22

22

— Вот еще что, товарищ лейтенант, — сердито сказал Шкловский, — хотелось бы знать, где тут у вас устроено отхожее место, — он невольно покраснел, поджал пухлые губы. — Надо немного оправиться перед выходом…

Шульгин развел руками:

— Степь вокруг большая… Специально сортиров не строим. Но удобнее всего за теми камнями. Оттуда ветром в сторону окопов не тянет.

Шкловский отвернул от Шульгина кислое лицо, направился к камням, на ходу снимая вещмешок с нелепо торчащим из него стабилизатором мины. Вскоре он скрылся за камнями. А Шульгин вызвал Богунова и распорядился выделить группу для сопровождения батальонного замполита. Ткнул Богунову твердым кулаком по бронежилету, приказывая не шуметь при Шкловском, соблюдая по-возможности молчание.

Богунов понятливо закивал головой.

Солдаты тоже прекрасно знали въедливый характер батальонного комиссара.

Шкловский вышел из-за камней, облегченно вздыхая, поправляя лямки похудевшего вещевого мешка. Никто не обратил внимания, что черный хвост мины уже не торчал из тесемок. Шкловский выпрямился, поправил лямки, отряхнул полы бушлата и махнул Шульгину пухлой пятерней:

— Задумайтесь, товарищ лейтенант. Искореняйте неуставные взаимоотношения! И крепче всего, — Шкловский сердито сдвинул брови и покачал розовым пальчиком, — блюдите дисциплину в подразделении.

Кто-то прыснул за спиной у Шкловского, екнул тихий голосок:

— Чево-о блюдите?..

Шкловский круто развернулся, и под его колючим взглядом каждый солдат сделал такое движение, словно хотел спрятаться один за другого.

Только рядовой Осенев безучастно сидел посреди всех в одной полосатой тельняшке прямо на скалистом склоне и тянул черную нитку из распоротого шва гимнастерки. Невидимая иголка в его руках выписывала восьмерку. Стягивался шов с каждым стежком. Обычное солдатское дело. Подлатать прорехи в штанах в минуты затишья.

Но только Шкловскому почему-то ужасно не понравился скромный портняжка.

— А вот вы почему сидите, рядовой? — взорвался вдруг Шкловский. — Что вы себе позволяете? Почему в присутствии старшего офицера расселись, как эти… вольнонаемные… Вы что, издеваетесь?

Осенев поднял невинные глаза, оглянулся, словно искал кого-то третьего, пожал плечами.

— Вста-ать, — тонким голосом закричал Шкловский, — когда к вам обращается замполит батальона…

Осенев встал, и шитье свалилось с колен. Брови у него полезли вверх. Ухо задралось выше другого. На вытянутой шее показался грязный шнурок.

— Что это? — ткнул Шкловский пальцем в лицо Осеневу.

— Рядовой Осенев, — растерянно представился пулеметчик.

— Я вас не спрашиваю кто-о, я спрашиваю, что-о это? — зашипел Шкловский.

— Что что-о-о?.. — совершенно растерялся Осенев.

— Вот это что-о-о? — закипел Шкловский, рука его потянулась к шее Осенева, пальцы вцепились в потертый шнурок. Затрещала в руках черная нитка, и над тельняшкой мелькнул крохотный нательный крест.

Заблестела полустертая медь.

Тонкие руки, распятые на кресте, разлетелись птичьим крылом.

Золотой нимб воссиял над склоненной головой.

— Вот это вот что-о? — вскричал Шкловский. — А-а?.. Что это?.. Крестами обвешались! Комсомольцы хреновы… Вот она налицо — гнилая идеология. Вот что развелось от сопливых размышлизмов! — Шкловский недоуменно посмотрел на медное распятие. — Христиане уже развелись! Поглядите на это безобразие! Политинформаций в подразделении нет, партсобраний нет, а христиане есть…

Шкловский гневно топнул ногой по камню.

— Снять немедленно!

— Не сниму, — тихо сказал Осенев.

Он потянул за лопнувшую нитку, перехватил крестик, зажал его крепко-накрепко в побелевших пальцах.

— Бросьте, я сказал, — взвизгнул Шкловский.

— Не брошу, — тихо ответил Осенев.

— Та-а-ак… — осевшим голосом прошептал замполит батальона. — Во-от оно… Во-от! Невыполнение приказа… Открытое неповиновение…

Он накрыл рукой заходившую ходуном грудь. Негодование душило его.

— Та-ак… Развели антимонии. Кресты нацепили, — Шкловский потер вспотевшей ладонью грудь. — А ну, немедленно выбросить эту дрянь! Это приказ!

Словно выстрел хлестнул над горами.

Осенев побледнел, пошатнулся, опустил голову, но только пальцы его сжались еще крепче вокруг креста.

— Это не приказ, — вдруг раздался спокойный голос Шульгина, — это издевательство…

Разъяренный Шкловский обернулся к Шульгину.

— Вы еще прикажите снять штаны, — усмехнулся Шульгин. — Рядовой Осенев — самый дисциплинированный солдат в роте. Отличник боевой и политической подготовки. Орденоносец. Неоднократно спасал товарищей в бою. Лучшего солдата нет ни в нашей роте, ни в нашем полку вообще. Я не знаю лучшего, по крайней мере…

— Так он у вас лучший? Этот вот христосик лучший у вас? С этим крестом за пазухой? Ну, знаете ли… — прошипел Шкловский с ненавистью.

— То, что у него за пазухой, это его личное дело, — сказал Шульгин. — Вы можете этого целиком и полностью не одобрять. Но только Осенев все равно останется лучшим солдатом роты. И этого от него не отнять. Как, впрочем, и креста у него не отнять. Так, Осенев?

Все повернулись к Осеневу. Он смутился, спрятал руку за спину, покраснел.

— Так точно, товарищ лейтенант!

— Та-а-а-к… — протянул Шкловский. — Такая, значит, позиция. Примиренческая. И нашим — здрасте, и вашим — пожалуйста… Прекра-асно… Защищаем средневековые пережитки. Замеча-ательно! Этого и следовало ожидать. Вот оно! Я всегда это говорил. И повторяю, — Шкловский повел вокруг ненавидящим взглядом. — Если есть вакуум воспитательной работы, нет политинформаций и партсобраний, то сознание немедленно заполняется всякой дурью. Об этом говорил еще Ленин. Ну-у… Мы еще вернемся к этому вопросу. Обязательно вернемся. В самое ближайшее время… Мы еще встретимся и с вами, рядовой Осенев, и с вами, товарищ лейтенант. Ждите вызова в политотдел. Всем вам вправим мозги на место. Вам придется круто изменить свои взгляды…

Шкловский резко развернулся через плечо, словно на строевом плацу, коротко кивнул Богунову:

— За мной!

И пошел впереди всех, аккуратно переставляя ноги через каменистые пороги.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.