Обстановка резко ухудшается

Обстановка резко ухудшается

Двадцатого марта в Афганистане наступил Навруз – мусульманский Новый год. А коли так, то на работу мы опять не будем ездить целых три дня. У афганцев праздники, значит, у нас выходные дни. У нас праздники – выходные дни у афганцев. Одним словом, круговорот пустоты в природе.

Лично для меня первый день праздников был примечателен тем, что на работу все-таки пришлось поехать. Мы едва собрались позавтракать, как с КПП городка прибежал посыльный, который и сообщил мне приятную новость о том, что за мной приехал «ландкрузер» командующего. Ну надо же, такая великая честь. Неужели в городе или на постах обороны произошло ЧП? Хотя, по логике вещей, все должно было произойти с точностью до наоборот. Если бы в городе произошло что-либо из рук вон, Мир Акай наверняка не стал бы гонять в «Компайн» свою машину.

Накануне вечером и практически всю ночь лил сильный дождь. Словно сама мать-природа напоследок решила очиститься от скверны, накопившейся за истекший год. А рано утром тучи разом разбежались в разные стороны, и умытое солнце заиграло своими яркими лучами, отражаясь ими в многочисленных лужах.

Сколько раз мне приходилось ездить в город и возвращаться обратно, но я никогда не видел такого количества людей, сколько их было на улицах Кандагара в тот праздничный день. То ли оттого, что после проливного дождя воздух был свеж и чист, а жара спала, то ли оттого, что в городе не было видно ни одного советского солдата, но именно в этот день я впервые увидел кандагарцев совсем в другом ракурсе. Нет, ничего в их внешнем виде особо не изменилось, но вели они себя намного раскованней обычного, а лица их источали радостные, светлые улыбки. И словно не было на этой земле никакой войны.

В центре города, в непосредственной близости от ворот «Идго», афганцы еще накануне установили высоченные качели и небольшие карусельки. И вот теперь, когда наступил этот праздник обновления, аттракционы стали местом массового паломничества горожан. Кандагарская молодежь, стоя на широких досках качелей сразу по нескольку человек, методично раскачивала их, взлетая к небу, с тем чтобы уже в следующее мгновение рухнуть вниз, к земной тверди. Если следовать народному поверью, впервые услышанному мной в Кандагаре, именно во время катания на качелях душа человека очищается от скверны житейского бытия и становится намного чище.

А в это самое время маленькие дети-несмышленыши с радостным визгом катались на малюсеньких карусельках, сделанных из обычных жердин. Бородатый мужик, по всей видимости, ответственный за детские аттракционы, стоял возле вертикальной карусели и, перебирая руками жердины, раскручивал ее вместе с сидящими в люльках детьми. Тут же, буквально в нескольких шагах от импровизированного «луна-парка», полуголая малышня бегала по лужам, умышленно падая и кувыркаясь в дождевой воде. Шум, гам, веселье. Наиболее пронырливые торгаши, подогнавшие свои передвижные ларьки к месту развлечений, бойко торговали фруктами, жвачками и охлажденными напитками.

Одним словом – праздник.

Не успел я войти в кабинет Мир Акая, как он сразу же поволок меня в офицерскую столовую. До обеденного перерыва было еще далеко, но праздничное застолье там было уже в самом разгаре. Когда я вошел в столовую, начальник политотдела Гульдуст произносил пламенную речь, поздравляя всех присутствующих с наступившим праздником. И хотя из спиртного я так ничего и не увидел, лица у большинства из сидевших за столами людей были отнюдь не трезвыми. По всей видимости, еще до начала официальных торжеств, многие из них слегка «пригубили» в своих служебных кабинетах. И где только, черти, раздобыли в Кандагаре спиртное. Наверняка «кишмишовкой» опять баловались. Приучили мы их на свою голову пьянствовать, и теперь только преждевременная смерть отучит их от этой «вредной» привычки.

Поскольку на тот момент я был самым главным царандоевским мушавером в провинции, пришлось и мне держать слово. Был весьма краток. Поздравил всех с праздником и пожелал наступления скорейшего мира на многострадальной афганской земле. Последние слова здорово задели за живое почти всех присутствующих, и, бурно выражая свои эмоции, они полезли ко мне с объятиями. Стало быть, всем им эта война тоже осточертела. Каждому хочется пожить мирной жизнью, от которой они давно уже отвыкли.

