В штабе Верховного командования Сухопутными силами, когда проявилось настоящее лицо Гитлера-стратега

В штабе Верховного командования Сухопутными силами, когда проявилось настоящее лицо Гитлера-стратега

Когда Клаус прибыл в организационный отдел ОКХ, он все еще находился под впечатлением победной кампании во Франции. Это был невероятный успех, эйфория победы была равна чувству удовлетворения от немногочисленных жертв. 6-я танковая дивизия потеряла менее 500 человек! Он сказ ал жене, что нет на свете ничего лучше кампании, проведенной под барабанный бой с товарищами по оружию в ходе «самой красивой и самой стремительной операции, какую себе можно только представить». Однако его оптимизм стал более умеренным, начиная с приема дел по резервам от майора фон Петцольда, его предшественника на этой должности, бывшего сослуживца по 17-му Бамбергскому полку. Тот не считал, что Германия победила, потому что Англия не была выведена из войны. Штауффенберг не был слеп. Требования материально-технического обеспечения войск предрасполагали к большему реализму, нежели блестящие танковые удары. В одном из писем от 19 июня 1940 года он написал Нине: «Это стало тотальным разгромом […], сражением, от которого этот народ — французы — не сможет скоро оправиться […]. Но мы должны понимать, что это резкое изменение соотношения сил дается нам всего на несколько лет. Только упорством можно достичь желаемого. Если бы мы только смогли внушить нашим детям, что только борьба и напряженные усилия могут спасти нас от упадка […], что твердость, бережливость и смерть имеют одну цену, тогда мы смогли бы выполнить большую часть нашего долга по их патриотическому воспитанию». Как и все настоящие солдаты, он не идеализировал войну, пусть даже он был счастлив оттого, что принимал в ней участие. Он закончил письмо несколькими строками стихов Штефана Георге: воины должны будут «стоять в грязи по щиколотку, по колено/и сдерживать давление врага/[…] Им праздновать победы не годится,/Триумфа никогда нельзя добиться,/Наградой будут им бесславные руины».

Шло время, в душе его росли сомнения. В частности, относительно способностей фюрера как военачальника. Он с горечью говорил о его решении остановить продвижение войск к морю. «Вклад Гитлера в победу, — сказал он барону фон Лершенфельду, — велик, но смазан крупной ошибкой в дюнах». Отныне победа Германии над Англией стала невозможной. «Когда-то придется сесть за стол переговоров». По мнению Штауффенберга, настоящим победителем был генерал-фельдмаршал фон Манштейн, этот гениальный стратег, придумавший прорыв через Арденны. А маленький капрал из Браунау являлся лишь дилетантом, имеющим «военную сметку».

Кроме того, он сокрушался при виде отношения к захваченным странам, Польше и Франции. Назначенный руководителем тяжелой промышленности в оккупированной Франции, его кузен Цезарь фон Хофакер указал ему на несуразность и глупость поведения немецкой администрации. Поскольку французы были обижены на отказ Англии задействовать против немцев всю авиацию в ходе французской кампании, особенно под Мерс-эль-Кебиром[69], было возможно сделать их союзниками Германии. Но рейх предпочел относиться к французам как к заложникам и разорять их непомерными экономическими требованиями: налоги за оккупацию, демонтаж заводов, обязательные поставки, удержание военнопленных в Германии. Чем дольше, тем более ожесточенными врагами они могли стать.

Несмотря на все, в штабе ОКХ, работая под непосредственным руководством генерала Ольбрихта в организационном отделе, Штауффенберг смог проявить все свои способности, как он это делал на всех должностях, которые занимал до этого. Майор фон Петцольд вспоминал, что Клаус проявлял повышенную активность. Большинство офицеров наслаждались в Берлине отдыхом воителей: днем — в барах отеля «Кемпински» или «Адлон» у фонтана со слонами, вечерами — на вечеринках коричневой элиты, где каждый старался напиться больше другого. На виллах семейств Геринга или Риббентропа шампанское текло рекой. Представления в кабаре «Фраскита» привлекали разношерстную толпу, в которой зеленовато-серые, коричневые или черные мундиры смешивались в сладкой вакханалии под звуки зажигательной музыки и звон бокалов с крепкими напитками. Клаус в этих развлечениях не участвовал. Он по двенадцать — четырнадцать часов в день работал в своем кабинете. Перед ним стояла сложнейшая задача. 28 октября 1940 года в Зоссене, что неподалеку от Берлина, Гитлер сообщил Генеральному штабу о своем намерении напасть на Советский Союз в первой половине 1941 года. Надо было подготовить новую армию вторжения, довести ее с 60 до 180 дивизий, удерживать в руках уже захваченные страны Европы, предусмотреть захват южной зоны на случай высадки англичан в Северной Африке. Специалист по тыловому обеспечению, Штауффенберг должен был решить, как преодолеть трудности снабжения на бескрайних русских просторах. Он одним из первых прибывал на службу, одним из последних уходил домой. Он ходил из одного отдела в другой, собирая нужную информацию, выбивая необходимую технику. Он научился, как написал Нине, «политической и тактической стратегии, которые были крайне утомительными». Кабинетные интриги его утомляли. Разговоры о войне казались расплывчатыми. Но его личная аура, его умение руководить, его колючий юмор обеспечили ему уважение в высших кругах. Всего лишь капитан, ставший майором 1 января 1941 года, он часто бывал по вызову в кабинете генерала Гальдера, начальника штаба генерала фон Браухича, где высказывал свою точку зрения вплоть до ссор. Это было невиданно, если верить одному из его коллег, капитану Ульриху де Мезьеру.

