29-IХ-18

В пятницу 27-го сентября, в день открытия подписки на 4-й заем, президент Вильсон произнес речь, в которой еще большей полностью и ясностью он изложил свои взгляды на основания будущего мира, преследующие право и справедливость. В речи отсутствует страстность; она не касается подробностей, но исключительно развивает те общие начала, которые с первой его речи служили ему руководящей нитью, когда он говорит от себя и от американского народа. Из всех произнесенных речей по моим впечатлениям, это самая полная, определенная и ясная.

В отношении нас она возбуждает очень много мыслей, ибо речь захватывает в своих основаниях самые жгучие вопросы нашего бытия. <…>

Болгария желает говорить о мире, предварительно заключив перемирие. Германия и Австрия посылают им подкрепления, направляя их главным образом в Болгарию. Делегаты Болгарии в Салониках. Национальное Собрание собирается 17/30-IX. Заявления о необходимости мира обращены социалистами и аграриями к Малинову. И войска, находящиеся в стране, приняли в этом участие. Роль Фердинанда не ясна, но общее положение Болгарии тяжелое.

Здесь за последние дни развились действия по обе стороны Аррагон.

К 13-му 9-й американской армией была занята линия между Маасом и Аррагонами с центром Монфокон, французы к западу от Аррагон к стороне Свюппе продвинули к северу, верст до 10 главным образом правый свой фланг (южнее Буконвиль). Немцы оказывают сопротивление и ведут атаки против правого фланга французов. Успех большой. В восточной части Шмен-де-Дам французы теснят немцев за Аillete, равно южнее Сен-Квентэн; англичане продвигают атаку к северу от Сен-Квентэн, в направлении Ле-Катле и Камбре; совместно с бельгийцами между Диксмейде и Ипром наступает 2-ая армия Плюмера. Повсюду упорные бои, заканчивающиеся медленным отодвижением немцев.

Настроение здесь приподнятое: в связи с Македонскими и Палестинскими победами{285} и крупными местными успехами на западном фронте.

Газеты ликуют и стараются заглянуть в будущее, смотря через розовые очки, а покорная публика, не имеющая своего мнения, принимает это писание за чистую монету. Радоваться надо, но перед нами еще очень трудные дни ожесточенной борьбы.

On s’engage et puis on voit[73], – говаривал Наполеон. Но on s’engage, чтобы дойти боем до возможности нанести противнику поражение; on s’engage, чтобы держа противника, нанести ему удар; on s’engage, чтобы имея перевес над ним, он не отошел бы от этого удара. Завязка ли это для решительных действий? Я думаю, что да, ибо на различных участках введены большие средства, и ради местных и частных успехов Фош не сделал бы это. <…>

Такое вынужденное отступление за линию, лежащую восточнее Гинденбурга, создало бы всей германской военной организации громадные затруднения и было бы равносильно поражению. Мы знаем, что предусмотрительные немцы за первой и последующей линией создали себе опорные районы и линии, над окончанием их лихорадочно работают. Но эти укрепленные линии не то, что устроенный и приспособленный для борьбы район, за которым расположены их тыловые учреждения. Утешительно, что мы не знаем, в каком направлении и какими средствами Фош стремится осуществить свою мысль и даже мысль эту мы не знаем. И в этом черпаю уверенность, что дело потечет у него последовательно и настойчиво.

О предшествующих операциях публика и, следовательно, враг был осведомлен задолго. К сожалению, приготовления скрыть трудно и он, надо сказать, парирует удары толково, но гнет, над ним тяготеющий, он чувствует. На фоне современных актов должно совершиться дальнейшее, и с каждым днем все ближе важное, приближающее нас к решению.

Но без попыток со стороны немцев атаковать и в большом масштабе, не обойдется.

Из России сведения скудные. Сообщения газет, что в paйoне Уфы собрались или собираются армия большевиков в 500 тысяч, ведомая и обученная немцами, – фантастические.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.