КОННЫЙ ПАРТИЗАН

КОННЫЙ ПАРТИЗАН

«Конница, руби, гони!»

В кампании 1761 г. русское воинство под командой Бутурлина совместно с австрийцами окружило, а затем благополучно упустило армию Фридриха. Лишь корпус Румянцева поддержал славу русского оружия, овладев к концу года сильной крепостью Кольберг. Суворов успел поучаствовать и здесь, неведомо какими путями попав в офицеры при новом командующем легким кавалерийским корпусом генерал-поручике Густаве Густавовиче Берге.

Именно Бергу довелось первым оценить боевые качества 30-летнего «молодого» офицера Суворова. 44-летний прибалтийский немец, участвовавший в своей первой войне и выдвинувшийся отважной атакой во главе драгунского полка под Кунерсдорфом, решился дать Александру Васильевичу команду над сводным отрядом легкой конницы — гусар и казаков, — с которым Суворов совершил первые подвиги.

Корпус Берга успешно наступал в Силезии. Суворов участвовал во многих битвах (под Бригом, Бреслау, Штригау, при Гросс- и Клейн-Вандриссе), а в сражении под Вальштадтом два дня возглавлял наступление 2-тысячного отряда, на четыре мили отбросившего королевские войска.

В боях под крепостью Швейдниц Александр Васильевич с отрядом казаков трижды ходил в атаку на ключевую высоту, взял ее и несколько часов удерживал против многократно превосходящего неприятеля. Донские казаки, имевшие на вооружении пики, сабли и карабины, были иррегулярным войском. Они смело атаковали рассыпного противника на конях и сами сражались пешими в рассыпном строю. Метко стреляя, используя для укрытия от ответного огня рельеф местности, они предвосхитили появление в европейских армиях егерей.

Отбив атаки противника, Суворов получил подкрепление из двух казачьих полков и сам атаковал прусскую кавалерию, маневрировавшую у подножия высоты. Четыре полка прусских гусар и драгун были опрокинуты, разбиты и загнаны в королевский лагерь. Господствующая высота осталась в руках казаков. «Отсюда, — вспоминал Александр Васильевич в автобиографии, — весь прусский лагерь был вскрыт, и тут утверждена легкого корпуса главная квартира».

Установив соединение форпостами с бездействующими русской и австрийской армиями, Берг с занятой Суворовым высоты атаковал то и дело выходившую из лагеря Фридриха кавалерию. В одной из таких стычек, в которых участвовал Суворов, русские кавалеристы гнали четыре прусских полка до самого королевского шатра! «Сверх разных примечательных (дел), — с удовольствием вспоминал много лет спустя Александр Васильевич, — единожды под королевскими шатрами разбиты были драгунские полки, при моем нахождении, Финкенштейнов и Голштейн, (и) гусарские — Лоссов и Малаховский, с великим для них уроном».

В отличие от всей европейской кавалерии того времени, ведомые Суворовым гусары с саблями и казаки с пиками атаковали на полном галопе. Даже вымуштрованные прусские кавалеристы, приученные своими командирами не только стрелять с шага, но и атаковать холодным оружием на замедленном манежном галопе (позволяющем сохранять стройные ряды), были поражены молниеносными атаками и сокрушительным натиском суворовских конников. Впервые пруссаки встретили противника, который не только бился с ними на равных, но и побеждал их в открытом кавалерийском бою.

Для многих командиров конная сшибка на «белом» оружии была хорошо забытым прошлым. Кавалерия как элитный род войск тогда вооружалась до зубов. Даже легкие конники-гусары имели, помимо сабли, по два седельных пистолета, нередко дополненные еще и висевшим на перевязи карабином, обязательным в тяжелой кавалерии, одетой в стальные кирасы и шлемы. Линейная тактика, которую ниспровергал в боях Фридрих Великий и никогда не принимал Суворов, подразумевала максимальное повышение огневой мощи выстроенной в четкие порядки и медленно, чтобы не сбивать прицел, надвигающейся на противника конницы.