Мне почему-то захотелось выйти на свежий воздух. Спазмы перехватили горло и охлажденный «спрайт» не лез в глотку. Видимо, от предчувствия приближающегося дембеля я стал таким сентиментальным. Чуть что подобное случается, не могу с собой совладать и слезы начинают душить откуда-то изнутри. Возможно, это еще и от сознания того, что сам немало горя принес этим людям. Поди разберись теперь, на чьи головы падали многочисленные шуравийские бомбы и ракеты, посланные по моей наводке. Подсоветный Аманулла, конечно же, догадывался, что мой неподдельный интерес ко всей поступающей из «зеленки» информации имеет свое продолжение в ее реализации. Уже потом, когда возвращавшиеся из «зеленки» агенты или их связники с ужасом в глазах рассказывали об очередной трагедии, что там разыгралась, Аманулла, да и остальные подсоветные, соображали, откуда ветер дует. Может быть, именно поэтому они все чаще стали укрывать от меня большую часть информации. Возможно, делали они это в надежде на то, что все это им зачтется после ухода советских войск из Афганистана. Наивные люди! Они свое дело уже сделали, и, если к власти прорвутся «духи», всем им однозначно поотрезают головы. И кто знает, сколько из тех, что сейчас сидят на этой импровизированной пирушке, останется в живых. Кто-то погибнет завтра, а кто-то через год. Но, скорее всего, у всех, кто честно служил этому режиму, участь одна – преждевременная и очень страшная смерть.

Вот от этих самых мыслей, посетивших мою голову, и стало мне невмоготу в том душном помещении.

Дабы не смущать своих подчиненных, Мир Акай тоже вышел на улицу и, оглянувшись по сторонам, заговорщицки произнес:

– Пойдем ко мне.

Намек я понял с полуслова. Да и как тут было не понять, не маленький все-таки.

Под бананы и апельсины уговорили вдвоем с ним бутылку «Столичной» пакистанского розлива. Спиртного у командующего больше не было, и я предложил ему поехать к нам в городок, пообещав раскрутиться в честь праздника на полную катушку. Но Мир Акай от моего предложения отказался, мотивируя тем, что сегодня ему еще надо быть в губернаторстве, где тоже запланированы кое-какие мероприятия. Я особо и не стал настаивать на своем предложении, отметив только про себя: «Нам же больше достанется».

Поблагодарив командующего за радушный прием, я собрался уж было укатить в свои родные пенаты. Тем паче что Мир Акай опять предложил к моим услугам свое авто. Но, как в таких случаях говорится, «свинья грязи найдет». Вот и я тоже нашел этой «грязи» в виде стакана вонючей «кишмишовки», которой меня угостил Хаким. И где только он это дерьмо раздобыл? Уж не из ишачьей ли мочи она сделана? Пить пришлось через силу, затаив дыхание, дабы не ощущать всей мерзопакостности этой вонючей гадости. И как только это зелье пьют афганцы?

От выпитого мне почти сразу же стало дурно. Не объясняя Хакиму ничего, я выскочил из его кабинета и помчался вглубь двора. Через минуту все съеденные мной апельсины и бананы в виде бурой массы, обильно пропитанной еще не окислившимся спиртным, мирно покоились в пыли, недалеко от нашей «мушаверской».

Не-е, откровенно я сегодня не в ударе. Пора завязывать с этими праздниками. Сейчас бы только до кровати добраться. Я извинился перед Хакимом, что не могу больше составить ему компанию, и, взяв служебную машину уголовного розыска, укатил в «Компайн».

Еще не успев основательно задремать, я сквозь сон услышал звуки разрывов реактивных снарядов. По всему было видно, что «духи» решили основательно подпортить нам праздник, выпустив по советническому городку с дюжину осколочных эрэсов.

О том, что «духи» имеют такие намерения, я знал еще накануне, но, увы, изменить ничего не мог. В связи с наступающим праздником на все упреждающие артудары и БШУ было наложено временное табу. До первого выстрела со стороны «духов». А поскольку «духи» начали первыми, с нас это табу автоматически снималось. Гаубичная батарея, располагавшаяся у въезда в городок, лениво гавкнула несколько раз всеми тремя орудиями, после чего воцарилась полнейшая тишина. Вот только надолго ли?

