Глава 8. Провокация с «Лузитанией», «пломбированный вагон» Ленина и «14 пунктов мира» Вильсона

Глава 8. Провокация с «Лузитанией», «пломбированный вагон» Ленина и «14 пунктов мира» Вильсона

МАССОВЫЙ исход «миротворцев» в гимнастёрках из Нового Света в Старый был обставлен в несколько этапов. Психологическим шедевром оказалась тут история с «Лузитанией». Именно её трагедия позволила организовать в Америке первое широкое возмущение Германией. И именно потому, что тайной целью тут было намерение вызвать ненависть к «тевтонам», потопление фешенебельного (водоизмещением в 32 тысячи тонн!) английского лайнера немецкой подводной лодкой 7 мая 1915 года часто описывается искажённо. А ведь эпизод-то был неоднозначным.

Впрочем, скорее, однозначным!..

Шла война – время для круизов не самое подходящее. И пассажирская «Лузитания» стала транспортным судном, за которым немцы охотились, не скрывая этого. Накануне последнего её рейса рядом с рекламой о скором отплытии «Лузитании» из Нью-Йорка в американских газетах публиковалось сообщение:

«Путешественникам, которые намерены пересечь Атлантику, мы напоминаем, что Германия и её союзники находятся в состоянии войны против Англии и её союзников, что зона военных действий включает воды, прилегающие к Британским островам, что в соответствии с официальным предупреждением имперского правительства Германии суда, идущие под флагом Англии или любого её союзника, будут уничтожены в этих водах, и, таким образом, пассажиры этих судов, путешествующие в зоне военных действий, подвергают свою жизнь опасности.

Имперское посольство Германии в Вашингтоне

22 апреля 1915 года».

Не знаю, чем можно объяснить то, что более тысячи пассажиров (а среди них – почти две сотни американцев) решились и после такого предупреждения идти в этот рейс. Относительно экипажа яснее: для многих причиной были доллары и фунты стерлингов, ибо «Лузитания» в очередной раз везла не только людей, но и военные грузы, снаряды, патроны. Позднее сообщалось о 2400 ящиках с винтовочными патронами и 1250 ящиках со шрапнельными снарядами…

И совсем уж полной загадкой остаётся то, почему на борт взошли мультимиллионер Альфред Вандербильт, «король шампанского» Джордж Кесслер и другие финансовые тузы, получившие персональные телеграфные рекомендации отказаться от рейса на этом судне! Под текстом стояла подпись Morte (то есть в переводе с французского «смерть»).

Очевидно, и магнатов влекли в Европу неотложные интересы Долларов и Фунтов, дающих Власть и Силу.

У юго-восточного побережья Ирландии в 10 милях от берега лайнер был торпедирован лодкой U-20 капитан-лейтенанта Вальтера Швигера. «Лузитания» затонула так быстро, что б?льшая часть людей, находившихся на борту, погибла… Цифровые данные в разных источниках разнятся, в том числе относительно количества пассажиров: от 1257 до 1959 человек. Разнится и количество погибших: от 785 до 1154 (по другим данным 1196 или 1198), из них то ли 114, то ли 128, то ли 139 американцев из 197.

В любом случае трагедия была налицо, и Америка взорвалась от возмущения. Но «Лузитанию» просто «подставили». Британское адмиралтейство знало о местоположении лодки Швигера заранее. Ещё в 1914 году русские моряки потопили германский крейсер «Магдебург» и сумели поднять со дна освинцованные книги кодов и радиошифров. Россия поделилась удачей с союзниками, и радиоперехваты очень помогали в противодействии германским подводникам.

Вот и на этот раз вначале на охрану «Лузитании» у английских берегов ей навстречу был направлен эскорт из крейсера «Джуно» и нескольких эсминцев. А потом он был отозван.

Гибель «Лузитании» была выгодна и необходима всему англосаксонскому крылу Золотого Интернационала – как Вильсону и его хозяевам, так и англичанам. Мотивы были настолько прозрачны, что молва тут же указала на молодого военно-морского (его «снабженческая» карьера была ещё впереди) министра Черчилля.

Что ж, акцией с «Лузитанией» сэр Уинстон и впрямь сразу резко повышал свои акции на политической бирже Хозяев Мира. «Лузитания» не стала, правда, немедленным поводом к вступлению США в войну, но помогла как в этом смысле, так и в более ближних расчётах: резкие протесты США в адрес Германии прорвали блокаду Британских островов германскими подводными лодками лучше мощной эскадры.

Немцы были вынуждены сократить свою подводную активность, и американцы опять могли без особого риска снабжать Европу средствами для продолжения разорительных (для Европы) сражений.

МОРСКАЯ бойня притихла, сухопутная – продолжалась. Над окопами Западного фронта кружили шесть тысяч голубей. Однако это были не «голуби мира», а курьеры – крылатые почтовые служащие английской секретной службы. В окопах же нарастали ожесточение и усталость.

Бенито Муссолини рассорился с социалистами и напрочь забыл, что в 1913 году он баллотировался кандидатом от них, обличая милитаризм, национализм и империализм. Осенью первого военного года он ушёл из «Аванти», и 14 ноября 1914 года начала выходить его «Пополо д’Италиа». По обе стороны заголовка красовались цитаты из французского социалиста Огюста Бланки: «У кого есть железо, у того есть и хлеб» – и Наполеона: «Революция – это идея, нашедшая штыки».

Железа и штыков в Европе хватало, с хлебом было хуже. Не предвиделись пока и революции. Весь 1915 и 1916 год росли потери, росли и прибыли.

Не обходилось без провокаций. В Москве 28 мая 1915 года произошёл второй (первый был 11 октября 1914 года) чудовищный погром немцев-москвичей. Разрушения производили по плану, с ведома полиции.

