СИЛА ПРЕДВИДЕНИЯ
СИЛА ПРЕДВИДЕНИЯ
«Я их презираю… но презрение это было бы презрением общего блага».
Победоносный Швейцарский поход ознаменовал завершение полководческой карьеры Суворова и войны России против революционной Франции. Коалиция с Австрийской империей и Британией оказалась невозможной из-за предательства союзниками общих и даже их собственных интересов. Военная мысль Александра Васильевича в очередной раз столкнулась не просто с косностью политиков, а с неумением и, более того, нежеланием использовать войну как инструмент достижения прочного мира.
Как воспринимал это сам Суворов? Еще в ходе боевых действий в Италии полководец замечал признаки предательства союзников, понимал их близоруко-корыстные причины и верно оценивал их катастрофические последствия. Все это он излагал в рапортах императору Павлу I, в письмах высшим австрийским чинам. Он предвидел ситуацию, сложившуюся с русскими войсками в Альпах: предательский вывод из Швейцарии австрийских войск, нарушение союзниками договоров по снабжению его армии и даже невероятное с точки зрения патриотического взгляда на русских солдат поражение корпуса Римского-Корсакова. Армия Суворова победоносно прошла через Альпы именно потому, что, следуя своему гениальному плану разгрома неприятеля атакой с фронта и фланга, полководец учитывал возможности катастрофического развития событий по всем трем направлениям. Швейцарский поход превратил мотивированные опасения Суворова в уверенность, предательство австрийцев стало фактом.
Но нельзя ли было еще исправить этот факт? Александр Васильевич исходил из верной оценки сил сторон, учитывавшей основные военные, ресурсные, моральные и управленческие факторы. Он предупреждал, что даже при значительном перевесе в материальной силе армий и флотов Британия и Австрия непременно будут разбиты, — потому что французские солдаты смелее сражаются, а полководцы умно и энергично ведут их в бой, понимая, в отличие от противников, динамику современной войны. Многочисленные, хорошо вооруженные и обученные австрийцы могли успешно сражаться, пока их командиров было кому толкать в решительный бой. Суворов силой своего гения просто навязал им победы 1799 г.
Британия не имела значительной армии, способной самостоятельно противостоять французам хоть в малой мере, и надеялась… на Австрию. Даже на море после победы Нельсона при Абукире в августе 1798 г. активно действовал, используя смелые десантные операции, только русский флот{174}. Впрочем, и турки — еще одна союзная сила — воевали энергичнее британцев, эскадры которых лишь бесплодно маневрировали. Было очевидно, что после ухода эскадры Ф.Ф. Ушакова британский флот окончательно потеряет инициативу и будет непригодным к наступательной войне, т.е. бесполезным для победы. Пройдет всего несколько лет, и встанет вопрос: хватит ли сил флота для того, чтобы защитить Британские острова от Великой армии Наполеона. Вопрос этот останется нерешенным: Британию вновь спасет Россия.
На суше управленческие способности британского командования были еще ниже. В августе — ноябре 1799 г. англо-русская экспедиция в Голландию, за которой пристально следили император Павел I и Суворов{175}, была провалена главнокомандующим сухопутными войсками Британии герцогом Фредериком Йоркским. Собранный на скорую руку русский корпус генерала И.И. Германа — тот самый, которого Суворов не дождался в Италии, — был брошен англичанами в бою и разбит, Герман со штабом попали в плен. Французы и их союзники-голландцы во главе с генералом Гийомом Брюном, не имея превосходства в числе, заставили британцев и русских 8 ноября с позором очистить страну. Высшие британские командиры, как правило, игнорировали военное образование, полагая достаточным быть джентльменами. Но как раз герцог Йоркский его имел — он учился военному делу в Пруссии, у Фридриха Великого. То, что его, с вымуштрованными британскими и отличными русскими солдатами, наголову разбил недоучившийся адвокат Брюн, вполне характеризует уровень британского командования тех лет.
Для Суворова общая картина событий летом и осенью 1799 г. была ясна. Франция имела дрянную Директорию в Париже, но воодушевленных революцией солдат и инициативных генералов вдали от столицы. Директория хоть и пыталась ими управлять, но на деле не имела способностей и средств им мешать. Австрийский императорский двор и гофкригсрат, пытавшийся мелочно руководить военными операциями за сотни километров, британский кабинет министров во главе с Питтом-младшим и Адмиралтейство, своей узколобо-корыстной политикой и отсутствием военной мысли надежно обеспечивали армиям и флотам союзников поражение в войне.
