26-го мая
26-го мая
Указания Верховного главнокомандующего исполняются: 2-я и 5-я армии будут соединены в одну армию под начальством генерала Смирнова{98}. Штаб 5-й армии, с генералом Чуриным, перейдет в Ломжу; штаб 12-й армии с генерал Плеве переходит в Ригу и объединяет в себе Шавельскую группу, которая выделяется из 10-й армии. Было бы проще штаб 5-й армии направить в Ригу, не трогая штаба 12-й армии. Генерал Борисов уверяет, что и так будет хорошо.
23 или 24 мая М. В. телеграфировал Верховному главнокомандующему о необходимости перехода войск с ныне ими занимаемых позиций на Наревские. Мысль верна, но к ее исполнению есть много психологических и технических затруднений. Войсковые позиции сильнее, чем Наревские, построенные инженерами; войска к ним приспособились и с местностью и расположением врага знакомы.
Такое перемещение позволит нам выделить в резерв не менее 4 корпусов. Но как подействует отход на войска? В Варшаве, без сомнения, будет паника. Но последнее не довод, который мог бы поколебать решение. Отвести 1-ю армию и часть 5-ой (Ломжа) к Нареву, не затрагивая 2-ой армии, нельзя, а о последней окончательно не решено. Кроме того такой отход не может быть исполнен независимо от того, что происходит на Юго-Западном фронте. Не говорю о том, что к такому отходу надо подготовиться. Отходя к Нареву и добавлю к Новогеоргиевску, мы не можем оставить на настоящих местах правый фланг 2-й армии на левом берегу Вислы, а должны убрать его также к стороне от Новогеоргиевска. Выгадывая около 4 корпусов в резерв, нельзя забывать, что и противник выгадает столько же, если не более. Усиление численное получится в сущности эфемерное.
Корень, по-моему, заключается в том – зачем мы это предпримем? Может быть, пассивная сила нашей обороны усилится, но это условно, ибо позиции, на которые мы отойдем, не сильнее тех, на которых войска дерутся. К этому можно прибавить еще целый ворох рассуждений и сомнений, но они лишь запутают колеблющиеся душу и ум, но решения не дадут, его надо искать не в деталях, я в общем положении.
А общее положение предлагает нам лишь два вопроса: Россия или Польша? Причем представителем интересов первой является армия. Обстановка на всем фронте такова, что именно эти вопросы требуют ответа; и кто, спрашивается, может и должен дать этот ответ? Главнокомандующий на эти два вопроса ответить не может. Они не в кругу ведения. Верховный главнокомандующий и его генеральный штаб стоят перед ними и оттуда должен придти ответ и повеление.
Но и наша мысль тоже работает над этими вопросами, и мы оцениваем их под влиянием наших нужд и нашей жизни. Главнокомандующий чувствует, и, скажу, видит, насколько положение наше при отсутствии средств к борьбе хрупко; он видит и необходимый в наших условиях исход.
Гуляя вечером между хлебами, мы в разговоре часто к нему подходим и скоро от него отходим. Мы как бы боимся своих мыслей, ибо все затруднения, которые должны возникнуть при его первом шаге его исполнения, нам ясны. Не неся никакой ответственности, я смелее в своих решениях, ибо они умозрительного свойства, но мне понятны те муки и тревоги, которые длительно и ежечасно переживаются главнокомандующим, тем более, что наше внутреннее по отношению противника положение не легкое, в особенности ввиду совершающегося на юге; оно еще усугубляется до состояния безнадежности вследствие отсутствия средств для борьбы. И надежд на близкое лучшее будущее нет. Пока вопрос о том – «зачем мы будем отходить» на весу, а с ним и целый ряд остальных.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.