ПОСЛЕДСТВИЯ И УРОКИ НА БУДУЩЕЕ

ПОСЛЕДСТВИЯ И УРОКИ НА БУДУЩЕЕ

Я не гений и не пророк и будущего твердо знать не мог; действовал же я по совести, всеми силами стараясь тем или иным способом сохранить боеспособную армию. Я сделал все, что мог, но, повторяю, я не гений и не оказался в состоянии привести сразу в полный порядок поднявшуюся народную стихию, потрясенную трехлетней войной и небывалыми потерями.

Алексей Брусилов

Сегодня историки, политики, литераторы всё чаще обращаются к трёхлетним событиям и урокам Первой мировой войны. Причина, конечно, не только в значительном 100-летнем юбилее: как раз современная Россия умудряется объявить, например, Год русского языка и сократить уроки литературы, отменить выпускное сочинение. Или объявить Год истории, но так и не выработать единых стандартов и концепций учебника для школ. Дело не в официозе, но в более важном и злободневном. Как говорил великий историк Василий Ключевский: «Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий». Последствия и события Первой мировой, ставшие прологом революции в России, Германии, Австро-Венгрии, снова предстоит осмысливать и устранять или усугублять.

Сейчас наконец-то обсуждаются подходы к созданию единой линейки учебников. Проект концепции нового учебно-методического комплекса по истории России был представлен 10 июня 2013 года. Авторы предполагают, что новый стандарт должен включать подходы к преподаванию отечественной истории с перечнем обязательных для изучения тем, а также «принципиальные оценки ключевых событий прошлого». И еще — список «трудных событий» истории, «которые вызывают острые дискуссии в обществе». Предварительный перечень спорных вопросов включает в себя 31 пункт — начиная с истории Древней Руси и заканчивая периодом реставрации капитализма в России.

Перечень «трудных» событий, куда входят и многие вехи Первой мировой (особенно, как ни странно, — в тылу!), составляется специально для учителей — для подготовки дополнительных материалов, которые позволят педагогам объяснять ученикам суть произошедшего события. Собственно, примерный список «трудностей» уже готов, но вот как трактовать тот или иной исторический факт, внесенный в него, разработчики пока не определились. Декан исторического факультета МГУ Сергей Карпов призывает «не бояться» и преподавать ту точку зрения, которая соответствует геополитическим интересам страны. Многие, особенно либеральные политологи, стали возражать: мол, мир переменчив, и геополитические интересы меняются, но, похоже, они просто испугались, что у них отобьют хлеб, главную прерогативу — толковать прошедшие и текущие события как вздумается и пытаться дать прогноз. Однако при оценке грандиозных событий прошлого метод соответствия задачам страны вполне подходит. Собственно говоря, на этом поле вспыхивают сегодня все идеологические схватки и информационные войны, которые Россия умудряется всё чаще проигрывать.

Французский писатель Этьен Рей, который родился в 1880 году и встретил Первую мировую войну в зрелом возрасте, оставил целое собрание нестареющих афоризмов. Один из них гласит: «Историческая правда состоит из молчания мертвых». Как только ушедшие начинают говорить — закрадывается агрессивное недоверие к их словам. Но кто лучше мог рассказать о Луцком прорыве и наступлении Юго-Западного фронта, как не сам Брусилов? Между тем сегодня буквально начинает торжествовать концепция, что историографию прорыва начинали творить весьма заинтересованные люди — в первую очередь сам А.А. Брусилов и его начальник штаба весной — осенью 1916 года — В.Н. Клембовский. Уже, мол, в начале лихих 20-х годов многие исследователи не соглашались с заключениями Брусилова и Клембовского, явно преувеличившими и собственные заслуги, и значение действий руководимых ими войск. А кто с кем в 20-е годы соглашался? Ирония истории заключается в том, что ситуация тех сокрушительных послереволюционных лет повторяется в наше время. Прежде многие события просто замалчивались или трактовались с державных позиций, а прорывавшиеся правдивые факты обосновывались, уточнялись, становились откровениями. Сегодня нет никаких линий обороны, и взвешенные позиции просто сметены мощным орудийным огнём суждений от фонаря, разрушительных ложных посылов и выводов, как оборонительные линии под Луцком или Верденом.

Когда я изучал Московскую битву, снимал бесконечные телесюжеты, делал радиопрограммы, писал статьи и книги о ней, то понял, что — при всём Эльбрусе материалов и свидетельств — главными остаются воспоминания Георгия Жукова, который считал Московскую битву, как и взятие Берлина, самыми памятными и решающими событиями своей жизни. Если брать не частные операция и сражения, а общий ход битвы, то полнее всего о её масштабах могли судить Верховный главнокомандующий Сталин, начальник Генерального штаба Шапошников, но более всего — генерал армии Жуков. Например, писатель-фронтовик Борис Васильев почему-то в последние годы жизни яростно сталкивал Георгия Жукова и шляхтича Константина Рокоссовского, хотя какой там шляхтич — сын железнодорожника и учительницы из Великих Лук? Но как ни велики заслуги командира 16-й армии генерала Рокоссовского в спасении Москвы на Волоколамском направлении, он в своих мемуарах не может дать, в отличие от Жукова, всей панорамы грандиозного сражения с фронтом более 1000 км. Юго-Западный фронт генерала Брусилова был в два раза меньше, но масштаб суждений должен соответствовать размаху задач и свершений.