На пике своих побед фельдмаршал писал, что вскоре австрийцы потеряют Италию. И действительно, летом 1800 г. Наполеон разгромил их при Маренго и вышвырнул из страны. Суворов предупреждал, что грохот вражеских пушек скоро услышат в Вене. Всего через год Моро разгромил австрийцев в Германии и заключил с ними перемирие в 75 верстах от Вены. Предательская политика Питта, как и предупреждал русский полководец, привела к потере Англией всех ее союзников, завоеваний и влияния на континенте. В довершение справедливой кары, из ее герба Наполеоном были символически вырваны французские лилии, сверкавшие там со времен Плантагенетов.
Но осенью 1799 г. все еще можно было изменить. Союзники были управленчески (проще сказать — умственно и нравственно) слабы. Но и у их противников ситуация с управлением (с головой и совестью) была тяжелой. Революционная парижская Директория прогнила насквозь. Она не столько управляла, сколько воровала, проявляя гораздо больше способностей в грабеже захваченных земель, чем в формировании и обеспечении армий. Из действительно талантливых полководцев крупные силы имел один Массена: превосходный генерал, которого суворовские войска уже бивали минимальными силами. Прекрасный генерал Моро чрезвычайными усилиями, почти без средств, восстанавливал ряды своих разбитых войск в Южной Франции. А Бонапарта завистливая Директория услала в Египет, где его блокировал английский флот.
Из этих троих Суворов в письмах, документах и записанных современниками отзывах решительно выделял Бонапарта, полагая именно его действительно сильным противником. Так полагали и англичане, еще в августе 1799 г. пропустившие судно с Бонапартом на борту во Францию. Для них отъезд Бонапарта означал возможность ослабить французскую армию в Египте. Конечно, логика заставляла захватить судно с Бонапартом и вывести талантливого генерала из войны. Но побуждение затруднить русским и австрийцам войну на суше в Европе было сильнее логики. Бонапарт прибыл в Париж 16 октября и начал готовить захват власти, совершившийся 18 брюмера (9 ноября — 29 октября по использовавшемуся Суворовым Юлианскому календарю). Французы считали Наполеона спасителем Франции от Суворова. Так полагали и Талейран, пламенное письмо коего Бонапарту в Египет я цитировал во Введении, и член Директории Сийес, предложивший генералу возглавить военный переворот в столице. Впоследствии, в 1807 г., генерал Макдональд признал в разговоре с русским послом в Париже, что Суворова французы не смогли бы остановить{176}.
Наполеон однажды заметил, что вернулся в Париж потому, что союзники «разбили генерала Журдана на Дунае, Шерера на Адидже, Моро — на Адде. Цизальпинская республика была уничтожена, Мантуя — осаждена; казаки достигли альпийской границы; Массена с трудом удерживался в горах Швейцарии… С национальной трибуны громко призывали на помощь отечеству главнокомандующего Итальянской армии (т.е. Бонапарта). Варвар, залитый кровью поляков (т.е. Суворов), нагло угрожал французскому народу. Нельзя было терять ни минуты; Наполеон решил отправиться на Родину и спасти ее от ярости иностранцев и собственных сынов (противников революции)»{177}. Однако в официальной пропаганде Первого консула и императора французов опасность со стороны Суворова была предана забвению: ужас 1799 г. перед «варваром» мнился ему унизительным для Франции. Это сильно сказалось на последующей историографии.
По версии Е.В. Тарле{178}, Бонапарт прочно держал в руках Египет, когда «произошло внезапное, никем не предвиденное событие. Долгие месяцы отрезанный от всякого сообщения с Европой, Бонапарт из случайно попавшей в его руки газеты узнал потрясающие новости: он узнал, что, пока он завоевывал Египет, Австрия, Англия, Россия и Неаполитанское королевство возобновили войну против Франции, что Суворов появился в Италии, разбил французов, уничтожил Цизальпинскую республику, движется к Альпам, угрожает вторжением во Францию; в самой Франции — разбои, смуты, полное расстройство; Директория ненавистна большинству, слаба и растерянна. “Негодяи! Италия потеряна! Все плоды моих побед потеряны! Мне нужно ехать!” — сказал он, как только прочел газету». — И сразу решил бросить армию в Египте, чтобы отправиться во Францию. На мой взгляд, это публицистическое упрощение реальных мотивов Наполеона.
По более глубокой версии Талейрана, Бонапарт после поражения его наступления на Сирию «был вынужден возвратить армию в Египет, где англичане угрожали ему десантом. Таким образом, он увидел разрушение своих блестящих надежд; даже возможность удержаться в Египте стала более чем сомнительной. Его преследовала ужасная мысль, что он сможет уйти только при помощи капитуляции, которая оставит за ним репутацию простого авантюриста. Превратности, испытанные французами в Италии, заставили его выйти из этой растерянности и дали ему смелость сделать то, на что иначе он никогда бы не дерзнул. Он тайком покидает свою армию, оставив командование Клеберу, и, избегнув английского крейсера, он высаживается во Франции»{179}.
