IX. ЭРИВАНСКИЙ ПОХОД

IX. ЭРИВАНСКИЙ ПОХОД

Среди закавказских войн князя Цицианова поход под Эривань занимает, быть может, самое выдающееся место. Если предположенная цель и не была достигнута, то не подлежит сомнению, что причина этого лежала в неожиданных трудностях, встреченных под крепостью, но ни в каком случае не в недостатке энергии и храбрости русских войск. Весь Эриванский поход, напротив, состоит из ряда подвигов, являясь примером того, до какой стойкости и подъема нравственной силы доходили русские войска в Кавказских войнах славных времен Цицианова и Котляревского.

Цицианов спешил приобрести для России важную Эриванскую область с целью по возможности отдалить от грузинской территории театр войны с Персией, становившейся неизбежной. Персияне деятельно готовились к войне, а эриванский хан дерзко давал Цицианову советы очистить от русских войск Грузию.

Цицианов отвечал, что «на глупые и дерзкие письма, каково было ханское, с прописанием в нем еще повелений словами льва, а делами теленка Баба-хана, русские привыкли отвечать штыками», и советовал ему призвать на помощь неустрашимого государя государей, чтобы вместе с ним помериться силами «с купцами, недавно Ганжу из-под сильной руки его вырвавшими, яко товар персидских материй».

В мае 1804 года русские войска стали сосредоточиваться в Саганлуге, в восьми верстах от Тифлиса, а Кавказский гренадерский полк под командой генерал-майора Тучкова отправлен был вперед с приказанием занять Шурагель и по пути соединиться с Тифлисским полком, направленным туда же из Лори и Бомбаков[41].

Едва Тучков вступил в пределы древней Армении, как прискакал гонец от генерала Леонтьева с известием, что Тифлисский полк окружен неприятелем, но намерен держаться в горах, пока не подойдут гренадеры. Спускаясь с высот в долину, орошенную рекой Арпачаем, Тучков действительно заметил в одном из ущелий палатки Тифлисского полка и приказал сделать три пушечных выстрела. Это послужило сигналом, по которому Леонтьев тотчас снялся с позиции, и оба отряда с барабанным боем и музыкой соединились на глазах неприятеля.

Война еще не была объявлена Персии, и Тучков ограничился тем, что стал со всей бригадой в оборонительной позиции. Тем не менее на передовых постах весь день шла перестрелка; прискакавший вечером из персидского лагеря пленный грузин сообщил, что вражеское войско, состоящее из восьми тысяч отборной кавалерии, готовится под утро сделать на русский отряд нападение, что в лагере находится персидский сардарь с грузинскими царевичами и что, наконец, сам он исполнял при сардаре должность кафеджи и воспользовался прибытием русских войск, чтобы вернуться в отечество.

Тучков решился предупредить нападение и на заре 10 июня сам выступил из лагеря. Первые толпы персидской конницы, встретившие его в двух верстах у разоренной деревни Караклис, были рассеяны картечью, и войска приблизились к Гумрам, где находился главный лагерь персидского отряда. Едва казаки успели занять высокий курган, лежавший в лощине русской позиции, неприятель начал спускаться с высот и завязал перестрелку. Тучков ввел в дело один батальон, а с остальными скрытно обошел персиян и занял в тылу их узкий горный проход – единственный путь, по которому они могли возвратиться в лагерь. При известии об этом ужас овладел персидскими военачальниками. Напрасно храбрейшие из всадников пытались проложить себе дорогу оружием: картечь разметывала толпы их при самом входе в ущелье и вынудила наконец бежать в окрестные горы. Тучков занял Гумры и овладел неприятельским лагерем.