В Афинах французские агенты во главе с де Рокфеем инсценировали нападение «агентов Вильгельма» на французское посольство и устраивали взрывы на греческих кораблях, объясняя их «германскими торпедными атаками». Делалось это с целью полного установления контроля Антанты над Грецией.

Полковник Лоуренс Аравийский бунтовал кочевые арабские племена, а сэр Эдуард Грей писал Вильсону секретные послания о необходимости-де мира и «искоренения милитаризма». Под последним подразумевался, естественно, милитаризм только германский, но никак не англосаксонский. Вильсон отвечал: надо же было обеспечить работой будущих историков.

Англичане, чтобы подбодрить приунывших русских «союзников», пригласили в Англию делегацию из шести журналистов и писателей (были там Немирович-Данченко, Корней Чуковский, Набоков).

Был и Алексей Николаевич Толстой. Потом он вспоминал: «Только и видно было добродушных – почти придурковатых – людей-рубах. Ты, мол, да я, мол, англичанин и русский – давай, парень, выпьем. Даже сэр Эдуард Грей, задававший тон всей политике, прикинувшись простачком, похохатывал. Другого стиля гостям не показывали».

Толстой за столом спросил Грея:

– Сэр, а вы часто бываете на континенте?

– О, нет, я там никогда не был, – мило улыбнулся тот в ответ.

– Почему?

– А я боюсь, что украдут мой чемодан! Ха-ха-ха…

22 сентября 1916 года Грей впервые употребил в переписке слова «Лига Наций». И сразу становилось ясно, что Лига задумывается как дымовая завеса над будущими военными приготовлениями к будущей, уже второй, мировой войне. И по части подобных «завес» англичане навострились как в переносном, так и в прямом смысле слова: дымовые завесы усиленно внедрял морской министр Черчилль.

Однако иногда и хитрый негодяй может дать маху. Соединённые Штаты уверенно и умело вели дело к такому исходу войны, какой сразу в Америке и задумывался, и всё же одна деталь очень уж явно обнажила тот факт, что военный пожар в Европе Америка тушила керосином.

Вышло это так…

12 декабря 1916 года Германия заявила о готовности «немедленно приступить к мирным переговорам». Со стороны немцев был тут, конечно, и двусмысленный маневр. Да и как же иначе, если войну-то все вели неправедную, алчную и хищническую. Но Германия действительно была не прочь замириться на приемлемых условиях.

Хотя бои шли на французской территории, в Германии всё явственней не хватало продовольствия и сырья. Сторонние наблюдатели говорили о «гениально организованном голоде» в Германии – не в смысле его намеренности, а в смысле чёткого распределения скудных пайков.

Итак, Германия – по заявлениям Антанты – «агрессор», предлагала мир. Антанта, если она была искренне против войны, должна была как минимум сразу же поддержать предложение немцев в принципе, объявить перемирие и начать мирные переговоры…

Однако мог ли Вильсон (то есть Капитал США) допустить, чтобы война закончилась не тогда, когда это решат за океаном?

И 18 декабря 1916 года «миротворец» Вильсон вместо простой поддержки предложения Германии обратился к воюющим державам с «мирной», но абсолютно неконкретной нотой. В ноте говорилось, что президент США «полагает, что наступило время получить от всех воюющих ныне держав соображения как об условиях, на которых война могла бы быть закончена, так и о формах, которые, по их мнению, могли бы быть признаны в качестве действительной гарантии против её возобновления или недопущения подобных конфликтов в будущем, дабы было возможно откровенно сравнить эти соображения…».

Президент уверял, что он «не предлагает мира, он даже не предлагает посредничества, он только предлагает, чтобы было приступлено к зондировке, дабы мы все – нейтральные и воюющие – могли узнать, насколько близка пристань мир для всего человечества, которое стремится к нему с настойчивым и всё увеличивающимся вожделением».

Несмотря на все заверения в обратном, было ясно, что «нейтральные» Штаты предлагают себя в роли международного арбитра, но такой вариант для немцев был по ряду причин неприемлем… И они резонно ответили Вильсону, что мир должен быть достигнут в прямых переговорах только между участниками войны.

Немцы были, вообще-то, правы: «двое дерутся – третий не встревай!». В истории прецеденты посредничества третьей стороны имелись, конечно, но это был не тот случай. Однако англо-французы уже так залезли в американские долги, что оттуда не получалось даже «чирикать» – положительной реакции на предложение Германии о переговорах от Антанты не последовало. Правда, державы «сердечного Согласия» «самым дружественным, но решительным образом» протестовали «против приравнения, проведённого в американской ноте, между двумя группами воюющих…», но это был, по сути, «бунт на коленях».

В итоге «мирная» нота США своей цели достигла: война продолжалась, потому что теперь у Антанты был повод Германии отказать…

Считается, что «мирное» предложение Германии было не более чем пропагандистской акцией и лишь в последнюю очередь имело в виду переговоры о заключении мира. Но ведь последняя цель имела место быть, причём Вильсон был очень недоволен, что Вильгельм опередил его в «миротворческой» инициативе… Да, «мирная» инициатива кайзера была выдержана в решительных и победоносных тонах («Германия и её союзники… показали свою непреодолимую силу» и т. д.), но это была инициатива в пользу если не мира, то переговоров о нём.

Тем не менее союзники приглашением к переговорам, как уже было сказано, не воспользовались. Думаю, они отказались бы от них, даже если бы немцы выдвинули в качестве предварительных условий те, которые содержались в ответе союзников Вильсону от 10 января 1917 года…

Антанта уже полностью зависела от Америки, а Америке была нужна война, в которую ей ещё лишь предстояло вступить.

