Глава 16

Глава 16

К исходу дня 6 октября команда Рауля Хаджимбы безнадежно шла ко дну под грузом цифр, что водопадом обрушились на нее из избирательных штабов Сергея Багапша и других кандидатов в президенты. О них теперь говорили вовсю не только на «сухумской брехаловке» — у знаменитой «Кофейни Акопа», но и на каждом углу. Они были известны даже в высокогорном селе Псху полуглухому Тамелу, не говоря уже о независимой прессе. Она откровенно издевалась над неуклюжими попытками проигравшей власти всеми правдами и неправдами протащить своего ставленника во второй тур выборов. Первые полосы газет «Чегемская правда», «Нужная газета» и «Амцахара» пестрели убийственными заголовками: «Будем выбирать, пока не выберем Хаджимбу?!», «Привет, Аджария!..», «День победы как личный праздник Рауля Джумковича», «ЦИК или Пшик».

Растерянный и жалкий глава Центральной избирательной комиссии Сергей Смыр, загнанный в угол не столько требовательными звонками из самых высоких и не только сухумских кабинетов, сколько собственной беспринципностью, уже ничем не мог помочь несостоявшемуся кандидату в президенты от партии власти. Его жалкий лепет на пресс-конференции, на которой он чувствовал себя как на эшафоте, о якобы имевшей место фальсификации сторонниками Сергея Багапша результатов выборов на 33, 34 и 35-м избирательных участках в Гальском районе вряд ли кого мог убедить.

Смятые в дрожащей руке «протоколы» участковых избирательных комиссий, что за ночь наспех сляпали сценаристы спектакля под названием «Рауль — наш президент» и которые Смыр упорно подсовывал под объективы телекамер, но почему-то отказывался передать в руки представителям Сергея Багапша, вызывали у публики лишь ироничный смех и язвительные вопросы.

В этой ситуации избирательному штабу Рауля Хаджимбы, чтобы как-то потянуть время и попытаться развернуть ситуацию в свою пользу, ничего другого не оставалось, как идти и сутяжиться в Верховный суд республики. Но там сидели не слепые, безгласные цифры говорили сами за себя, а негодовавшие под окнами люди, требовавшие от них правды и справедливости, не оставляли сомнений в конечном вердикте судей. В самой ЦИК большинство ее членов уже не боялось говорить во всеуслышание об абсолютной победе Сергея Багапша и Станислава Лакобы и том беспрецедентном давлении, которое оказывалось на них из известного в Сухуме красного кирпичного особняка, а также господами в черном, скрывавшимися в главном корпусе военного санатория.

Дальше просто сидеть и спокойно наблюдать за происходящим президент Владислав Ардзинба уже не мог — ситуация выходила из-под контроля — и со свойственной ему решимостью решил перехватить инициативу. Своим указом он 6 октября освободил Рауля Хаджимбу от обязанностей премьер-министра Республики Абхазия и назначил на этот пост экс-мэра Сухума Нодара Хашбу, последние годы проживавшего в Москве и работавшего в МЧС России.

И уже вечером «лучший друг» российского министра по чрезвычайным ситуациям Сергея Шойгу и якобы лично известный самому Владимиру Путину как снег на голову свалился в республику. Тут же по городу поползли слухи, что Нодар приехал не столько для того, чтобы «развести», а затем «загасить» обоих кандидатов, сколько с дальним прицелом — занять президентское кресло. До этого, четыре месяца назад, он уже предпринимал первую, но неудачную попытку заявиться на президентскую гонку. Сияя белозубой улыбкой из приоткрытого окошка бронированного БМВ, Нодар Хашба в окружении вооруженных до зубов то ли телохранителей, то ли головорезов вихрем промчался по Абхазии, будто по минному полю, и, оставив после себя неприятный душок, исчез, как фантом, в лабиринте загадочных московских властных коридоров.

