Глава XIV В ранге «патриарха»

Глава XIV

В ранге «патриарха»

7 октября 1977 года на внеочередной седьмой сессии Верховного Совета СССР девятого созыва была принята новая Конституция СССР. Глава 21 в ней посвящалась прокуратуре. Высший надзор прокуратуры за исполнением законов, провозглашенный еще Конституцией 1936 года, наполнился новым содержанием. Срок полномочий Генерального прокурора СССР ограничивался пятью годами (раньше составлял семь лет). Конституция устанавливала, что организация и порядок деятельности органов прокуратуры определяются Законом о Прокуратуре СССР.

Сразу же после утверждения Конституции СССР началась усиленная работа над проектом Закона о Прокуратуре СССР. Ее возглавлял, естественно, Руденко.

30 ноября 1979 года Верховный Совет СССР принял ряд важнейших законов: о народном контроле в СССР, о Верховном суде СССР, о Прокуратуре СССР, о государственном арбитраже в СССР и об адвокатуре в СССР.

6 декабря 1979 года Руденко издал приказ № 52, которым предписал всем подчиненным прокурорам и следователям «строго и неуклонно исполнять Закон СССР о Прокуратуре СССР, совершенствовать работу по осуществлению высшего надзора за точным и единообразным исполнением законов, борьбе с преступностью и другими правонарушениями, их предупреждению. Улучшать координацию действий правоохранительных органов, развивать и укреплять связи с трудовыми коллективами и общественностью», а руководителям прокуратур – «постоянно укреплять служебную дисциплину, повышать ответственность к себе и подчиненным; персональную ответственность каждого работника за порученное дело».

5 февраля 1980 года состоялось первое координационное совещание, в работе которого участвовали все руководители правоохранительных органов – Генеральный прокурор СССР

Руденко, Председатель Верховного суда СССР Смирнов, министр юстиции СССР Теребилов, министр внутренних дел СССР Щелоков. На нем присутствовал и заместитель заведующего отделом административных органов ЦК КПСС Гладышев. Председательствовал на совещании Руденко. Был заслушан доклад заместителя Генерального прокурора СССР Найденова по вопросу о мерах усиления охраны общественного порядка в городах и населенных пунктах. Совещание выработало ряд рекомендаций для подчиненных органов.

Здесь будет нелишним вспомнить, что когда Руденко возглавил органы Прокуратуры Советского Союза, высшее юридическое образование имели всего лишь 30 процентов прокуроров и следователей… Менее чем через 20 лет их стало уже 70 процентов, а в 1981 году – почти 99 процентов. Две трети районных и городских прокуроров, основного звена прокурорской системы, имели стаж работы свыше десяти лет, то есть были опытными руководителями. Но немало было из этой когорты прокуроров и тех, кто занимал должности три, а то и четыре конституционных срока подряд. Более 600 прокуроров и следователей при Руденко стали заслуженными юристами.

Стараниями Романа Андреевича Руденко, в соответствии с постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР, в 1970 году были созданы Высшие курсы (впоследствии преобразованы в институт) повышения квалификации руководящих кадров Прокуратуры СССР (в настоящее время Генеральной прокуратуры Российской Федерации). Только за первое десятилетие его существования в институте прошли переподготовку несколько тысяч работников прокуратуры (в их числе и автор настоящей книги), а также группы прокуроров из зарубежных стран.

Terra incognita

Несколько лет назад мне удалось уговорить, уже не раз цитируемого мной, многолетнего помощника Руденко по особым поручениям Валентина Григорьевича Демина поделиться своими воспоминаниями о Романе Андреевиче. Вот они.

«Роман Андреевич Руденко высоко оценивал значение и роль прокуратуры как необходимого государству механизма. Систему прокуратуры он считал одним из устоев правопорядка, а ее централизацию, ее „высший надзор” – важнейшим средством поддержания государственного порядка и государственной дисциплины. Мысли о необходимости единой законности, о вреде местничества и о прокуроре как представителе центральной власти в вопросах законности – он всегда повторял, отстаивал и развивал. Их непреходящая ценность, если говорить прямо, нисколько не утрачена сейчас, если их не просто повторять, а думать об их творческом развитии.