Между тем книга Брусилова «Мои воспоминания», вышедшая в Москве и Ленинграде в 1929 году, выдержала до 1983 года 7 изданий (начиная со второго — в сильно урезанном виде, последний в полном официальном — в «Воениздате»), но и эти мемуары выходили с перерывами. Некоторое недоверие к возвеличенному Брусилову наметилось в 1948 году, когда в Чехословакии обнаружили вторую часть воспоминаний, вывезенную за границу вдовой генерала. Она содержала весьма нелицеприятные отзывы о советской власти и по предложению министра внутренних дел

С.Н. Круглова (хоть этим вошёл в историю!) была засекречена. Тогда же стали изымать из библиотек изданную ранее первую часть. Однако несколько экспертиз того времени и в начале оттепельных 1960-х привели к выводу, что авторство второй части мемуаров принадлежит самой вдове, которая пыталась так заслужить благосклонность эмиграции, отвергавшей Брусилова как предателя Белого движения. В Записке отдела административных органов ЦК КПСС от 6 июля 1962 года было указано, что «необоснованное изменение оценки роли Брусилова в истории Первой мировой войны (тогда писали с маленькой буквы. — А.Б.) произошло в 1948 г. вследствие неправильной информации бывшего МВД СССР».

После этого снова стали появляться журнальные публикации, а в 1964 году вышла первая посвященная ему научная монография. Стало меняться само отношение к истории, возвращались многие писатели эмиграции. Возник туристский бум, особым ярким маршрутом стало Золотое кольцо России, было создано Общество охраны памятников истории и культуры, появилась историческая романистика Валентина Пикуля, Дмитрия Балашова, Олега Михайлова, наконец — невиданное дело! — было принято постановление ЦК КПСС о праздновании 600-летнего юбилея Куликовской битвы в 1980 году. В том же году именно Брусилов стал первым русским военачальником, кому была посвящена отдельная книга в серии ЖЗЛ — «Брусилов» С.Н. Семанова. Впрочем, дальнейшее исследование рукописи показало, что он является автором и второй части мемуаров, собранных вдовой, пусть и тенденциозно. Понятно, что в перестройку в СССР были опубликованы первые антисоветские фрагменты из второй части воспоминаний, а самое полное издание их вышло в 2004 году. Но что это может изменить в принципе и кто не критиковал советскую власть в той послереволюционной форме диктатуры? — от звонких её певцов до классиков соцреализма, от Сергея Есенина до Максима Горького.

Первые положения и тезисы книги Брусилов высказал во время дискуссии о Луцком прорыве в августе 1920 года (Луцкий прорыв: Сборник материалов Военно-исторической комиссии. М., 1924), но теперь, к восьмидесятому году опубликования, то затихающие, то вспыхивающие с новой силой обсуждения и споры вокруг труда самого Брусилова заглушаются хором толкователей и ниспровергателей. Кстати, тот же Этьен Рей точно заметил: «Всякое хорошо удавшееся дело кажется плодом великого замысла». Ну, уж этого никак нельзя потерпеть на фронтах отечественной истории — замысел, да не бестолковый, а великий!

Ныне создана целая ассоциация историков Первой мировой войны. Один из её активных деятелей — упоминавшийся С.Г. Нелипович — опубликовал множество материалов под названием «Брусиловский прорыв как объект мифологии» и главу в труде «Первая мировая война: Пролог XX века» (М., 1998). Его подход можно определить афоризмом польского писателя Ежи Леца, родившегося в Лемберге в еврейской семье австрийского дворянина — барона! — Бенона де Туш-Летца (Лец на идише означает «клоун», или «пересмешник»): «История — собрание фактов, которых не должно было быть». В принципе, многие считают, что и побед Брусилова не должно было быть. Нелипович пишет: «Брусиловский прорыв 1916 г. занимает важное место в истории Первой мировой войны. Его масштабы и драматизм не менее потрясли мир, чем ставший символом стратегии истощения Верден. Тем не менее, сегодня в России об этой крупной операции русской армии знают гораздо меньше, чем 60 лет назад. В настоящее время вновь возродился и не собирается умирать миф о Брусиловском прорыве, порожденный официальной пропагандой и военной цензурой еще в годы войны, подвергнутый серьезной критике в 20-е годы, несмотря на противодействие А.А. Брусилова, опровергнутый в 30-е годы и воссозданный позднее в условиях Великой Отечественной войны. В послевоенные годы серьезные исследователи Первой мировой войны (А.А. Строков, И.И. Ростунов) не смогли преодолеть “мифологическую” тенденцию, их оценки Брусиловского наступления противоречивы, ибо факты опровергают идеологические построения. Почему есть повод говорить о мифологизации Брусиловского прорыва, в чем заключается миф и каковы возражения против его положений? Сам А.А. Брусилов в мемуарах, а следом за ним советские военные историки 40–70-х годах создали следующие основные догмы истории наступления Юго-Западного фронта:

— идея наступления принадлежала лично Брусилову, и он лично настоял на его проведении;

— наступление имело громадный успех — противник потерял 2 млн. человек, перебросил с других театров военных действий 2,2 млн. солдат и офицеров, благодаря чему были остановлены операции у Вердена (Франция) и Тренто (Италия);

— прорыв удался только благодаря изобретенному лично Брусиловым методу — наступлению всеми армиями сразу, с тактическими задачами для каждой, с тем чтобы противник не догадался, где наносится главный удар (модифицирован в “теорию дробящих ударов” после 1941 г.);

— наступление остановилось из-за численного превосходства противника, отсутствия у Брусилова резервов, бездарности М.В. Алексеева и командующего 8-й армией А.М. Каледина, “измены” А.Е. Эверта.

Обращение и к историческим трудам 20–30-х годов (как советских, так и зарубежных авторов), и к документам Российского государственного военно-исторического архива позволяет опровергнуть вышеизложенное. Вот плавные доводы.