Накаркал, однако.

В этот день «духи» еще неоднократно посылали к нам свои «гостинцы». Один такой «подарочек» упал на плоскую крышу дома, в котором жили наши переводчики. Ракета угодила в груду колес, снятых с подбитых грузовиков и БТРов. Начался пожар. Рискуя попасть под осколки очередной ракеты, мы бегали вокруг дома, пытаясь потушить огонь водой, выплескивая ее на крышу из ведер. В конце концов мы догадались выстроиться конвейером и, передавая ведра с водой друг другу, наконец-то справились с огнем.

Копоть от сгоревшей резины плотным слоем лежала на наших потных лицах. Мы смотрели друг на друга и безудержно ржали, размазывая при этом потеки пота, отчего наши чумазые лица становились еще грязнее и смешнее. К вечеру «брандмейстерские» мероприятия закончились внеплановой баней и причитающимися к такому благому делу «посиделками» за рюмкой чая.

Остальные два праздничных дня «духи» также не оставляли нас в покое. Правда, на этот раз всю мощь своего огня они перенесли на город и находившиеся там военные и стратегические объекты, но тем не менее несколько ракет и мин, упавших на территорию нашего городка и выбивших стекла в нескольких виллах, основательно подпортили всем настроение. К тому же были сорваны полуфинальные игры в волейбол, приуроченные к этим праздничным дням, и их проведение пришлось перенести на более поздние сроки.

Праздники миновали, и город зажил своей привычной жизнью. Аттракционы исчезли так же незаметно, как они появились накануне праздника, и теперь ничто не говорило о том, что буквально еще вчера на том месте стояли смех и веселье. Все эти реалии кандагарского бытия-перевертыша на меня произвели весьма удручающее впечатление. Если бы собственными глазами не видел, что происходило в городе на праздники, никогда бы не поверил, что такое вообще может быть.

Реалии жизни оказались куда хуже, чем их можно было ожидать.

На второй день после окончания праздника Мир Акай уехал к Мамад-хану, подписывать итоговое соглашение о дальнейшем сотрудничестве, и таким образом в активе царандоя должна была появиться очередная «галочка» о состоявшемся факте перехода на сторону госвласти еще одной «договорной банды».

Однако не срослось.

Недалеко от уездного центра Тахтапуль машину командующего попытались таранить ехавшие на БМП исматовцы. Уходя от неминуемого лобового столкновения, водитель командующего круто вывернул руль вправо, и, кувыркаясь, машина свалилась под обрыв, а исматовцы покатили на своей бронемашине дальше, даже не остановившись. Видимо, они были на все сто процентов уверены в том, что Мир Акай с водителем погибли и факт случившегося можно было списать на банальное ДТП.

Но коварным замыслам Муслима Исмата не суждено было осуществиться. В том, что эта авантюра была придумана именно им, я и не сомневался. По счастливой случайности Мир Акай и водитель остались живы, но «ландкрузер» после такой катавасии превратился в груду искореженного металла, не способного к самостоятельному передвижению. Подписание окончательного соглашения с Мамад-ханом тоже было сорвано, и когда оно теперь произойдет и произойдет ли вообще, было под большим, жирным вопросом.

О том, что произошло в Тахтапуле, я узнал буквально на следующий день. Приехав как обычно на работу, я не застал там Мир Акая. Дело привычное, поскольку он и раньше частенько отсутствовал на своем рабочем месте, и всегда на то у него были весьма веские причины. Но на этот раз, уже выйдя из здания, я заметил легковую машину, стоявшую в глубине двора под тенью двух раскидистых чинар.

Е-мое! Да ведь это же «бурубухайка» Мир Акая. Ее ярко-красный цвет я не мог спутать ни чем, поскольку в Кандагаре такая машина была в единственном экземпляре. Теперь это действительно была «бурубухайка», в прямом смысле этого слова. Складывалось такое впечатление, что какой-то пьяный великанище скомкал ее своими огромными лапищами. Это была уже не машина, а грустная пародия на нее. У нас в Союзе про такой хлам говорят однозначно: «Восстановлению не подлежит».