Особенно это относится к российской хронической беде – местничеству. Активность в противоборстве с ним Руденко всегда считал самым отчетливым критерием уровня надзора.

Направления для практического надзора, естественно, определялись партийными установками. Руденко внимательно следил, чтобы партийные формулировки задач были в максимальной степени перенесены без малейших изъятий из решений съездов, пленумов ЦК и выступлений генеральных секретарей в приказы и указания Прокуратуры СССР. Указания партии для него были непререкаемы.

Когда же речь шла о чисто юридических аспектах любых проблем, Роман Андреевич всегда демонстрировал феноменально глубокое знание и понимание теоретических вопросов, принципов права. Это позволяло ему так проникать в суть любого практического дела, предвидеть перспективы, тонко оценивать доказательства, давать верные советы, что у меня, например, эти его качества вызывали всемерное восхищение. Для всех прокуроров Руденко, безусловно, являлся общепризнанным лидером и авторитетом. Слава Нюрнбергского процесса незримо, но явственно стояла за его плечами.

С чисто профессиональных позиций он очень ценил искусство поддержания государственного обвинения в суде, умение убедительно преподнести результаты следствия, обосновать перед судом прокурорскую позицию.

В 1967 году, буквально через три недели после того, как меня перевели из Владимира на работу в центральный аппарат Прокуратуры СССР, мне пришлось на пленуме Верховного суда СССР возражать против протеста Председателя Верховного суда СССР А. Ф. Горкина по одному из дел об умышленном убийстве. Когда при голосовании позицию прокуратуры поддержали почти все (за протест было всего два голоса), Р. А. Руденко подозвал меня к себе, поблагодарил и кое-что уточнил. Так я впервые столкнулся с ним лично.

Вскоре мне снова повезло. Как раз в это время Прокуратура СССР передавала в Верховный суд России совершенно необычное уголовное дело об убийстве, совершенном в Ленинграде. Так получилось, что обвинительные приговоры по этому делу дважды отменялись из-за недостаточности доказательств, хотя обвиняемые в ходе следствия признавали свою вину в убийстве (старая проблема – самооговор или признание?). Следователь, который вначале вел это дело, подписал обвинительное заключение, сразу же был помещен в психиатрическую больницу и оказался психически больным, невменяемым, с манией преследования.

В конце концов Прокурор РСФСР внес протест: признать осужденных невиновными и дело против них прекратить. Президиум Верховного суда России удовлетворил протест, но… вернул дело на дополнительное расследование в Прокуратуру СССР. Следователи на тех же самых доказательствах сделали вывод: а убийцы все же – обвиняемые!

Перед направлением дела в суд его, как я узнал позднее, изучали несколько опытных прокуроров, но все они посчитали, что поддерживать обвинение невозможно.

Через руководство отдела, в котором я работал, мне было передано поручение Руденко – изучить это дело.

Я пришел к выводу, что участие обвиняемых в убийстве доказано и, хотя дело непростое, в этом можно убедить суд. Поддержать обвинение, естественно, было поручено мне.

Когда Верховный суд России вынес обвинительный приговор и я вернулся из Ленинграда в Москву, как только я вошел в здание прокуратуры, меня пригласили к Генеральному прокурору – ему все надо было узнать из первых рук.

В последующие годы я еще несколько раз поддерживал государственное обвинение по серьезным делам Прокуратуры СССР об убийствах и взятках (например, о взятках, полученных в Верховном суде СССР, Председателем Верховного суда Дагестана, Председателем Верховного суда Узбекистана, Председателем Совета Министров Узбекистана – 1976 г.). Ни по одному из этих дел Руденко не давал мне никаких указаний и рекомендаций, и я принимал такие решения, которые сам считал необходимыми. Но он каждый раз внимательно выслушивал меня, когда дело уже было завершено.

Однажды произошел любопытный казус. Верховный суд СССР в Ташкенте рассматривал дело о взятках председателя правительства республики Р. Курбанова. Курбанов был близок к А. Н. Косыгину, его даже знал де Голль… Получение взяток он отрицал, и были серьезные сомнен ия, что приговор будет обвинительным. Когда все же такой приговор был оглашен и все вышли из зала, я собрал свои записи и пошел к выходу. Вдруг осужденный Курбанов, мимо которого я проходил, протянул мне руку и поблагодарил за „объективность и справедливость". Я, как говорится, машинально тоже протянул ему руку, и тут же до меня дошла вся нелепость подобной ситуации! Слава богу, что, кроме конвойных, в это время в зале уже никого не было!

