Крах «Цитадели»

Крах «Цитадели»

Тяжелое поражение, которое потерпела фашистская Германия зимой 1942/43 года на советско-германском фронте, потрясло ее до основания. Но она еще имела большой военный потенциал. Фашистское руководство провело тотальную мобилизацию людских и материальных ресурсов как у себя, так и в оккупированных странах, рассчитывая обеспечить активные наступательные действия против Красной армии и вновь овладеть стратегической инициативой.

К лету 1943 года фашистской Германии удалось сосредоточить на советско-германском фронте свыше 5,3 миллиона человек, более 54 тысяч орудий и минометов, около 6 тысяч танков и штурмовых орудий и 3 тысячи самолетов.

Сконцентрировать такие огромные силы и средства именно здесь, на востоке, немецко-фашистское командование получило возможность во многом благодаря тому, что правительства Англии и США нарушили свои союзнические обязательства перед СССР и отказались открыть второй фронт в Европе в 1943 году.

«Это Ваше решение, – писал по этому поводу И.В. Сталин американскому президенту Ф. Рузвельту, – создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитов с крайним напряжением всех своих сил, и предоставляет советскую армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом.

Нужно ли говорить о том, какое тяжелое и отрицательное впечатление в Советском Союзе – в народе и в армии – произведет это новое откладывание второго фронта и оставление нашей армии, принесшей столько жертв, без ожидавшейся серьезной поддержки со стороны англо-американских армий»[25].

Да, Советский Союз по-прежнему сражался с фашизмом фактически один на один. И чтобы разгромить его, нужно было отдавать борьбе все силы. На это нацеливал воинов и тружеников тыла приказ Верховного главнокомандующего от 23 февраля 1943 года. «Немецко-фашистская армия переживает кризис ввиду полученных от Красной армии ударов, но это еще не значит, что она не может оправиться. Борьба с немецкими захватчиками еще не кончена, – она только развертывается и разгорается… Эта борьба потребует времени, жертв, напряжения наших сил и мобилизации всех наших возможностей»[26].

Центральный комитет партии и ГКО предвидели возможность попыток фашистской Германии взять реванш за зимние поражения и любой ценой вырвать у Советского Союза стратегическую инициативу. К срыву этих попыток готовились и армия, и тыл страны.

Были приняты срочные и решительные меры по укреплению топливно-энергетической базы металлургии и транспорта, ликвидации выявившихся к концу 1942 года диспропорций в военном хозяйстве страны. В первую очередь нужно было улучшить работу основных угольных районов Востока – Кузбасса и Караганды, на которые после потери Донбасса легла главная тяжесть обеспечения военного хозяйства топливом. ЦК усилил руководящие партийные органы этих районов, дополнительно утвердил на многих крупных шахтах своих представителей – парторгов и освобожденных секретарей партбюро. Почти в два раза возросли по сравнению с 1942 годом капиталовложения в угольную промышленность, восстанавливалось угольное машиностроение. Энергичные меры принимались и для увеличения производства жидкого топлива, повышения выработки электроэнергии, улучшения работы транспорта.

К началу 1943 года очень остро встала проблема обеспечения военной промышленности металлом. В феврале ГКО принял специальное постановление «О мерах неотложной помощи черной металлургии», в котором подчеркивалась необходимость первоочередного обеспечения металлургических предприятий топливом, сырьем, электроэнергией.

Большой вклад в решение проблемы металла внесла и металлургическая база промышленности вооружения. В первый год войны она включала 35 мартеновских печей общей емкостью 1400 тонн и 21 прокатный стан. Свыше 40 процентов мартенов и более четырех пятых прокатных мощностей находились на заводах вооружения в глубоком тылу. В первом периоде войны промышленность вооружения потеряла до 45 процентов емкостей мартеновских печей и 17 процентов прокатных станов. За всю войну мы ввели в эксплуатацию только два новых мартена общей емкостью 100 тонн. Несколько лучше, но все равно недостаточно была компенсирована утрата прокатных мощностей; в Заволжье мы включили в артиллерийское производство четыре новых стана. Три из них раньше выполняли заказы судостроения, а один только строился.

Но, несмотря на потери и трудности, практически без увеличения мартеновских и прокатных мощностей наша специальная металлургия обеспечила непрерывный рост выпуска вооружения. Усилиями конструкторов и технологов, рабочих-рационализаторов и изобретателей был достигнут значительный рост производительности металлургических агрегатов и оборудования: увеличен съем металла с квадратного метра пода плавильных печей, улучшены коэффициенты, сокращены простои и сроки ремонта.

На заводе, возглавляемом И.А. Остроушко, уже в 1942 году по инициативе лучших сталеваров в практику были внедрены скоростные плавки. Скоростные методы применялись и до войны. Но теперь они стали не исключением, а правилом. Вот что писал об этом в местной газете в мае 1942 года сталевар-скоростник электромартеновского цеха завода Н. Мельников:

«В прошлом у меня тоже бывали скоростные плавки, но, к сожалению, они не были системой работы. Новых успехов я достиг в предмайском соревновании. Тогда мне удалось сократить время на выплавку стали до 7 часов 55 минут вместо 9 часов.