В частности, в ходе спора с капитаном фон Эцдорфом, офицером связи Министерства иностранных дел при ОКХ, он сказал, что ориентация режима ему все больше и больше не нравится. Гитлер изменил лицо войны. В ходе своего выступления в рейхсканцелярии 30 марта 1941 года перед 200 офицерами трех видов вооруженных сил, среди которых был и Штауффенберг, фюрер провозгласил: «Наши задачи в России: разгром армии, уничтожение государства. Полное искоренение большевизма, как социального зла, представляющего опасность для будущего». До этого все было нормально. Но последующие слова были ужасными: «Забыть всякое солдатское братство. Перед боем коммунист не является товарищем, не станет он им и после боя. Это — война на истребление». Другими словами, это означало конец чести оружия. Несмотря на эти соображения, Клаус отказался разделить с Эцдорфом идею заговора с целью свержения Гитлера. Он посчитал эту идею слишком опасной, чреватой провокацией. А главное, он посчитал эту идею тем более гиблой, что не было никакого способа привести ее в действие. Хотя он и был поэтом, но отнюдь не мечтателем. И не желал тешить себя иллюзиями. Однако из Ставки фюрера начали дуть нехорошие ветры. Все шло к тому, что управление оккупированными странами у вермахта собирались забрать и передать в руки чрезвычайных комиссаров, которые должны были получать указания непосредственно из рейхсканцелярии. Рейхсфюрер Гиммлер намеревался создать зондеркоманды СС и СД для выполнения особых задач. Штауффенберг не совсем понимал, к чему все шло. Он точно не знал о приказе Гейдриха от мая 1941 года об уничтожении евреев, «азиатов низшей расы» и цыган. Но, учитывая польский опыт, полагал, что времена «честной» войны прошли. Вермахт должен был рисковать шкурой впереди, а СС собиралась марать репутацию немцев в тылу армии. 6 июня 1941 года генерал фон Браухич, сгорая от стыда, был вынужден подписать «приказ о комиссарах», что многое проясняло. В нем указывалось, что «подстрекатели к азиатским и варварским методам борьбы […], плененные в бою или застигнутые при оказании сопротивления, подлежат расстрелу». Офицерам, которые спрашивали, как можно было распознать политкомиссаров, говорили, что они должны обязательно носить очки и длинные волосы. Было ясно, что, помимо задачи победы в войне, вермахт должен был превратиться в огромную расстрельную команду.

Но у Штауффенберга не было времени, чтобы на этом зацикливаться. Армия нужна была повсюду. В феврале 1941 года Экспедиционный корпус Роммеля был отправлен в Северную Африку. В апреле надо было прийти на помощь итальянскому союзнику, испытывавшему большие трудности в неосторожно развязанной войне против Греции и Югославии. Сколько сил было раздроблено, сколько времени потеря но для подготовки войны на востоке. Но что было делать, так решил Гитлер. 22 июня 1941 года без объявления войны он начал операцию «Барбаросса». Сто пятьдесят немецких дивизий, включая семнадцать танковых, сорок дивизий союзников — венгерских, финских и румынских — вторглись в русские просторы.

Поначалу казалось, что немецкие войска смогут повторить свой подвиг, как на французском фронте. Целью операции были: на севере — захват Ленинграда, в центре — взятие Москвы, на юге — овладение Украиной. В течение нескольких недель Ленинград был окружен, Минск и Смоленск захвачены, войска приблизились вплотную к Москве, Киев и Харьков пали. Немецкие дивизии захватили Донецкий бассейн и вышли к Азовскому морю, совершив прорыв более чем на 1000 километров от границы. 800 000 русских солдат попали в плен. Успехи были огромными, но не решающими. При более тщательном анализе обстановки можно было увидеть, что ситуация немцев была даже опасной. Гитлер не желал принимать во внимание ни оправдания задержки выполнения плана операции, ни опасности распыления сил по разным направлениям. Когда в июле генерал фон Паулюс поднял вопрос о трудностях с тыловым обеспечением войск, особенно при условии продолжения боевых действий, фюрер запретил говорить ему о «зимней кампании» и даже запретил к ней готовиться. Война должна была закончиться осенью. Это должно было произойти только потому, что такова была его воля. Все, кто ему возражал, были трусами. Так начался медленный процесс потери им связи с реальностью, который постепенно лишал его возможности проводить мало-мальски объективный анализ обстановки и заставлял с презрением относиться к очевидным фактам.

