 1918 году будущий маршал оказался восприимчивым к суровым речам комиссаров, таким непохожим на болтовню либералов в солдатских комитетах в прошлом году: «железная дисциплина», прославление «храбрости и доблести», восстановление смертной казни за трусость и дезертирство. Сам Жуков в течение Второй мировой войны будет неизменно придерживаться этой линии.

В августе 1919 года Георгий Константинович Жуков познакомился со своим тезкой и однофамильцем Георгием Васильевичем Жуковым. Этой встрече, как кажется, оказавшей на него сильное влияние, посвящены две страницы его «Воспоминаний». Они интересны со многих точек зрения. Во-первых, совпадение имен и фамилий вызвало в эпоху Бориса Ельцина кампанию по очернению величайшего советского воина. Потребовались годы, прежде чем историки Борис Соколов и Юрий Геллер доказали ошибку и очистили имя Георгия Константиновича Жукова от обвинения в доносах в период Большого террора 1937–1938 годов. «Однажды,  – пишет Жуков,  – он [комиссар Г.В. Жуков] предложил мне перейти на политработу. Я поблагодарил, но сказал, что склонен больше к строевой. Тогда он порекомендовал поехать учиться на курсы красных командиров»[88]. Здесь сказано четко и недвусмысленно: политика в армии не для Георгия Константиновича, какими бы ни были новые условия. Молодой командир отделения чувствовал себя в первую очередь солдатом. Всю свою жизнь он останется хорошим коммунистом, дисциплинированным, лояльным, мало интересующимся вопросами доктрины и почти не читавшим Маркса. Его теоретический багаж ограничится вставкой в различные написанные им работы готовых клише, демонстрирующих его преданность делу партии. Как и большинство людей его круга, он невольно воспринимал коммунизм как некий полезный инструмент, способный модернизировать Россию, особенно ее вооруженные силы. Вступление же в ряды комиссаров не казалось ему прямой дорогой к командным должностям. Из числа политработников выйдет очень мало видных военачальников. В числе тех немногих комиссаров, кто достигли высоких командных должностей,  – Иван Конев и менее известный Григорий Штерн.

Наконец, в упоминании о разговорах между Г.К. Жуковым и Г.В. Жуковым можно выделить третий интересный момент: положительный образ комиссара.

Сам термин «комиссар», видимо, первым ввел меньшевик Бронштейн в марте 1917 года, одновременно с самим появлением этого института missi dominici (букв.: посланцы государя (лат.)  – зд.: контролеры, представители центральной власти. От должности в средневековом Франкском государстве, где посланцами государя называли ревизоров, направлявшихся монархом в провинции для контроля за деятельностью властей на местах.  – Пер.), созданного Временным правительством для контроля за высшим военным командованием и для сглаживания противоречий между ним и солдатскими комитетами. Придя к власти, большевики сохранили этот институт. Первоначально комиссары выполняли функции агитаторов, но очень скоро превратились в цепных псов, зорко следивших за военспецами, за теми 48 409 бывшими царскими офицерами, что были мобилизованы Троцким в Красную армию и считались политически ненадежными. Комиссары должны были визировать приказы, отдаваемые не только спецами, но и краскомами (красными командирами); без подписи комиссара приказ был недействителен. Эта система двоевластия действовала на протяжении всей Гражданской войны. В дальнейшем в кризисные моменты: во время сталинской большой чистки 1937 года и поражений 1941 года она восстанавливалась. Борьба за упразднение этого двоевластия была одной из главных битв, которую во время Второй мировой войны вел сначала генерал, а потом маршал Жуков. Он вновь столкнется с проблемой комиссаров в 1955 году, когда займет пост министра обороны, и из-за нее у него возникнет конфликт с Хрущевым.

Работая в 1965–1969 годах над мемуарами, Жуков не случайно вспомнил своего однофамильца Г.В. Жукова, а с целью представить его идеальным комиссаром. Прикрываясь воспоминаниями, которые невозможно проверить, он излагает свою точку зрения на то, каким, по его мнению, должен быть политический комиссар в Советской армии: «Работа комиссара заключалась не только в агитации и пропаганде, но прежде всего в личном боевом примере, образе действий, поведении. Комиссар обязан был знать все оперативные распоряжения, участвовать в разработке приказов (решающее слово оставалось за командиром в вопросах оперативного характера), тщательно изучать военное дело. Обычно комиссары собирали перед боем политработников и рядовых коммунистов, объясняя им поставленные командиром задачи, и сами шли на наиболее опасные и решающие участки сражений»[89].

«Хороший» комиссар, по мнению Жукова, это народный вожак и солдат, пример самоотверженности, который не боится ни ран, ни смерти, политический агитатор, гарант идеологической чистоты. Этот идеальный коммунист не должен ни в коем случае вторгаться в прерогативы военных профессионалов – командиров. На всех ступенях своей карьеры при Сталине Жуков будет конфликтовать с политическими комиссарами всех рангов, среди которых встречались настоящие убийцы, причем почти всемогущие, вроде Льва Мехлиса. Это будет смертельно опасной игрой, где каждое слово, и сказанное, и несказанное, будет браться на заметку целой толпой комиссаров, парторганизаций, политработников, сотрудников НКВД, провокаторов, шпионов и доносчиков. И все-таки Жуков так и не понял, что сам факт существования комиссаров, вне зависимости от того, имели они или нет право на принятие решений, равное с командирами, умалял авторитет последних. Признавая за представителем партии право на поддержание боевого духа солдат, на поощрения и наказания, красный командир лишал себя важной части власти над подчиненными. Много раз за свою службу Жуков будет убеждаться в этой слабости Советской армии и пытаться ее устранить. Но ни разу он не придет к единственно возможному решению: вообще упразднить эту «политическую армию», настоящего двойника боевой армии. Ему это не удастся, потому что он был хорошим коммунистом, а долг Красной армии служить партии, партия же для армии все равно что сердце и мозг для тела, которые нельзя вырвать, не причинив вреда организму.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.