Вера в силу залпового огня была столь велика, что его максимальное использование стало основой военных теорий и инструкций. Лишь немногие, в их числе наблюдательный Суворов, усомнились в его губительности. Действительно, залп из весьма неточных мушкетов и еще менее способных попасть в цель пистолетов мог нанести сильный урон только большой по площади и малоподвижной мишени. Можно сказать, что он был смертелен, только если обе стороны «играли по правилам», сметая залпами линию противника и подставляя свою линию под столь же губительные залпы.

На деле огневой залп из пистолетов, мушкетов и даже пушек по стремительно движущейся цели был, как обнаружил Суворов, крайне неэффективен. Кавалерия Зейдлица была расстреляна на его глазах при Кунерсдорфе лишь потому, что атаковала под прицельным огнем русских пушек медленно и крайне скученно, по узким и топким проходам между озерами.

При этом ускоренное, относительно практики и военных руководств, движение вперед, на врага, способное принести победу, оказалось менее опасным, чем бессмысленные в глазах Суворова перестроения и «шатания» вдоль фронта, не говоря о губительной и впоследствии строго запрещенной Александром Васильевичем «ретираде» — отступлении.

Вы спросите, как можно говорить о «смысле» в человекоубийстве?! Суворов тоже всю жизнь задавал себе этот вопрос и отвечал на него делом: стремительная и победоносная атака, ставшая в его глазах залогом победы, сберегала огромное число жизней. Причем не только своих бойцов, но и солдат противника. Ошеломленного и разгромленного врага следовало щадить и брать в плен. Неслучайно Суворов с этих дней на германской земле и на всю жизнь запомнил (рассказав в автобиографии), сколь малые потери он нес сам и сколько пруссаков спас, забрав в плен.

Русские и австрийские войска под командой Бутурлина и Лаудона бесславно отступили от Швейдница, предоставив Фридриху Великому полную свободу. Пока русская и австрийская армии совершали сложные и бесполезные маневры, корпус Берга был брошен наперерез 12-тысячному отряду генерала Платена, пытавшегося деблокировать обложенный Румянцевым Кольберг. Генерал был достойнейшим противником. Получив приказ помешать русским операциям в Померании, он стремительным рейдом разгромил русские магазины в Польше, прорвался в Познань и через Бреслау устремился Румянцеву в тыл. Фридрих Великий надеялся, что остановить или задержать его неповоротливые русские войска не смогут.

Берг мог выполнить приказ, лишь противопоставив прусской инициативе офицеров, которые не станут ждать дополнительных приказов и инструкций. Выступая в поход, он специально просил командование оставить Суворова в его корпусе. Приказ по заграничной армии свидетельствует, что Густав Густавович высоко оценил военный талант Александра Васильевича: «Так как генерал-майор Берг выхваляет особливую способность подполковника Казанского полка Суворова, то явиться ему в команду означенного корпуса».

Подполковник полетел в штаб Берга, как на крыльях. Много позже, будучи генерал-аншефом и одержав великие победы под Кинбурном, при Фокшанах и Рымнике, Александр Васильевич с особым удовольствием вспоминал свои действия во главе небольших кавалерийских отрядов, которые ему доверял Берг. Еще бы: впервые начинающий полководец мог в полной мере проявить инициативу, не будучи связанным вышестоящим начальством.

Берг сделал Суворова своей правой рукой, позволяя ему брать под команду отряды, находившиеся ближе всех к противнику. Задачей было постоянно связывать противника боем, сковать его маневры и нанести максимальный урон. Разгромить корпус Платена Суворов с имеющимися силами не мог, но сделать его бесполезным в стратегических планах Фридриха Великого был способен.