В тот раз «абхазского Юлия Цезаря» — «Пришел! Увидел! Победил!» — из него не получилось. Многозначительная улыбка и намеки на будущий золотой дождь, который вот-вот должен был пролиться на седые головы будущих, но так и не ставших соратниками представителей движений «Амцахара» и «Единая Абхазия», на них не произвели большого впечатления. Они не разглядели в щедром на обещания Нодаре будущего «спасателя» отечества и на объединенном заседании политсовета движений ему не нашлось места даже в президиуме. Как говорится, с «товарищами» у него вышел полный облом, те решительно указали на дверь, и, разобидевшись до смерти на неблагодарных, «московский спасатель» на прощание пригрозил страшными карами и, громко хлопнув бронированной дверцей БМВ, вывез на колесах своего «танка» половину асфальта и без того совсем обветшавшей дороги.

Второе «пришествие» Нодара Хашбы в Абхазию можно было бы назвать почти триумфальным, если бы не та подозрительная поспешность, с которой его начали пиарить. Не успели еще высохнуть чернила на указе президента Владислава Ардзинбы о его назначении, как он тут же засветился в выпусках экстренных новостей не только на местном, но и одновременно на всех трех центральных российских телеканалах.

Спешно установленные в зале заседаний правительства телекамеры старательно крупным планом показывали оживленную пишущую публику, а за ее спинами редких представителей «ликующей общественности». Объективы буквально пожирали суровое лицо нового премьера. Оно было печально, он всем своим видом словно укорял бывших неразумных и несостоявшихся соратников, совершивших непростительную глупость и не сумевших разглядеть в нем будущего «спасителя» Абхазии. И когда Нодар Хашба заговорил, то в его голосе не было ни горечи, ни обиды, в нем звучали твердость и уверенность.

В начале выступления он не преминул отметить, что является продолжателем курса Владислава Ардзинбы и, недвусмысленно намекнув на поддержку в самом Кремле, заявил о «своей равноудаленности от конфликтующих сторон», приверженности Конституции и закону, призвал граждан к спокойствию. В заключение короткой и энергичной, явно написанной не в Сухуме речи Нодар Хашба предупредил «деструктивные силы», что предоставленной ему властью не допустит «эскалации насилия» и «дестабилизации» обстановки в республике. В течение всей пресс-конференции он так и не обмолвился ни одним словом о победе Сергея Багапша на завершившихся президентских выборах.

В штабе вновь избранного, но пока не признанного ЦИК и старой властью президента внимательно выслушали это выступление «момент-премьера» и пришли для себя к неутешительным выводам. Новый хозяин «желтого дома», похоже, не собирался искать истину и, видимо, преследуя далеко идущие цели, был намерен потянуть время, чтобы дать возможность оскандалившимся режиссерам заново переписать сценарий провалившихся с таким оглушительным треском выборов.

Косвенным подтверждением тому служила резко возросшая на следующий день активность уже было сникших сторонников Рауля Хаджимбы. По городу снова пошли гулять грязные слухи и анонимные листовки, задевающие честь победителей президентской гонки. В них Сергея Багапша обвиняли в давнем сговоре с бывшим вождем грузинских коммунистов Мжаванадзе, состоявшемся, как это раскопали «новоявленные Мюнхгаузены», еще во время приема юного Сережи в пионеры. Станиславу Лакобе припомнили его поездку в Центр славянских исследований университета Хоккайдо и заподозрили ни много ни мало в связях с японской разведкой, по заданию которой он должен был организовать переворот в Абхазии и затем привести ее под знамена солнцеподобного микадо. Досталось и генералу Мерабу Кишмарии: спустя пятнадцать лет ему аукнулась служба в Афганистане. Злопыхатели пугали слабонервных скорым приходом его «друзей» — душманов и талибов во главе с самим Усамой бен Ладеном. А Александра Анкваба услужливые борзописцы превратили в настоящее исчадие ада, которым перед сном стращали малолетних детей и зарвавшихся коррупционеров.

Этот абсурд как они, так и их соратники Сократ Джинджолия, Артур Миквабиа и Беслан Кубрава отмели в сторону и не позволили втянуть себя в подобную грязную игру. Но сейчас их больше всего волновало то, чем закончится поездка Сергея Багапша в Москву. Все время, пока он находился там, их не покидало чувство тревоги. Они — и на то были основания — опасались за его жизнь и успокоились лишь тогда, когда прозвучал долгожданный звонок из аэропорта «Домодедово», что абхазская делегация без потерь, в полном составе возвращается в Сухум. Поэтому на улице Гоголя, несмотря на поздний час, никто не расходился по домам.

