В. М. Герасименко

Виталий Максимович Герасименко пришёл в 108 институт сразу после войны в 1946 г. Не имея технического образования, он был оформлен лаборантом. Работавшие рядом с ним сотрудники вскоре обнаружили, что молодой парень сравнительно быстро схватывает суть предложенной ему технической задачи, по-своему её осмысливает и на основе выдвинутой интерпретации предлагает варианты решений. Было замечено и другое: Герасименко оперативно откликался на необходимость скорейшего выполнения того или иного задания. Постепенно он набирал опыт, и его перевели в старшие техники. К этому времени и относится моё знакомство с В. М. В 1950 или 1951 г. (точно не помню) в 108 институте была объявлена негласная мобилизация молодых сотрудников, желающих оказать (вне рабочего времени) помощь заводу счётноаналитических машин (САМ) в создании быстродействующих электронно-вычислительных комплексов, предназначенных для работы в народном хозяйстве. Инициатива исходила от академика А. И. Берга, который, узнав о кадровом «голоде» от руководства завода, дал «отмашку» главному инженеру института. Откликнувшись на эту инициативу, я увидел на заводе САМ среди других сотрудников и В. М. Герасименко. Через несколько дней работы, после ознакомления с положением дел, нашу группу собрал директор завода М. Лесечко, ставший в дальнейшем зам. председателя Совета министров СССР. Директор не стал нас утомлять разговорами о лучезарных перспективах ЭЦВМ; он показался мне выходцем из рабочих, сказав просто: нам правительство поручило важную задачу, но дела идут не так, как хотелось бы. Прошу высказаться по поводу наших недостатков. После некоторого замешательства, вызванного неожиданностью такой постановки вопроса, слово взял Лев Исаевич Буняк, известный в институте мастер лаконичных формулировок. Он высказал ряд общих соображений по улучшению организации труда, затем наступила пауза и вдруг мы услышали сбивчивую речь Герасименко: «Меня удивляет, вот на таком-то участке собралось несколько инженеров, а простейшее дело – привести в рабочее состояние выпрямитель – не могут. Я, технарь, говорю им: давайте я настрою, не дают; на другом участке люди толкутся, не знают, как действует триггер, ведь элементарно, а не секут». Герасименко тем самым высказал общее мнение, после чего вокруг него в перерывах, «в курилке», стали собираться сотрудники. Возникла военная тема. Насколько я помню, Герасименко тогда рассказывал, что ему приходилось на фронте ходить ночами «за языком», был командиром миномётного взвода, имел ранения. Если я не ошибаюсь, а ведь прошло много лет, он тогда сказал, что воевал в том числе на Ржевском плацдарме. И я в связи с этим вспомнил стихи А. Твардовского «Я убит подо Ржевом». Цензура стихи долго не печатала, но затем вышел небольшой тираж. Герасименко, слава Богу, выжил и вскоре превратился из «технаря» в радиоинженера. Это произошло так.

Во второй половине 1953 г. секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущёв, следуя предложениям своих советников, принял решение об открытии ускоренного курса прохождения учёбы в нескольких ведущих технических ВУЗах страны. Эта мера касалась участников войны и (или) окончивших техникумы, но не успевших после десятилетки подать заявление в ВУЗ из-за прогремевшей войны. По-видимому, для работающих сохранялась и средняя зарплата. Такое стимулирование желающих получить высшее образование давало возможность людям сделать это в короткие сроки без ухудшения материального положения, а государству – серьёзно пополнить инженерный корпус по важнейшим народнохозяйственным специальностям. Слух о принятом постановлении быстро дошёл и до молодёжи 108 института. Ко мне пришёл мой друг В. В. Шишляков и сказал: «Слушай, я подал заявление в МАИ. Через 2 года обещают диплом». «Ты единственный такой смелый?» – спросил я. «Да нет, кроме меня Виталий Герасименко и Толя Оленев». Через 2 года все они окончили радиофак МАИ, а В. М. Герасименко перевели из техников в инженеры. Начался активный период деятельности В. М. Герасименко. В 1957 г. главный инженер Т. Р. Брахман стал собирать команду для работы в Протве. Туда включили и Герасименко. В 1957–1958 г. во время служебных поездок в Протву среди других знакомых я увидел и пышущего здоровьем Герасименко. Как мне сказали, он тогда исполнял обязанности начальника лаборатории.