Но первое, что сказал мне при встрече Роман Андреевич, были слова:

„Здравствуйте, товарищ Демин! Вам там, в Ташкенте, подсудимые ручки жмут?" Но, кажется, он был этим даже доволен, ибо жмут-то за справедливое обвинение!

Вообще, Руденко был очень закрытый человек и никогда ни с кем не „раскрывал душу".

Правда, с удовольствием он всегда вспоминал о Нюрнбергском процессе, отлично помнил все его нюансы. Зато я никогда не слышал, чтобы он хотя бы упомянул о деле Берии или „ленинградском деле"…

Конечно, возможности прокуратуры в конфликтах с партийными органами были весьма ограниченными. По одному из нашумевших тогда уголовных дел об убийстве в Харькове студентки заместитель Генерального прокурора СССР Жогин постановил освободить из-под стражи трех обвиняемых – Хвата, Бобрыжного и Залесского. В ЦК Украины, однако, считали их преступниками. Освободить обвиняемых из-под стражи удалось лишь через полгода.

По другому делу, в Киргизии, повинуясь партийному руководству республики, прокуратура и МВД республики не выполнили указание Прокуратуры СССР об освобождении из-под стражи Н. Прибывший во Фрунзе старший помощник Генерального прокурора Алексей Владимирович Бутурлин вызвал Н. якобы на допрос из следственного изолятора в здание прокуратуры, освободил ее из-под стражи и обеспечил ее немедленный выезд за пределы республики.

Когда по этому делу были впоследствии затребованы объяснения первого заместителя прокурора Киргизии, он недвусмысленно написал: «Если меня снимет прокуратура – я работу себе найду. Если не выполню указаний Е[К компартии республики – мне в ней делать нечего».

И все же не всегда безоговорочно принимал Руденко и решения партийных верхов. Например, когда решался вопрос о передаче дел несовершеннолетних из прокуратуры в следственные аппараты МВД, Роман Андреевич резко выступил против, подчеркивая опасность применения к подросткам „полицейских" мер, убеждал, что это отрицательно скажется на законности предварительного следствия. К сожалению, влияние министра внутренних дел Щелокова оказалось сильнее…

Выступая за сильный действенный прокурорский надзор как за один из основных устоев правопорядка, Руденко не раз подчеркивал недопустимость огульного безграничного вмешательства прокуратуры во все и вся, не раз говорил о том, что дилетантское вмешательство лишь принижает авторитет надзора и вредит, а не способствует делу.

Скептически он относился и к возложению на прокуратуру „функции" координации правоохранительных органов, считал, что она ничего не даст и не согласуется с основными принципами осуществления надзора. Однако когда решение было принято, дежурные фразы о координации он, конечно, произносил.

…В 1978 году, когда разрабатывался Закон о прокуратуре, Роман Андреевич поручил мне дать принципиальное видение этой проблемы, подчеркнув, что оно должно быть созвучно времени и явиться крупным шагом в развитии надзора. Докладывая ему свои размышления на эту тему, я считал, что основная беда законности – в слабости механизмов права в исполнительной власти. Именно там их нужно усилить, а надзор должен быть в системе этой власти, подчеркивать силу правовых начал в ее деятельности. Исполнительная власть должна и координировать все проблемы правопорядка. „Независимость" от исполнительной власти ничего не дает, так как есть единое для всех партийное руководство.

Выслушав, не перебивая, мое весьма продолжительное „выступление", Роман Андреевич ничего не одобрил и не порицал. Он коротко сказал: „Товарищ Демин (он всегда так меня называл), лучше я поручу эту работу другому сотруднику".

К моим взглядам мы больше в разговорах с ним ни разу не возвращались, даже когда я „готовил материалы" для его статьи в журнале „Коммунист"…

Роман Андреевич не раз просил меня почитать веселые вещи наших классиков. Я читал ему Лермонтова и Баркова… Как он хохотал!