Московский борт приземлился в сочинском аэропорту точно по расписанию, и небольшая абхазская делегация быстро потерялась в шумной толпе пассажиров, спешивших в санатории и дома отдыха, чтобы успеть насладиться последними теплыми денечками клонящейся к закату осени.

Охрана Сергея Багапша беспокойно крутила головами по сторонам, и было от чего: после встреч в Москве он выглядел мрачнее грозовой тучи. Акун Квирая, Володя Гоголин, Эрик Воуба, Адгур Бжания и Теймураз Хагба бросали на него короткие взгляды и не решались задать один и тот же мучивший всех вопрос: признали ли в Москве их победу? Но и без слов им стало ясно, что дела совсем плохи, и поэтому в любой момент готовы были к действию — закрыть своими телами будущего президента. Газовые пистолеты, которые они купили втайне от него взамен боевых, что остались на пограничном посту «Псоу», вряд ли могли остановить подготовленную группу ликвидаторов, но сохранить несколько секунд его жизни и дать призрачный шанс выжить — это было еще в их силах.

В плотном кольце телохранителей Сергей Багапш вышел из аэровокзала, и здесь им пришлось пережить несколько тревожных минут. Живой коридор из милиционеров выстроился от выхода из зала прилета до «мерседеса» с тонированными стеклами, вокруг которого нетерпеливо переминалась охрана. С каменными лицами абхазская делегация прошла по нему до конца, но никто ее не остановил — это, оказывается, встречали прилетевшую на осенние гастроли в Сочи эстрадную знаменитость.

Оставшиеся до границы пятнадцать километров охрана Сергея Багапша провела как на иголках. И лишь когда отвалился «хвост» — серый «форд» и позади остался пограничный пост на Псоу, а в пустовавшие кобуры снова легло боевое оружие, Акун, Володя, Эрик, Адгур и Теймураз перевели дыхание. Через полтора часа бешеной гонки абхазская делегация благополучно добралась до Сухума, и, не заезжая домой, Сергей Багапш направился в избирательный штаб. Там его ждала возбужденная толпа. Она, как морская волна, прихлынула к машине, а затем раздалась в стороны, и он под прицелом сотен полных робкой надежды и затаенной тревоги взглядов поднялся по ступенькам на крыльцо. Толпа вновь всколыхнулась и подалась вперед, ожидая от него только одного: подтверждения своей победы.

— Нас признали?!

— Чего от нас хотят?

— Почему они тянут резину?

— Хватит! Нечего больше ждать!

— Мы победили! Ты, Василич, наш президент!

Но что он мог ответить им — тем, нервы которых за эти несколько прошедших после выборов дней были на пределе? Ничего!!! Надменные и чванливые московские чиновники, севшие в лужу со своим ставленником, не хотели видеть в упор ни самого Сергея Багапша, ни народ, сделавший свой выбор и решительно отказавший в доверии прежней, опостылевшей и сидящей уже в печенках власти. Они — околокремлевские комбинаторы, трясущиеся за кресла и привилегии, как наперсточники на блошином рынке, пытались повести с ним циничную игру. Спасая свои шкуры от жестокой трепки в Кремле, эти комбинаторы от политики, не стесняясь, вели открытый торг, предлагая ему отступить в сторону и не путать так старательно расставленные ими фишки, взамен обещали «крутой откат» и «хлебные должности» в Москве. Они даже не считали нужным искать каких-либо объяснений для народа и требовали от него отказаться от победы «в связи с резким обострением здоровья и госпитализацией на длительное лечение».

Циники! Дураки!!! Они не понимали одного — что в таком случае им вслед за ним пришлось бы положить в больницы Станислава Лакобу, Александра Анкваба, Мераба Кишмарию и еще добрую половину Абхазии. А такого количества пациентов, «страдающих» отменным здоровьем, зверским аппетитом и неутолимой жаждой к хорошему вину, даже богатая Москва вряд ли выдержала бы.