Служивший в организационном управлении Штауффенберг был одним из первых, кто смог оценить ухудшение общей обстановки, несмотря на поразительные тактические успехи. В середине июля он побывал на Восточном фронте. Генерал Гудериан, командовавший 2-й танковой группой в составе группы армий «Центр», рассказал ему о негативных последствиях форсированного марша для людей и техники, что привело к тому, что его группа сохранила боевую мощь лишь на 70 %. Его бывший командир дивизии генерал фон Лепер написал ему 25 июля отчаянное письмо: «Дорогой мой Штауффенберг, войска совершенно измотаны». В войсках ощущалась нехватка продовольствия, боеприпасов, людей, танков. Пехотные дивизии по численности могли быть приравнены к полку, а некоторые и к батальону. Он умолял его: «Помогите нам в Генеральном штабе, пока не поздно». И патетически закончил письмо такой фразой: «Мы вынуждены послать на смерть наш танковый корпус, как в 1812 году это сделал Мюрат со своей блестящей кавалерией, а тем временем русские, имея под рукой базы снабжения, готовятся к бою» 11 августа Гальдер сказал Клаусу: «То, что мы сегодня предпринимаем, является последними попытками избежать перехода к позиционной войне, как это было в 1914 году».

Штауффенберг был охвачен тревогой. Трудности продолжали нарастать. В своей служебной записке руководству осенью 1941 года он констатировал: «цифры показывают, что производства 1942 года будет недостаточно для армии». Оно должно было позволить восполнить лишь 60 % потерь. Он был вынужден провести реорганизацию танковых полков. Обычно они состояли из двух боевых групп тяжелых танков и одной боевой группы легких танков. Но затем все стало наоборот. На бумаге количество полков не уменьшилось, но их огневая мощь и боеспособность сильно уменьшились. Ситуацию осложняли и климатические условия. Жаркое лето русских равнин изматывало людей и негативно влияло на боевую технику. Дышать было трудно. Пыль проникала повсюду. Механизмы, оружие и технику надо было постоянно разбирать, прочищать, смазывать и собирать. Но они быстро снова отказывали. Земля и смазка образовывали плотную смесь, блокировавшую сцепление и останавливавшую шестерни. По крайней мере, по земле можно было продвигаться вперед. Под ногами пехоты была утоптанная земля. Но осенние дожди перечеркнули эту относительную выгоду. Распутица, ужасная грязь все остановили. Машины буксовали, оси ломались, упряжные лошади утопали по брюхо на дорогах, превратившихся в болота, люди целыми днями месили грязь. Двигаться вперед была в состоянии только техника на гусеничном ходу. Но часто их продвижение задерживали застрявшие в грязи колонны. Технику постоянно привлекали для того, чтобы вытянуть из грязи несчастных, попавших в плен болот.

«Генерал Мороз», погубивший французов в Москве, ужасная русская зима тоже не принесла облегчения. Конечно, земля замерзла, войска снова стали мобильными. Но обмундирование солдат не было рассчитано на холода, когда температура опускалась до 30–40 °C. На них было летнее обмундирование, предусмотренное для солнечных дней «блицкрига». Армия изменилась. Люди перестали бриться, мыться, раздеваться. Они обматывали руки и ноги тряпками, закрывали лица шарфами из подручных материалов, на плечи накидывали все, что было можно, и тем самым представляли собой длинные когорты оборванцев. Смазка пулеметов застывала. Моторы в технике заморозились. Радиаторы полопались. Обморожения конечностей, истощение наносили войскам больший урон, чем огонь противника. Красная армия активизировалась и стала показывать зубы. В маскхалатах и теплом обмундировании русские солдаты беззвучно на лыжах просачивались в расположение немецких войск. Участились засады, внезапные нападения из березовых рощ, молниеносные атаки групп танков при поддержке все более осмелевших партизан. Немецкая боевая техника перестала быть самой лучшей. Новые русские танки Т-34 наносили противнику огромные потери.

Штауффенбергу эта драматическая ситуация была прекрасно известна. Это его тем более злило, что ее можно было легко избежать. Гитлер был уверен в том, что война продлится всего лишь не сколько недель, и воспротивился заказу зимнего обмундирования и смазки для боевых частей. Теплое обмундирование и приспособленное к холодам вооружение было предусмотрено лишь для 58 дивизий вторжения, а их насчитывалось 150. Первые дополнительные заявки были сделаны только в ноябре. И пришлось ждать до 21 декабря, когда официальный печатный орган партии газета «Фолькишер беобахтер» призвала начать среди населения кампанию по сбору зимних вещей под девизом «Родина делает подарок фронту». Первые посылки пришли на фронт лишь в марте. Слишком поздно и зачастую бесполезно. Солдаты находили в посылках наряду с полезными предметами множество ненужных, как вечер нее боа или элегантные меховые шубки.