И тут только до меня дошло, что внутри этой «консервной банки», пока она кувыркалась с какого-нибудь откоса, наверняка сидел сам командующий. Потому-то и нет его сейчас на работе. Я попытался было выяснить, что же все-таки произошло с машиной и где сейчас находится Мир Акай, но дежурный офицер ничего путного мне не ответил. И тогда я сообразил, что афганцы просто не хотят, чтобы мушавер-саиб знал обо всех обстоятельствах этого происшествия. Пришлось заходить с другой стороны. Я сообщил Хакиму, что у меня к командующему есть очень серьезный разговор и мне необходимо с ним немедленно пообщаться, независимо от того, в каком он состоянии сейчас находится.

Подействовало. Хаким дал свою служебную «Волгу», и водитель отвез меня вглубь шестого района, к дому, в котором проживал командующий.

За все время моего пребывания в Кандагаре мне ни разу не доводилось бывать в доме, где живет руководитель провинциального царандоя. До Саурской революции в нем жил какой-то местный богатей. Поговаривали, что летом 1979 года он погиб. То ли хадовцы его расстреляли, то ли царандоевцы. А может быть, он просто пал от руки банального убийцы. Так или иначе, но как только дом остался без своего законного владельца, его быстренько национализировали и передали на баланс царандою. Теперь этот дом по всем документам числился как служебное жилье командующего провинциальноым царандоем.

Еще на дальних подступах к этому дому, расположившемуся в некогда самых зажиточных кварталах Кандагара, я заметил усиленную охрану, стоявшую едва ли не на каждом углу. У ворот во двор дома также стояло несколько вооруженных царандоевцев, во главе с молодым офицером. Завидев нашу «Волгу», они молча отдали честь и пропустили машину вглубь двора. Там тоже было полно служивого люда. Одни чистили оружие, другие подметали двор, третьи просто болтали друг с другом. Мне даже показалось, что на наше появление никто не обратил ни малейшего внимания. Но это мне только показалось. Я еще не успел открыть дверь машины, как возле нее выросли фигуры двух вооруженных солдат. Не говоря не слова, они встали в «стойку» между мной и входной дверью в дом, давая тем самым понять, что просто так я в этот дом не войду. Я даже несколько опешил от такого служебного рвения сарбозов, но уже в следующее мгновение мысленно оправдал их за такие жесткие действия. И действительно, совершенно незачем из резиденции командони делать проходной двор.

Вышедший в это время из дома офицер в звании капитана отдал распоряжение сарбозам, и те, расступившись в разные стороны, пропустили меня вперед. При этом они едва ли не впритык пристроились позади меня и сопровождали так до тех пор, пока я не исчез внутри дома.

После невыносимой уличной жары большой дом встретил меня приятной прохладой и легким полумраком. В сопровождении все того же капитана я прошел до конца длинного коридора и неожиданно очутился в огромной ярко освещенной солнечным светом комнате. Машинально прикинув ее размеры, пришел к выводу, что по площади она намного больше, чем вся моя трехкомнатная квартира, в которую моя семья вселилась незадолго до поездки в Афганистан. Живут же люди!

В комнате никого не было, и сопровождающий меня офицер предложил присесть на огромный диван, обитый натуральной английской кожей. Возле дивана примостился низкорослый восточный столик на коротких кривых ножках, на котором стояли красивая фарфоровая ваза с фруктами и пара перламутровых тарелок с восточными сластями.

Не успел я утонуть в этом воздушном диване, как откуда-то из бокового прохода появился Мир Акай. Он шел, слегка прихрамывая и опираясь одной рукой на костыль. По всей видимости, эта ходьба ему давалась с трудом, но улыбающийся командующий всем своим видом старался показать, что у него все нормально.

Поприветствовав друг друга, мы уселись вдвоем на диван, и командующий начал рассказывать о той аварии. Потом он задрал широченные брючины цивильных штанов, и моему взору предстали его синюшные ноги. Заметив мою реакцию на увиденное, Мир Акай только усмехнулся:

– Дальше раздеваться не буду, но поверь мне, что все тело покрыто такими же синяками. До сих пор сам удивляюсь, как это мы остались живы.

