44

44

На одном из коротких привалов, когда Богунов и Матиевский лежали, уткнувшись носами в сгибы локтей, Лаптев вдруг приподнял голову.

Шульгин, уловивший краем глаза движение, повернулся к нему.

Лаптев равнодушно смотрел прямо сквозь Шульгина, пробивая его насквозь негнущимся взглядом. Спускалась с губ на подбородок розоватая слюна с кровью. Вокруг глаз расплывались радужные пятна.

Лаптев вдруг улыбнулся, и застывшее, непослушное лицо его перекосилось в горькой гримасе. Что-то хмельное появилось в глубине черных глаз.

Он приподнялся на локтях. Раскачиваясь в стороны, привстал на колени. Растопыренные пальцы упирались в землю. Безумие плеснулось в глазах.

Шульгин ободряюще махнул рукой. Вроде бы ожил безнадежный. Очухался.

И вдруг Шульгин не поверил себе…

Лаптев, не вставая на ноги, на коленях подполз к самому краю тропы. Неуклюже наклонился над обрывом. Согнулся еще ниже. И вдруг перекинул свое тяжелое тело вниз, оттолкнувшись сапогами от камней.

— Стой, — запоздало крикнул изумленный Шульгин.

Тропа, где только что находился Лаптев, опустела.

Остались только две длинные борозды от колен.

Через мгновение из пропасти донесся протяжный грохот и сдавленные стоны.

Шульгин, Матиевский, Богунов вскочили и едва сами не опрокинулись в пропасть, оскаленную пиками серых камней.

— Что за хр-ренотень? — в сердцах воскликнул Богунов.

— Кувыркнулся… — Матиевский с досадой махнул кулаком.

— «Метель», я, «Метель-один», прием, — Шульгин вышел на связь.

— Прошу остановиться. У меня Лаптев сошел с тропы. Сорвался в пропасть…

Лаптев, к счастью, упал недалеко.

Он уткнулся телом в каменную глыбу метрах в трех от тропы.

Ободрал бушлат на локтях. Хлебнул песка.

— Лапоть, ты, лапоть, — сердито ворчал Матиевский. — Икар наш файзабадский… Сейчас мы тебя вытащим. Устроим разбор полетов.

Шульгин и Матиевский съехали по песку на ободранных бронежилетах.

Обессиленный Лаптев, заметив их приближение, обеспокоенно заворочался. Приоткрыл рот. С надрывом выдавил сквозь тягучую слюну:

— Не хочу-у-у… А-а-а!.. Не тро-о-гайте… Оста-а-вьте…

Когда его силком вытащили на тропу и поставили на ноги, он все еще продолжал бессвязно бормотать. Никто не обращал внимания на его мычание.

— Дать бы ему сейчас сухарь в зубы, — Матиевский сглотнул слюну, — мгновенно бы человеком стал. Побежал бы мустангом. С голодухи все…

— Ничего, — Богунов злобно заскрежетал зубами. — Доберемся до полка, я им припомню сухари.

Лаптев шел покорно, безвольно мотая головой в разные стороны.

Падение слегка отрезвило его.

— Боевики хреновы! — Богунов язвительно сплюнул. — Кто в Афгане испытывает экспериментальную полевую форму? A-а, скажи, Серега?

— Работники тыла, — хохотнул Матиевский, — и штабные писаря…

— Точно… А мы выходим в горы в этом разодранном тряпье…

— Супермены, чтоб их… — крякнул Матиевский. — Прапорщик хозвзвода был приставлен к ордену за раненый пальчик. Месяц ходил, не снимая повязки, — Матиевский насмешливо присвистнул. — Ордена им дают за один поцарапанный ноготок. А воевать, конечно, приходится без них.

Шульгин с усталой улыбкой поглядывал на товарищей.

— Что-то вы сегодня разговорились… Это что — солдатский фольклор?

— Окопная правда, товарищ лейтенант. Проявите солидарность, напишите песню. Вы же можете!

— Будет песня, — Шульгин усмехнулся, — будет хлеб, будет и песня.

Лаптев, казалось, прислушивался к разговору. Ступни у него разъезжались, выворачивались наружу, на лице появилась бессмысленная улыбка. Иногда он вздрагивал от каких-то своих мыслей.

Богунов и Матиевский держали его уже не так крепко, почувствовали какую-то упрямую волю в Лаптеве. И Лаптев воспользовался этим.

Он неожиданно вырвался из рук товарищей. Оттолкнул их в сторону. Сделал несколько крепких шагов к краю обрыва. Повернул голову. Странное, мечтательное выражение появилось на его лице. Он занес ногу над обрывом и камнем рухнул вниз.