И еще одно – чисто личное: моя жена, Лидия Николаевна, вспоминает, что накануне Нового года всегда раздавался телефонный звонок и Роман Андреевич поздравлял ее с праздником».

После Нюрнбергского триумфа Руденко по праву стал считаться советским деятелем мирового масштаба. Он представлял страну на различных конгрессах еще в сталинскую эпоху, когда выезды за рубеж наших юристов были весьма ограничены. Особенно тесные контакты органов Прокуратуры Советского Союза с зарубежными коллегами стали развиваться после XX съезда КПСС. В 1946 году по инициативе французских юристов – участников движения Сопротивления во время Второй мировой войны была создана международная неправительственная организация – Международная ассоциация юристов-демократов (МАЮД). У ее истоков стоял и Руденко.

Вопросы справедливого наказания нацистских преступников, на которые не распространялись сроки давности, всегда были в сфере внимания Руденко. Он посвятил им немало ярких выступлений в различных аудиториях. В марте 1969 года он был одним из организаторов и генеральным докладчиком на Московской международной конференции по преследованию нацистских преступников. Помимо министров юстиции, генеральных прокуроров и ученых европейских социалистических стран на этом представительном форуме выступили видные общественные деятели Австрии, Англии, Бельгии, Греции, Дании, Италии, Нидерландов, Норвегии, ФРГ, Франции и Швеции.

Конечно, международные связи советской прокуратуры, возглавляемой Руденко, все же были гораздо прочнее с прокуратурами так называемого социалистического лагеря и с прокуратурами развивающихся стран, нежели с партнерами из западных стран и США, с которыми мы все еще находились в состоянии «холодной войны». Однако и с ними контакты все-таки были.

Начиная с 1957 года Советский Союз подписал целый ряд соглашений с социалистическими странами об оказании правовой помощи по уголовным, гражданским и семейным делам. В соответствии с ними Прокуратура СССР стала постоянно поддерживать связи с соответствующими прокуратурами по самому широкому кругу вопросов. Формы и методы общения прокуроров конечно же видоизменялись. Если посмотреть на них современным взглядом, то не всегда они выдерживают критику. Но что было, то, как говорится, было. Прокуратура по-прежнему зачастую становилась заложницей политического решения, принятого высшим руководством страны.

Громкое дело

Имре Надь

Венгерский премьер-министр Имре Надь, свергнутый в 1956 году, вначале находился в расположении советских войск, а потом был тайно переправлен в Румынию, где находился под домашним арестом недалеко от Бухареста.

В апреле 1957 года он был официально арестован и переправлен в Будапешт. В Венгрии в то время укрепилась власть Яноша Кадара. Следствие по делу Надя велось на родине, но материалы регулярно поступали в Москву для консультации. Обвинительное заключение готовилось совместно венгерскими и советскими юристами.

В служебной записке, адресованной в ЦК КПСС, Андропов и Руденко тогда писали, что «проект обвинительного заключения приемлем, но нуждается в доработке и прежде всего в той части, где освещаются связь предательской группы Надя с империалистами и роль последних в подготовке и проведении контрреволюционного мятежа».

Как видим, эта записка вполне выдержана в лексике того времени. Судебный процесс по делу Имре Надя, закрытый для широкой публики, состоялся в Будапеште. Он был приговорен к расстрелу и незамедлительно казнен.

Но чаша добрых и полезных дел на государевых и исторических весах, на которых стоит взвешивать дела Генерального прокурора СССР Романа Андреевича Руденко, тоже весит немало. Не будем забывать об этом.

Громкое дело

Ментен

В США, Канаде, Аргентине, Чили, некоторых странах Европы нашли надежное прибежище сотни и тысячи фашистских душегубов.

Показательно дело гражданина Голландии Питера Ментена, совершившего преступления на территории Львовской области. Он состоял на службе в СС и непосредственно руководил расстрелом сотен советских людей в селах Подгородцы и Урич. Кроме того, он занимался грабежом ценностей на оккупированных территориях Польши и Украины. В Кракове он получил в свое распоряжение все антикварные магазины. Большие художественные ценности, в том числе картины известных мастеров, он захватил и во Львове. Награбленное он переправлял в Голландию, в свое родовое имение, где поселился после войны.