Во всех подробностях он рассказал о происшествии, не забыв при этом посетовать на несостоявшийся визит к Мамад-хану. А ведь именно на него он возлагал самые большие надежды, поскольку подписание соглашения с ним сняло бы с повестки дня очень многие проблемы, связанные с обеспечением безопасности на постах второго пояса обороны. Мир Акай высказал предположение, что после всего, что произошло с ним, на Мамад-хана тоже будет оказан сильнейший прессинг со стороны Исмата и его малишей. Как это будет сделано, он пока еще не знает, но что Муслим пустит в ход все свое восточное коварство, – это однозначно. На днях нужно ожидать резкого ухудшения обстановки вокруг постов второго пояса. И неизвестно еще, кто будет нападать на них: то ли моджахеды из «зеленки», то ли исматовцы из Бульдака.

Слушая Мир Акая, я вдруг отчетливо вспомнил, что еще в январе, когда на четвертом посту наблюдал за одиноким «духом», методично запускающим эрэсы в сторону расположения афганской батареи, мне показалось очень странным его одеяние. Он был облачен точно в такой же черный малахай, какие обычно носили исматовцы. Кто знает, но вполне возможно, что тот «дух» был вовсе и не «духом», а одним из нафаров Муслима.

Трижды прав командующий насчет подлости и коварства Исмата. Ничего хорошего не жди от такого человека, кроме удара ножом в спину.

Беседуя с Мир Акаем, я четко определился, что именно буду докладывать в Кабул…

* * *

Командующий оказался провидцем.

Уже на следующий день «духи», а может быть, кто иной, предприняли попытку широкомасштабного наступления по всему второму поясу обороны. Командиры постов, истерически крича в микрофоны своих раций, докладывали, что их посты находятся под угрозой полнейшего уничтожения «духами». Больше всего досталось в тот день четырем самым дальним постам. «Духи» подошли к ним на расстояние прицельного выстрела и едва ли не в упор расстреливали позиции царандоевцев из гранатометов и стрелкового оружия. В те дни и ночи «духи» очень сильно обстреляли несколько постов первого пояса обороны. На одиннадцатом посту была полностью разбита кухня, а на шестнадцатом ранен офицер и два солдата. На двадцать седьмом посту на мине подорвался солдат из Гильмендского батальона, а на седьмом посту первого пояса обороны обстреляны солдаты 34-го опербата. Все три поста, на которых несли службу военнослужащие прикомандированного Кундузского батальона, тоже были обстреляны. К счастью, жертв среди личного состава не было. На «десерт» «духи» закидали зажигательными эрэсами уездный центр улусвали Майванд, спалив там несколько домов. Среди жителей кишлака были убитые и раненые.

Я читал докладные записки командиров постов, словно сводки с «полей сражений», а слова Мир Акая не выходили из моей головы.

Неужели он прав, и во многом, что сейчас творится в провинции, отчасти виноват непосредственно Муслим Исмат? Если он и его люди не были напрямую причастны ко всей этой вакханалии, то никоим образом не исключалось реальное влияние Исмата на других полевых командиров, так или иначе повязанных с ним круговой порукой по совместному «бизнесу», процветающему на контрабанде наркотиков и оружия.

Голова шла кругом от переизбытка поступающей оперативной информации.

От одного, очень опытного агента поступило весьма интересное донесение. Если верить его информации, то около Урузгана «духи» приступили к созданию новой провинции – Сарипуль, территорию которой собираются объявить независимой от кабульского режима. В планы мятежников входит создание коалиционного правительствао в противовес предстоящим выборам президента Наджиба. Эту информацию я в тот же день согнал в Кабул, и руководство Представительства потребовало более обстоятельного доклада по этой проблеме. По всей видимости, я был одним из первых, кто сообщил в «Центр» эту новость. Стало быть, теперь придется изрядно попотеть, собирая и процеживая всю информацию, касающуюся этой новой провинции. Наверняка придется делать контрольную встречу с источником информации и вводить в разработку других негласных сотрудников, которые располагают возможностями передвигаться по маршруту Кандагар – Калат – Кабул.

А страна готовится к предстоящим выборам президента. Ни у кого не вызывает сомнения, что на эту должность будет избран доктор Наджибулла. По крайней мере, НДПА уже определилась с кандидатурой нового президента, и все эти мероприятия с «единодушным волеизъявлением афганского народа» были не более чем пропагандистским трюком и фарсом.