1. Идея отвлекающего удара на Луцк высказана 1 апреля 1916 г. на совещании в Ставке начальником штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеевым и лишь доработана Брусиловым в тактическом и оперативном плане.

2. Прорыв у Луцка и на Днестре действительно потряс австро-венгерскую армию. Однако уже к июлю 1916 г. она оправилась от поражения и с помощью германских войск смогла не только отразить дальнейшие атаки, но и разгромить Румынию. Согласно опубликованным архивным данным, противник потерял, включая больных, на русском фронте до конца года чуть более 1 млн. человек. Было переброшено против войск Брусилова 35 дивизий (в том числе с запада 8 сильно потрепанных и из Италии 6; из них 4 увезены обратно), т.е. меньше, чем потребовалось перебросить против румын (41).

3. Именно из-за выступления Румынии было остановлено германское наступление под Верденом; операция же против Италии заглохла еще до начала Брусиловского прорыва.

4. Метод “широкого наступления” — не изобретение Брусилова. Его применяли все стороны в кампании 1914 г., а в 1915 г. — русские войска Н.И. Иванова в Карпатах и наши противники в Галиции, на Волыни, в Польше, Прибалтике и Сербии. При укрепленном фронте успех мог быть достигнут только огромным численным превосходством или в условиях деморализации противника. Иначе лобовой штурм приводил к неоправданным огромным потерям. Противник уже в июне разгадал направление главного удара и затем отразил его с помощью мобильных резервов на узловых участках фронта.

5. Брусилов напрасно винил в своих просчетах других. Каледин был его выдвиженцем и действовал успешно до тех пор, пока сам Брусилов не стал вмешиваться в каждую мелочь в управлении армией, потерявшей в результате операции свыше 300 тыс. человек.

Несправедливы и обвинения в бездействии А.Е. Эверта: его Западный фронт начал наступление, которое противник отразил. Алексеев после неудачи Западного фронта переносит главный удар в полосу Брусилова. На Юго-Западный фронт посылается до полумиллиона солдат с других фронтов и более 600 тыс. маршевого пополнения. В то же время, только по приблизительным подсчетам по ведомостям Ставки, Юго-Западный фронт Брусилова потерял с 22 мая (4 июня) по 14 (27) октября 1916 г. 1,65 млн. человек.

Именно это обстоятельство и решило судьбу наступления: русские войска благодаря “методе Брусилова” захлебнулись собственной кровью. Брусилов не выполнил ни одной задачи: враг не был разгромлен, его потери были меньше, чем у русских, успех для атак Западного фронта также не был подготовлен этой грандиозной отвлекающей операцией. Ковель, который притягивал все внимание Брусилова, как Селена лунатика, так и не был взят, несмотря на чудовищные потери трех армий, тщетно его штурмовавших. Не случайно многие авторы связывали разложение русской армии с крахом надежд на развитие успеха в результате наступления Брусилова.

Следует заметить, что миф может существовать только при небрежении к источникам. Ныне вновь стоит задача расширения источниковой базы исследований о Первой мировой войне и, конечно, о Брусиловском прорыве. Речь идет в первую очередь об архивных источниках, прочно забытых с 40-х годов. Освоение новых документов позволит лучше и глубже осмыслить великую драму 1914–1918 гг.». Ну вот пусть военные историки, ассоциации, специалисты и разыскивают новые источники, осмысливают их, пускают в оборот, хотя и опубликованных достаточно для иных выводов. Хочу, например, сразу возразить Нелиповичу по пункту 5 — Брусилов, мол, «стал вмешиваться в каждую мелочь в управлении 8-й армией», что привело к огромным потерям. Но в библиотеке Российского культурного центра в Будапеште мне удалось поизучать уникальную книгу, выпущенную Военным издательством Народного комиссариата обороны в 1940 году: «Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 года». В томе 548 страниц и целый комплект карт, он содержит все приказы, распоряжения, телеграммы командующего фронтом Брусилова и подчиненных ему командующих армиями. Вот, например, телеграмма № 1816 от 7 (20) июня — самый разгар наступления: «Командующим 8-й, 11-й, 9-й, 7-й армиями. В связи с распоряжением главначштаба…» — идут общие распоряжения, а потом — конкретное указание: «4-й кавалерийский и 46-й корпуса остаются в составе 8-й армии, притом выполняют задачи по указанию командующего этой армии», т.е. генерала Каледина! И таких распоряжений — на усмотрение — уйма! Где тут мелочная опека? Сегодня вообще любят ниспровергать кумиров прошлого, но вот Нелипович пишет, что Юго-Западный фронт Брусилова потерял 1,65 млн. человек, а по-моему, это липа!

Действительно, русский народ в той войне понес огромные потери. В армию было мобилизовано более 15 млн. человек (чуть ли не каждый десятый житель Российской империи). Русская армия, по разным данным, потеряла от 1,5 до 1,7 млн. убитыми и умершими от ран, от 3 до 5 млн. военнослужащих было ранено (я писал выше, как мало из-за плохого лечения возвращалось в строй), еще 2–3,5 млн. попало в плен. К этим немыслимым для начала XX века потерям следует добавить не менее миллиона погибших мирных жителей.

Потери стран Антанты подсчитаны достаточно скрупулезно, а вот определить потери русской армии в годы Первой мировой войны очень сложно, поскольку из-за революции и Гражданской войны итоговые официальные цифры так и не были установлены, а текущий учет отличался большой неполнотой. Немецкие генералы, как и их оказавшиеся в эмиграции русские коллеги, сходились в том, что потери русской армии были больше, чем потери противостоявших ей германских, австро-венгерских и турецких дивизий. Общее число погибших в боях и умерших от ран русских солдат и офицеров чаще всего оценивается примерно в 2 миллиона человек. К такой оценке склонялся, в частности, немецкий генерал Э. Людендорф. Так что же, списать их всех на Брусилова?