Но разве мог он — Сергей Багапш сказать это им, кто 3 октября выбрал не столько его, сколько свою надежду на будущую более счастливую жизнь в обновленной Абхазии. Нет, он не имел на это права. Сегодня, сейчас он мог дать им только одно — веру в нее. И, стараясь придать голосу твердость и уверенность, Сергей Багапш воскликнул:

— Все будет нормально, ребята! Все решим миром!

— Миром?! — откликнулась толпа.

— Да, миром! — подтвердил он и, избегая вопрошающих взглядов, стремительно прошел по коридору в кабинет.

Там в полном составе собрался весь его штаб: Станислав Лакоба, Александр Анкваб, Мераб Кишмария, Сократ Джинджолия, Артур Миквабиа, Климентий Джинджолия, Виталий Корсантия. Они, ставшие для него в эти сумасшедшие месяцы избирательной кампании самыми близкими и надежными друзьями, дружно поднялись навстречу.

В их глазах, так же как и во взглядах тех сотен, что терпеливо стояли на улице, смешались тревога и надежда. Теперь, когда все опасения за его жизнь остались позади, их интересовало только одно: что сказала Москва. И они не пытались скрывать этого, даже на невозмутимом лице генерала Кишмарии, сохранявшего выдержку во время самых ожесточенных боев, читался один огромный вопрос. Сергей Багапш еще не успел сесть за стол, как генерал первым ринулся в атаку и дрогнувшим в последний момент голосом спросил:

— Сергей Васильевич, они признали нашу победу?!

Вслед за ним прорвало и остальных:

— С кем встречались?

— В Кремле были?

— А Путин с вами говорил?

Это был главный вопрос, и все взгляды обратились на Сергея Багапша.

Он с печалью посмотрел на соратников и с трудом произнес ставшее вдруг таким невыносимо тяжелым и горьким слово.

— Нет! — и, не в силах сдержать душившую его горечь, в сердцах бросил: — Они как с луны свалились, ничего не хотят понять и ничего не хотят слышать!

В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Первым не выдержал и нарушил ее Климентий Джинджолия.

— Но почему?! — с болью в голосе воскликнул он. — Мы что, против России? Мы всегда были за нее! Даже когда нас душили блокадой.

— А в октябре 2001 года в Кодорском ущелье — что, духи воевали?! — возмутился генерал Кишмария.

— Да если бы не мы, то Гелаев устроил бы такой отдых в Сочи, что после него Чечня показалась бы цветочком! — поддержал его Виталий Корсантия.

— Лучших наших парней положили, чтобы не пропустить этих отморозков в Россию! Так какие еще нужны доказательства?! — продолжал возмущаться генерал.

— Доказательства, говоришь! А они им вообще нужны? — мрачно обронил Станислав Лакоба.

И в кабинете вновь воцарилась тишина. Он сказал то, о чем каждый догадывался, но пока не решался высказать вслух. Кто-то за Псоу, видимо, сделал выбор за них и народ, и теперь вопрос заключался в том, на каком уровне было принято решение и как далеко могли зайти его исполнители. Он мучил и терзал.

Возмущенные возгласы вновь зазвучали в кабинете:

— Кто они такие?

— Почему кто-то решает за наш народ?

— Чем мы хуже Рауля Хаджимбы?

— Чем?

Задавали эти вопросы соратники Сергея Васильевича и не находили ответа. В их головах не укладывалось, почему они, получившие образование в Москве, Питере, Ростове и Алма-Ате, отдавшие не один год службе в Советской армии, а затем после распада Союза все тринадцать лет не отделявшие себя от той страны, которая была родиной для их отцов, вдруг оказались неугодными каким-то чванливым чиновникам в Москве. С этим не могли смириться ни Сергей Багапш, ни его ближайшие соратники, ни те тысячи простых граждан, что стояли на улице. Они не могли принять того, что ими будет править послушный чужой воле президент.

Станислав дождался, когда улягутся эмоции, и решительно заявил:

— Друзья, ждать больше нечего! И без Смыра всем известно, что мы победили. Надо идти, занимать кабинеты и начинать работать, пока Абхазию не превратили в сумасшедший дом!

— А Конституция? А решение ЦИК? — возразил Сократ Джинджолия.