По поводу предстоящих в провинции выборов в губернаторстве прошло внеочередное заседание Совета обороны. До сведения всех присутствующих была доведена директива № 001 по обороне Кабула. Директива предписывала всем силовым ведомствам провинции незамедлительно приступить к выполнению специальных мероприятий по обеспечению охраны избирательных участков и развертыванию пропагандистской компании как среди личного состава, так и среди гражданского населения провинции.

Интересное дело, как это кабульским деятелям видится агитационная работа, которую те же царандоевцы будут проводить с мирным населением Кандагара, если они с утра до ночи и все ночи напролет не успевают отбиваться от «духов». Вывешивать листовки на стенах – бесполезное дело, поскольку их все равно не читают и, более того, срывают, не дав высохнуть клею. Идти со словом в народ – так ведь наибольшую часть военнослужащих самих еще надо убедить в том, что выборы «Быка» – это благое для страны дело. Фамилию Наджиба они на дух не переносят и наверняка первыми будут агитировать народ не голосовать за него.

Далеко ходить не надо. Хадовцы на днях арестовали командира десятого поста второго пояса обороны, который склонял своих подчиненных к сдаче поста «духам». Если уж офицеры на такое идут, так что тогда говорить о зачуханных полуграмотных сарбозах. Им вообще по фигу, кому служить, лишь бы жрачки было вдоволь да стрессовых ситуаций поменьше. А когда этого нет, то сарбозы сами начинают подумывать насчет того, как слинять со службы или переметнуться к «духам», которые чуть ли не ежедневно агитируют их, обещая неземные блага. Вон, буквально вчера поступила информация, что солдат штабного взвода Саид Камаль завербован «духами». А ведь это отнюдь не боевое подразделение. Как теперь такому сарбозу доверять охрану штаба, если ежесекундно будешь ожидать от него пулю в спину. А сколько еще таких – «затаившихся», о которых опера пока ни сном ни духом?

А враг не дремлет, враг действует, используя не только оружие, но и разные хитрости.

К примеру, личный состав двух постов 2-го армейского корпуса в Кухини-Гар и Кухи-Сурх, был снят с позиций неизвестно по чьему распоряжению. Пока разбирались и искали крайних, опустевшие посты без единого выстрела заняли «духи», которые закрепились в районе кладбища, теперь проверяют всех, кто идет в город. Ну ведь кто-то же отдал это дебильное распоряжение о выводе личного состава с постов? Теперь этим вопросом занимаются хадовцы, и есть надежда, что провокатора найдут. Если к тому времени он не сбежит в «зеленку».

Подготовка к выборам продолжает идти полным ходом. На очередном заседании Совета обороны присутствующие докладывали о степени готовности к ним. К тому времени вокруг города уже было оборудовано одиннадцать избирательных участков, где могли проголосовать все, кто проживает в «зеленке». Вот только как они на них попадут, если «духи» перекрыли все подходы к городу со стороны «зеленки». Полнейший дурдом.

На границе крайне неспокойно. От начальника Спинбульдакского РОЦа поступило донесение, что 2 апреля исматовцы напали на пакистанских пограничников и захватили у них оружие. Поводом к инциденту послужил приезд из Пакистана неизвестных людей, которые убили несколько малишей на одном из блокпостов у границы. После нападения малишей на пограничников пакистанцы из своих орудий обстреляли уездный центр. Имеются потери не только у исматовцев, но и среди мирного населения.

А тут еще, как назло, шурави расстарались.

Шестого апреля, примерно в семь часов утра, советская авиация по ошибке нанесла БШУ по уездному центру уезда Аргандаб. Среди мирных жителей есть убитые и раненые. Бомбы упали в районе Лангар-Хана, недалеко от реки. По счастливой случайности не был уничтожен пост царандоя, который располагался всего в ста метрах от места бомбежки.

Ну и как после всего этого агитировать народ, чтобы он голосовал за «Быка»? Попробуй сунься к ним после всего того, что с ними и их родственниками произошло, пожалуй, самих агитаторов поубивают.

А в Союзе сейчас стоит сплошной звон. Это церковные колокола возвещают о наступлении большого христианского праздника – Благовещенья.