Для определения русских потерь надо сперва постараться установить потери противников России в борьбе с ее армией. Германия потеряла на Восточном фронте убитыми 317 тысяч человек, Австро-Венгрия — 450 тысяч, а Турция — 150 тысяч. Известно, что на Западном фронте потери англичан и французов убитыми почти в полтора раза превышали немецкие. По уровню вооружения и боевой подготовки русская армия, не имевшая в первые полтора года войны даже достаточного количества снарядов и винтовок, уступала как германской, так и английской и французской. К тому же она имела более значительное, в полтора-два раза, численное превосходство над противником, чем западные союзники. Поэтому можно предположить, что в борьбе с германскими дивизиями русские потери были относительно большими, чем на Западном фронте, и превышали немецкие вдвое. В борьбе же с австро-венгерской и турецкой армиями они могли быть примерно равны потерям противника. Тогда общее число убитых в русской армии следует оценить в 1 234 тысячи плюс от ран и болезней умерло 306 тысяч человек, то есть немногим больше 1,5 млн. человек, а Нелидович уверяет, что чуть больше положил один Брусилов!

Почему так плывут цифры особенно прямых потерь? — необъяснимо, но характерно для отечественной истории, особенно для ядовитых летописцев. Вроде бы целые институты и госархивы работают, а стал, например, писать книгу о Московской битве — запутался в потерях! Вот данные Института военной истории: общие потери советских войск составили 1 805 923 человека, из них безвозвратные — 926 244 человека. Из строя выбыли 7 командующих армиями, из них четверо погибли, трое оказались в плену. Но это если считать с начала операции «Тайфун». Безвозвратные потери Красной армии только в одной Московской битве на 500 тыс. человек превышают аналогичные потери вооруженных сил США, Великобритании и Франции, вместе взятых, понесенные ими за всю Вторую мировую войну.

По другим подсчётам, продолжительность Московской битвы составила 67 суток — непосредственное наступление на Москву. Ширина фронта боевых действий — 700–1110 км. Общие потери — 1 021 700 чел. Как видим, сама ширина фронта менялась, и, естественно, по-разному учитывались действия и жертвы фронтов, соседних с главным — Западным, который возглавлял Жуков. А ведь это сражение было куда ближе по времени и по расстоянию к главным научным и прочим столичным институтам. Кроме того, даже при оперировании источниками крайне важна позиция исследователя или автора.

Например, Валентин Пикуль, как вспоминает в биографии его вдова, в последний год работал над романом о нефти, где, меняя название, хотел сохранить два определения — «грязная и жирная», и одновременно — над книгой

о Сталинграде. «Я ждала, что вот-вот он сядет за свой рабочий стол, чтобы выплеснуть на бумагу еще несколько глав. Но результат его раздумий был, как это часто бывало, почти парадоксален. “Прокрутив” в своей голове Первую мировую войну, Валентин Саввич написал всего одну страничку. Не для романа, а скорее всего для себя. Я ни о чем не спрашивала Валентина, боясь отвлечь, сбить с мысли, которая и так металась, как птица в клетке. Собственно говоря, спрашивать ничего и не надо. Текст странички, написанной Пикулем, по крайней мере мне, говорил о многом, если не обо всем.

Познакомьтесь с его содержанием:

“Война 1914–1917… это была великая война великого народа с великой опасностью, и русский солдат выиграл эту войну, а не проиграл. Судите сами: ни единой пяди Русской Земли мы врагу не уступили. Кайзер сумел ценою неслыханных жертв отодвинуть наш фронт только в Царстве Польском, только в Курляндии — тогда как на юге армии Брусилова захватили обширные земли Австро-Венгерской монархии… Так стоит ли повторять всякую ерунду, будто царизм потерпел позорное поражение в Первой мировой войне? «Позорное поражение» потерпел советский строй в 1941 году, когда Сталин и его прихлебатели — ценою жизни миллионов — не смогли отстоять от Гитлера колоссальные западные земли и допустили немцев до Москвы, и даже до Волги. Сами же немцы, участники Первой мировой войны, говорили, что русский солдат в войне 1914–1917 годов был куда как более стойким!!!

Это еще надо выяснить — что такое «свободная мысль»? Сейчас, как говорят, наступило время свободы, а потому позвольте мне самому решать, какая мысль свободная, а какая нет, и какую мысль я разрешаю высказывать, а какую — следует запретить. Мы все-таки живем в мире демократии, а посему требую всеобщего послушания, иначе свободы вам не видать!”… Такая вот страничка, после которой Пикуль переключился на “Барбароссу”. А роман о нефти так и остался незаконченным».

Запись, конечно, поспешная и не совсем корректная. Но каков разброс оценок в отношении Первой мировой! Вот лежит передо мной книжка того же Нелиповича С.Г. «Брусиловский прорыв. Кампания 1916» и там совершенно противоположные оценки плачевных итогов превознесённой Пикулем войны. Причём упреков и гадостей перечислено в адрес Брусилова, да и Алексеева, столько, что невольно думаешь: если лучшие командиры таковы, то что же о других-то говорить?