— А-ах, ты! — Богунов изумленно охнул. — Вот же идио-от!..

Богунов бросился к обрыву, лег на живот и ящерицей соскользнул вниз.

— «Метель», я, «Метель-один», прием, — Шульгин, еле сдерживая ругань, вышел на связь.

— Мой подопечный опять в пропасти. Снова нырнул. Боюсь, дело — дрянь. Прошу остановки.

— Он что, с ума сошел? — раздался недоуменный голос Орлова.

— Похоже, что так. Точно сошел, — Шульгин проглотил вставший в горле комок.

Лаптев и на этот раз упал недалеко.

К счастью, обрыв оказался не слишком отвесным. Песчаный покатый склон.

Богунов уже барахтался рядом с ним, прижимая Лаптева к песку.

Тот взвизгивал истеричным бабьим голосом:

— Отпусти-и-и… Убью-ю…

Лаптев целился пальцами в горло Богунову. Рвал богуновский воротник с треском. Скользил ногтями по лицу. Мутные пузырики пены лезли из губ.

Богунов молча срывал с себя худенькие пальцы, прижимал тонкие посиневшие кисти к земле.

— Что же ты делаешь, душара?..

Богунов задрал подбородок вверх.

По небритой щетине стекали черные густеющие капли крови.

— Товарищ лейтенант, так его не вытащить… Веревки нужны…

Шульгин кивнул головой, сердито сжал тангенту.

— «Метель», я, «Метель-один». Срочно нужны веревки. Лаптева придется вязать. Ситуация сложная. Сами остались без прикрытия. Не дай Бог, объявятся «духи»…

— «Метель-один». Я, «Черпак», прием, — неожиданно ворвался в эфир хрипловатый голос.

— Какой еще «Черпак»? — отрывисто выкрикнул Шульгин. — Какой кретин лезет в связь?..

— Я не кретин, — ответил голос с достоинством. — Я старшина вверенной вам роты. И если некоторые забывают позывные подчиненных, то…

Шульгин смягчился.

— Старшина, извини, то есть, тьфу ты, «Черпак»!..

— А парашютные стропы, между прочим, — продолжил старшина, — у одного меня в этой колонне.

— Ладно, «Черпак», — сказал повеселевший Шульгин. — Давай мириться. Двигай быстрее, а то сержант Богунов еле держит этого прыгуна.

Лаптев, загребая руками песок, пытался вылезти из-под Богунова.

Взбрыкивал коленями.

Сопел тяжело и упрямо.

Сержант оттягивал его за плечи назад, вдавливал в песок, увертывался от взлетающих скрюченных пальцев.

Булочка успел вовремя.

Матиевский тут же подхватил конец добротной крепкой стропы и бросился на помощь Богунову, съезжая на ободранном бронежилете по зыбучему ненадежному песку.

Вдвоем с сержантом они быстро пропустили веревку под мышками Лаптева, завязали на спине двойным узлом.

Дернули потуже. Махнули рукой.

Шульгин и Булочка уже сидели на тропе, откинув плечи назад и упираясь каблуками в камни-валуны.

Медленно поплыли в их руках узлы. Вздернутый на парашютных стропах Лаптев беспомощно засучил ногами, закричал, роняя слюну:

— Отпустите-е… Га-ады… Убью…

Каблуки оставляли в песке глубокие кривые канавки.

Наверху Шульгин и Булочка подхватили Лаптева за руки, втащили на тропу, рывком поставили на ноги.

Вытерли с лица пот, перемешанный с грязью.

Но Лаптев не думал успокаиваться.

Он с силой оттолкнул от себя Булочку. Двинул его острыми локтями с яростным протяжным рычанием. Булочка охнул, взмахнул руками и не удержал равновесия. Рухнул вниз. Затрещали лямки вещевого мешка.

Шульгин, увернувшийся от локтей Лаптева, крепко обхватил его сзади, взвалил на себя, опрокинул на спину.

Лаптев зарычал, кусая Шульгина за руки.

— Тише, братишка… Не дергайся. Не лезь раньше времени в могилу, — Шульгин с трудом увертывался от ударов Лаптева.

Матиевский и Богунов вскарабкались на тропу, поспешили на помощь, прижали Лаптеву ноги, вывернули за спину руки.

Булочка, тоже вылезший из пропасти, стал протягивать веревку вдоль тела, туго закрутил локти к бокам, связал вместе колени.

