Камергер Рязанов

Камергер Рязанов

Зимовка есть зимовка – дело нудное и долгое. Но на исходе мая в Авачинскую бухту вошел шлюп «Нева» капитан-лейтенанта Лисянского, завершившего первую половину своего кругосветного плавания. Какая была встреча! Все радовались необычайно. Шутка ли, боевые российские корабли впервые достигли столь отдаленных пределов! Среди офицеров, как «Надежды», так и пришедшей «Невы» были бывшие сослуживцы и однокашники Хвостова и Давыдова.

Вместе с офицерами «Невы» на берег сошел и камергер Николай Рязанов, посланным императором Александром для установления дипломатических отношений между Россией и Японией.

Появлению Хвостова и Давыдова на Камчатке Резанов был рад несказанно. Камергера более всего поразило то, что со времени их последней встречи в Петербурге друзья успели побывать на Аляске, вернуться в столицу и снова оказаться на берегу Тихого океана. Такие сорви – головы были сейчас для камергера просто находкой!

Дело в том, что главной задачей Резанова было заключение мирного договора с Японией. Именно по этой причине Резанов получил высший придворный чин и был возведен в ранг полномочного посла. Но эта миссия закончилась полным провалом. Японские власти отказали посольству Резанова в каких-либо договорах. Более шести месяцев посольство и экипаж «Надежды» находились в Нагасаки под строгим, почти тюремным надзором, а затем отправили назад, не приняв даже подарков русского императора для микадо. Делать было нечего и Резанов с Крузенштерном ушли в Петропавловск.

Помимо этого во время плавания камергер подвергся бойкоту со стороны Крузенштерна и его офицеров, за то, что пытался взять руководство экспедицией на себя. Инструкции были составлены столь двусмысленно, что и Крузенштерн, и Резанов могли претендовать на командование. Конфликт достиг крайних пределов, и Резанов в знак протеста последние несколько месяцев плавания вообще не покидал своей каюты. В Петропавловске Крузенштерн и его офицеры принесли ему свои извинения, отношения между послом и его свитой с одной стороны и Крузенштерном и его офицерами с другой оставляли желать много лучшего.

С появлением же Хвостова и Давыдова Резанов получал двух лично ему подчиненных опытных морских офицеров и в услугах Крузенштерна больше не нуждался.

«Вот человек, которому нельзя не удивляться, – так писал о Резанове Хвостов в июле 1805 года. – Скажу справедливо, что я и Давыдов, им разобижены: до сих пор мы сами себе удивлялись, как люди, пользующиеся столь лестным знакомством в столице, имея добрую дорогу, решились скитаться по местам диким, бесплодным, пустым или лучше сказать страшным для самых предприимчивых людей. Признаюсь, я не говорил и не думал и не приписывал одному патриотизму и в душе своей гордился; вот была единственная моя награда! Теперь мы должны лишиться и той, встретившись с человеком, который соревнует всем в трудах… Все наши доказательства, что судно течет и вовсе ненадежно, не в силах были остановить его предприимчивого духа. Мы сами хотели возвратиться на фрегате в Россию, но гордость, особливо когда сравнили чины, почести, ум, состояние, то в ту же минуту сказали себе: идем, хотя бы то стоило жизни, и ничто в свете не остановит нас… Я не могу надивиться когда он спит! С первого дня нашей встречи, я и Давыдов всегда при нем, и ни один из нас, не видал его без дела. Но что удивительнее: по большей части, люди в его звании бывают горды; а он совсем напротив, и мы, имея кой-какие поручения, делаем свои суждения, которые по необыкновенным своим милостям принимает…»

Мнения же историков насчет личности Рязанова достаточно противоречивы.

Американский адмирал Ван Дерс: «Николай Резанов был прозорливым политиком. Живи Н. Резанов на 10 лет дольше, то, что мы называем Калифорнией и Американской Британской Колумбией, были бы русской территорией».