В один из дней, когда директором института уже работал П. С. Плешаков, я должен был в отсутствие Г. Я. Гуськова прийти с докладом по текущим делам. Перед приёмной в коридоре стояло несколько человек, среди которых бросился в глаза побледневший, с опущенным взором подполковник В. Лобанов (сын известного генерала), который, как говорили, накануне сбил на автомобиле женщину и теперь ждал своей участи у воинского начальника. После мимолётного кивка секретарши я прошёл в кабинет, устроился с бумагами и только начал разговор, как дверь отворилась, появилась фигура В. М. Герасименко, который прямо с порога начал свою взволнованную речь. «Что это за работа? Если меня не хотят нормально использовать как специалиста, то я пойду в другое место, где мне найдут применение». Плешаков молчал. Выдержка не покидала его. После паузы, посмотрев на свои часы, он сказал: «Приходите в пять. Поговорим». Речь шла о давно идущем в институте НИРе, положение в которой не устраивало В. М. Герасименко. Большую самостоятельность В. М. Герасименко получил, когда его назначили главным конструктором ОКР «Крот-1». Здесь проявились все его организационные и незаурядные личные способности. Работа шла в тесном содружестве с одним из омских предприятий. Несмотря на провальность ситуации, коллектив, возглавляемый В. М. Герасименко, пробыв в Омске год, вытянул работу и оснастил аппаратурой объекты заказчика.

Далее последовал один заказ за другим. Статистика показывает, что примерно за двадцать лет отделение № 3, возглавляемое В. М. Герасименко, выполнило около 100 ОКР. Для любого сведущего человека, причастного к нормальному ходу работ, эта цифра кажется не только большой, но и просто заоблачной. Тем не менее это так. Я мог бы углубиться в тонкости проводимых В. М. Герасименко работ, в техническую терминологию, сопровождающую эти работы, но я не буду этого делать. Скажу одно: его справедливо называли главным конструктором КСП – комплекса средств преодоления. Что же двигало этим человеком в его напряжённой работе? Какие особенности его подхода к делу позволяли выполнять возложенные задачи? Об этом можно много говорить, но я постараюсь покороче. По сути, работа главного конструктора строится на интерпретируемых им постулатах Расплетина-Брахмана. Применительно к Герасименко я изложу их так: 1) Организационная чёткость в постановке дела; 2) Безвыходных положений не бывает или любые препятствия должны преодолеваться; 3) Плотная работа с людьми.

Герасименко умел находить общий язык не только с простыми чиновниками, но и с генеральными конструкторами и министрами. Если надо было пробудить инициативу сотрудников, он переходил на доверительный тон, участвовал в совместных, в том числе спортивных мероприятиях, не пренебрегал встречами за дружеским столом. Но главное, что он умел делать – находить нетрадиционные технические решения. Порой это бывали решения на стыке радиотехники, механики, аэродинамики. Его теоретическое мышление работало непрерывно, он был активным изобретателем. Иногда оспаривал чужие конструкции, доказывал, что всё можно сделать, по его мнению, проще. Известны его дискуссии с другим изобретателем Н. Н. Смирновым.

В глубокую науку старался не погружаться, доверял это дело своему ближайшему соратнику Н. Г. Пономарёву и другим научным сотрудникам отделения. Мне приходилось в этот период общаться с Герасименко не очень часто, главным образом как эксперту. Но на научных советах я присутствовал. Герасименко осуществлял общее руководство. Но когда возникали жаркие дебаты по тонкой научной материи, он чаще отмалчивался.

Герасименко представлялся мне оптимистично настроенным человеком. Но в конце 80-х годов направление работ, которому он посвятил жизнь, стало затухать, межведомственные связи разрываться, дело стало катиться к финишу, он загрустил, переживая, и вскоре уволился из института. Потом пытался восстановиться, но не получилось. Скорбную весть о его кончине мне сообщил Н. Г. Пономарёв. На мой вопрос: «Как это случилось?» Пономарёв ответил лаконично: «Меньше надо пить». Прав был Коля или не прав – не мне судить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.