— Вот же зараза, — сердито ворчал он, затягивая концы веревки, — его тянут от смерти, а он упирается. Смерть ему слаще меда…

Вскоре из дрожащего Лаптева получился спеленатый стропами кокон, плюющийся во все стороны, стонущий:

— Нехо-очу! Оста-авьте… Га-ады!..

Лаптев выдавливал из себя мат и угрозы, по лицу струились обильные грязные слезы. Упрямые товарищи, не желающие оставлять его в покое, выпустили из живого кокона четыре веревочных конца. Каждый взял в руки стропу, протянул через плечи. Стропы натянулись, и тело Лаптева повисло над тропой, закачалось над пропастью.

Осторожно двинулись вперед, стараясь ступать в такт друг другу.

Левой, правой…

Лаптев выталкивал ноги, выгибался.

Шипел сквозь зубы:

— Га-ады… Убью…

— Благодарный парень, — Булочка двинул рассеченной бровью.

— Ничего, оклемается, — отозвался Шульгин, — полежит в полку на чистых простынях, пожует хлеба, книжку почитает про любовь… Отойдет, салага…

Шульгин еще не знал, что Лаптев уже никогда не сумеет ни читать, ни писать. Шульгин не знал, что мозг Лаптева от нечеловеческого перенапряжения навсегда утратил нормальные функции, и даже на материнские письма, которые он будет получать из родной деревни, придется отвечать ему, замполиту стрелковой роты.

Через два часа над одним из выступов горной тропы завис вертолет. Летчик не мог посадить машину на крохотный каменный пятачок, сильный ветер сносил ее в ущелье. И тогда летчик сделал то, что вошло в историю воздухоплавания этой необъявленной войны. Он зацепился передним колесом за кряжистый каменный валун, подал машину назад и удерживал ее, трясущуюся под порывами ветра крупной зябкой дрожью, на одном месте. Гудящая стрекоза приклеилась к камню, будто насаженная на крючок. Связанного Лаптева забросили в открытую дверь зависшей машины. Кинули вслед вещмешок, бронежилет, оружие. Подсадили сопровождающего, тоже истощенного уставшего паренька, тут же уснувшего на дрожащем днище вертолета.

С лязгом хлопнула дверь. Вертолет готов был уже дать крен в сторону крутого обрыва, как вдруг резко подался в сторону люк и из вертолетного чрева стремительно выпрыгнул летчик в чистом сером комбинезоне. Он подбежал к Шульгину и порывисто обнял его, по-медвежьи сграбастав крепкими руками.

Смущенный Шульгин узнал в нем одного из уцелевших пилотов, с которыми он недавно горел в падающей машине.

— Ну, брат, хорошо, что встретились, — закричал летчик, стараясь покрыть рев гудящих двигателей. — Просто, здорово. А я отказался в профилакторий ехать. Отправляли медики. Да неудобно как-то уходить с поля боя. За битых — двух небитых дают. Вот летаю…

Он неопределенно махнул рукой в сторону облаков.

— Я твою девушку видел… Ту, которая тебя тогда провожала на взлетной полосе. Письмо нам передавала. Краса-авица, — лейтенант вскинул брови.

— Сейчас к ней один хлюст пристраивается. Видел его в аэропорту. Говорят, генеральский любимчик из штаба. Так может, это… Может, ему морду набить?

Из кабины лейтенанту энергично замахали рукой, и он огорченно глянул на дрожащий салон вертолета.

— Ну, так как? Наладить ему фонарь под глазом? — крикнул он.

Но Шульгин сердито покачал головой.

— Сам разберусь, — ответил он тихо и легонько подтолкнул лейтенанта к вертолету. — Давайте, летите, да не падайте больше… Больше не падайте…

Винтокрылая машина резко отвалила в сторону от скал, ухнула вниз в пропасть. Медленно, нехотя развернулась она из глубокого виража и начала с трудом всплывать вверх из зловещего ущелья. Серебристая птица медленно вылетала из каменной пятерни.

Крайне рискованной была эта посадка. С ближних хребтов можно было добросить до вертолета палкой. Просто чудом не оказалось поблизости душманов, они могли бы сбить уязвимую машину одной очередью.

Богунов помахал вертолету рукой:

— Эх, порожняком прилетела птица Симург. А могли бы захватить мешочек с консервами. Не развалились бы.

Матиевский сплюнул:

— Откуда им знать про нашу голодуху. Это не их забота… Это забота тыловиков. А тем, конечно, недосуг. У них есть задачи поважнее. Наверное, протирают сейчас фланелькой свои ордена.

— Точно, — рявкнул Богунов, — а в орденах отражаются сытые рожи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.