НАЧАЛСЯ 1917 год. В горах и на равнинах Турции ветры и дожди выбелили черепа то ли миллиона, то ли даже полутора миллионов турецких армян, вырезанных турками весной 1915 года. А сэр Эдуард Грей и «демократическая» Европа уже успели переварить шутку Талаат-паши: «Армянского вопроса более не существует, так как армян более не существует».

И переварить её Антанте было не так уж и сложно, потому что с исчезновением с турецкой деловой «арены» армянских финансистов и дельцов их место занял не турецкий, не немецкий, а англо-французский капитал.

Во французской армии распространяли листовки: «Нас ведут на убой»…

В русской армии были введены телесные наказания солдат, и теперь смысл войны разъясняли русскому мужику розгами. Царизм тщетно пытался вбивать «патриотизм» через, пардон, солдатские задницы, но в головах фронтовиков-окопников бродило иное: «Зачем? Для кого? Не пора ли кончать?»…

Из-за границы, несмотря на крайне ограниченный тоннаж судов, везли в Россию не станки для заводов, а колючую проволоку, которую без особого труда можно было делать и у нас. А были бы станки – не было бы нужды оплачивать русским золотом работу чужих (заокеанских в том числе) станков.

Вот так вот это было, читатель!

К 1917 году дело снабжения русской армии кое-как наладили. Но к этому времени был выбит не только кадровый состав офицерства и солдатской массы, а и сам «кураж» войны. Запал первых лет прошёл. Армия, всё более превращаясь в народное ополчение и по духу, и по уровню подготовки, вся враз осознала: «Это надо не нам, а богатеям».

Накануне Нового года, 12 декабря 1916 года, Борис Пастернак писал родителям: «Пробегая газеты, я часто содрогаюсь при мысли о том контрасте и той пропасти, которая разверзается между дешёвой политикой дня и тем, что при дверях»…

А «при дверях» 1917 года уже стояли великие потрясения.

25 декабря 1916 года – через девять дней после того, как во дворце его зятя князя Юсупова был убит Григорий Распутин – великий князь Александр Михайлович направил племяннику, императору Николаю, длинное письмо, в конце которого писал: «Как это ни странно, но мы являемся свидетелями того, как само правительство поощряет революцию… Преступные действия, равнодушие к страданиям народа и беспрестанная ложь вызовут народное возмущение. Я не знаю, послушаешься ли ты моего совета, или же нет, но я хочу, чтобы ты понял, что грядущая революция 1917 года явится прямым продуктом усилий твоего правительства…».

Царя предупреждали об угрозе революции и остальные «Михайловичи» – великие князья Георгий Михайлович и Михаил Михайлович…

Как об стенку горох!

Тем временем Америка (и, к слову, Япония), пользуясь случаем, пока европейские колониальные державы дубасили друг друга, укрепляла своё присутствие по всему миру.

А вот Францию и Германию война обобрала донельзя…

Англия тоже была на грани срыва в революцию. 24 апреля 1916 года в Дублине началось восстание ирландцев, подавленное Лондоном зверски: артиллерия смела огнём полгорода, сдавшихся расстреливали без следствия и суда сотнями. Выступление в Ирландии было более националистическим, чем классовым, однако внутриполитическую ситуацию оно революционизировало, конечно, во всех смыслах – не только в политическом, но и в социальном.

ОДНАКО в целом всё шло как по нотам… Английский флот установил прочную «голодную блокаду» Германии, а единственным мало-мальски равноценным ответом для немцев была неограниченная подводная война, прерывающая морское снабжение Англии.

Германские подводники имели к тому времени и лучшие в мире лодки, и самый большой боевой опыт. К середине 1916 года они располагали 134 подводными лодками, количество потопленных судов исчислялось многими сотнями, а общий потопленный тоннаж составил около миллиона тонн.

К концу 1916 года потери союзников на море приблизились к критическим: в период с октября по декабрь 1916 года были потеряны суда общим водоизмещением полмиллиона тонн, а в 1917 году только за май было потоплен тоннаж свыше 540 тысяч тонн.

Перед Англией замаячила угроза поражения…

Препятствием для немцев могла стать позиция формально нейтральных Соединённых Штатов, и, хотя официальная реакция США на германские планы неограниченной подводной войны отсутствовала, германский посол в Вашингтоне граф Бернсторф сообщал в Берлин, что объявление беспощадной подводной войны автоматически вовлекает США в мировой конфликт.

Берлин и верил, и не верил. Ведь, избрав выдвигавшего «пацифистскую» программу Вильсона президентом, рядовой американец показал, что воевать он не склонен. Учитывал Берлин и то, что в Америке жили миллионы граждан немецкого происхождения, связи с Фатерляндом не оборвавшие.

Помнил вроде бы об этом и Вильсон. С другой стороны, к 1917 году Германия получила кредитов от «нейтральных» Штатов на 20 миллионов долларов, а страны Антанты – на 2 миллиарда, то есть в сто раз больше! Такой «нейтралитет» не мог не настораживать.

Одного этого соотношения кредитов – 1:100 в пользу Антанты – было достаточно для обоснованного недоверия Германии к Америке. Недавно немцы разумно отвергли лукавое американское предложение о «посредничестве», и сейчас тоже приходилось десять раз подумать, прежде чем идти на такую решительную меру, как эскалация подводной войны, косвенно затрагивающая и Соединённые Штаты…

Казалось, чаши весов застыли в пусть и неустойчивом, но – равновесии. И тут «вдруг» произошёл некий казус…

6 января 1917 года Ассоциация торговли и промышленности в Берлине устроила обед в честь посла Соединённых Штатов Джемса Джерарда. Звучали речи о традиционной дружбе Америки и Германии, приветствовали друг друга Джерард и статс-секретарь Циммерман, лобызались штатовские атташе и германские министры.