Клаус ничего не мог поделать. Ему было тем более горько, что приходилось постоянно выбивать предметы первой необходимости в организации «Тодт», названной по имени министра вооружений. Любимые войска Гитлера, СС и Люфтваффе, всегда были первыми и забирали себе самую лучшую технику. А вермахту оставалось что похуже. У Штауффенберга сжимались кулаки, когда он получал с фронта отчаянные письма своих товарищей, как то, что написал ему в феврале 1942 года майор Штадтке, бывший начальник оперативного отдела 6-й танковой дивизии, вошедшей в состав 10-й армии Восточного фронта: «Впервые в моей военной жизни мне довелось видеть дрожащие от холода войска, солдат, которые, как мне показалось, стали полностью апатичными и застывшими […]. Проходят дни, и у меня возникают очень серьезные сомнения в работе Генерального штаба. Все наши доклады остаются без ответа.»

Более того, придя в бешенство от провала летней кампании, Гитлер обезглавил Главный штаб. После легкого сердечного недомогания генерала фон Браухича, случившегося 9 ноября 1941 года, 19 декабря Гитлер лично возглавил ОКХ ради «окончательного спасения рейха». Требуя, чтобы в любой обстановке войска стояли насмерть и не отступали, он стал снимать командиров, которые пошли на выравнивание фронта из тактических соображений. Полетели многие головы. Командующий группой армий «Юг» генерал фон Рунштедт был смещен с должности. Спустя несколько дней та же участь постигла генерала фон Рейхенау. В январе генерал Хопнер был разжалован «со всеми вытекающими из этого юридическими последствиями», что означало лишение права на отставку. «В штабе царит хаос», — отметил после этого Гальдер.

Вначале Клаус приветствовал то, что Гитлер возглавил Сухопутные силы. «В час решающей битвы необходимо отдать в одни руки все силы нации». Но очень скоро наступило разочарование. Карусель придворных в лампасах продолжилась. В этой игре авиация и СС заранее были победителями. ОКХ превратился в пасынка. В своем выступлении в Военной академии в марте 1942 года на тему организации управления он дал выход своему настроению. Нарисовал в общих чертах организацию Верховного командования. Назвал только основные инстанции: ОКВ, ОКХ, ОКК[70], ОКЛ[71], ГСФ[72], СД[73], войска СС, абвер, Министерство вооружений, Министерство иностранных дел были втянуты в многоцветную паутину, становившуюся все более запутанной. Выступление свое он закончил вопросом: «Считаете ли вы, что с подобной организацией управления можно выиграть войну?» В данных обстоятельствах он сам признался, что «уже и не знал, как из этого можно было выпутаться». Из 162 пехотных дивизий лишь 8 были полностью оснащены. Из 16 танковых дивизий таковых было лишь 3, а 1,1 миллиона немцев уже были выведены из строя. Перл-Харбор ничем не смог помочь. В марте он написал жене: «Соединенные Штаты продолжают оставаться самыми сильными в войне на море. Они постоянно уменьшают наши шансы на разгром Англии».

Был ли он уже готов к оппозиции режиму? Пока еще нет. В кружке «Крейзау» обдумывали восстановление Германии после гитлеровского недоразумения. Джеймс фон Мольтке спросил у своих единомышленников Ганса Кристофа фон Штауффенберга и Карла Людвига фон унд цу Гюттенберга: «У вас есть кузен в штабе фюрера. Он ничего не намерен предпринять?» Спустя несколько дней Гюттенберг рассказал о результатах своих переговоров: «Я поговорил с Клаусом. Он сказал, что сначала мы должны выиграть войну […]. Потом, когда вернемся домой, мы займемся коричневой чумой, а сегодня главное — война против большевиков». В марте 1942 года Штауффенберг сказал примерно то же самое своему другу лейтенанту Юлиусу Шпееру, который удивился, увидев над его столом портрет фюрера: «Так всем лучше видно лицо безумия […]. Есть лишь одно решение: его нужно убить, но такое деяние может осуществить лишь человек, который после уничтожения Гитлера мог бы взять власть в свои руки, руководить государством и армией и покончить со всеми институтами партии». В отсутствие человека, который мог бы быть на высоте этой задачи, он не видел другого решения, кроме как продолжение борьбы с большевиками. Ему пришлось познать весь невообразимый размах нацистской жестокости, чтобы подумать о том, что пора было действовать ему самому.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.