Очевидно, что именно победы Суворова заставили Бонапарта сделать решительный шаг к превращению в Наполеона. «Страшное поражение, нанесенное Суворовым французам в Италии при Нови, — пишет Е.В. Тарле{180}, — смерть французского главнокомандующего Жубера в этой битве, отпадение всех итальянских “союзников” Франции, угроза французским границам — все это окончательно отвратило от Директории буржуазные массы города и деревни… в некоторых местах роялисты дошли до такой смелости, что кричали иногда на улице: “Да здравствует Суворов! Долой республику!” Целыми тысячами бродили по стране уклонившиеся от воинской повинности и поэтому принужденные покинуть родные места молодые люди… Даже когда осенью 1799 г. Массена разбил в Швейцарии при Цюрихе русскую армию Корсакова, а другая русская армия (Суворова) была отозвана Павлом, то и эти успехи мало помогли Директории и не восстановили ее престижа».
Поход на Париж по долине Луары летом 1799 г., подготовленный Суворовым и сорванный союзниками, означал бы крах Французской революции и бесславный конец карьеры Бонапарта в песках Египта. Но и в начале октября, когда русские войска спустились с Альп, возможности победоносного окончания войны оставались. Бонапарт еще не взял власть в Париже; он лишь к лету следующего года сумел, в условиях разрухи, минимально укрепить французские армии для перехода в рискованное, но в итоге победоносное контрнаступление. В то же время Суворов осенью 1799 г. еще обладал полнотой власти, пожалованной ему императором Павлом I. Он мог самостоятельно планировать и осуществлять операции, лишь отчитываясь государю о результатах. У союзников, воспользуйся они гением Суворова, был шанс избежать точно предсказанного им разгрома в 1800 г.
Понимание ситуации заставляло Александра Васильевича закрывать сердце от обид и прикладывать все силы к тому, чтобы переломить ход событий. 26 сентября, едва отогревшись после ужасного перехода через Панике, Суворов от подножия хребта написал эрцгерцогу Карлу чрезвычайно ласковое и ободрительное письмо, рассказав о победах русских войск от Альтдорфа до Муттентале и предложив совместное наступление русских и австрийских войск в реке Тур. Он сообщил, что, хотя «мы истратили все свои заряды», русские войска прикрывают восточную часть Швейцарии от вероятного вторжения французов. Суворов уже установил связь с австрийскими командирами для снабжения русских войск припасами и амуницией; на приведение войск в порядок ему требовалось 3–4 дня (Д IV. 391).
На следующий день, по дороге в Кур, фельдмаршал предписал A.M. Римскому-Корсакову не предпринимать действий против французов до соединения всех русских войск. Это было актуально: 27 и 27 сентября войска Римского-Корсакова и принца Конде отражали жестокие атаки французов (I (Д IV. 412). Под руководством присланного Суворовым генерал-лейтенанта А.И. Горчакова русский корпус должен был лишь «обучаться к действию холодным оружием» и заготавливать продовольствие и боеприпасы на всю армию на 10 дней (Д IV. 392, 393). Из-за отсутствия продовольствия, писал Суворов 28 сентября из Кура генерал-адьютанту Петру Александровичу Толстому, представлявшему русское командование в ставке эрцгерцога Карла, «мы в голоде», причем «Корсаков дошел до крайности», а без «военной амуниции» — «убегаем сражения» (Д IV. 394).
С Петром Александровичем, храбро сражавшимся в Польше и отличившимся при штурме Праги, фельдмаршал был откровенен. Императору Павлу он в тот же день отправил успокоительное донесение без характеристики тяжелого положения русских войск. Суворов выполнял рескрипт Павла I от 31 августа, в котором Римскому-Корсакову, в связи с уходом войск эрцгерцога Карла из Швейцарии, предписывалось не предпринимать активных действий (Д IV. 395 и прим 2.). Правда, в тот же день Александр Васильевич рапортовал Павлу I о победе отряда А.И. Горчакова над французами, одержанной 28 августа, т.е. до подписания императором рескрипта (Д IV. 396).