Но хотелось добиться большего. Вскоре плавка была дана на 7 часов 35 минут, а затем за 7 часов 5 минут. Теперь, когда наш завод включился во Всесоюзное социалистическое соревнование, мы, сталевары-скоростники, стали работать еще более производительно. Я обязался в мае дать 10 скоростных плавок при высоком качестве стали.

За 20 дней мая мне удалось перекрыть свое обязательство. 15 скоростных плавок – вот мой первый вклад в дело усиления помощи фронту».

Таким же весомым был вклад бригад сталеваров М.М. Горбунова, А.Г. Лыкова. На новом мартене сталевары Александр Ульянов и Геннадий Ильин сократили продолжительность плавок на 1,5–2 часа и начали выдавать ежедневно по 5–7 тонн сверхпланового металла.

Давая сверхплановый металл, сталевары чувствовали себя бойцами на передовых позициях. Деловито и просто выполняли они работу, которая требовала подлинного мужества и героизма.

В январе 1943 года в электромартеновском цехе сложилась чрезвычайная ситуация: только что выдала плавку первая печь, подходила к концу скоростная плавка на второй. В этот момент к начальнику смены А.Ф. Кармишкину подбежал ковшевой Александр Борисов.

– Ковш под плавку пускать нельзя! – доложил он.

– Почему? Что случилось?

– Днище! Ремонт нужен!

– Сорвем плавку, Саша! Запасного ковша нет! Пропадет металл…

– А если попробовать отремонтировать?

– Но ведь ковш горячий!

– Значит, в горячем поработаем…

Выхода не было, и начальник смены дал разрешение на ремонт. Для охлаждения ковша быстро подвели шланги сжатого воздуха и воды. Раскаленный докрасна огнеупорный кирпич медленно темнел. Но времени уже не оставалось, и Александр Борисов, облаченный в валенки, суконную спецовку, войлочную шляпу, рукавицы, защитные очки, по лестнице спустился в ковш. Даже человек такого богатырского сложения, как Борисов, мог выдержать жестокий жар ковша только в течение считаных секунд. Вот он, весь дымящийся, появился над краем ковша. На него сразу же направили струю сжатого воздуха и воды. И снова – в ковш, и снова из раскаленной его глубины донеслись частые удары… Наконец выпускное отверстие очищено, стопор установлен и закреплен.

– Готово, – прохрипел Борисов, буквально падая на руки товарищей. С него сдернули уже начавшую тлеть спецовку и отвели в прохладное место.

Мостовой кран подхватил ковш и подвел его к желобу мартеновской печи. Через несколько минут из выпускного отверстия хлынул искрящийся металл…

Это – рядовой факт, каких немало можно найти в биографии любого цеха, любого завода, работавшего для фронта, для победы во время войны. Но оттого, что он – рядовой, этот и другие подобные ему факты не становятся менее значительными. Напротив, как раз поэтому они с особо впечатляющей силой показывают величие духа, самоотверженность и преданность простого советского труженика, каких у нас многие миллионы…

Считаю своим долгом хотя бы коротко рассказать здесь еще об одном из них – Иване Ивановиче Разумове. Вспомнился он мне в связи с рассказом о ковшевом Александре Борисове. Так вот, мастер котельной на заводской ТЭЦ Разумов более ста раз – хочу еще раз подчеркнуть это – более ста раз за время войны спускался в раскаленный котел для ликвидации аварий.

Однажды мне довелось присутствовать при такой операции. Случилось это в зиму 1943/44 года. Нужно сказать, что работавшее с большим перенапряжением энергетическое хозяйство завода к тому времени начало то и дело спотыкаться. Эта серьезная проблема касалась не одного завода, а целой группы, даже всей отрасли, и для ее изучения и решения я вылетел на Урал. Как раз на следующий день после нашего прилета мне позвонил директор завода С.К. Медведев и доложил, что на ТЭЦ произошла очередная авария.

– Что случилось? – спросил я.

– Вышел из строя котельный агрегат, – ответил Медведев, – а второй мы только вчера поставили на ремонт. Резерва нет.

Я знал Сергея Константиновича как опытного хозяйственника и хорошего руководителя. Сюда, на завод, он был назначен совсем недавно, но, судя по всему, в курс дела уже вошел. И сейчас он верно оценил ситуацию: с остановкой агрегата нависала угроза прекращения металлургического производства, а значит, и срыва выпуска оружия.

Я срочно выехал на ТЭЦ. Здесь помимо директора уже собрались главный энергетик завода Н.В. Годзев, начальник ТЭЦ В.П. Вакуленко, работники теплочасти Е.Г. Рабинович и Д.Я. Фейдеров, старший мастер котельной И.И. Разумов. Николай Владимирович Годзев доложил об обстановке.