Посол Джерард был сама любезность и благодушие…

Жест (безусловно, заранее взаимно согласованный, ибо такие «обеды» экспромтом не даются) был задуман немцами широко и с очевидным намёком. Все знали, что Джерард – лишь передатчик воли и настроений Вильсона. Далеко не все, но те, кому надо, знали и то, насколько капитал США уже внедрился в Германию. Поэтому «банкет Джерарда» был расценён германским общественным мнением однозначно: Штаты дают понять, что в войну с Рейхом они ввязываться не намерены.

И 31 января 1917 года Циммерман в здании германского Аусамта (МИДа) вручил недавнему собутыльнику Джерарду ноту, извещавшую о начале Германией неограниченной подводной войны с 1 февраля.

А 3 февраля Вильсон объявил в конгрессе о… разрыве дипломатических отношений с Германией.

Провокация Джерарда сработала, а Германия опять оказалась в положении стороны, инициирующей отрицательное развитие событий.

Существует мнение, что, мол, «банкет Джерарда» и «запустил механизм катастрофы». Однако не будем наивными: этот банкет во время войны повлиял на общий ход дел так же, как перед войной сараевские выстрелы. Это был видимый, публичный повод. А основную диверсию против своего германского якобы собрата Капитал Америки провёл, конечно, в кулуарах.

И не в один день.

Кроме «банкета Джерарда», вторым «вашингтонским выстрелом» стало обнародование Вильсоном 28 февраля 1917 года так называемой «депеши Циммермана».

Кутерьма вокруг этой шифрованной телеграммы (точнее, каблограммы, потому что она шла по трансатлантическому кабелю) выглядит странно и тёмно. Не сказать об этой депеше нельзя: эпизод считается классическим, но вот объяснить его…

Получилось так… В январе 1917 года германский посол в США граф Бернсторф через полковника Хауза добился у Вильсона разрешения пользоваться для сношений с Берлином телеграфным шифром, неизвестным правительству США. Мотив – необходимость оперативного обмена мнениями о поисках путей мира.

Разрешение было дано, и 19 января Циммерман послал из Берлина транзитом через Вашингтон шифрованную этим шифром депешу германскому посланнику в Мексике Экгардту.

Однако ещё в Лондоне эту оглушительно провокационную депешу расшифровали английские контрразведчики. И англичане через американского посла У. Х. Пейджа передали её Вильсону явно в расчёте на то, что содержание такого документа будет очень кстати для всех, ведущих Америку к вступлению в войну.

В депеше Экгардту предписывалось выяснить у президента Мексики дона Венустиано Каррансы готовность мексиканцев к войне со Штатами, если те объявят войну Германии. Мексике обещали финансовую поддержку и соблазняли её перспективой вернуть себе Техас, Аризону и Нью-Мексико.

Внешне всё выглядело феноменально нелепо. Мексиканской Моське предлагалось победить американского республиканского Слона с демократическим Ослом в придачу. Однако не всё было просто, Мексика тогда бурлила. В 1910 году там началось мощное крестьянское движение Франсиско Панчи Вильи и Эмилиано Сапаты против ставленника Америки и Англии диктатора Диаса.

В 1911 году Диас сбежал из страны, и его сменил либерал Мадеро. Но даже он американцам не подходил, и в 1913 году опять-таки проамериканский генерал Уэрта сверг Мадеро, убив его.

Сапата и Вилья поднажали и в конце 1914 года заняли столицу Мехико. Хунта Уэрты рухнула, и США перешли к прямой интервенции. Впрочем, уже в апреле 1914 года в мексиканском порту Веракрус высаживался американский десант, остававшийся там до октября.

Президентом Мексики стал тем временем опытный политик, крупный помещик Карранса. Он разгромил Вилью, но выступил против империалистической политики США и обещал провести земельную реформу – ход сильный.

В марте 1916 года части американской армии под командованием Першинга перешли мексиканскую границу, но лёгкой прогулки у янки не получилось. Правительственные войска Каррансы и партизанские армии Вильи и Сапаты, временно забыв гражданские распри, объединились и Першинга из страны вышвырнули.

Увы, мексиканцы ещё круче воевали друг с другом. Как вспоминал знаменитый художник Давид Альфаро Сикейрос, воевавший на стороне Каррансы, офицер-карранклан (сторонник Каррансы), взяв в плен своего бывшего однокашника-вильиста, ставил его к стенке… Трещали пулемётные очереди, горячились кони, метались в горячке чёрной оспы и жарких боев люди…

Повернуть эту плохо управляемую и легко возбуждавшуюся массу против американцев-«гринго» было делом непростым. Но попытаться хотя бы оценить вероятность этого было для Германии делом соблазнительным.

Исключить угрозу вступления США в войну на стороне Антанты было, в принципе, нельзя. Такой вариант давно был реален для любого приличного аналитика. Мексиканцы же способны были отвлечь янки на какое-то время тогда, когда фактор времени для Германии становился решающим.

При всем при том депеша Циммермана была, конечно, актом крайне авантюрным. Одна опасность утечки информации через ненадёжную мексиканскую сторону перевешивала все возможные (а скорее всего, невозможные) выгоды.

Огласка же депеши могла стать (и стала) отличным поводом «разогреть» рядового американца до воинственной кондиции. Техас – это тебе не Эльзас-Лотарингия. Так и получилось, фактор «телеграммы Циммермана» был использован Вильсоном максимально.