Высокие покровители в течение нескольких лет не давали привлечь Ментена к уголовной ответственности. Когда процесс все же состоялся, то он был осужден лишь как пособник немцев, а не военный преступник. Наказание было мягким – три года тюрьмы, причем через несколько месяцев Ментена избавили и от него.

Органы советской прокуратуры начали сбор дополнительных доказательств. Во Львовскую область были приглашены голландские юристы во главе с прокурором Амстердама Хабермелом. В селе Подгородцы была произведена эксгумация тел рабочих нефтепромыслов, расстрелянных под руководством Ментена в конце августа 1941 года. Были собраны и предъявлены голландцам убедительные документы по этой и другим казням с участием обвиняемого – показания свидетелей, акты экспертиз, протоколы осмотра.

На новый процесс в Голландию приехали свидетели – очевидцы преступлений Ментена. Однако и припертый к стенке неопровержимыми доказательствами, фашистский палач вел себя в Амстердамском окружном суде вызывающе, что стало предметом запроса в голландском парламенте. Ментен заявил, что все собранное – «выдумка советской юстиции», выставил около 80 лжесвидетелей, бывших эсэсовцев, проживающих в Германии и других странах, выступил с угрозами в адрес высокопоставленных лиц Голландии.

Кстати, обещаний расправы вокруг дела Ментена было немало. Неизвестные лица угрожали многим свидетелям, давшим показания против обвиняемого, и даже прокурору Хабермелу.

Ментен стоял на том, что он не был в 1941 году в селах Подгородцы и Урич и не виновен в казни советских людей. Однако обвинитель – прокурор Хабермел представил суду такую его запись: «Я в качестве зондерфюрера СС прибыл во Львов вместе со штабом группенфюрера Шенгарта для того, чтобы оказать помощь в решении еврейского вопроса, а также для борьбы с движением сопротивления».

Этот красноречивый документ был найден в подвалах бывшего голландского консульства в Кракове, где часто бывал обвиняемый.

Несмотря на все ухищрения, Ментену не удалось переубедить судей. Он был приговорен к 15 годам тюремного заключения.

Однако до торжества справедливости было еще далеко. По кассационной жалобе Ментена Верховный суд Голландии отменил приговор и направил дело на новое рассмотрение в окружной суд Гааги. В связи с этим газета «Известия» 31 мая 1978 года высказала самое вероятное предположение: «…Верно, и на этот раз кое кто пытается взять под защиту нацистского преступника и смягчить вынесенный ему приговор».

Гаагский окружной суд «смягчил» дело до полного оправдания Ментена. Основание изумило юристов и общественность. Якобы покойный министр юстиции Голландии Донкер в пятидесятых годах обещал Ментену не привлекать его к уголовной ответственности!

Не только в Голландии и СССР, но и во многих других странах поднялась волна возмущения действиями гаагских судей. Общественная группа «Справедливость и гласность в деле Ментена» организовала в Гааге манифестацию, в которой участвовали все организации сопротивления и жертв войны. Р. А. Руденко, бывший в то время Генеральным прокурором СССР, в интервью Агентству печати «Новости» заявил: «…Решение об освобождении военного преступника Ментена есть грубейшее попрание основ международного права и международной безопасности».

Крестьяне сел, в которых в годы войны орудовал Ментен, направили правительству Голландии письмо, в котором требовали отмены оправдательного приговора и примерного наказания эсэсовца.

Помню, как во время командировки во Львовскую область прокурор области Борис Тихонович Антоненко рассказывал мне, что возмущенные жители области вышли на митинги с требованиями наказать преступника. В выступлениях приняли участие студенты и преподаватели Львовского университета, рабочие многих предприятий, лесорубы, колхозники, юристы.

Под давлением общественного мнения голландская прокуратура опротестовала оправдательный приговор, и Верховный суд страны отменил его. При этом Ментен находился на свободе и проживал на своей вилле.

После очередной проволочки дело принял еще один окружной суд – Роттердамский.

В сентябре 1979 года роттердамские судьи нашли свой предлог для приостановления дела – дескать, Ментен страдает старческим склерозом. Соответствующее определение суда было также опротестовано, и летом 1980 года дело начали рассматривать в четвертый раз!