Так уж судьба распорядилась, что именно в этот день тридцать семь лет тому назад я появился на свет Божий. Стало быть, отмечать мне сегодня свой день рождения в кругу боевых друзей. А дома, в Астрахани, как всегда соберутся мои самые близкие родственники, поднимут чарки за здоровье юбиляра и пожелают ему скорейшего возвращения домой.

Вот только что-то не заладился у меня с утра этот самый праздничный день.

Ну, во-первых, это был обычный рабочий день. Хочешь не хочешь, а на работу ехать надо. Тем более что мусульманам наш христианский праздник, что мертвым припарка. У них и своих таких праздников хватает. Во-вторых, именно на этот день было назначено очередное заседание Совета обороны, от которого мне никак нельзя было отвертеться, поскольку на нем должен был присутствовать сам Варенников. Ну и, в-третьих, утром именно этого дня произошло крайне неприятное происшествие, которое стало поводом для введения особого положения на территории всей провинции.

Варенников в тот день действительно прибыл на заседание Совета обороны. По всему было видно, что он сильно взволнован и даже чем-то расстроен. Без особого энтузиазма он молча слушал руководителей силовых ведомств и органов государственной власти, докладывавших о проделанной работе по обеспечению безопасности в провинции на период избирательной кампании.

Пока афганцы по очереди докладывали об исполнении директивы, Варенников о чем-то вполголоса переговаривался с руководителем ХАДа. При этом оба не заметили, как тон их диалога повысился на несколько децибел, и все присутствующие в зале афганцы, а также их советники, навострив уши, прислушивались к тому, о чем ведут речь два генерала. Складывалось такое впечатление, что докладчиков в тот момент никто не слушал.

После выступления руководителя провинциального комитета НДПА Варенников окинул тяжелым взглядом всех присутствующих и, не спеша, как он это обычно делал, когда был чем-то недоволен, начал говорить:

– Сегодня утром в уезде Тахтапуль произошло чрезвычайное происшествие, которое, как я считаю, уже в ближайшие дни наверняка приведет к ухудшению политической и военной обстановки не только в провинции, но и во всей южной зоне Афганистана.

Генерал приостановил свое выступление, как бы обдумывая дальнейшие слова, а советники и их подсоветные замерли, ожидая, что же он скажет дальше. Но он вдруг сделал жест рукой в сторону Тадж Мохаммада, предоставив ему слово.

Хадовский генерал выступал минут пятнадцать. Речь его была весьма эмоциональной, с довольно частым упоминанием имени Муслима Исмата. Из всего сказанного я понял только одно, что этот «махновец» Исмат в очередной раз выкинул что-то такое, отчего теперь вся южная часть Афганистана будет «стоять на ушах». Я незаметно оглянулся по сторонам и обратил внимание, что афганцы сидят, затаив дыхание, и ловят каждое слово, вылетающее из уст Таджа.

Когда он закончил свою речь, Варенников вновь окинул взглядом всех присутствующих, после чего продублировал все, о чем только что говорил хадовский генерал:

– Товарищи советники и афганские друзья. Сегодня утром командир племенного ополчения генерал Муслим Исмат пытался силой прорваться со своими людьми в Кандагар, используя при этом бронетехнику. Не исключено, что целью данной провокации был захват стратегически важных объектов в самом городе или прилегающих к кандагарскому аэропорту «Ариана». Силами семидесятой бригады эту бандитскую вылазку удалось пресечь на корню, а бронемашину, на которой находился этот неуправляемый прохвост, сжечь. Где сейчас находится Исмат, никому не известно, но ни в подбитой БМП, ни около нее его труп не был обнаружен. Не исключено, что ему удалось скрыться в зарослях камыша, которые в том месте вплотную подступают к дороге. Какие очередные коварные планы он вынашивает, мы пока еще не знаем. Но, судя по всему, ничего хорошего от него и его людей ждать нам не приходится. В связи с этим ставлю перед всеми боевую задачу: первое – личный состав перевести на особый режим несения службы; второе – все пункты постоянной дислокации усилить дополнительной охраной. Командирам застав и блокпостов, размещенных вдоль «бетонки» и вокруг аэропорта, взять под наблюдение любое перемещение автотранспорта и бронетехники исматовцев. При первом же их появлении немедленно докладывать на ЦБУ бригады и в штаб Второго армейского корпуса. Это пока все. Через час я жду у себя руководителей всех советнических аппаратов и командиров советских войсковых частей. Поговорим обо всем отдельно.