– Что думаете предпринять?

– Нужен ремонт, – отвечал главный энергетик.

– Ясно, что нужен. Но ведь он потребует, если не ошибаюсь, до 40 часов?

– Да, товарищ нарком, минимум 36.

– Остановки производства на такой срок мы допустить не можем.

– Можно сократить это время, если сделать ремонт на горячем котле, не ожидая его охлаждения.

– Какой выигрыш времени это нам даст?

– Тридцать часов, не меньше.

– Кто может сделать это?

– Я могу, товарищ нарком, – сказал Разумов. – Мне уже приходилось выполнять эту работу.

Говорил он спокойно, как о чем-то обыденном, и потому слова его звучали особенно весомо. Вообще весь облик Разумова внушал доверие. Роста он был чуть выше среднего. Плотный, даже кряжистый, с простым, открытым русским лицом, он мне понравился сразу.

Получив разрешение на рискованную операцию, Разумов облачился в ватник, валенки и шапку, смазал лицо жиром. Для определения места аварии нужно было опуститься в котел, остановленный, отключенный от сети, но еще находящийся под давлением. Температура в нем достигала почти 90 °C. После перекрытия дымоходов и включения вентиляторов, чтобы хоть чуть-чуть ослабить жар, Разумов, обвязавшись веревкой, за которую его должны были вытащить из котла по первому же сигналу, проник в газоход – десятиметровый коридор с примерно метровым поперечным сечением. Он быстро обнаружил повреждение. Через семь с половиной часов после остановки котел уже работал на полную мощь, завод получил энергию, и плановые задания были выполнены.

Иван Иванович продолжал и в дальнейшем трудиться так же героически, был отмечен орденом. В конце 60-х годов его постигло несчастье: по чьему-то преступному недосмотру на ТЭЦ остался незакрытым люк одного из колодцев и во время спуска дренажа Разумов упал в него. Ему пришлось ампутировать обе ноги… Но Иван Иванович и после этого остался бодрым, сильным своим несгибаемым духом человеком.

Героизм будничной повседневной работы, самоотверженность рабочих, инженеров, конструкторов, руководителей производства наполнили жизненным содержанием мероприятия ЦК ВКП(б) и ГКО по подъему военного хозяйства страны. Зная, как дороги стране, как нужны для победы каждый килограмм сырья, металла, топлива, каждый киловатт-час электроэнергии, люди добивались экономии буквально на каждой операции, в каждом звене технологического процесса, во всех видах производства.

В 1943 году Михаил Леонидович Катаев, главный металлург одного из заводов наркомата, замечательный специалист своего дела, докладывал:

– Ряд деталей мы перевели на литье, листовую штамповку и объемную штамповку вместо поковок. По опыту цеха № 34 решили вместо литья бронзы в земляные формы применить центробежную отливку втулок в кокиль. Это позволило устранить брак по засорам, газовым раковинам, резко уменьшить припуски на механическую обработку втулок, сократить до минимума расход металла.

– И все идет без сучка без задоринки?

– Нет, случаются и неудачи. С самого начала мы столкнулись с расслоением металла. Серьезный дефект. Но быстро нашли выход – стали подогревать кокиль, более жестко контролировать температуру металла.

При нашем разговоре присутствовал Э.А. Сатель.

– Эдуард Адамович, вы были недавно на Мотовилихе. Там металлурги внедряют подобные методы?

– Да, мы организовали обмен опытом. Эти методы используются широко и на Мотовилихе, и на других заводах.

Позднее мы подсчитали, что только по одному из заводов за 1943 год экономия по рационализаторской статье составила 3,69 миллиона рублей. Такую же весомую прибавку производству вооружения дали и многие другие наши заводы.

В 1943 году на заводе, где директором был И.А. Остроушко, впервые в Советском Союзе применили рекуперативный подогрев газа в печах, оборудованных инжекционными горелками. Это снизило расход газа на 25 процентов и дало возможность при работе на низкокалорийном каменноугольном газе нагревать металл до температур, необходимых для ковки и проката. Удалось значительно усовершенствовать беспламенное сжигание газа в печах.

На заводах наркомата впервые в стране была применена и штамповка деталей на горизонтально-ковочных машинах. Этот метод, разработанный инженерами Ф.Д. Бичукиным, М.А. Кисловым и А.Ф. Исаковым, позволил высвободить значительное число станков и использовать их на других операциях.

Росту выпуска оружия могла помешать нехватка вольфрама и ванадия, необходимых для изготовления быстрорежущей стали, без которой не может существовать инструментальное производство. Нужно было найти способ изготовления инструмента из углеродистой стали вместо быстрорежущей. В течение трех месяцев на заводе М.А. Иванова бригада инженеров и технологов во главе с заместителем главного технолога завода В.П. Болтушкиным и начальником лаборатории И.Г. Виноградовым билась над этой задачей. Большую помощь работникам завода оказали сотрудники МВТУ имени Н.Э. Баумана М.Н. Ларин, Г.И. Грановский и другие.