Вновь суд захлестнули потоки наглой лжи.

Ментен и его защитник дошли до утверждений, что фашисты не чинили никаких расправ над советскими людьми. По ходатайству обвиняемого в суд были вызваны бывшие гитлеровцы, которые расхваливали порядки немецких оккупационных властей и договорились до того, что население «дружественно» к ним относилось и не было никаких партизан!

Наконец, 9 июля 1980 года Роттердамский окружной суд вынес Ментену обвинительный приговор и приговорил его к лишению свободы сроком на 10 лет, а также денежному штрафу в 100 тысяч гульденов.

Через шесть месяцев, в начале 1981 года, приговор был утвержден. После победного мая 1945 года пролетело целых тридцать пять лет!

В 70-х годах Руденко бесспорно выдвигался в число самых известных советских юристов. Он неоднократно принимал участие в конгрессах и заседаниях Совета Международной ассоциации юристов-демократов и, как уже отмечалось, был избран в ее руководящий состав.

Широкое сотрудничество с прокуратурами соцлагеря развивалось довольно успешно. Лично Роман Андреевич побывал практически во всех дружественных, как тогда говорили, странах: Венгрии, Болгарии, Германии, Монголии, Польше, Чехословакии, причем не один раз. Он был удостоен многих наград социалистических стран, являлся почетным доктором юридических наук Берлинского университета имени Гумбольдта (ГДР) и Карлова (Пражского) университета в Чехословакии.

Частыми гостями Прокуратуры СССР были и генеральные прокуроры из-за рубежа. В здании на Пушкинской побывали генеральный прокурор Чехословакии Ян Бартушка, генеральный прокурор Польши К. Коштирко, генеральный прокурор ГДР И. Штрайтон, генеральный прокурор Вьетнама Чан Хыу Зык и многие другие.

Наладились прочные контакты с прокуратурами развивающихся стран (так называли страны Азии и Африки, Латинской Америки), в частности, Прокуратуру СССР посетили руководители прокуратур Народной Демократической Республики Йемен, Республики Гвинея-Бисау, Республики Афганистан. Большой интерес к советской прокурорской системе стали проявлять и такие страны, как Бразилия, Индия, Мексика, Финляндия, Швеция.

В 1978 году в течение двух недель в Советском Союзе по приглашению Прокуратуры СССР гостила делегация окружных прокуроров 10 штатов США. Они были приняты Генеральным прокурором СССР Р. А. Руденко, имели обстоятельные беседы в министерствах юстиции и внутренних дел Союза, в Верховном суде СССР. Гости посетили также Всесоюзный институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, им дали возможность ознакомиться с работой Ленинградского городского суда, Ташкентского института судебных экспертиз, прокуратур Узбекской ССР, Самаркандской и Одесской областей, Ленинграда. Окружные прокуроры не только много интересного узнали о работе правоохранительных органов страны, но и осмотрели исторические, культурные и архитектурные памятники наших городов.

В беседе с корреспондентом ТАСС окружной прокурор из города Сан-Франциско Д. Фрейтас сказал: «Мы надеемся, что непосредственные и прямые контакты между советскими и американскими коллегами, установленные во время посещения СССР нашей первой официальной делегацией, внесут вклад в разработку гарантий прочного мира и дружбы между народами двух стран, в разрешение тех проблем, которые нас разделяют… Мы рады начавшемуся продуктивному диалогу между нами и надеемся, что во время ответного визита советских прокуроров в будущем году мы сумеем придать организованный характер нашим дальнейшим контактам».

Ответный визит советской делегации в США состоялся в 1979 году. Прокурорские работники имели многочисленные встречи со своими коллегами и юристами в Нью-Йорке, Чикаго, Денвере, Сан-Франциско и других городах.

Роман Андреевич Руденко был награжден Золотой звездой Героя Социалистического Труда, шестью орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, орденом Трудового Красного Знамени, многими медалями, являлся депутатом Верховного Совета СССР нескольких созывов, на четырех партийных съездах избирался в Центральный комитет КПСС.