При этом системно он оказался схож с «фактором Гаврилы Принципа». Выстрел в Сараево был тщательно подготовлен сразу с нескольких сторон и в нужное время. Но и депеша Циммермана пришлась очень кстати…

Пятидесятивосьмилетний Артур Циммерман был хотя и «карьерным» дипломатом, пройдя все стадии консульской службы, но дипломатом он был для Рейха нетипичным. В Аусамт пришёл не из аристократической, а из буржуазной среды, после войны полностью сошёл с политической арены, хотя жил долго, умер в 1940 году. Так что и тут мы имеем пример судьбы странной, двойственной, в которой можно легко подозревать скрытые от посторонних глаз мотивы и поступки…

После публикации злосчастной телеграммы агентством «Ассошиэйтед Пресс» американские пацифисты объявили её провокацией англичан. Чтобы не раскрывать немцам умение англичан дешифровывать германский дипломатический код, технология перехвата обнародована не была, а директор английской морской разведки сэр Реджинальд Холл провёл хитроумную операцию прикрытия подлинного источника информации.

Все эти обстоятельства позволяли Германии от конфузной депеши откреститься и вслед за пацифистами Америки объявить её провокацией. Однако 3 марта 1917 года её подлинность была подтверждена на пресс-конференции самим Циммерманом. Шаг, ещё более непонятный, чем отправка депеши подобного содержания. Ведь сколько мы имеем примеров вранья на высшем государственном уровне в ситуациях менее критических и по поводам менее значительным…

Остаётся лишь гадать, по чьему-то недосмотру или по чьей-то злой воле была состряпана эта провокация с точной адресацией и точным учётом того, чем можно окончательно раздражить общественное мнение Америки?

Во всяком случае, пришлась депеша Циммермана очень, повторяю, ко времени. От США, как от страны нейтральной и от Европы далёкой, народы Европы ожидали миротворческого посредничества. Но дядя Сэм отводил себе роль решающей военной фигуры на решающем, финальном этапе войны. И нужен был окончательный повод для того, чтобы прекратить разыгрывать роль арбитра и превратиться в прямого участника «игры». Депеша Циммермана таким поводом и стала.

Я уже приводил это мнение и даже вынес его как эпиграф к книге, однако напомню его ещё раз, оно того стоит! В конце XVIII века опытнейший политикан и дипломат Шарль-Морис Талейран после вынужденного пребывания в Америке – во Франции он мог тогда и на гильотину угодить – прозорливо предупредил Старый Свет:

«На Америку Европа всегда должна смотреть открытыми глазами и не давать никакого предлога для обвинений или репрессий. Америка усиливается с каждым днём. Она превратится в огромную силу, и придёт момент, когда перед лицом Европы, сообщение с которой станет более лёгким в результате новых открытий, она пожелает сказать своё слово в отношении наших дел и наложить на них свою руку. Политическая осторожность потребует тогда от правительств старого континента скрупулёзного наблюдения за тем, чтобы не представилось никакого предлога для такого вмешательства. В тот день, когда Америка придёт в Европу, мир и безопасность будут из неё надолго изгнаны».

Теперь, в 1917 году от Рождества Христова, через более чем сто лет после пророчества Талейрана, этот злосчастный для Европы день наступал…

Миссии Хауза… Затем «Лузитания»… Затем «банкет Джорджа»… Наконец, «депеша Циммермана»…

Теперь США могли брать дело войны непосредственно в свои руки. Да было и пора… Подводная война уже угрожала голодом Англии, а тоннаж судов, потопленных с момента её объявления, стремительно рос и рос…

Америке приходилось спешить.

Второго апреля Вильсон обратился к Конгрессу с просьбой санкционировать объявление войны Германии. Шестого апреля война была объявлена.

Одновременно появлялась возможность более решительно вмешаться в русские дела…

В РОССИЮ уже пришёл Февраль 1917-го… Значит, в Россию уже пришла революция. Её буржуазный характер вполне устраивал и Антанту, и США. И не просто устраивал – Февральский переворот прямо готовили англичане, но, судя по всему, его готовили также и в Америке.

Одна деталь позволяет предположить, что именно Америка и инициировала Февральский переворот даже в первую голову.

Здесь имелся один тонкий момент… Союзником Англии и Франции была царская Россия. То, что она являлась самодержавной монархией, было бы ещё полбеды, но закавыка заключалась в том, что в Америке уже не один год вовсю муссировался «еврейский вопрос» в его российском аспекте… На языке у всех газетчиков и политиков постоянно были напоминания о еврейских погромах, за которые-де ответственен проклятый царизм. Америка договоры с Россией расторгала из-за этих самых погромов!

Символом Демократической партии США с 80-х годов XIX века был осёл, Республиканской партии – слон… И впрягаться в одну военную упряжку с царским «погромным чудовищем» этим Ослу со Слоном было невозможно никак…

Поэтому не будет такой уж натяжкой предположить, что свержение самодержавия было прямо заказано Антанте Америкой, для того чтобы устранить политически неудобное препятствие для непосредственного юридического включения Соединённых Штатов в войну в Европе.

Так или иначе, американский Апрель 1917 года оказался в системном отношении тесно связан с петроградским Февралём 1917 года: первый политически вряд ли был возможен без второго.

Однако дальше русская революция пошла не по расчётам Америки и Антанты, и ход её нравился американцам и англо-французам всё менее.

В конце 1916 года был убит Распутин, в феврале 1917 года Николай II отрёкся. Отрёкся не под дулом нагана матроса Железняка, а после опроса собственных командующих фронтами и флотами.

Жёстко против отречения высказался только Хан Нахичеванский, остальные сказали: «Уходи!». Вот почему последний дворцовый комендант Николая генерал Воейков назвал основными виновниками падения самодержавия именно эту компанию во главе с бывшим главнокомандующим, дядей царя, великим князем Николаем Николаевичем.