«До конца года, — пишет автор, имея в виду 1916 год, — по данным штаба фронта, направляемым ежедневно в Ставку, потери в результате наступления А.А. Брусилова составили: убитыми — 2930 офицеров и 199 836 солдат, ранеными — 14 932 офицера и 1 075 959 солдат, пропавшими без вести — 928 офицеров и 151 749 солдат, всего 18 006 офицеров и 1 436 134 солдата. Австро-венгерский Северный фронт с мая по декабрь (включая действия под Барановичами и в Румынии) потерял 1294 офицера и 43 764 солдата убитыми, 4769 офицеров и 211 705 солдат ранеными и 5981 офицера и 371 818 солдат пропавшими без вести. Германские войска потеряли в полосе наступления Брусилова 140 тыс. убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Таким образом, соотношение потерь русских войск к потерям противника составило 2: 1. Правда, русские войска захватили большое количество пленных и трофеев — 417 тыс. пленных, 1745 пулеметов, 448 минометов и бомбометов, 581 орудие и другое военное имущество. Но людские потери были гораздо тяжелее — в 5 раз выше, чем у противника. Если учесть, что из миллиона раненых в мае—октябре 1916 г. в строй вернулось только 204 тыс. человек, то следует отметить, что русская армия была совершенно обескровлена».

Ну и развенчивающие выводы делаются соответственные: «Результаты кампании безусловно повлияли на обострение политического кризиса осенью 1916 г. Но были ли эти результаты итогом чьей-либо злой воли? Уже в то время во всем обвиняли Ставку, оказавшуюся неспособной координировать действия главнокомандующих на фронтах. Руководство армиями Юго-Западного фронта со стороны А.А. Брусилова тоже было не на высоте: он не владел обстановкой (это сказалось и летом 1917 г., когда он стал Верховным главнокомандующим), не мог объединить действия своих армий, не желал видеть просчетов в подготовке операции, был пристрастен к подчиненным, самоуверен в действиях. Но все эти факторы, наряду с реальными возможностями войск, боровшихся с врагом в условиях его технического превосходства, кажутся подчиненными в сравнении с основной чертой действий и М.В. Алексеева, и А.А. Брусилова. Операция не имела четко поставленной цели. Наступление развивалось ради самого наступления, в котором априори предполагалось, что противник понесет большие потери и задействует больше войск, нежели русская сторона. На той же основе были запланированы операции германцев у Вердена и у союзников на Сомме. Они также стали яркими примерами стратегии истощения, на деле обернувшейся самоистощением. Но если кровь германских, французских и английских солдат была возмещена хотя бы снятием с постов творцов этой стратегии — Э. фон Фалькенхайна, Ж. Жоффра, Р.Ж. Нивеля, — то А.А. Брусилов резко “пошел в гору”. И лишь после провала июньского наступления 1917 г., которое велось по тем же канонам, что и в 1916 г., после разгрома под Тарнополем он был отправлен в фактическую отставку».

Все выводы делаются как в игре в солдатики: существуют лишь те войска и движения, что на полу, в стройных и опрокинутых рядах. А что творилось в тылах, кто вставал в строй, ради каких целей велась война и кто грел на ней руки? Разве прапорщики Гумилёв и автор писем из Коврова, фельдфебели Чапаев и Василевский не доказали, что солдаты бились мужественно и умело, что они разделяли наступательный пыл Брусилова? А вот автор развенчивающего труда убеждён, что наступление Брусилова привело к развалу русской армии ввиду: 1. плохого руководства операцией, 2. неудачного использования резервов. Битва превратилась в борьбу на истощение наподобие верденской и вызвала огромные потери (1,5 млн. против 0,8 млн. у австро-германцев), причем соизмеримых с затраченными усилиями стратегических результатов достигнуть так и не удалось. Итогом были деморализация армии и неспособность Российской империи как следует подготовиться к кампании 1917 г. (об этом читал также у Головина в книге «Россия в Первой мировой войне»). То есть начальный этап операции прошел успешно и по плану (Луцкий прорыв), а продолжение превратилось в очень неудачную и дорогостоящую импровизацию, которой лучше бы не было.

Тут вдруг Нелипович сбросил цифру потерь на целых 150 000 человек — губернский город. Вот какие мы широкие! Сидишь над подобными страницами и думаешь: может быть, прав Василий Ключевский: «Наша государственная машина приспособлена к обороне, а не к нападению. Она дает нам столько же устойчивости, сколько отнимает подвижности. Когда мы пассивно отбиваемся, мы сильнее себя, ибо к нашим оборонительным силам присоединяется еще наше неумение скоро понять свое бессилие, т.е. наша храбрость увеличивается тем, что, испугавшись, мы не скоро собираемся бежать».

Нелиповичу вторит С.Н. Базанов, который припечатывает генерала Каледина, которого оправдывает Нелипович:

«Немецкие подкрепления под Ковель поступили на 4-е сутки, а русские через месяц. Потому немцы и держались за Ковель зубами. Дальше сеть ж/дорог очень разреженная и рвется этим полесьем, в рез-те рокадных дорог в тылу было очень мало и чтобы перебросить корпус с ЗФ на ЮЗФ надо было двигаться чуть не через Москву. За то, что Ковель остался за немцами, огромное спасибо генералу Каледину — он не смог прорвать фронт на ковельском направлении, и направить в тылы противника кавалерийскую группу ген. Гилленшмидта (2 кавкорпуса + 1 пех. корпус), в случае успеха появлялся шанс вывести операцию из оперативного на стратегический уровень. Брусилов приказал провести операцию против Ковеля, однако Каледин провёл чисто формально-демонстративные действия, дабы показать, что позиции противника прорвать невозможно, и после этого кавалерия так и осталась без дела.