После упорных поисков были найдены наиболее рациональная конструкция и геометрия заточки, что резко повысило стойкость инструмента, изготовленного из углеродистой стали. Это дало экономию 400 тысяч штук инструмента в год. А внедрение принудительной заточки инструмента позволило сократить его расход еще на 10–15 процентов. Кроме того, было организовано восстановление инструмента, освоена его наплавка быстрорежущей сталью, обеспечившая ее экономию до 10 тонн в месяц. Все это дало экономический эффект примерно в 3 миллиона рублей.

Вот так, вводя в действие прежде всего свои собственные резервы и возможности, мы добивались увеличения производства, снижения себестоимости, материало– и энергоемкости продукции, повышения ее качества. И конечно же, огромную роль играли высокий боевой настрой работников, их энтузиазм, опирающиеся на четкую организацию производства.

Во время поездки на завод, возглавляемый Б.А. Фраткиным, я повстречал там своего старого знакомого Ивана Ивановича Левина. До войны он работал старшим мастером, теперь же, в 1943 году, руководил на заводе одним из самых крупных и ответственных цехов – ствольным. И руководил успешно. Кстати сказать, в послевоенное время И.И. Левин вырос в крупного хозяйственного руководителя, стал Героем Социалистического Труда, генеральным директором большого производственного объединения.

Уже тогда в ритме работы ствольного цеха явственно ощущался его почерк. Был Иван Иванович требователен, порой даже крут, но справедлив и внимателен к людям. Я знал, что он проявляет особую заботу о молодых рабочих, связывая с ними перспективы совершенствования производства и развития цеха. После обсуждения производственных вопросов я попросил Левина познакомить меня с его питомцами. Мы пошли в цех.

– Вот мои гвардейцы, – сказал Левин.

За станками стояли подростки.

– И как они справляются с заданием?

– По-гвардейски, – улыбнулся Иван Иванович. – Вы, товарищ нарком, не глядите, что они ростом не вышли. Хватка у них настоящая, крепкая. Они ж все у меня в комсомольско-молодежных бригадах состоят. А там закон работы один: «В труде, как в бою».

– Закон, конечно, правильный. Но все-таки не забывайте, какой у них возраст.

– Помним, товарищ нарком, всегда помним. – Лицо Левина посуровело. – Разве ж это хоть на минуту можно забыть?

– Подкармливайте ребят, как можете, чтоб они лучше росли. Сладкого им побольше.

– Стараемся, товарищ нарком. При случае за хороший труд премируем вареньем или конфетами. Специально в своем фонде держу для них.

Навстречу нам попался черноглазый паренек. Увидев нас, хотел шмыгнуть в сторону, за станок, но я остановил его:

– Как зовут?

– Ваня… Иван Прядихин.

– Сколько лет?

– Семнадцатый…

– Откуда родом?

– Из-под Смоленска.

– Специальность где получил?

– В ремесленном училище.

– Сменные задания выполняешь?

– Выполняю. На 150–160 процентов.

– Молодец, Ваня. Устаешь сильно?

– Да нет, не очень.

Впоследствии Иван Прядихин возглавил одну из лучших на заводе комсомольско-молодежных бригад. Об опыте работы и достижениях этой бригады писала «Комсомольская правда».

А вот имя бригадира первой на заводе женской фронтовой бригады Марии Батуриной уже в те дни 1943 года, когда я находился на заводе, было хорошо известно у нас в отрасли. Леонид Гаврилович Мезенцев, парторг ЦК ВКП(б), познакомил меня с ней. Невысокого роста, стройная, миловидная девушка, Маша Батурина ответила на мое приветствие неожиданно крепким для такой хрупкой фигуры, прямо-таки по-мужски сильным рукопожатием.

– Так это и есть та самая Батурина? – улыбнулся я. – А мне вы представлялись этакой великаншей!

Девушка смутилась.

– Но работаете вы просто здорово. Так что дела ваши и впрямь великанские. У вас в бригаде все так работают?

– Все. – Оправившись от смущения, девушка улыбнулась, и лицо ее словно озарилось изнутри ясным и чистым светом. – Вот Аня Литвинская. Она эвакуировалась из Ленинграда. А это – Раиса Коганович. Ее родители погибли под Могилевом во время бомбежки… Ира Лаптева. Недавно получила похоронку на мужа. У нее двое детей…

– И как же она управляется?

– Помогаем ей. А сейчас дети в садике. Вообще мы живем как одна семья. И в радости, и в горе – вместе. Всего нас в бригаде 15. Жить и работать легче оттого, что мы вместе. У нас в бригаде каждая работница овладела двумя-тремя профессиями. Нормы выполняем на 400–500, а то и на 600 процентов.