Через два дня прибыл сам Цицианов, а вслед за ним стали подходить и остальные войска, назначенные к походу. В отряде сосредоточилось до десяти батальонов пехоты (Кавказский гренадерский и Саратовский пехотный полки в полном составе, два батальона Тифлисского и шесть девятого егерского полка), а конницы – весь Нарвский драгунский полк и четыреста пятьдесят линейных и донских казаков, при двенадцати орудиях. Силы эти в общей сложности не превышали трех или четырех тысяч штыков, а неприятель располагал между тем сорокатысячным корпусом, стоявшим на границе Эриванского ханства. Тем не менее 15 июня князь Цицианов открыл наступление по дороге к Эчмиадзину. Персияне во время похода нигде не показывались, но каждый день, перед наступлением вечера, русские видели по сторонам зловещие огни маяков, зажигаемых, очевидно, при приближении отряда. 19 июня, на самой заре, войска услыхали наконец далекий колокольный звон, который князь Цицианов принял за приготовление к торжественной встрече его. Он приказал генералу Портнягину с войсками авангарда ускорить марш, чтобы занять монастырь прежде, чем подойдут к нему персияне. Но предположение князя оказалось ошибочным; монастырь уже давно был занят неприятелем, и персияне, подпустив Портнягина к Эчмиадзинским садам, встретили его перекрестным огнем из ружей и фальконетов. Линейные казаки, спешившись, быстро оттеснили персиян, но занять самый монастырь было невозможно по причине крайнего утомления пехоты, прошедшей в этот день сорок четыре версты при страшной жаре и безводье. Изнурение войск было так велико, что с Портнягиным при знаменах прибыло только человек по шестьдесят с батальона, а остальные люди тянулись еще по дорогам, и собрались все только к полуночи.

Неприятельские разъезды, ходившие вокруг русского лагеря в течение всей ночи, намекали на сбор значительных масс персидской кавалерии. Это был авангард неприятельских войск, подступавших под предводительством наследного персидского принца к Эчмиадзину. Сила персиян простирались до двадцати тысяч всадников, но даже один авангард их, сделавший на заре 20 июня первое нападение на русских, мог считаться сильной армией в сравнении с отрядом князя Цицианова. Все дело, однако же, ограничилось артиллерийским огнем, и русские не пожалели картечи, чтобы охладить бешеный пыл неприятеля и остановить его стремительный натиск. Тогда персияне, охватив русские фланги, устремились к вагенбургу, но генерал Тучков поспешил занять водяные мельницы, находившиеся вправо, откуда удобно можно было стрелять во фланг самому неприятелю, и оставил в них унтер-офицера Вернера с сорока кавказскими гренадерами. Озадаченный неожиданным залпом с мельниц, неприятель приостановился, а Тучков воспользовался этим моментом и ударил картечью. Неприятель, однако же, дошел до вагенбурга, но уже ослабленный, и был отбит со значительным уроном.

Незнакомые еще с европейской тактикой, персияне были поражены упорным сопротивлением немногочисленной горсти солдат, которых они рассчитывали истребить при первом ударе. Каре регулярной пехоты казались им неприступными движущимися стенами, а гром артиллерии, устилавшей поле трупами всадников, скоро распространил смятение в рядах персидской кавалерии, и она побежала. Напрасно сам Аббас-Мирза прискакал на поле сражения с гневными криками: «Остановитесь! Куда вы бежите?» – и старался восстановить в толпе хотя какой-нибудь порядок. «Не срамите меня перед моим отцом и братьями! Не заставляйте рассказывать везде о вашем стыде и позоре!» – кричал он бегущим. Но паника была сильнее угроз, и толпа, гонимая страхом, бежала, пока не очутилась в безопасном месте, куда не долетали русские ядра.

Знойный день между тем уступал уже место прохладному вечеру. Войска отдыхали на бивуаках, как вдруг с аванпостов дали знать, что какой-то отряд кавалерии несется лощиной прямо на русскую позицию. На главном карауле ударили было тревогу, но оказалось, что это была небольшая часть драгунского полка, со знаменами и литаврами, которая не успела присоединиться к своему полку и теперь была преследуема персиянами. Стрелки Кавказского полка тотчас засели в лощину и, пропустив мимо себя драгун, открыли огонь по неприятелю. Персияне остановились. Этим эпизодом и закончилось Эчмиадзинское сражение.