Как уже сказано, были они скорее не виновниками, а исполнителями падения царя, но самого факта это не меняло: Николай более не был «хозяином земли Русской»… При этом отречения царя требовали и кадет Милюков, и помещик Родзянко, и монархист Шульгин…

Поезд генерал-адъютанта Иванова, которого царь направил на усмирение Петрограда, застопорил в пути не красногвардеец, а железнодорожный штатский генерал, кадет Ломоносов. Потом, впрочем, «думец» Шульгин запустил в оборот легенду о разобранных-де путях под Гатчиной, но если их кто-то и разбирал, то по указанию того же Ломоносова или какого-то другого железнодорожного штатского генерала…

И я не вижу лучшего способа дать краткую оценку Февралю, чем привести слова Ленина: «Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольство с их агентами и «связями»… организовали заговор для смещения Николая Романова». Чуть позднее я приведу эту ленинскую оценку в развёрнутом виде…

А вот уже не цитата, а факты…

Мелкие, так сказать, «капли» исторической истины, по которым узнаётся вкус всей эпохи… Английский посол Бьюкенен носил неизменный значок со свастикой. И свастика же была на банкнотах Временного правительства, возникшего в результате Февральского переворота. На пятитысячной купюре она была повторена три раза!

Вряд ли это было простым совпадением.

Ещё за год до революции полковник Генштаба Энгельгардт – кадетский член Военной комиссии Государственной Думы – честно признавался: «Распутинская и сухомлиновская клики сильны…». И тут же прибавлял: «Но мы с ними справимся». – «Каким способом? – интересовались собеседники». – «Да, пожалуй, придётся революционным. Только как бы «слева» не захлестнуло…».

«Слева» и захлёстывало. Такой вариант не устраивал ни Антанту, ни Америку. И общую ситуацию хорошо описывал Манифест состоявшегося в августе 1917 года VI съезда ленинской РСДРП(б):

«Американские миллиардеры, наполнившие свои погреба золотом, перечеканенным из крови умирающих на полях опустошённой Европы, присоединили своё оружие, свои финансы, свою контрразведку и своих дипломатов для того, чтобы не только разгромить своих немецких коллег по международному грабежу, но и затянуть потуже петлю на шее русской революции».

Как известно, первое Штатам удалось, второе – нет. Но это не значит, что Штаты, как и российский Капитал, не старались. Так, 6 августа 1917 года крупнейший предприниматель, заводчик Рябушинский, откровенно огласил свою программу: «Костлявая рука голода и народной нищеты схватят за горло друзей народа, членов разных комитетов и советов».

Капиталисты России саботировали производство. В мае 1917 года было закрыто 108 заводов. Летом простаивало уже 40 % металлургической промышленности и 20 % текстильной.

Пришёл октябрь 1917 года с ленинской Октябрьской революцией. Ещё в феврале этого года большевики не были ведущей партией масс. Формально они не были ей и после Октябрьской революции: на выборах в Учредительное Собрание (кстати, через неделю после Октября) большевики получили по стране лишь 25 % голосов, а партия эсеров – более половины.

Однако Ленин был прав, утверждая, что страна доверяет именно большевикам, потому что в течение 1917 года только они быстро набирали влияние в массах, а остальные партии так же быстро его теряли. По стране большевики получили 25 %, а в столице, в Петрограде, где Ленин имел возможность наиболее отчётливо довести до народа свою позицию и где народная масса была наиболее сознательной, большевики получили на выборах в «Учредилку» 50 % – шесть мест из двенадцати!

Большевизм отражал устремления трудящейся массы. Вот почему Ленин смог завоевать её умы и сердца и победить в жестокой внутренней борьбе.

НАЧАЛОСЬ, правда, с поражений. Старая русская армия развалилась, новой пока не было. В Брест-Литовске Россия и Германия подписали сепаратный мирный договор.

Троцкий его подписание вначале саботировал.

Бухарин был резко против мира.

И тот, и тот, особенно первый, откровенно сыграли здесь на руку Антанте и США. Отказ Троцкого от немедленного мира провоцировал втягивание Германии в антисоветскую интервенцию, и этим Лев Давидович оттягивал немецкие войска с Западного фронта на Восточный.

Деталь, надо сказать, занятная, к тому же если знать, что английский дипломатический агент и разведчик Брюс Локкарт тоже стремился сорвать ратификацию Брестского мира и действовал в Петрограде в этом направлении весьма активно.

В дни накануне ратификации Ленин писал: «И тяжкое же ремесло человека, которому приходится парить в баньке чесоточных». Имелись в виду те, кому Ленин ставил диагноз: «чесотка громких фраз»…

«Перманентно революционный» Троцкий идеально подходил под такой диагноз. Но опять-таки только ли в р-р-еволюционности было дело или играли свою роль более тонкие и менее «романтические» комбинации?

Ввиду опасности германского наступления на Петроград дипломатический корпус был эвакуирован в Вологду, и Ленин в разговорах с Локкартом и американским представителем Робинсом сообщал им, что Советская Россия, если Антанта окажет нам военную помощь, готова продолжать войну в случае продолжения германской агрессии.

Однако сам же Ленин был уверен, что английское правительство этого ни за что не сделает. И Ленин был прав: союзники оказали помощь, но не русской революции, а русской контрреволюции.

Ленин же, сразу обозвав договор «похабным миром», настоял на его заключении и ратификации под угрозой выхода из ЦК. Ленина поддержал и Сталин. А буржуазные газеты опять подняли старую тему о «пломбированном вагоне»…

Не можем обойти её и мы, уважаемый читатель.

Подробнейшим образом этот сюжет я рассмотрел в своей книге о Ленине «Ленин: Спаситель и Творец», и там он занял целых три главы, а здесь придётся сказать о том же кратко…

«Историк» Юрий Фельштинский в редакторском предисловии 1995 года к материалам эмигранта Николаевского написал: «Сделав ставку на революцию в России, германское правительство в критические для Временного правительства дни и недели поддержало ленинскую группу, помогло ей проехать через Германию и Швецию… Как и германское правительство, ленинская группа была заинтересована в поражении России».