Русские нагнали пруссаков ночью, при местечке Костяны в Польше. Суворов вышел на лагерь Платена с тыла, сквозь густой лес, и, вопреки всем уставам и традициям, повел кавалерию в атаку по неизвестной пересеченной местности в темноте. Понеся «знатный урон», противник спешно снялся с лагеря и постарался оторваться от русских. Через два дня Суворов нагнал его и нанес новый удар.

12 сентября 1761 г. Бергу стало известно, что корпус Платена приближается к Ландсбергу, собираясь форсировать Варту по ведущему в город мосту. Перехватить противника основными силами Берг не успевал. Помешать переправе мог только Суворов. «Взял я с собою слабый, во ста конях, Туроверова казачий полк», вспоминал Александр Васильевич о том, как рождалась его «Наука побеждать». Ночью сотня донцов Туроверова с Суворовым во главе переплыла на конях речку Нетце и проскакала по противоположному берегу Варты до Ландсберга. Внезапным броском через ров казаки захватили городские ворота. Предусмотрительно посланные сюда Платеном две прусские команды были взяты в плен[10].

Суворов сжег «Ландсбергский большой мост» как раз к моменту, когда на противоположном берегу показались основные силы Платена. К сожалению Александра Васильевича, пруссаки все равно сумели переправиться на понтонах, «за нескорым прибытием нашего легкого корпуса». Не в силах ускорить его марш, Берг дал Суворову все свои мобильные силы: семь казачьих (неполного состава) полков под командой полковника Попова и три гусарских полка под началом полковника Зорина. С этими силами Александр Васильевич 15 сентября настиг пруссаков при выходе из Фридебергского леса, уже на самой границе Померании.

Крепкий профессионал Платен был вполне готов к отпору. Его основные силы совершали марш по высотам, с которых вся прусская артиллерия открыла по русским огонь. Но казаки и гусары атаковали стремительнее, чем меняли прицел пушкари. Проскочив «под огнем», русские порубили фланговые эскадроны Платена, положив на месте сотню драгун и взяв 71 пленного, в том числе офицера штаба корпуса{11}. Суворов навсегда запомнил, что, несмотря на ужасающую канонаду «всей» (это им подчеркнуто) прусской артиллерии и знаменитую выучку прусских драгун, стремительно атаковавшие силы почти не понесли потерь: пять раненых было у казаков и несколько среди гусар.

«Останавливал я Платена на марше сколько возможно», — констатировал Суворов, до тех пор, пока прусский корпус не вошел в зону ответственности командира 3-й дивизии генерала Василия Михайловича Долгорукова. Корпус Берга был остановлен под Старгардом на кратковременный отдых. Платен все же сумел прорваться под Кольберг, где соединился с войсками принца Вюртембергского. Однако Долгоруков прибыл к Кольбергу раньше, усилив осаждающие крепость войска Румянцева, а кавалерия Берга, выступив на Регенвальде, парализовала коммуникации противника.

В начале октября Берг атаковал и пленил отряд майора Подчарли в деревне Вейсентин. Суворов участвовал в атаке во главе отряда легкой кавалерии, а при отходе прикрывал тыл русских войск. Отважный подполковник де Корбьер (будущий фельдмаршал) преследовал Берга во главе пяти прусских эскадронов с конной артиллерией. Имея меньше ста донских казаков и «желтых» сербских гусар[11], Суворов стремительной контратакой отбросил противника и взял много пленных.

Вскоре ему повезло, наконец, получить под команду собственный регимент. Командир Тверского драгунского полка заболел, а на его заместителя, «по недавнему вступлению из итальянцев в нашу службу», по мнению генерал-майора Берга, было «положиться невозможно». По просьбе Берга командование полком было возложено на Суворова, чья «способность ему, генерал-майору, весьма известна». Ордер о назначении подполковника Суворова командиром полка был записан в журнал боевых действий 17 ноября{12}.