– Каждую из них война опалила огнем, – сказал Мезенцев. – И Батурину горе не миновало. Мужа потеряла: погиб в первые дни войны. Маша дочку растит.

В беседах женщины ни словом не обмолвились о трудностях. Ни здесь, на этом заводе, ни на других не припоминаю случая, чтобы какая-либо девчушка обратилась с просьбой перевести на более легкую работу. А работали женщины и в металлургических, и даже в кузнечных цехах. В то время значительную часть работников составляли женщины: сварщики, формовщики, грузчики, крановожатые, не говоря о таких профессиях, как токари, слесари, фрезеровщики.

Да, так умело, самоотверженно, всюду, где нужен был их труд, работали наши женщины. В пять, шесть, а то и в десять раз перевыполняли нормы. И это был не один какой-то эпизод, не всплеск. Так продолжалось и декаду, и месяц, и квартал, и год. Столько, сколько длилась война…

Удивительная сила, непостижимый запас прочности таился в этих хрупких созданиях, которые в трудную для Родины пору взяли на себя значительную долю мужских дел и забот. Я уже писал об этом, но, думаю, никто не осудит меня за то, что воспоминания вновь возвратили меня к этой волнующей теме… Как сейчас, вижу сумрачный в ночное время механический цех, явственно слышу плывущую над равномерным гулом многих станков мелодию «Катюши». Может быть, именно потому, что шум станков был своеобразным и единственным «музыкальным сопровождением» песни, она особенно хватала за душу.

Пели работавшие на станках женщины. Мастер цеха пояснил:

– Работают вторую смену подряд. А поют, чтобы отогнать сон. Сегодня в цехе была военная делегация. Рассказывали о фронте, о боях с фашистами. Вот девчата и остались, чтобы дать фронту побольше продукции…

Земной поклон вам, замечательные труженицы! Бесценен ваш вклад в общее дело Победы.

Хочу особо подчеркнуть, что эти женщины, все труженики тыла в годы войны работали так не по приказу. Да и каким приказом можно обеспечить такую работу! Их побуждало к полной самоотдаче сознание долга перед Родиной, ответственности за нее. И потом – так работали не герои-одиночки. Так работали все… А завод этот, в одном из цехов которого услышал я незабываемое исполнение «Катюши», дал фронту 20 тысяч орудий. В 1945 году за успешное выполнение заданий Государственного Комитета Обороны он был награжден орденом Отечественной войны I степени. В адрес ставшего уже трижды орденоносным завода М.И. Калинин прислал телеграмму: «…высокое сознание и героический труд рабочих и служащих завода обеспечили бесперебойное снабжение Красной армии мощной советской зенитной артиллерией».

В 60-х годах я вновь посетил завод. Не узнал прежних заводских строений. Выросли новые, современные корпуса. Заводская территория напоминала любовно ухоженный парк. Один из зеленых цехов завода – прекрасная оранжерея. Здесь отдыхают, набираются сил в обеденный перерыв рабочие.

Завод выпускает теперь мирную продукцию. Но здесь свято чтят память о трудовом подвиге людей в Великую Отечественную. В прекрасном заводском музее редчайшие реликвии – образцы продукции тех огненных лет. Здесь же – стенды, рассказывающие о знатных людях завода. Молодые рабочие, вступающие в трудовую жизнь, знакомятся здесь с историей, с теми, кто своим трудом создавал и приумножал заводскую славу. Замечательная традиция!..

Вспоминается, как на одном авиазаводе приостановился выпуск бомбардировщиков Пе-2. Причина – задержки при стрельбе из пулеметов, причем задержки, неустранимые в воздухе. Сообщение об этом я получил из Москвы под утро – его передали из наркомата на завод, где я тогда находился. Всем, что было связано с созданием, доводкой и серийным производством авиапулеметов на заводе, ведал заместитель главного конструктора В.П. Камзолов. Его я и вызвал в кабинет директора. Явился он быстро, видимо, тоже находился в эту неурочную пору на заводе. Я уже упоминал об этом работнике, он был хорошо известен как энергичный и грамотный инженер, человек настойчивый и принципиальный. В данном случае именно такой человек и был нужен.

– Здравствуйте, товарищ Камзолов, – обратился я к нему, когда он вошел в кабинет. – Немедленно собирайтесь в Казань. Там по нашей вине вчера самолеты на фронт не были отправлены. Товарищ Сталин знает.

– Ясно, товарищ нарком.

– Нужно сделать все, чтобы сегодня же положение было поправлено.

– Постараюсь.

– Да, постарайтесь. Самолет ждет. На нем и возвратитесь.

Через несколько часов Камзолов был в Казани. Выяснилось, что в пулемете при проверочной стрельбе после установки на самолет расклинивается гильза. К моменту прилета нашего представителя застопорились пулеметы уже на пяти самолетах. Это значит пятнадцать пулеметов – на каждом Пе-2 их устанавливалось тогда по три.