Здесь всё не так… Ставку на революцию в России сделали Америка и Антанта, и это они вдохновляли на революцию, замышляемую как верхушечный переворот, российские буржуазные круги.

Через Швецию Ленину помогли проехать швейцарские и шведские социал-демократы.

Ленин вернулся в Россию не в «критические дни», а в разгар «медового месяца» Временного правительства с российским обществом.

И Ленин был заинтересован в поражении не России, а помещичье-капиталистической власти, справедливо считая такое поражение условием перехода власти к представителям народа.

Наконец, ни в каких отношениях с имперским кайзеровским правительством Ленин не был. Это позднее, в ноябре 1918 года, он поручал наркому иностранных дел РСФСР Чичерину предложить революционному германскому правительству помощь России для ведения Германией народной войны против вторжения иностранного империализма. Но переговоры по прямому проводу с лидером немецких социал-демократов, членом Совета народных уполномоченных Гуго Гаазе, ни к чему не привели.

Весной 1917-го года до всего этого было ещё далеко. Ленин приехал в Петроград 16 апреля 1917 года из Швейцарии действительно транзитом через Германию и Швецию. Но такой маршрут был задан ему и его товарищам… англичанами.

Вот как это вышло…

Февральская революция объявила всеобщую политическую амнистию. Теперь эмигранты могли вернуться домой без того, чтобы тут же угодить в царскую тюрьму. Но Англия не пропускала тех революционеров, которые выступали против войны. Поэтому путь Ленину из Швейцарии через Францию и Англию на Швецию и дальше был закрыт во имя торжества «английской демократии» над «прусским милитаризмом». При проезде Ленина через Англию его бы просто арестовали, и это – не простое предположение. Англичане так тогда и поступили с некоторыми российскими политэмигрантами.

Собственно, Ленин вначале предпринял всё же попытку договориться с Англией о проезде через её территорию на тех же условиях, на которых он позднее проехал через Германию. Предполагалось, что руководителем поездки, сопровождающим ленинскую группу при проезде через Англию, будет швейцарский левый социал-демократ Фриц Платтен.

Англичане не согласились.

Не забудем, что Золотой Интернационал уже обеспечил подключение Соединённых Штатов к финальной стадии войны, и преждевременное её прекращение было для вильсонов, ллойд джорджей, клемансо, черчиллей и барухов просто недопустимо.

Отношение же германского правительства к проезду русских революционеров, выступающих против войны, было прямо противоположным английскому. Как могли немцы в апреле 1917 года отказать в возвращении на родину тем, кто обличал мировую бойню, если ещё в декабре 1916 года Германия была готова немедленно приступить к мирным переговорам?

Имперские министры не настолько хорошо разбирались во взглядах лидера большевиков, чтобы понимать, что они, представители истощаемой войной Германии, хотели мира во имя спасения германского империализма, а Ленин призывал к миру во имя уничтожения любого империализма, в том числе и германского.

Всю пикантность ситуации при проезде транзитом через Германию Ленин прекрасно понимал, но иного пути добраться до бурлившей России не было. Поэтому он настоял на праве экстерриториальности, то есть проезде без контроля паспортов и багажа и недопущении в вагон кого бы то ни было из чиновников. Отсюда и пошёл ездить «пломбированный вагон» по страницам петроградских газет…

Переговоры с немцами вёл всё тот же лидер швейцарских левых социал-демократов Фриц Платтен. Он же сопровождал Ленина при проезде через Германию, Швецию и Финляндию.

Российская буржуазия сбросила царя, чтобы продолжать войну. И вдруг приезжает энергичный человек с лозунгом: «Никаких уступок «революционному» оборончеству! Да здравствует социальная революция!».

Как ослабить его влияние? Ну, конечно, сообщить, что это приехал «немецкий шпион».

Что и было сделано…

ОДНАКО для «германского агента», якобы получившего «миллионы золотых марок» от «германского генштаба», Ленин повёл себя по приезде в Россию странно. Во второй половине апреля 1917 года в Петроград приехал известный датский социал-демократ Фредерик Боргбьерг, связанный с немецким правым социал-демократом Шейдеманом, который через полтора года войдет в последнее имперское правительство Макса Баденского.

Боргбьерг от имени Объединённого комитета рабочих партий Дании, Норвегии и Швеции предложил социалистическим партиям России принять участие в конференции по вопросу о заключении мира. Созвать её предлагалось в Стокгольме в мае 1917 года.

6 мая, на заседании Исполкома Петроградского Совета, где большинство было тогда у меньшевиков и эсеров, Боргбьерг откровенно сказал: «Германское правительство согласится на те условия мира, которые германская социал-демократия предложит на социалистической конференции…»

Шито тут всё было, конечно, белыми нитками! Ясно было, что «условия мира германской социал-демократии» от первого до последнего пункта напишут германский генштаб и канцлер Бетман-Гельвег. Так что один-то агент германского генштаба – без кавычек – в мае 1917 года по Петрограду разгуливал. Это был датчанин Боргбьерг.

Как же «помог» ему в этом деле Ленин?

А вот как…

8 мая Исполком Петросовета заслушал мнения партийных групп. За поездку в Стокгольм высказались трудовики, бундовцы и меньшевики. Большевики же – по требованию Ленина – объявили участие в такой «мирной» затее полной изменой интернационализму.