В первых числах октября Суворов размышлял (и делал заметки: Д IV. 397 и прим. 1) о возможности соединения его армии с корпусами Римского-Корсакова и Конде для совместного удара по главной позиции Массена в Винтертуре. Александр Васильевич имел в корпусах А.Г. Розенберга и В.Х. Дерфельдена около 16 тысяч человек в строю[95], Римский-Корсаков и Конде — 25,5 тысячи человек[96]. Ночным «очень быстрым и по возможности комбинированным маршем», которого «Массена не имеет никакой причины… ожидать», Суворов мог появиться на поле боя внезапно для французов, когда те, узнав о приближении Римского-Корсакова, обрушат главные силы на него и Конде. Недостаток «в силах, одежде и средствах», трудность войны «в гористых и опасных местах» делали операцию «красивой». Но «хороша» ли она? Можно «принять меры, чтобы избежать риска»; но потери людей будут большими. Суворов заключил: «очень красива, но не хороша». У него не было твердой надежды на хорошее снабжение войск и возможность побудить к активным действиям эрцгерцога Карла, имевшего 33 тысячи солдат на Верхнем Дунае, за спинами Римского-Корсакова и Конде. Не годились для активных действий, тем более — быстрого комбинированного марша по горам, и австрийские войска, расположенные к югу от Констанцкого (Боденского) озера, недалеко от Суворова (Петраш, Елачич и Линкен, 16 тысяч).
Взвесив все «за» и «против», Суворов отказался от «очень красивой» атаки, решив «обойти Констанцкое озеро по более длинной дороге, избегать по возможности стычек, чтобы соединиться с Корсаковым». Полководец учитывал, что, разбив превосходящие силы Массена (38, 5 тысячи), он не сможет развить успех без материальной и военной поддержки австрийцев, положиться на которую было нельзя[97]. В таком случае победа была бы «для блистания», а не «постоянства», что Александр Васильевич считал недопустимым. 2 октября, сообщая Павлу I о предстоящем соединении с Рим-ским-Корсаковым, полководец приложил к донесению новые «бумаги по пьемонтским делам… обнаруживающие злые замыслы венского кабинета» по захвату Северной Италии вместо ее освобождения (Д IV. 398). В самой Швейцарии австрийский генерал Петраш, от которого Суворов надеялся получить снабжение и боеприпасы, отказался сотрудничать с русскими. Свои сомнения относительно продолжения войны полководец изложил в тот же день в письме графу Ф.В. Ростопчину — приближенному Павла I, который только что возглавил Иностранную коллегию (МИД России). Зная характер пламенного борца с тлетворным влиянием Запада, будущего генерал-губернатора Москвы, победителя Наполеона, Александр Васильевич публицистически «сократил» число своих солдат в полтора раза, войск Римского-Корсакова — вдвое, бездействующие австрийские силы слегка преувеличил, а армию Массена довел до 40 и даже 60 тысяч человек[98]. Русская пехота, по словам Суворова, «боса, нага» и голодна, без зарядов, «палаток, плащей, артельных и прочих денег, в одной рубашке». Не помогая русским, австрийцы сепаратно ведут в Вене переговоры с тайными эмиссарами французов. Предупредив Ростопчина (и через его красноречие — императора Павла) о происках венского кабинета[99], Суворов сформулировал мучившую его дилемму: «Злые замыслы барона Тугута, поелику они противны общему благу, меня оскорбляют, но я их презираю… но презрение это было бы презрением общего блага» (Д IV. 399).
За «общее благо», за освобождение Швейцарии и Италии от оккупации и реставрацию королевской власти во Франции, Суворов был готов бороться до конца. Множество его документов осени и зимы 1799 г. подтверждают, что полководец прекрасно понимал корыстные цели Австрии и Англии, воплощенные в явной и тайной (но известной Александру Васильевичу) политике британского премьер-министра Питта и председателя Гофкригсрата (Военного совета) Австрийской империи Тугута. Противодействуя их гибельным для союзников замыслам, Суворов делал все, чтобы отвратить неизбежную катастрофу. Одновременно он заботился о русских войсках, славе русского оружия и чести России.
На следующий день, 3 октября, полководец завершил и отправил Павлу I подробный и точный отчет о победоносном Швейцарском походе, зная, какое ликование он вызовет в Петербурге и всем русском обществе (Д IV. 400). Тон, заданный Суворовым, был правильным. Пышные торжества, устроенные в России в конце октября по поводу победоносного Швейцарского похода, поставили оптимистическую точку в войне с французами и в отношениях с неверными союзниками, мечтавшими посрамить Россию, но предавшими осмеянию самих себя. Ростопчин, сообщая Александру Васильевичу об этих торжествах и награждении полководца и участников похода, не преминул заметить: «Ваше последнее чудесное дело удостаивают в Вене названием: une belle retraite (красивое отступление. — франц.). Если бы они умели так ретироваться, то давно завоевали бы вселенную». Сам Павел I в рескрипте Суворову от 29 октября шутил, будто «весьма рад, что от вашего из Швейцарии выступления узнает эрцгерцог Карл на практике, каково быть оставлену не вовремя и на побиение; но немцы — люди годные, все могут снесть, перенесть и унесть».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.