Отсутствие конницы на направлении главного удара (Луцк) можно занести в пассив Брусилову, но вполне объяснимо его желание прикрыть фланги наступающих войск, правда, осуществлялось прикрытие ударом на Ковель. Вина ГлавкоЮза была и в том, что он не смог обеспечить войска надлежащими средствами для прорыва обороны на ковельском направлении, и не проконтролировал исполнение своего приказания. Однако будущий “герой” Гражданской войны, военный гений Каледин не сделал даже того, что можно было сделать в тех обстоятельствах — атаки кавалеристов и пехотинцев проводились разрозненно, что несмотря на то, что им в обороне противостояли спешенные австро-венгерские кавалеристы да их холуи из “Польского легиона” Пилсудского, естественно закончились неудачно. После чего Каледин, успешно подтвердив свою некомпетентность в вопросах стратегии, успешно продолжил наступление на Луцк. Правда, потом ему во фланг начали наносить удары немецкие части, прибывавшие в Ковель».

Андрей Голиков — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой источниковедения отечественной истории исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова придерживается цифр, приведённых самим Брусиловым. В своей статье, которая выполнена в рамках коллективной работы «Россия: международное положение и военный потенциал. Вторая половина XIX — начало XX в.», подготовленной к печати в Институте российской истории РАН, он пишет: «На рассвете 22 мая (4 июня) 1916 г. мощная артиллерийская канонада возвестила начало наступления войск Юго-Западного фронта русской армии. Произошел, по словам германского генерала М. Гофмана, “совершенно недопустимый скандал”, стоивший Центральным державам потери Галиции и Буковины: 1,5 млн. человек убитыми, ранеными и пленными (повторение данных Брусилова! — А.Б); 581 орудия и 1795 пулеметов. Чтобы ликвидировать прорыв, с Западного и Итальянского фронтов были сняты 30,5 пехотных и 3,5 кавалерийских дивизий. Русские, которых при планировании кампании 1916 г. после понесенных ими год назад поражений ни противники, ни союзники не рассматривали в качестве решающей силы, нанесли неожиданный, как первоначально предполагалось, вспомогательный, удар и едва не вывели из войны Австро-Венгрию, спасли итальянцев в Трентино, существенно облегчили положение французов под Верденом, побудили Румынию отказаться от политики нейтралитета и присоединиться к державам Согласия. Инициатором и организатором операции был незадолго до этого назначенный главнокомандующим Юго-Западным фронтом 63-летний генерал от кавалерии генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов.

22 мая (4 июня) 1917 г., в годовщину начала наступления 1916 г., день в день, генерал Брусилов получил назначение на пост Верховного главнокомандующего русской армией.

Самая распространенная в стране газета “Русское слово” отметила тогда как несомненный факт, “что война не выдвинула более популярного имени, чем имя нового Верховного главнокомандующего”. Особо подчеркивалось, что генерал Брусилов вступает в командование всей русской армией “в решающий момент войны” с убеждением, что армия “с каждым днем воскресает и крепнет” и что она “выполнит свой долг перед родиной”. “Будем надеяться, — заключала газета, — что эта уверенность не обманет нового верховного вождя русских войск”. Но первоначальный успех предпринятого Брусиловым летом 1917 г. наступления оказался эфемерным».

Здесь что многие историки сталинской школы, что постсоветской — почти единодушны: победный удар был неожиданным и потрясающим. Дальше и А. Голиков склоняется к пессимистическим оценкам: «Германское командование нанесло заранее спланированный контрудар, в результате которого менее чем за полмесяца русские войска оставили почти всю Галицию. Ответственность за поражение была возложена на Верховного главнокомандующего — Брусилова освободили от должности. Этот пост занял генерал от инфантерии Л.Г. Корнилов. Разъясняя причину произведенной замены, газета “Биржевые ведомости” со ссылкой на то, что информация получена от членов Временного правительства, сообщала: “Генерал Брусилов во время событий на фронте не проявил должную высоту, не оказался на высоте своего положения. На выручку явился генерал Корнилов, человек железной энергии, который был признан Временным правительством единственным спасителем армии… Генерал Корнилов не пессимист и не принадлежит к тем людям, которые заявляют, что все уже потеряно”». Чем закончилась «выручка Корнилова» — известно: бескровным Октябрьским восстанием, занятием Зимнего дворца без штурма, эффектно показанного в кино «Ленин в Октябре», и полной потерей власти Временным правительством. Ну, череду событий — не изменить, ни даже не перетолковать, а вот сами уроки и последствия для бывшей царской и советской империи — крайне важны.

На сайте «Русский мир. Украина» Брусилов назван «последним полководцем старой России», который оценивается русскими среди националистического окружения очень высоко. Почему эти оценки не меняются, какие бы новые развенчивающие статьи и книги ни появлялись? Потому что нагнетается истерия в самой Украине и в главе в «Истории Украины для 11 класса» вся эта победоносная операция названа вполне определённо: «Захват русскими войсками Восточной Галиции и Северной Буковины». Для впечатлительных подростков живописуются только неисчислимые бедствия, которые принесла русская армия, где почти каждый третий был на самом деле украинцем! Вот образец: «На завоеванных территориях россиянами было образовано генерал-губернаторство, которое делилось на четыре губернии: Львовскую, Перемышльскую, Тернопольскую и Черновицкую. Характер русского оккупационного режима (подчёркнуто мною! — А.Б.) лишь частично связывался с условиями военного времени. Российская власть была убеждена, что западноукраинские земли останутся в Российской империи навсегда. Поэтому военная администрация прибегла к дискриминационной политике в отношении образования, украинского слова, деятельности украинские организаций, урегулирования прав собственности, выполнения воинской повинности и т.д. На захваченную русскими территорию была назначена военная администрация во главе с генерал-губернатором графом Г. Бобринским, который симпатизировал российским шовинистическим черносотенцам. Он заявлял: «Восточная Галиция и Лемковщина — неотъемлемая часть одной большой России; поэтому их администрация должна быть основана на российских началах… Почти 200 униатских общин было преобразовано в православные приходы».