Terra incognita

Конечно, много и еще очень много можно рассказать о профессиональной деятельности Руденко и о его окружении. Ведь сколько интересных людей было рядом, какие горы сложнейших дел они перевернули. Но формат настоящего издания, к сожалению, этого не позволяет сделать.

Он любил свою работу. И мечтал, как говорил мне Федор Кириллович Глух, окончить свою земную юдоль, находясь в строю, на государственной службе.

О том, что Руденко уже пережил 3 инфаркта, никто в прокуратуре не знал. Первые два он заработал еще при Хрущеве, третий случился на даче в конце семидесятых. Тогда его спасли. «Скорая» примчалась из Кунцева за 20 минут. Как видим, не только большие звезды заработал за свою жизнь патриарх советской прокуратуры…

В январе 1981 года, сразу же после Нового года Роман Андреевич лег на очередное штатное медицинское обследование. Ничто не предвещало беды. Его посещали жена, дети. Чувствовал он себя нормально. Однако вскоре, перед выпиской, где-то на десятый день, на квартире Руденко раздался телефонный звонок. Звонили с «Мичуринки». Сообщили, что Роману Андреевичу плохо, что он теряет сознание. Это был четвертый инфаркт.

Периодически Руденко приходил в сознание. Узнавал окружающих. Последний раз, когда он пришел в себя, а было это 21 января, ему сообщили, что он избран делегатом очередного съезда КПСС. Спросили о его желаниях. Он улыбнулся и, как всегда спокойно, сказал: «Спасибо. Все нормально. Не беспокойтесь». Вскоре ему опять стало плохо – он потерял сознание и больше в него не приходил.

23 января 1981 года Руденко скончался. Шел ему 74-й год. Похоронили патриарха советской прокуратуры со всеми почестями на Новодевичьем кладбище.

11 февраля 1981 года Совет министров СССР принял постановление «Об увековечении памяти Р. А. Руденко и обеспечении членов его семьи». Совет министров СССР присвоил имя Р. А. Руденко Свердловскому юридическому институту и утвердил две стипендии его имени в размере 75 рублей в месяц для лучших студентов этого института (по тем временам это была довольно большая для них сумма).

В мае 1982 года, накануне празднования 60-летия советской прокуратуры, на доме № 15а по улице Пушкинской в Москве (ныне Большая Дмитровка), где долгие годы работал Роман Андреевич Руденко, в его память была установлена мемориальная доска.

Супруга Романа Андреевича ласково называла мужа Рима. В феврале 1942 года, когда по просьбе Руденко решался вопрос о направлении его на фронт и разлука была уже неизбежна, он, чтобы успокоить свою Марийку (а он так среди близких ему людей любяще называл Марию Федоровну) и дочерей на обороте подаренной фотографии написал:

«Фото от 12 октября 1941 г.

г. Москва

Как здесь, на снимке, тесно прижавшись друг к другу, сплотилась семья, так и в жизни сплочены мы воедино и навечно. Пройдет время. Закончится война. Залечим раны, нанесенные нам кровавым зверем – фашизмом. Снова забурлится жизнь в советских городах. Зацветут колхозные села. И собравшись семьей, мы будем вспоминать дни Отечественной войны, октябрь 1941 г., когда нависла угроза над сердцем столицы – Москвой, когда маленькая Лора, надев противогаз, с серьезным видом говорила: „Я сегодня дежурная", а в убежище с гневом ребенка сказала: „Проклятый фашист не дает деткам спать". Все это будет воспоминанием. А сейчас задача напрячь все силы для выполнения единой цели – разгромить и уничтожить врага! Мужественно перенесем все трудности, временную разлуку и любовь нашу и спаянность еще больше укрепим.

Любимым моим и родным – Марийке, Галочке и Лорочке от Римы и папы.

г. Москва 19/II1942 г.»

И они все перенесли. А разлука, которая продлилась почти до конца войны, только еще больше испытала и укрепила их отношения, сплотила семью. Ведь не зря говорят, что разлука для любви – все равно что ветер для костра. Маленький костер он легко загасит, большой же раздует еще сильней.

Их костер горел почти 50 лет!

Через 17 лет Мария Федоровна вновь встретилась с Романом Андреевичем – она умерла в 1998 году и похоронена рядом с ее дорогим Римой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.