РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ

РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ

«Сам чувствую, что не довольно послужил этому краю».

В то время как героические французы и поляки брали Краков, покровители конфедератов в Вене убеждали русских и прусских представителей, что государственность Речи Посполитой себя изжила. Раз у «патриотов Польши» не стало денег на оплату покровителей, им пришло время рассчитаться землями своей страны. Зимой 1772 г. в Вене была подписана и осенью в Петербурге ратифицирована конвенция о разделе Польши. Львиную долю земель, в том числе Бохну и Величку, присвоила себе Австрия (83 тысячи км², и 2 млн. 600 тысяч человек). Она заняла южную часть Краковского и Сандомирского воеводств (без г. Кракова), часть Вельского воеводства и всю Галицию. Пруссия получила 36 тысяч км² и 580 тысяч жителей в Померании (без Данцинга), Западной и Восточной Пруссии, а также часть Великой Польши.

Россия не участвовала в разделе Польши. Отошедшие к ней земли (92 тысячи км² с населением 1 млн. 300 тысяч человек) никогда не входили в Польшу. Они принадлежали Речи Посполитой лишь по унии Польши с Великим княжеством Литовским. Большая часть русских приобретений находилась в Восточной Белоруссии — исконных землях Древнерусского государства (районы Витебска, Полоцка, Мстиславля и Могилева), населенных православными русскими людьми. Меньшая часть — Ливония и Инфлянты — была освоена прибалтийскими немцами и давно тяготела к Российской империи.

Россия не выступала захватчиком, а Пруссия являлась им лишь частично. Инициатором раздела Польши, получившим от него наибольшие выгоды с максимальным уроном для поляков, была Австрийская империя — союзница барских конфедератов.

Суворов тяжело переживал крушение Польши. В августе, после капитуляции Пулавского, он вынужден был снять посты в Величке и Бохне, отведя войска в Краков. А вскоре отбыл в Литву, в корпус Эльмпта, где провел месяц, пытаясь забыться на званых вечерах и балах в Вильно. Получив в октябре 1772 г. назначение в корпус, выдвигавшийся к границе Швеции, Суворов в письме Бибикову подвел итог своей миссии в Речи Посполитой:

«Выхожу из страны, где желал делать только добро или, по крайней мере, всегда о том старался. Сердце мое не знало в этом колебаний, а должность никогда мне не препятствовала. Поступая как честный человек, остерегался я одного нравственного зла, а телесное само собой исчезало. Безукоризненная моя добродетель услаждается одобрением моего поведения.

Здесь только отчасти известно доброе мое имя, — заключил Суворов, — ибо был я здесь недолго, да и сам чувствую, что не довольно послужил этому краю. Чистосердечная благодарность возрождает во мне любовь к этой области, где мне доброжелательствуют: оставляю ее с сожалением».

Паны уважали героя, панны и паненки ждали от него внимания, к которому привыкли в своей стране. «Не много знавал я женщин, — честно признавался Суворов, — но, забавляясь в обществе их, соблюдал всегда почтение. Мне недоставало времени быть с ними, и я их страшился. Женщины управляют здешнею страною, как и везде; я не чувствовал в себе достаточной твердости защищаться от их прелестей» (П 25).

Итогом не удовлетворившей Суворова войны в Речи Посполитой стало не только формирование его стратегии и тактики, но, что более важно, рождение новой философии войны, основанной на его представляниях о добродетели человека, гражданина и солдата.

«Служа августейшей моей Государыне, — писал он Бибикову 27 ноября, — я стремился только к благу Отечества моего, не причиняя особенного вреда народу, среди которого я находился… Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека, но я заключил доброе имя мое в славе моего Отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто послушное порывам скоропреходящих страстей, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей. Жизнь моя была суровая школа, но нравы невинные и природное великодушие облегчали мои труды: чувства мои были свободны, а сам я тверд» (П 28).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.