Под рубрикой «Обратимся к источникам» выбираются только самые чёрные свидетельства. Например, уполномоченный Всероссийского союза городов Д. Дорошенко пишет о своих впечатлениях от действий оккупационного режима в Галичине: «Теперь, когда до нас дошли точные сведения о полном погроме украинской жизни в Галиции, когда киевские участки и тюрьмы переполнились вывезенными галичанами, среди которых были профессора университета, уважаемые старые священники, интеллигенты всех профессий, женщины, дети, крестьяне, горные гуцулы, когда мы увидели, что всё это выхвачено из избы неожиданно, без денег, зачастую полуобнаженное, запуганное до смерти, что везут их до Томской, Иркутской, Архангельской, Астраханской губерний без средств, неизвестно на какую долю и на какое время, вот тогда киевские украинцы поняли толком, что такое представляет собой “Освободительная” война и какую судьбу готовят нашему народу ее подобные последствия». Других свидетельств — просто не приводится! В общем, как поётся в старой галицкой песне:

Буде вiльна Украiна у свободи жити,

Буде каждий украiнець Габсбургам служити.

Империя Габсбургов с треском рухнула, когда-то подобные галицийские песни казались просто лакейским анахронизмом, отрыжкой аавстро-венгерского владычества с искоренением и уродованием малороссийского языка, но в последние двадцать лет они как бы воспрянули, наполнились новым содержанием — только Габсбургов надо заменить блоком НАТО во главе с США или Евросоюзом. Поэтому оценки «Русского мира. Украина» в отношении Брусилова — тверды: «Этого человека немало чернили и при жизни, и после смерти. Он не примкнул всецело ни к одному из лагерей Гражданской войны. Уже само по себе это требовало огромного мужества. Он мог претендовать на лавры главного полководца победившей России во Второй Отечественной войне». Увы, старая Россия не довела ту войну до победы. Брусилов, несомненно, — самый прославившийся в ней русский военачальник. Можно, конечно, сказать, что на фоне тех бездарностей, которые, как правило, командовали в ту войну русскими войсками, прославиться было не столь трудно. Однако это заблуждение. Прежде всего, заблуждением является мнение о невысоких качествах командного состава Русской армии в ту войну. Достаточно хотя бы сравнить потери Русской армии с потерями врага и потерями союзников в Первой мировой войне. Не будем здесь утомлять читателя долгими цифровыми выкладками, тем более, что каждый может сам произвести подсчёты, основываясь на опубликованных источниках (Б. Урланис. Войны и народонаселение Европы. М., 1960; Россия и СССР в войнах XX века. М., 2001). Из них будет совершенно ясно видно, что царская Россия вела Первую мировую войну нисколько не хуже в плане тактического и стратегического умения, чем ту же войну вели западные союзники России или чем СССР вёл Вторую мировую войну. Россия не довела Первую мировую войну до своей триумфальной победы в ней исключительно по политическим причинам.

Мнение о «бездарности царских генералов» сложилось лишь в силу политической конъюнктуры, когда было принято всячески чернить старую Россию.

Правда, этой конъюнктуре, увы, весьма способствовали некоторые военачальники, сыгравшие важную роль в устранении Николая II. Политиканствующие генералы, строившие козни и заговоры против последнего императора, сами рубили сук, на котором сидели. Брусилов в этих заговорах, по-видимому, не участвовал. Но он целиком поддался общему настроению, господствовавшему в этой среде. Сейчас невозможно согласиться со строками его мемуаров, посвящёнными Николаю II, где он говорит о царе как о «полном ничтожестве» в военном отношении. Трудно читать и те места мемуаров Брусилова, где прославленный генерал полностью оправдывает своих коллег, принудивших Николая II к отречению, и сам Февральский переворот, который похоронил для России все надежды прийти к победе в той войне.

В свою очередь, тот лагерь Гражданской войны, который очень хотел, чтобы Брусилов своим участием придал ему больше авторитета, но так и не дождался этого, приложил немало усилий для очернения имени старого полководца. Без возмущения нельзя читать пристрастные строки «Очерков Русской Смуты» Деникина, где вождь Белого движения обвиняет Брусилова в том, что тот «потерял честь и достоинство». Деникин прибегает там и к откровенной лжи, говоря, что Брусилов якобы, «пользуясь остатком своего авторитета», отговаривал офицеров от вступления в Добровольческую армию. Эти строки относятся к зиме 1917/18 г., когда Брусилов лежал тяжело раненый во время уличных октябрьских боёв 1917 г. в Москве и не мог принимать никакого участия в политической деятельности. Отвечая на эти обвинения Деникина, Брусилов в своих мемуарах сдержанно заметил лишь, «что история по репортёрским статьям не пишется. Не зная ни причин, ни мотивов, ни обстановки, нельзя ему было бросать камни в меня, да и во многих тех, кто остался в России, как это делали многие эмигранты. Они все упускали из виду, что обстановка и взгляды могут быть иные, а страдание за Россию — одно».