Три дня после того неприятель не смел приближаться к русскому лагерю ближе, чем на пушечный выстрел, и только изредка по местам происходили небольшие схватки, преимущественно при добывании русскими воды и кормов. Между тем Цицианов убедился, что овладеть монастырем без значительной потери в людях невозможно, и двинулся к деревне Канагир, где была единственная переправа через быструю речку Зангу.

Дорога лежала на протяжении двенадцати верст открытой степью, по которой то здесь, то там маячили отряды персидской конницы. Самая деревня также была занята неприятелем. Полковник Цехановский, посланный с девятым егерским полком, выбил из нее персиян и, захватив переправу, тотчас привел в оборонительное положение замок, лежавший посреди деревни. Здесь Цицианов оставил весь свой вагенбург под прикрытием батальона Саратовского пехотного полка, а с остальными войсками, за исключением еще двух рот, отправленных в Эчмиадзин для занятия монастыря, который персияне покинули сами, как только русский отряд двинулся вперед, решил продолжать наступление.

30 июня войска переправились через быструю Зангу и, в боевом порядке миновав Эриванскую крепость, направились на главный лагерь наследного персидского принца. Позиция, занятая неприятелем, лежала на северной стороне Эривани, верстах в семи от крепостного форштадта, и с фронта была прикрыта горным ущельем, представляющим целый ряд каменистых высот и пригорков. Девятый егерский полк, наступавший в авангарде, отправил свои орудия назад и затем, рассыпавшись по высотам, начал живое стрелковое наступление. Пять раз сбивал он неприятеля последовательно с одной высоты на другую и наконец дошел до подъема почти неприступного. Это была крутая скалистая гора с узкой тропой, извивавшейся между утесами и камнями, за которыми неприятель устроил засаду.

Лично осмотрев позицию, Цицианов поблагодарил егерей, проложивших своей грудью дорогу для целого отряда, и приказал сменить их батальоном Кавказского гренадерского полка под начальством полковника Козловского.

Пренебрегая огнем неприятеля, Козловский вместе со своим помощником майором Осиповым, во главе гренадер, бросился на приступ, но подъем на гору был так неудобен и крут, что из всего батальона только сорок человек достигли вершины горы; однако же и этой маленькой горсти людей оказалось совершенно достаточно, чтобы обратить неприятеля в бегство. И ежели материальный урон персиян при этом был невелик, то только потому, что их никто не преследовал. Кавалерия была далеко, а батальон Козловского, овладевший горой, не имел при себе артиллерии, и пустить его на лагерь главнокомандующий не решился. К счастью, в это самое время появилось тридцать казаков Семейного и Гребенского войска, успевших взобраться на гору по следам пехоты. Они преследовали бегущих и, врубившись в толпу, отбили несколько знамен и фальконетов.

С занятием горы сражение окончилось. Неприятель, не выжидая новой атаки, сам бросил свой лагерь и бежал через Эриванскую крепость, где окончательно и дочиста был ограблен своими же единоверцами. Расстройство персидских войск было так велико, что Аббас-Мирза в тот же день поспешно ушел за Аракс, а князь Цицианов мог теперь свободно обратиться к действиям против Эривани. Раннее утро 2 июля действительно застало русские войска передвигающимися на другие позиции, которые со всех сторон поясом охватывали крепость. Главная квартира, при которой находилась вся кавалерия и батальон Кавказского гренадерского полка подполковника Симановича, расположилась на северной стороне Эривани, в предместье, где был городской базар, мечеть и здания караван-сарая. Тут же, несколько левее ее, напротив ханского сада, поместился батальон Саратовского полка с генерал-майором Портнягиным, а далее, с восточной стороны Эривани, в Кашагарском предместье, стояли остальные батальоны кавказских гренадер, под начальством генерал-майора Тучкова, и еще левее – тифлисцы с генералом Леонтьевым.