Другого мнения был наш соотечественник капитан 1 ранга Д. Афанасьев, писавший в журнале «Морской сборник» № 3 в 1864 году: «… Сей г. Резанов был человек скорый, горячий, затейливый писака, говорун, имевший голову более способную созидать воздушные замки, чем обдумывать и исполнять основательные предначертания… Рассчитывая, что частные купцы, доставляя свои товары в Охотск и в Камчатку сухим путем через Сибирь не могли продавать их так дешево, как товары, привезенные от компании морем, он назначил всем вещам в Камчатке очень низкие цены, даже в убыток компании, с тем намерением, чтобы уронив частных купцов, захватить в пользу компании монополию; но компанейский комиссар в Петропавловске, зная, что компания не в силах всякий год присылать суда с товарами из Европы, согласился с некоторыми другими купцами, взял на себя большое количество разных товаров из Компанейской лавки, которою сам управлял, и, оставя службу в компании, стал продавать свои товары по прежним высоким ценам и даже самому новому комиссионеру компании на ее счет… После этого первого опыта своего первого искусства в торговых оборотах и после пробы дипломатической тонкости его в Японии (опять неудачной), г. Резанов составил план для другого великого предприятия: он вздумал основать торговлю в Калифорнии, но, отправившись на компанейском судне в С. Франциско, он получил там ответ, что о торговле этой должно говорить в Испании, а не здесь. Но и сии три неудачные покушения не ослабили изобретательного духа г. Резанова; он объявил войну Японии и послал два компанейские судна грабить и жечь японские селения, пока правительство их не согласится торговать с нами; а пленных японцев предлагал селить в Америке и употреблять на компанейские работы… Смерть прекратила дальнейшие его планы, которым, вероятно, он не переставал бы служить компании».

Из дневника известного в будущем адмирала, а тогда лейтенанта Макара Ратманову, бывшего в этом плавании «Невы» старшим офицером: «Копенгаген… Посол жил на берегу… и мало нам делал чести, так что я несколько раз должен был напомнить ему о его звании; советовал снять знаки отличия и тогда уже гоняться за известными женщинами в садах и по улице. Тут я мог заметить, что мало будет нам делать чести его превосходительство, и чем более мы были с ним вместе, тем более находили в нем и в свите неблагородного». Вот еще одна запись Ратманова, сделанная уже на острове Святой Екатерины: «… У нашего посла украли 49 талеров и золотую табакерку; но я стороною слышал, что табакерка попалась в те руки, которые доставляли послу белых и черных красавиц. В бытность посла на берегу, он мало делал России чести…»

Ряд историков считает, что, возможно, Рязанов и был выдворен на самый край света, подальше от столичных скандалов из-за своего скандального поведения в столице. Помимо этого еще много пишут, что Резанов был нечист на руку – еще с екатерининских времен.

Весьма своеобразной была и свита посла. Граф Федор Толстой, известный впоследствии все России под прозвищем «американец» – дуэлянт и карточный шулер, барон Фридерихс – мот и аферист, надворный советник Фос – законченный алкоголик. При этом последние два во время плавания отличились еще и тем, что были уличены с поличным в воровстве денег у капитана Лисянского…

После, даже столь краткого знакомства с членами дипломатической миссии, вовсе не трудно понять, почему она потерпела полное фиаско в Японии!

Неудача Резанова в Японии ставила крест на его дальнейшей дипломатической карьере. Но камергер не унывал. После неудачи в делах посольских, Резанов теперь собирался вплотную заняться делами Российско-Американской кампании и весной после зимовки отправиться на Аляску.

Первым делом, прибыв в Петропавловск, Рязанов собрал свои вещи и перебрался с неподчиненной ему «Невы» на подвластную «Марию». Из всей свиты камергер взял с собой лишь естествоиспытателя борона Лангсдорфа.

– В Японии я свои дела уже переделал! – лаконично объявил камергер офицерам «Марии». – Теперь же поплыву с вами на Аляску!

«Не знаю, – провидчески писал в те дни в своем дневнике Хвостов, – Счастливая или несчастливая судьба нас соединила с Н. П. Рязановым на самой отдаленной точке Российского государства».

… Стылые дремотные волны качали утлое двухмачтовое суденышко. В промежутках между вахтами сквозь дрему людям казалось, что они слышат не скрип, а стон старого судна. Миновали остров Прибылова, затем Уналашку. Вот, наконец, и Ситха – столица русской Америки.