Апрельская конференция большевиков, проходившая с 7 по 12 мая 1917 года, разоблачила Боргбьерга как… агента германского империализма. Ленин, выступая на ней 8 мая, сказал:

– Я не могу согласиться с товарищем Ногиным. За всей этой комедией якобы социалистического съезда кроется самый реальный политический шаг германского империализма. Тут не может быть и тени сомнения, что это предложение немецкого правительства, которое не делает таких шагов прямо и которому нужны услуги датских Плехановых, потому что на такие услуги немецкие агенты не годятся. Положение Германии самое отчаянное, вести теперь эту войну – дело безнадёжное. Вот почему немцы говорят, что готовы отдать почти всю добычу, ибо они всё-таки стремятся при этом урвать кое-что…

Зал слушал внимательно, хотя не все лица выражали одобрение и понимание. Вроде бы речь о мире, а Ленин – против. Ленин же продолжал:

– Несомненно, что когда английские и французские социал-шовинисты сказали, что они не идут на конференцию, они уже всё знали, они пошли в своё министерство иностранных дел, и им там сказали: мы не хотим, чтобы вы туда шли… Вот почему, товарищи, я думаю, что нам эту комедию надо разоблачать. Все эти съезды не что иное, как комедии, прикрывающие сделки за спиной народных масс…

Вот тебе и «пломбированный вагон»!

Вот тебе и «немецкий шпион»!

А ведь как удобно было бы укрыться за спиной Боргбьерга действительному агенту немцев…

Впоследствии отставные «социалистические» политики Февраля об истории с Боргбьергом вспоминать не любили, а если и вспоминали, то с явным намерением затемнить этот неприглядный для них эпизод.

Владимир Бенедиктович Станкевич (точнее, Владас Станка), приват-доцент кафедры уголовного права Петербургского университета и лидер фракции трудовиков («энэсов» – «народных социалистов»), покинувший Россию в 1919 году и с 1949 года живший в США, написал о Боргбьерге следующее: «Подлинное же мнение большинства германской социал-демократии привез представитель датских социалистов Боргбьерг. Он появился как-то таинственно, произнёс небольшую (?! – С. К.) речь с явными недомолвками, потом на неделю куда-то стушевался. Потом появился опять и заявил, что может приблизительно изложить мнение германских социалистов. Но это мнение отнюдь не произвело впечатления ответного рукопожатия, а скорее, попытки спекульнуть на русской революции».

В общем, по Станкевичу выходило, что приезжала, мол, какая-то мелкая подозрительная «шушера», которую никто (и особенно «трудовики» во главе со Станкевичем-Станкой) всерьёз не воспринял. А ведь пятидесятилетний Боргбьерг к тому времени был уже двадцать лет депутатом датского парламента, главным редактором центрального органа партии – газеты «Социал-демократ». К Октябрю он отнёсся враждебно, а в двадцатые и тридцатые годы занимал в королевском правительстве Дании посты министра социального обеспечения, а потом – образования.

Поэтому тот же Станкевич говорил в 1917 году с Боргбьергом «без дураков», прекрасно представляя себе немалые фактические полномочия датчанина.

АНГЛИЙСКИЕ, французские и бельгийские «социалисты большинства» от предложения Боргбьерга отказались. Отказались, как и Ленин, но не по тем же причинам, что и Ленин! Полностью подчинившись «работодателям», они напропалую сотрудничали с правительствами, а те, естественно, желали довести войну до полной победы над немцами. Ведь Соединённые Штаты Америки уже вламывались в Европу и были отлично подготовлены для того, чтобы эту победу быстро обеспечить…

Не поддержали германскую (а не датскую, скажем прямо) идею и немецкие левые социал-демократы Роза Люксембург и Карл Либкнехт, сидевшие тогда в тюрьме. Итак, кайзеровская Германия, как и царская Россия, была обречена и «справа», и «слева». Собственно, они были обречены уже три года назад. Вильгельм это предвидел, Николай, несмотря на прямые предостережения Дурново, нет.

Возвращаясь к теме обречённости царизма за счёт усилий его же союзников, сообщу, что ещё при царе, в январе 1917 года, в русской столице состоялась межсоюзническая конференция. Были там англичане, французы, итальянцы… А за год до этого, в начале 1916 года, в Петрограде во главе английской военно-разведывательной миссии с особыми полномочиями появился полковник «Интеллидженс сервис» Самуэль Хор – уже тогда член палаты общин… Позднее Хор стал министром иностранных дел и в английской политике след оставил значительный.

К Хору прислушивался английский посол Бьюкенен. Хор, освоивший русский язык, был хорошо принят в Центральном Военно-промышленном комитете (ВПК) – «штабе» деловых людей. Хор был хорош и с кадетами, с англофилом профессором Милюковым. К слову, Самуэль Хор был соучеником по Кэмбриджу князя Феликса Юсупова – одного из убийц Распутина.

Ситуацию Хор оценивал весьма трезво и понимал, что самодержавие само ведёт себя к краху. Но и в Государственную Думу, как «конституционную» замену царю, он верил не очень-то. Хор верил в решительных людей…

Так вот, полковник Хор обозвал январскую конференцию «Ноевым ковчегом». Он считал: «Ни народ, ни правительство, ни император не хотели приезда союзной миссии… этой большой компании политиканов, военных и экспертов… Это было назойливостью в час испытаний их Родины»…

Конечно, это было и назойливостью, но прежде всего это было подготовкой вполне определённых событий. Английскую делегацию возглавлял уже известный нам лорд Альфред Мильнер, и вот как оценил суть его миссии ирландский политик Гинелл: «Наши лидеры… послали лорда Мильнера в Петроград, чтобы подготовить революцию, которая уничтожила самодержавие в стране-союзнице». Гинелл был тогда в гневе от жестокой расправы Лондона с Ирландским национальным восстанием, поэтому и разоткровенничался, и верить ему мы тут просто обязаны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.