Так как обложить южную сторону крепости по недостатку войск было нельзя, то здесь ограничились только возведением редута, для защиты которого были назначены оставшиеся еще свободными полторы роты Саратовского полка под командой майора Нольде. Затем, чтобы докончить обложение крепости с запада, полковник Цехановский с девятым егерским полком отправлен был обратно через деревню Канагиры на правую сторону Занги и занял обширные сады, лежавшие напротив ханского дома.

Как только русские войска приступили к блокаде крепости, Аббас-Мирза появился снова и стал на реке Гарни-чай. Это обстоятельство заставило подумать об усилении некоторых частей блокадной линии, и вследствие этого, между редутом Нольде и лагерем Тифлисского полка, построен был на Мухалетском бугре еще небольшой редан на сорок человек, который вместе с тем должен был служить и наблюдательным постом. До 14 июля никаких особенно тревожных известий не было, но в этот день вечером узнали, что в гарничейский лагерь прибыл из Тавриза сам Баба-хан, царствовавший в Персии под именем Фетх-Али-шаха, со значительными силами и что персияне замышляют в ту же ночь атаковать блокадное расположение. Едва Цицианов разослал приказ, чтобы войска, на всякий случай, готовы были к отпору, как в два часа пополуночи ружейная пальба в отряде генерала Леонтьева уже возвестила о нападении неприятеля. В то же время из крепости сделаны были две вылазки против правого фланга, занимавшего, как мы видели, северное предместье города. Одна из этих вылазок, наткнувшаяся впотьмах на отряд Портнягина, была рассеяна картечью, но другая едва не ворвалась в главную квартиру князя Цицианова и была удержана только упорным сопротивлением стоявшего там караула. Предположив, за темнотой ночи, что здесь сосредоточены главные силы, персияне приняли влево, но, попав под пушечный огонь из караван-сарая, подались еще левее и наткнулись на батальон Симановича, который, не раздумывая долго, бросился в штыки и гнал неприятеля через весь форштадт до самых стен крепости.

Между тем на левом фланге, где неприятель атаковал одновременно Мухалетский курган, редут майора Нольде и каре генерала Леонтьева, завязалось серьезное дело. Часть неприятельских войск успела перебраться даже на правую сторону Занги и кинулась было на обоз Цехановского, но егеря под командой майора Корниенко отбили нападение, и поручик Савранов собственноручно взял при этом персидское знамя. Прогнанный отсюда неприятель оставил в покое егерей и, переправившись обратно за речку, принял живое участие в атаке, которую вели персияне на редут майора Нольде.

Оборона этого редута принадлежит к числу замечательнейших подвигов, не часто встречающихся в военной истории. Надо сказать, что из полутора рот Саратовского пехотного полка, бывших в укреплении, одна рота с вечера была отправлена с провиантским обозом в караван-сарай и не успела возвратиться назад, когда редут, имевший только пятьдесят шесть защитников, был окружен со всех сторон трехтысячной толпой неприятеля. Пять часов редут выдерживал сильный огонь и, несмотря на малочисленность своего гарнизона, сумел найти и средства, и благоприятные минуты к тому, чтобы сделать три вылазки и три раза прогонять неприятеля, пробовавшего залечь за камнями впереди редута. Из числа четырех офицеров, бывших с майором Нольде, прапорщик Pагep – отважный юноша, уже два раза раненный на вылазках, – был убит наповал, а трое – штабс-капитан Цыренев, поручик Кофтырев и подпоручик Кубовский – ранены. Наконец, когда патроны, бывшие в сумках солдат, все были расстреляны, Нольде и батальонный адъютант Кофтырев сами доставали их из патронных ящиков и раздавали людям. Геройская оборона редута приводила в восторг и удивление даже самого Фетх-Али-шаха, но силы неприятеля росли и, конечно, подавили бы горсть героев, если бы к ним не явилась неожиданная помощь.

