29-XII-17/11-I-18

Декларация Вильсона очень благородна в начальной и заключительной ее части. 14 пунктов его условий{123}, условий, предлагаемых сильным менее сильному. В декларации много искреннего чувства и мыслей, ищущих выхода из тяжелого положения, в котором находятся народы Европы почти полвека. Даст ли она этот выход? Дойдут ли эти слова до глубины души всех народов, и ответят ли они и на это согласием? Более чем сомнительно. Каждый народ жил и развивался по-своему, у каждого свои идеалы, свои интересы, своя история, которые текут не параллельно, а скрещиваются и дают трения, которые устранить убеждениями нельзя. Прекрасная декларация по мысли, по благородству чувств, но условия, в ней изложенные, для одних радостные, для других оскорбительные, ибо у них отнимают то, что они считают своим, или на что они приобрели право своей кровью. Как убедить Германию, начавшую войну, что она ее начала, что она к ней готовилась и ее открыла, когда признала для себя выгодной? Как убедить в том же Австрию, которая в июне 1914 года провозглашала, что маленькая Сербия грозила самым жизненным ее интересам?

Как убедить Турцию, что Сирия, Палестина, Аравия, Армения должны быть изъяты из ее состава и во имя принципа должны жить не с ней? И Болгарию не переубедить в ее мечтаниях.

О России не говорю, она в лице тех, кто захватил право говорить от ее имени, отреклась от себя и искренно или неискренно живет мечтаниями интернационала. России, с ее историческими и бытовыми интересами, нет, а за нее говорят Цюрих и Женева с кружком людей, призванных революцией нами править.

Ну и правят, а мы ничего в этом не понимая – безмолвствуем или, руководимые другими, но не русскими государственными интересами, им потакаем. Я думаю, если мы могли бы расчленить мысль тех, кто правит Россией, чтобы они ясно и определенно выяснили, куда и к чему они ведут Русское государство, то кроме общих мест о трудящихся, о пролетариях, мы бы ничего не получили.

Ответ и заявление Троцкого в Бресте звучат громко и как будто с достоинством, но смысла практического в них нет. На первом заседании он заявил, что прибыл не как представитель побежденной нации, и не имеет в виду просить милости, а явился, чтобы действовать, как настоящий революционер.

Неужели он мог думать, что произнося эти гордые слова, они взволнуют и заставят задуматься Кюльмана{124} и Чернина{125}?

Напрасно думают, что Германия выскажется с такой же определенностью, как Ллойд Джордж и Вильсон. Пока она будет говорить экивоками и разрешение своих вопросов будет искать в силе своего оружия. Не удастся заговорить иным языком. Всем нам темно положение самой Германии и Австрии, последней в особенности.

Декларация Вильсона очень обострила вопрос о мире, ибо если взять только Германию, то Эльзас и Лотарингию и свою Польшу, как и Австрия, свою Галицию, добровольно не отдаст, какими прекрасными словами и принципами эта отдача не была бы обусловлена.<…>

Данный текст является ознакомительным фрагментом.