20 ноября под Наугардом Александр Васильевич в составе одной колонны корпуса Берга атаковал деревню, занятую батальоном прусских гренадеров (помимо мушкета, вооруженных ручными гранатами) и двумя батальонами знаменитого впоследствии полководца принца Фердинанда, с приданым им «слабым» (по оценке Суворова) полком драгун из Голштейна[12]. Суворов лично повел Тверской полк в атаку с правого фланга, а полковник Зорич с гусарами Венгерского и Хорватского полков — с левого; казаки бригадира Краснощекова маневрировали по фронту.

Драгуны имели, кроме сабель, карабины, и теоретически были обучены сражаться и в конном, и в пешем строю. На деле они в том и другом уступали по выучке пруссакам и уж точно не могли на равных драться с отборными гренадерами короля Фридриха. Но местность была пересеченная, непригодная для наступления ровным строем, удобным для вымуштрованных пруссаков. Суворов бросил полк в стремительную атаку на саблях: «Тверской полк, около двухсот пятидесяти человек, врубился в пехоту на неровном месте и сбил драгун. Урон прусской в убитых и пленных был велик, и взята часть артиллерии».

Вновь быстрота и смелость атаки позволили одолеть многократно превосходящие силы противника. Прусский батальон полного состава насчитывал 810 солдат и офицеров. Суворову противостояло если не 2,5, то, с учетом обычного на войне некомплекта, не менее 1,5 пехотинцев и шесть эскадронов драгун, плюс артиллеристы: около 3 обороняющихся пруссаков на одного наступающего русского, даже если гусар у Зорича было вдвое больше, чем у Суворова драгун! «Подо мною расстреляна лошадь и другая ранена» — так Александр Васильевич обозначил ярость схватки[13]. И все-таки русские, вопреки европейской военной науке и практике, победили! Значит, что-то неладно было с военной наукой, и был какой-то неведомый миру источник победы, позволявший Суворову бить врага при любом соотношении сил.

Русское и прусское командование о начавшейся революции в военном деле не ведали и продолжали воевать по старинке, дополняя линейную тактику кордонной. Обе стороны боролись за пути сообщения между Кольбергом и Штеттином, маневрируя вокруг стоявшей на этой операционной линии крепости Трептов. С прусской стороны действовал хорошо знакомый Суворову корпус Платена. С русской — корпус Берга, соединившийся с отрядом тяжелой кавалерии князя Михаила Никитича Волконского. Князь, заслуживший чин генерал-поручика смелыми атаками при Пальциге и Кунерсдорфе и уже проведший полки своих конных гренадер и кирасир парадом по Берлину, действовал в наступательном духе.

Русский и прусский авангарды сошлись у Ренегвальда. Волконский немедля повел конных гренадер в атаку «на палашах» (тяжелая кавалерия была вооружена длинными и тяжелыми прямыми палашами вместо сабель). Прусская пехота авангарда де Корбиера была смята. Тем временем «гусары сразились с гусарами». «Весь сильный авангард под полковником Курбьером взят был в плен, — вспоминал Суворов, — и его артиллерия досталась в наши руки». В рапорте императрице Елизавете Петровне Румянцев отметил, что корпус Берга, не потеряв ни единого человека, «до тысячи рядовых и с предводителем подполковником Корбиером в плен взял».

Особенно Александр Васильевич вспоминал на первый взгляд беспорядочную, но с его точки зрения весьма поучительную баталию у Ренегвальда, когда «осенью, в мокрое время», корпус Берга разделился. «Регулярная конница его просила идти окружной, гладкой дорогой. Он (Берг. — Авт.) взял при себе эскадрона три гусар и два полка казаков и закрывал корпус поодаль справа». Суворов был в отряде, максимально близком к неприятелю. «Выходя из лесу, — вспоминал он, — вдруг увидели мы на нескольких шагах весь прусской корпус, стоящий в его линиях». Силы были неравны даже для Суворова. Решение надо было принимать мгновенно.