Полковник Цехановский, видя, что редут окружен со всех сторон персиянами, приказал открыть артиллерийский огонь с правого берега Занги, и действие это было настолько успешно, что неприятель, поражаемый с тыла, тотчас же стал отходить от редута[42].

Мухалетский редан с ничтожным гарнизоном в пятьдесят человек также отбился от персиян при помощи подоспевших к нему двух рот Тифлисского полка с майором Токаревым, но он потерял убитым храброго своего начальника поручика Мигданова.

Вообще, при отбитии штурма на обоих редутах у русских выбыло из строя пять офицеров и тридцать нижних чинов. Но наибольшая потеря досталась в этот памятный день на долю генерала Леонтьева. Он не успел занять удобной позиции, лежавшей впереди Мухалета, и потому был вынужден прислонить свой левый фланг к высокой каменистой горе, уже занятой неприятелем, и выстрелы, направленные сверху, выбили из строя восемь офицеров и до ста двадцати нижних чинов.

Переменить позицию в то время, когда неприятель вел фронтальную атаку, не было возможности. Поручик Лабынцев, известный, по донесению Леонтьева, своей беспримерной храбростью, вызвался с охотниками очистить гору и действительно сбил неприятеля, но удержать ее за собой не мог и, подавляемый свежими силами неприятеля, отступил к отряду. «Озлобленный полученной при этом контузией и почитая неудачу нарушением своей воинской чести», Лабынцев пополнил убыль своих егерей и вместе с прапорщиком Выскребенцовым вновь устремился на гору, вторично сбил персиян и на этот раз, несмотря уже на все усилия неприятеля, держался до тех пор, пока не подоспели к нему на помощь пятьдесят человек гренадер и саратовцев, под начальством капитана Кушелева и штабс-капитана Лабунского, как старший, принял команду и, отстаивая гору, отнял у персиян два фальконета.

Между тем батальоны Леонтьева успели в это время отбить фронтальную атаку и захватили при этом даже неприятельское знамя. Дальнейшие усилия персиян против этой позиции не имели успеха. В час пополудни сражение окончилось, и неприятель стал отступать к Гарни-чаю.

Большая часть русского отряда почти не принимала участия в сражении. Даже пост Кавказского гренадерского полка, самый важный из всех постов блокирующего отряда, не был атакован неприятелем, а между тем, если бы персияне направили сюда главные силы, то, без сомнения, могли бы разорвать блокадную линию, и тогда караван-сарай, в котором сосредоточены были все русские подвижные магазины и парки, мечеть и самая квартира князя Цицианова – все было бы подвержено чрезвычайной опасности.

Полнейшую неудачу этого сражения приписывают обыкновенно дурным распоряжениям самого Фетх-Али-шаха. Но Фетх-Али-шах, видевший геройскую защиту русских войск, думал об этом иначе и после окончания битвы приказал повесить лазутчика, который донес ему о недостатке снарядов и пороха у русских. Показания лазутчика между тем были совершенно верны, и если бы персияне начали атаку сутками раньше, то действительно застали бы отряд в критическом положении, так как транспорт с боевыми припасами прибыл лишь за несколько часов до начала боя.

Отступление персидских войск и расположение их двумя большими лагерями в значительном расстоянии между собой дало Цицианову мысль перейти в наступление и разбить неприятеля порознь, но попытка эта не удалась. Генералу Портнягину, посланному на Гарни-чай, пришлось выдержать бой со всей персидской армией и отступать под ее ударами до самой Эривани. Но это отступление, при котором шестьсот человек, на расстоянии двадцати пяти верст, пробивали себе дорогу сквозь сорокатысячную армию и не оставили в руках неприятеля не только военного трофея, но вынесли из боя даже трупы убитых товарищей, составляет один из блистательнейших эпизодов Кавказской войны и, по выражению Цицианова, «превышает славой всякую победу».