Проверка первых же пулеметов позволила выявить причину задержки. Она была легко устранима, но требовала определенного умения и навыка. Поэтому Камзолов прямо здесь же, на заводском аэродроме, организовал обучение людей, устанавливавших пулеметы на Пе-2, их отлаживанию. Отлаженные пулеметы проверяли на месте: стреляли в торец сложенной неподалеку от взлетной полосы поленницы.

Закончив работу и установив все 15 пулеметов, составили акт. Необходимые подписи можно было сделать только утром, так как измучившиеся товарищи уже ушли хоть чуточку передохнуть. Камзолов решил их не беспокоить и принял решение возвращаться на завод. Вернулся он глубокой ночью. Я встретил его в коридоре заводоуправления, куда только что пришел из сборочного цеха.

Камзолов с видимой радостью доложил мне о выполнении задания. Я обнял его за плечи, повел по коридору.

– Рассказывайте, рассказывайте!

Он коротко сообщил о сделанном.

– Молодец, – похвалил я его. – Давайте-ка акт, доложу товарищу Сталину.

Камзолов даже в лице изменился, пробормотал что-то невнятное насчет подписей, насчет того, что, мол, отладчик привезет акт.

– Не ожидал от вас… Немедленно назад. И без акта не возвращайтесь!

Через несколько часов Камзолов представил мне подписанный по всей форме акт.

– Вот это другое дело! Отдыхайте.

За окном едва-едва серело. Близился рассвет. С момента сообщения о приостановке выпуска Пе-2 миновали сутки…

С В.П. Камзоловым и с этим же пулеметом – речь идет о 12,7-мм пулемете Березина – связано у меня еще одно воспоминание. Касается оно конструкторской доводки оружия. Она задержалась из-за того, что потребовалось большое количество изменений по размерам деталей и узлов. Возникло узкое место. Под вечер я пришел к конструкторам.

– А не может ли быть так, что у вас в расчеты ошибка вкралась?

– Не должно быть, Дмитрий Федорович.

– Надо проверить. Давайте-ка сделаем это вместе. Не возражаете? Кто возьмется со мной за эту работу?

– Да, наверное, Камзолову сподручней всего.

– Ну что, товарищ Камзолов, проверим?

– Проверим, товарищ нарком.

– Где тут у вас можно уединиться, чтобы никому не мешать?

– В центральной лаборатории.

– Пошли.

К 5 часам утра анализ и проверка расчетов были закончены. Оказалось, что ошибок в них действительно нет. Значит, надо было ускорить работы по доводке.

Я посмотрел на бледного, с запавшими глазами Камзолова:

– Устали? Ничего, сейчас разомнемся, умоемся, как рукой снимет. И еще есть средство от усталости отличное, знаете какое?

– Нет…

– Квас! Обыкновенный русский хлебный квас!

Квас нашелся в заводской столовой. Он действительно взбодрил нас, и мы продолжили работу.

На ответственном, переломном этапе войны люди будто включили в действие самые глубинные резервы своих духовных и физических сил. Именно это прежде всего позволило увеличить производство и обеспечить армию необходимым количеством вооружения и других средств. Наша промышленность в 1943 году стала поставлять фронту боевой техники значительно больше, чем промышленность Германии и ее сателлитов давала фашистской армии. Например, танков и самоходных артиллерийских установок, артиллерийских орудий и минометов мы производили в течение этого года в два с лишним раза больше, чем Германия. Число орудий в действующей армии в 1943 году увеличилось в пять раз по сравнению с началом войны. Причем резко возрос удельный вес крупных калибров. 130 тысяч орудий всех видов выпустили за 12 месяцев артиллерийские заводы, то есть почти 11 тысяч ежемесячно!

Казалось бы, при таких масштабах можно пренебречь десятками и уж тем более единицами тех или иных изделий, значившихся в планах нашего наркомата. Но нет, в том и сила плана, графика, вообще по-настоящему дисциплинированной, организованной работы, что они не допускают никаких отступлений. Это закон, который, собственно, и является таковым до тех пор, пока неукоснительно выполняется. А что касается единиц, так без них нет ни десятков, ни сотен, ни тысяч. И если эта аксиома верна сама по себе, то по отношению к оружию она вдвойне и втройне важна и значительна. Ведь каждая пушка, винтовка, каждый пулемет – это уничтоженный враг, это защищенная пядь родной земли.