Мореплавателей Ситха встретила еще дымящимися пепелищами. Совсем недавно она была в очередной раз разорена и разграблена воинственными индейцами-колошами, а затем отбитая капитаном Лисянским только-только начала отстраиваться заново.

Постаревший Баранов встречал Хвостова с Давыдовым, как отец родных сыновей. Целуя, приговаривал:

– Соколики мои родные, и не чаял вас вновь в местах наших диких увидать!

Резанову же Баранов сказал при встрече так:

– Полагалось бы встретить особу твою высокую хлебом-солью… Да вот беда – нет у нас ни хлебушка, ни соли. Не подвезли сей год из Охотска.

– Что ж вы едите? – спросил Резанов.

– А что придется. Когда рыбку выловим, когда грибок найдем. А супротив болезни скорбута пиво варим – из еловых шишек… И Богу молимся!

Здесь же в Ситхе Хвостов с Давыдовым встретились еще с одним человеком, который невольно сыграет в их жизни роковую роль, с американским шкипером Вульфом.

Джон Вульф – шкипер и торговец из Бристоля Джон Вулф пришел на Аляску года на своем судне «Жано».

Судно Вульфа была загружено различными товарами, продовольствием, оружием, порохом, пулями – вещами на Аляске необходимыми. Вулф и Баранов вели взаимовыгодную торговлю. Прибытие Вульфа отсрочила голод, но доставленного им продовольствия все равно было мало для того, чтобы перезимовать. Необходимо была еще одна и большая закупка.

Баранов и Вульф подружились, и шкипер принял предложение правителя участвовать в совместной экспедиции к берегам Калифорнии, чтобы купить там хлеба, одновременно взяв на борт несколько десятков индейцев для ловли морской выдры. Но их плану не суждено было осуществиться – в Ново-Архангельск пришла «Святая Мария» и все дела взял в свои руки Резанов.

Из записок Д. Вулфа: «Его командиром был Андрей В. Машин, а в качестве пассажира на борту находился Николай Резанов, дворянин, который после неудавшейся миссии в Японию заехал на Камчатку по пути к факториям на Северо-Западном побережье… Вместе с ним прибыли также два лейтенанта российского флота Николай Хвостов и Иван Давыдов, д-р Лангсдорф и два корабельных плотника Корюкин и Попов, которые должны были построить здесь корабль… Несколько дней после их прибытия прошли в веселье и радости, и дело было полностью приостановлено. Появление столь выдающейся личности, чья власть на короткое время затмила даже власть губернатора, было событием большого значения».

Камергер, тем временем, объявил уже свой план преобразования колонии. Чего там только не было: промышленность и земледелие, рукоделия и ремесла, торговля и мореплавание. Помимо этого Резанов собирался взять реванш и за японскую неудачу! Хвостову он показал свой план мщения, который наскоро составил во время плавания. Суть его заключалась в том. Чтобы продемонстрировать японцам силу русского оружия и изгнать их промышленников с Сахалина и курильских островов, на которые они не имели никаких прав.

Хвостов, бумаги те бегло просмотревши, только хмыкнул:

– Красиво, заманчиво, но… сказочно!

– Они меня еще вспомнят, косоглазые, а, вспомнив, зальются слезами кровавыми! – грозился Резанов кулаком в сторону океана.

Но Япония Японией, а пока надо было срочно заниматься делами аляскинскими. Дело в том, что после сожжения индейцами-колошами Ситхи, вместе с крепостью были сожжены и продовольственные склады и теперь колонии грозил скорый голод. Единственной возможностью его предотвратить была организация морской экспедиции в богатую хлебом Калифорнию. Но для этого нужны были крепкие суда, так как пускаться в столь большое плавание на строй «Марии» было небезопасно.

Прибывшие с Камчтаки плотники под руководством Хвостова и Давыдова уже вовсю строили тендер, но суденышко было слишком маленьким, чтобы на нем можно было доставить продовольствие для всех промышленников Аляски.

Что касается Хвостова с Давыдовым, то они к этому времени так же, как и Баранов, подружились со шкипером Вульфом. Осмотрев его судно, друзья нашли, что это именно то, что надо для плавания в Калифорнию. Сообщили Резанову. Тот сказал:

– Покупайте, сколько бы эта «Жано» не стоила!