Все эти события – появление персидской армии, бой 15 июля, затем экспедиция Портнягина и знаменитое отступление его – не изменяли, однако, общего положения дел под Эриванской крепостью. Цицианов энергично продолжал блокаду, но хан упорствовал в сдаче, а русские не имели осадных орудий, чтобы начать бомбардирование, и вынуждены были довольствоваться только одними угрозами.

Между тем обстоятельства принимали все более и более неблагоприятный оборот. Наступала осень, начались дождливые дни, и в войсках обнаружилась значительная смертность; обозы с провиантом, постоянно подстерегаемые персидскими разъездами, не подходили; отряд Монтрезора, посланный для прикрытия их, геройски погиб под Караклисом; грузинская конница, отправленная Цициановым обратно в Тифлис, по дороге взята была в плен и отведена в Тегеран. Между тем взбунтовались лезгины, а карабагцы, подстрекаемые персиянами, вторглись в Елизаветпольский округ; царевич Александр с персидским войском и жителями восставших татарских дистанций перервал сообщение Эривани с Тифлисом, а бунт осетин на Военно-Грузинской дороге прекратил сношения с Кавказской линией.

В самом Тифлисе считали отряд Цицианова обреченным на неизбежную гибель и не только готовились к обороне, но стали даже перевозить бумаги, казну и вещи из дома главнокомандующего в крепость, вызывая тем панику в населении. Справедливо замечает один современник, что надлежало бы иметь в Тифлисе другого князя Цицианова, чтобы действовать внутри соответственно важности тогдашних обстоятельств, но другого Цицианова не было. Опасения за главный русский отряд достигли даже Петербурга. Но посреди общего уныния не падал духом тот, кому император Александр вручил судьбу Грузинского царства. «Где Бог, священное имя Вашего Императорского Величества и непобедимые войска Ваши, – писал он государю, – там никаких гибельных следствий ожидать невозможно». И он продолжал упорно стоять под Эриванью. Но когда персидская конница выжгла на корне весь хлеб и неотвратимый голод начал угрожать осаждающим, а против штурма высказалось большинство голосов в военном совете, Цицианов наконец вынужден был отказаться от мысли овладеть Эриванью и дал приказ отступать. Падение крепости было отсрочено на целых двадцать три года.

Неудача глубоко поразила Цицианова.

«Не могу без стеснения сердца видеть себя, – писал он государю, – в течение тридцатилетней моей службы вторым только в российской армии генералом, принужденным снять блокаду из-под города, не взяв его». (Цицианов разумел неудачное обложение Хотина князем Голицыным в 1769 году.)

Император Александр старался успокоить и утешить огорченного князя. «Однако неудовольствие, какое я имею, – отвечал он Цицианову, – есть то огорчение, в котором вы находитесь. Никто, конечно, кроме вас, не станет сравнивать происшествий под Хотином с настоящим случаем, но многие отдадут справедливость как предприимчивости духа вашего, так и тому, что вы со столь малыми силами так много сделали в одну кампанию… Желаю, – продолжал государь, – чтобы сие искреннее изложение моих мыслей успокоило вас».

И Цицианову за Эриванский поход пожалованы были аренда в восемь тысяч рублей и орден Святого Владимира 1-й степени.

Снятие блокады Эривани еще увеличило престиж, которым пользовалась эта крепость в умах азиатов. Но обаянию этому немедленно же был нанесен веский удар. В самом начале 1805 года генерал Несветаев, воспользовавшись смутами в Эриванском ханстве, занял принадлежавшую к нему богатую Шурагельскую область и объявил ее присоединенной к России. Эриванские войска, поспешно двинувшиеся на защиту Шурагеля, были разбиты на самой границе, и русский батальон в четыреста штыков по их следам занял Эчмиадзинский монастырь и появился даже под стенами Эриванской крепости, вызвав страшную панику во всем населении края. Шурагельская область осталась за Россией навсегда – залогом будущего присоединения к ней и всей Эриванской области.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.