У меня под рукой всегда был график ежемесячного, еженедельного и ежедневного выпуска продукции предприятиями наркомата. Он разрабатывался на основе плана, утвержденного ГКО. Следует сказать, что в целях улучшения руководства военной экономикой начиная с 1943 года контроль за работой оборонных отраслей промышленности стало осуществлять специально созданное Бюро ГКО. Непосредственно за поставку вооружения в Совнаркоме и Госплане СССР отвечал заместитель председателя Госплана Петр Иванович Кирпичников. У нас с ним установились самые тесные деловые контакты, полное взаимопонимание. Госплан СССР в этот период перешел к планированию производства танков, авиации, артиллерии, боеприпасов не поквартально, как прежде, а на каждый месяц. Эти планы как раз и утверждались Государственным Комитетом Обороны.

График выпуска продукции предприятиями наркомата служил не только большим подспорьем в организации управления и контроля, но и важнейшим источником комплексной информации. В нем отражались количественные показатели производства, время поступления сырья и материалов на заводы-изготовители, сроки разработки и выпуска новых образцов оружия, отправки вооружения на фронт. Здесь же была и карта железнодорожной сети страны, на которой фиксировалось передвижение составов, а нередко даже отдельных вагонов с материалами и сырьем для заводов. Причем руководители главных управлений, главснабсбыта и транспортного отдела наркомата были обязаны в любое время знать о местонахождении грузов и в случае необходимости принимать немедленные меры для неукоснительного выполнения графика.

Как-то артиллерийский завод, директором которого был Б.А. Хазанов, вместо 25 пушек по графику сдал 24. Получив сообщение об этом, я вызвал Н.Э. Носовского:

– Вы знаете, что Хазанов недодал одну пушку?

– Знаю, Дмитрий Федорович.

– Как это могло случиться?

– При отстреле обнаружились некоторые дефекты, и отдельные пушки были сняты. В результате одной пушки не хватило для сдачи по графику. Но уже завтра Хазанов обещал войти в график.

– Вы сами разговаривали с Хазановым?

– Нет, Дмитрий Федорович. С ним говорил ведущий инженер главка.

– Звоните Хазанову.

Носовский поднялся, торопясь к себе, чтобы связаться с заводом.

– Нет-нет, – остановил я его, – звоните сейчас же, с моего аппарата!

Соединили быстро. Кстати сказать, связь у нас во время войны, как правило, работала надежно.

– Алло, Хазанов? – заговорил Носовский, глянув в мою сторону: директор, мол, на месте. Директор действительно был на месте, хотя там, в Сибири, было уже далеко за полночь. – Как это вы допустили, что сорвали сегодня график?

Слушая, что отвечает ему директор, Носовский хмурил брови, теребил шнур телефонной трубки.

– Ладно. Ладно, говорю. – Носовский снова бросил взгляд в мою сторону и спросил Хазанова: – Вам известно, что ГКО контролирует выполнение графика ежедневно? Ага, известно! Очень хорошо. Так я еще повторю: ежедневно! Учтите это и больше подобных вещей не допускайте. Да и нарком за срыв графика по голове не погладит. Ясно? Ну и отлично. До свидания.

Носовский положил трубку.

– Хазанов свой долг уже ликвидировал, Дмитрий Федорович. Сегодня график выполнен с превышением в одну пушку.

Эпизод, о котором я рассказываю, – один из множества, случавшихся каждодневно на всем протяжении войны. Но как раз в силу этого он является весьма показательным. В годы войны выполнение планов и графиков во всех звеньях и на всех уровнях было не только первостепенной хозяйственной, но и нашей главной партийной заботой. Причем, подчеркиваю, речь шла о своевременной поставке фронту оружия вплоть до отдельного орудия, авиапушки, пулемета, автомата или винтовки.

Наш наркомат, как, впрочем, и другие оборонные наркоматы, нередко получал от ГКО дополнительные задания. Как правило, они были связаны с увеличением выпуска тех или иных видов вооружения или комплектующих изделий. И если поначалу, особенно в первом периоде войны, эти задания весьма болезненно сказывались на ритме производства, то в 1943 году в отрасли была создана такая развитая база, которая позволяла успешно справляться с любыми сверхплановыми заданиями. Да и центральный аппарат наркомата к этому времени представлял собой хорошо отлаженный механизм, работал четко, оперативно, без перебоев. У нас сложилась гибкая система взаимодействия с другими ведомствами, с представителями Ставки, сотрудниками Генерального штаба, Главного артиллерийского и Главного автобронетанкового управлений Красной армии, военачальниками фронтового и армейского звеньев.

К лету 1943 года в войска поступило значительное количество 57-мм противотанковых, новых полковых и дивизионных орудий, 122-мм и 152-мм самоходных артиллерийских установок, более мощных зенитных, танковых и авиационных пушек, автоматического стрелкового оружия с улучшенными боевыми характеристиками.

Были полностью обеспечены не только текущие потребности действующей армии, но и планомерное совершенствование организационной структуры Вооруженных сил. В общевойсковых армиях завершались переход на корпусную систему и соответственно создание корпусной артиллерии. Бронетанковые и механизированные войска стали основным ударным и маневренным средством наших сухопутных войск. Появилась возможность осуществить мероприятия по организационному массированию танков. Формировались однородные танковые армии нового типа. Таких армий в составе фронтов к середине 1943 года насчитывалось пять. Все это требовало большого количества танков, а значит, и танковых орудий, пулеметов, боеприпасов к ним.