Ну вот, и накрылось мое праздничное настроение медным тазом. Хотел было «кам-кам» пропустить с подсоветными в честь памятной для меня даты, да уж куда теперь. Еще неизвестно, как будут развиваться события в генеральском коттедже. Не дай Бог, Варенников заметит, что я нахожусь «под мухой». Считай, на этом вся моя мушаверская карьера и закончится, и придется мне посыпать голову пеплом и с позором возвращаться домой.

Времени на раскачивание не было, поэтому, как обычно, «упал на хвост» к «Сизому носу», поскольку ему потом все равно придется возвращаться в «Компайн». А коли так, то на обратном пути также прихватит меня с собой.

Свою джиласу Варенников провел в два этапа. Сначала он собрал в своем кабинете всех старших советников и командиров войсковых частей. Еще раз поставил перед всеми конкретные боевые задачи. Отдельно поднял с насиженных мест командира полка штурмовой авиации и вертолетного полка, потребовав от них надежного контроля с воздуха над дорогой в Спинбульдак. Напомнил, чтобы они не забывали и другие степные и горные дороги в «зеленке», по которым Исмат может погнать свою бронетехнику в город.

Выступление генерала было выдержано в характерных для него мрачных тонах. Он не упустил возможности в очередной раз пригрозить, что в случае прорыва исматовцев в город или аэропорт погоны полетят со всех, кто это допустит, независимо от имеющихся прежних заслуг. Напоследок генерал съязвил, что недалек уже тот день, когда всем здесь присутствующим придется «со слезами на глазах» покидать эти «чудные, курортные и очень даже гостеприимные места», и от того, как господа офицеры справятся с поставленными перед ними задачами, будет зависеть планируемый вывод советского военного контингента.

Подведя черту своему выступлению, Варенников объявил присутствующим о том, что они свободны, но при этом попросил задержаться на несколько минут руководителей советнических аппаратов.

На этот раз он никого из нас с места не поднимал, но в такой же жесткой манере потребовал от всех держать его в курсе всего, что связано с Исматом. Любую мало-мальски стоящую оперативную информацию о нем и его людях мы должны были незамедлительно докладывать на ЦБУ под кодом срочности «Воздух». Генерал еще раз напомнил, что все мы должны проникнуться чувством ответственности за порученное дело, поскольку на карту поставлено больше, чем обыденное обеспечение мер безопасности в провинции, и от того, как мы сейчас оперативно сработаем, будет зависеть очень многое, если даже не все.

Свои последние слова он мог бы нам и не озвучивать. Мы сами понимали, что ситуация в провинции уже в ближайшие дни может выйти из-под контроля. Если этот неврастеник Исмат всколыхнет народ и поведет его против госвласти и шурави, всем нам мало не покажется. Может случиться так, что в провинции разразится очень даже кровопролитная войнушка, и все то, что было до этого, покажется детским лепетом.

Разъезжаясь в тот день по домам, мы не могли и предположить, что продолжение всей этой истории для нас будет совершенно неожиданным.

Через несколько дней от своих подсоветных мы узнали, что Муслим Исмат живехоньким объявился в Кабуле, где с челобитной упал в ноги к «Быку». Но неожиданностью для нас было скорее не это обстоятельство, а то, как на все это отреагировал сам Наджиб. Он незамедлительно вызвал к себе на аудиенцию Тадж Мохаммада. Параллельно с этим Гулябзой срочно вызвал в Кабул руководителя кандагарского царандоя. Правда, шифротелеграмма почему-то была адресована не на имя Мир Акая, а на имя его заместителя – Сардара. Он и полетел в Кабул.

Ой, не к добру все это. По всей видимости, совсем скоро в провинции начнется серьезная зачистка в высшем руководстве ХАДа и царандоя. Нам оставалось только ждать, когда и как все это будет происходить.

Что бы там ни было, но свой день рождения я тогда все-таки отметил с друзьями. Праздничного настроения особо и не было, но «Доны» нажрались, как всегда, до чертиков. Опять горланили песни под гармошку, ходили к кому-то в гости, к нам заходили гости. Одним словом, расслабились по полной программе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.