Пока противник не опомнился, русская кавалерия поскакала вдоль его фронта влево. Этот выбор оказался правильным. Посланный в разведку офицер донес, «что впереди, в большой версте, незанятая болотная переправа мелка. Мы устремились на нее. Погнались за нами вначале прусские драгуны на палашах, за ними — гусары. Достигнув переправы, приятель и неприятель, смешавшись, погрузли в ней почти по луку (седла. — Авт.). Нашим надлежало прежде насухо выйти. За ними вмиг — несколько прусских эскадронов, которые вмиг построились. Генерал (Берг. — Авт.) — приказал их сломить. Ближний эскадрон был слабый желтый Сватченков; я его пустил. Он опроверг все прусские эскадроны обратно в болото.

Через него, между тем, нашли они слева от нас суше переправу. Первый их полк перешел драгунский Финкенштейнов, весьма комплектный (около 1500 всадников. — Авт.). При ближних тут высотах было отверстие на эскадрон, против которого один (полк. — Авт.) Финкенштейнов встал».

Атаковать противника, пока он сам не приготовился к атаке, мог сквозь узкое дефиле между холмами лишь один эскадрон. Но что он мог сделать против комплектного полка в 10 эскадронов, даже если переправу из них (как пишет дальше Суворов) перешла лишь половина? «Невозможно было время тратить; я велел ударить стремглав на полк одному нашему сербскому эскадрону. Его капитан Жадр бросился в отверстие (между холмов. — Авт.) на саблях. Финкенштейновы дали залп из карабинов. Ни один человек из наших не упал, но Финкенштейновы пять эскадронов в мгновенье были опрокинуты, вырублены, потоптаны и перебежали через переправу назад».

Не встретив храбрых сербов контратакой и пытаясь, по уставу, дружно стрелять, прусские кавалеристы проиграли схватку, а вместе с нею весь бой. С нашей стороны «сербский эскадрон был подкрепляем одним венгерским, который в деле не был. Финкенштейновы же были подкрепляемы, кроме конницы, батальонами десятью пехоты. Вся эта пехота — прекрасное зрелище с противной черты — на полувыстреле давала в нас ружейные залпы», — с удовольствием вспоминал Александр Васильевич.

Несмотря на идеальное расстояние для залпового огня лучшей в Европе линейной пехоты, гарцующие на нашем берегу заболоченной речушки сербы и венгры оставались неуязвимыми. И многократно более сильный по численности противник, потеряв лишь мгновение при принятии решения об атаке в карьер, не мог сделать больше ничего!

«Мы почти ничего не потеряли, — констатировал Суворов, — от них же, сверх убитых, получили знатное число пленников». А ведь пруссаками командовали не новички: «при сих действиях находились их лучшие партизаны, и Финкенштейновым полком командовал подполковник и кавалер Рейценштейн — весьма храбрый и отличный офицер. Потом оставили они нас в покое».

Торжество идеи, что кто быстрей и энергичней атакует, тот побеждает, было полным. Однако годится ли эта мысль для пехоты? Суворов проверил это на себе в самых жестких условиях, при первой же возможности возглавив атаку пехоты на укрепленный по средневековому образцу городок Гольнау (Голнов). Штурм вышел кровавым, но успешным, а потери оказались не столь велики, как при «правильной» осаде. Но предоставим слово самому полководцу, вспоминавшему в автобиографии о событиях осени 1761 г.:

«В ночи прусский корпус стал за Голновым, оставив в городе гарнизон. Генерал граф Петр Иванович Панин прибыл к нам с некоторой пехотой. Я с одним гренадерским батальоном атаковал ворота, и, после сильного сопротивления, вломились мы в калитку, гнали прусский отряд штыками через весь город за противные ворота и мост, до их лагеря, где побито и взято много в плен. Я поврежден был контузией, в ногу и грудь картечинами; одна лошадь убита подо мной». Оказалось, что и в пехоте быстрота и натиск решают исход боя. Русские победили с минимальными потерями. Наибольшей опасности при штурме подвергались офицеры, на которых осажденные сосредотачивали огонь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.