Создавались крупные артиллерийские и минометные соединения резерва Верховного главнокомандования.

Продолжалось качественное улучшение и происходили организационные изменения также в Военно-воздушных силах и Войсках ПВО страны. Стала реально осуществимой задача завоевания господства в воздухе на всем советско-германском фронте.

Словом, Красная армия была готова к широким наступательным действиям. Она насчитывала свыше 6,5 миллиона человек, 105 тысяч орудий и минометов, 10 с лишним тысяч танков и САУ и столько же боевых самолетов. Командиры, политработники, все воины приобрели богатейший и разносторонний боевой опыт. Это были люди, получившие прочную закалку в минувших боях, познавшие горечь неудач и радость побед, обладавшие высоким воинским мастерством и, что не менее важно, качествами патриотов и интернационалистов, уверенностью в победе над врагом.

А что же противник? Гитлеровскому руководству проведением чрезвычайных мер удалось на какое-то время увеличить производство боевой техники и оружия. Например, танков и самоходных орудий в 1943 году было выпущено на 73, а самолетов – на 71 процент больше, чем в 1942-м. Особый упор при этом делался на производство новых видов оружия. К лету 1943 года действовавшие на Востоке немецко-фашистские войска были оснащены новейшими танками T-V «Пантера» и T-VI «Тигр», а также самоходными орудиями «фердинанд» и «ягдпанцер». «Ягдпанцер» за громоздкость солдаты прозвали «слоном». На вооружение авиации поступили новые истребители «Фокке-Вульф-190» и «Хеншель-129».

Для проведения наступательной операции противник выбрал сравнительно узкий участок фронта в районе Курска, на котором в ходе зимних боев наши войска далеко выдвинулись на запад. Отсечь этот выступ, окружить и разгромить войска Центрального и Воронежского фронтов, а затем нанести удар в тыл Юго-Западного фронта – таков был план гитлеровцев. Он получил кодовое название «Цитадель».

15 апреля в оперативном приказе Гитлер в обычной своей напыщенной манере заявил: «Я решил… провести наступление «Цитадель»… Этому наступлению придается решающее значение… Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира»[27].

На Курском направлении были сосредоточены ударные силы фашистской военной машины. Здесь, по свидетельству западногерманского историка К. Центнера, было сконцентрировано все, «на что бьла способна промышленность Германии и мобилизованной Европы». Группировка врага насчитывала около 900 тысяч солдат и офицеров, до 10 тысяч орудий и минометов, почти 2700 танков и свыше 2 тысяч самолетов. Главная ставка делалась на нанесение внезапного массированного удара танковыми войсками на узких участках прорыва.

Этой группировке противостояли наши войска Центрального и Воронежского фронтов, насчитывавшие свыше 1,3 миллиона человек, 19 с лишним тысяч орудий и минометов, почти 3,5 тысячи танков и САУ, 2900 самолетов. В тылу этих двух фронтов был сосредоточен третий, Степной фронт.

Превосходство над противником, и превосходство внушительное, было очевидным. И тем не менее Ставка Верховного главнокомандования, разгадав план врага, решила не наступать, а преднамеренно перейти к обороне, разгромить ударные силы противника и тем самым создать благоприятные условия для общего наступления. Такое решение себя полностью оправдало.

«Цитадель» потерпела крах. С нею рухнула и последняя надежда фашистской Германии переломить в свою пользу развитие событий в навязанной ею Советскому Союзу войне. Мне кажется, именно тогда по-настоящему уяснили те, кто вдохновлял, разрабатывал и осуществлял «дранг нах остен», одну непреложную истину. Заставить забыть ее пытались с помощью истеричных воплей о блицкриге и «колоссе на глиняных ногах». Но о ней властно напомнили жестокие поражения под Москвой и Сталинградом, а теперь здесь, на Курской дуге. Эта истина, сформулированная нашими славными предками, гласит: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Русская земля!»

Об этом не следовало бы забывать и сегодняшним воинственным политикам, которые в антисоветском угаре пытаются размахивать ядерным мечом…

До мельчайших деталей памятен мне июль 1943-го. В течение недели мы с напряженным вниманием следили за ходом оборонительного сражения, начавшегося 5 июля. А затем советские войска перешли в решительное контрнаступление. Оно переросло в общее наступление, которое не прекращалось вплоть до полного разгрома фашистской Германии.

5 августа, спустя месяц после начала Курской битвы, был произведен первый за время войны салют в честь освобождения Орла и Белгорода. Он стал своеобразной вехой, обозначившей для советских людей, да и для всего мира, событие, к которому мы так долго и трудно шли.

Завершился коренной перелом в войне, перелом окончательный, необратимый.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.