Так что, как видим, и оценки нынешних монархистов-русофилов — противоречивы. Сходятся они в одном: единственный сын Брусилова, Алексей, пошёл на службу в Красную армию и попал к деникинцам в плен. По одним сведениям, которым верил сам Брусилов, его сын был расстрелян. По другим — Алексей сам перешёл на сторону белых, но вскоре умер от тифа. Более правдоподобной видится первая версия. Ещё 27 ноября 1918 г. Деникин издал приказ, в котором грозил «суровым и беспощадным» военно-полевым судом всем офицерам, служащим в РККА и не перешедшим добровольно на сторону белых. Известно, что этот приказ твёрдо исполнялся в армиях Деникина (пример генерала А.В. Станкевича). Кроме того, не стал бы Алексей Брусилов добровольно дезертировать из Красной армии, зная, что если этот его поступок станет известен большевикам, это неминуемо обернётся репрессиями против его родных. Трагедия русского офицерства, расколотого (далеко не всегда по убеждениям) на два лагеря Гражданской войны, ярко отразилась в судьбе Брусилова.

Говоря об отрицательном отношении Брусилова к созданию белогвардейской Добровольческой армии, следует добавить, что и Святейший патриарх Московский и всея Руси Тихон уклонился дать своё благословение Белому движению на братоубийственную войну. Антибольшевизм отнюдь не означал автоматически поддержки Белого движения, как бы хотелось его вождям. Большую роль, даже в поведении Патриарха, сыграло здесь то, что гражданская война сразу приобрела форму интервенции. И это ни для кого не было тайной, поскольку ряд сговоров бывших союзников был подготовлен ещё летом, обсуждался в газетах, но догромыхивали фронты в Европе, и кипящая Россия пока осталась в стороне. После заключения перемирия с поверженной Германией вопрос о подготовке военной интервенции обсуждался на специальной конференции представителей Антанты в Париже. В соглашении, принятом участниками конференции 9 (22) декабря 1917 года, содержался план организации действий против Республики Советов: «Мы считаем необходимым, — говорилось в меморандуме совещания, — поддерживать связь с Украиной, казачьими областями, Финляндией, Сибирью, Кавказом и т.д… Нашей первой задачей должно быть предоставление субсидий для реорганизации Украины, на содержание казаков и кавказских войск… Если Франция возьмет на себя финансирование Украины, Англия сможет найти средства и для других районов. Вполне понятно, что в этом примут участие и Соединенные Штаты. Помимо финансовой помощи чрезвычайно важно иметь также своих агентов и чиновников, которые смогли бы давать советы и оказывать поддержку местным правительствам и их армиям. Все это должно быть сделано как можно быстрее, чтобы избежать, насколько это возможно, обвинения в том, что мы подготавливаем войну с большевиками».

На конференции 10 (23) декабря Англия и Франция заключили тайную конвенцию «о районах будущих операций британских и французских войск на территории России». Согласно конвенции в английскую зону действий входили казачьи районы и территория Кавказа, во французскую — Украина, Бессарабия, Крым. По словам американского историка Чемберлена, в основу распределения «сфер действий» были положены экономические интересы: «Британские капиталовложения доминировали в нефтяных районах Кавказа, Франция же была заинтересована в угольных и железных месторождениях Украины». Всегда — Кавказ и Украина как пороховые бочки… Ну а потом Первый поход Антанты, ещё более агрессивный Второй поход. Его ведь сам Уинстон Черчиль назвал походом 14 держав — столько и в разгар Первой мировой войны против России не воевало!

Большое значение имело, конечно, и то, что в трещащей по швам державе всё очевиднее для профессионалов и историков становилось значение упущенной брусиловской победы. Поэтому упрёки в адрес генерала сопровождались честными признаниями и оговорками. Обратимся к оценке русского белоэмигрантского военного историка Антона Керсновского, который тоже не одобрял поведения Брусилова в 1917 году и в последующие годы. Но он счёл нужным написать о победе на фронте в 1916 году, прославившей имя генерала, такие слова: «Каковы бы ни были его последовавшие заблуждения, вольные или невольные, Россия никогда этого не забудет Алексею Алексеевичу Брусилову. Когда после несчастий 1915 года самые мужественные пали духом, он один сохранил твёрдую веру в русского офицера и русского солдата, в славные русские войска. И войска отблагодарили полководца, навеки связав его имя с величайшей из своих побед».

Особенно решительным военачальником Брусилов показал себя весной и летом 1915 года, во время несчастного отступления Русской армии. Брусилов не боялся идти на самые жёсткие и непопулярные меры, когда считал их необходимыми. В разгар отступления Брусилов вынужден был издать приказ, где были такие строки: «Для малодушных, оставляющих строй или сдающихся в плен, не должно быть пощады; по сдающимся должен быть направлен и ружейный, и пулемётный, и орудийный огонь, хотя бы даже и с прекращением огня по неприятелю; на отходящих или бегущих действовать таким же способом, а при нужде не останавливаться также и перед поголовным расстрелом… Слабодушным нет места между нами и они должны быть истреблены».

Историк Николай Яковлев, приводя этот приказ, отмечает, что «хотя приказ не очень широко применялся, но нагнал страху в войсках». Когда в том же 1915 году для укрепления дисциплины в Русской армии пришлось восстановить практику телесных наказаний (существовавшую во всех тогдашних армиях мира, но в Русской отменённую в 60-е годы XIX века), Брусилов широко развил её применение. Новое пополнение частенько прибывало на фронт с недостачей в материальной части: вновь мобилизованные по дороге на фронт обменивали кое-что из казённого обмундирования на сало, водку, махорку и т.д. Командующий армией приказал давать каждому прибывшему с недостачей по пятьдесят ударов плетьми. Порка, как отмечал Брусилов в одном из донесений, дала «отличные результаты» — слух о наказаниях распространился далеко в тыл, и пополнения стали прибывать без недостачи в казённом имуществе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.