Джон был моряком опытным, да и человеком вполне порядочным. Как водится, для начала все трое хорошенько выпили, потом добавили еще.

– Джонни! – перешел к делу Давыдов, когда под столом стало тесно от пустых бутылок. – Нам с Николя нужно хорошее судно! Платим сразу и наличными!

– Нет проблем! – пожал плечами мутноглазый Джонни. – Берите мою «Жано»! Девчонка что надо! На ходу легка, а уж на волне удержится даже если все днище вырубить!

– Сколько просишь?

– Сто тридцать тысяч рублей! – прикинув в уме, заявил рыжебородый Вольф.

– Запас солонины и сухарей твой! – сразу же добавил Давыдов.

– О, кей! – ударили по рукам. – За новую покупку наливай по полной!

– Как назовем судно? – спросил друга Давыдов, когда все бумаги были оформлены.

– Называй, как знаешь! – ответил тот.

– Пускай тогда будет «Юноной» – богиней римской! – подумав, сказал мичман.

– Почему именно «Юноной»? – удивился Хвостов.

– Красиво и романтично!

– Тогда строящейся тендер я назову «Авось»! – махнул рукой Хвостов.

– А почему «Авось»? – настала пора уже удивляться Давыдову.

– Авось нам повезет! – усмехнулся в ответ лейтенант. – Авось притом еще и живыми останемся!

После недолгого обсуждения было решено, что капитанство над «Юноной» возьмет Хвостов, а над «Авось» Давыдов. Пока же мичман достраивал свой тендер, Хвостов опробовал свое новокупленное судно. «Юноной» лейтенант остался доволен. Обшитое медью судно легко всходило на волну и неплохо держало курс. Старина Вольф не обманул!

Колонисты заметно повеселели, но уже к Рождеству стало ясно, что припасов до лета едва ли хватит…

«Нужда в колониях, – писал историк П. Тихменев, – во всем необходимом доходила до того, что на 200 человек выдавалось хлеба, не более фунта на неделю на каждого, и то только до 1-го октября. Рыба перестала ловиться. Сушеная юкола, сивучина и изредка нерпы, составляли единственную пищу новоархангельцев. Нужда заставила не пренебрегать ничем: ели орлов, ворон, каракатиц и вообще всякую всячину. Только больным скорбутом (цингой – В. Ш.), царствовавшим, можно сказать, в заселении, давали пшено с патокою и пиво, сваренное из еловых шишек».

Но дело обстояло не так просто. Дело в том, что Российско-Американской кампании было запрещено торговать с чужими государствами. Однако ситуация диктовала свои правила. Надо было плыть в Калифорнию, и. несмотря на официальный запрет на торговлю с иностранцами, через миссионеров-контрабандистов обменять меха на продукты. И Резанов принимает решение, беря всю ответственность на себя.

Из записей Хвостова: «Я никому так не удивляюсь, как Николаю Петровичу, – однако и его терпение начинает останавливаться. До сих пор он был удивительно терпелив, но нынче, начиная чувствовать припадки цынготной болезни, и боясь последовать образцу наших промышленников, которые ежедневно отправляются в Елисейские поля, (то есть умирают – В. Ш.), намерился, спасая несчастную кучку людей, отправиться в Калифорнию, уповая достать хлеб от испанцев…»

Резанов известил Петербург о своем решении: «Нашелся я принужден… предпринять путешествие в Новую Калифорнию…»

«Мысль хороша, – писал об этом решении идти в Калифорнию командир „Юноны“ лейтенант Хвостов, – но не очень приятна. Сегодня вряд ли и не снимемся с якоря, забывая, что равноденствие на дворе, а нам надо идти к тропикам, где около этого времени стоят крепкие ветры».

25 февраля 1806 года «Юнону» снарядили в поход, а колонистам Резанов сказал на прощанье:

– Либо вернемся к весне с продовольствием, либо не вернемся вовсе!

Прибыв на стоящую на рейде «Юнону», камергер поинтересовался у Хвостова, когда тот думает поднять якорь.

– Вот дохлебаю пунш, и можем отчаливать! – невозмутимо отвечал Хвостов с удовольствием потягивая из стакана обжигающий напиток.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.