— Конституция? Решение ЦИК?! А как тогда назвать то, что они сейчас вытворяют? — возмутился Станислав.

— Бардак! И с ним пора кончать! — решительно, по-военному заявил Мераб Кишмария.

— Друзья, наверное, не стоит торопиться, — попытался сдержать накаляющиеся страсти Сократ Джинджолия. — Еще не сказал своего последнего слова Владислав. Надо с ним встречаться и гово…

— Первое он уже сказал! — перебил генерал. — Да так сказал, что теперь от Хашбы всю Абхазию трясет.

— Народ до ручки довели! Скоро брат на брата пойдет! — с горечью произнес Климентий Джинджолия.

— Прав Станислав, надо действовать! А если и дальше будем сидеть и болтать, то народ точно за оружие возьмется и потом мало никому не покажется, — не уступал генерал.

Не спеши, Мераб! — пытался охладить его пыл Артур Миквабиа. — Еще не все возможности исчерпаны. Надо встречаться и говорить с Хаджимбой. Сейчас в нем кипит обида, но он абхаз и в конце концов поймет, что ради спокойствия в Абхазии надо признать поражение. Как бы то ни было, но выбор народа нужно уважать.

— Так он и признает! Если бы хотел, то давно бы пришел и пожал руку Сергею Васильевичу, — горячился Климентий Джинджолия.

— Жди, пожмет! Прав Станислав, пока они не раскачали лодку, надо занимать кабинеты и начинать работать, — стоял на своем Мераб Кишмария.

— Так они нас туда и пустят! Слышал, что Хашба сказал? — напомнил Виталий Корсантия о последнем заявлении «момент-премьера».

— Пусть говорит что хочет! Тоже мне нашелся «крутой Уокер», — отмахнулся от этого генерал.

— Друзья! Давайте не накручивать друг друга, — пытался сбить накал бушевавших в кабинете страстей Сергей Багапш. — Мы обязаны… Нет, мы не имеем права пролить хоть одну каплю крови. Мы должны помнить не о креслах и власти, а о том, как нам всем жить дальше. Один выстрел, одна безвинно загубленная жизнь могут взорвать Абхазию, и тогда ни нам, ни нашим детям не будет прощения. Нас проклянут навеки. Поэтому давайте наберемся терпения и проявим благоразумие. Пусть Верховный суд и ЦИК скажут свое слово, а там посмотрим!

В тот день это была последняя фраза, сказанная в избирательном штабе Сергея Багапша. После совещания он и его соратники взяли паузу, воздерживались от резких заявлений и с нетерпением ожидали решений ЦИК и Верховного суда. Их противник тоже сбавил обороты и принялся активно бомбардировать суд бумагами, видимо еще надеясь похоронить в них победу на выборах Сергея Багапша и Станислава Лакобы.

После долгих проволочек, 11 октября Верховный суд республики начал рассмотрение жалобы Рауля Хаджимбы. Заседание продолжалось недолго и было перенесено на два дня. В тот же день состоялось очередное совещание многострадальной Центральной избирательной комиссии. Шло оно около четырех часов и завершилось сенсационно. К сгоравшим от нетерпения журналистам и многочисленным сторонникам обоих кандидатов вышел не председатель ЦИК, а его представитель Александр Адлейба. По его напряженному лицу и слегка подрагивающему голосу они догадались, что сейчас услышат ответ на главный для всей Абхазии вопрос.

По мере того как Адлейба читал итоговый протокол этого без всякого преувеличения самого драматичного заседания ЦИК, его голос становился все тверже, а тишина в зале все пронзительнее. Перед последним абзацем волнение вновь заговорило в нем. Александр оторвал взгляд от текста и пробежался по аудитории. Она пожирала его глазами и, затаив дыхание, ждала этих самых главных и важных слов. Он взял в руки протокол, придвинул микрофон и твердым голосом, чеканя каждое слово, зачитал решение:

«Сергей Васильевич Багапш признан избранным Президентом Республики Абхазия».

Истинную цену этих нескольких слов знали только сам Александр Адлейба и одиннадцать из пятнадцати присутствовавших на заседании членов ЦИК, проголосовавших за такое решение. Сразу после него теперь уже бывший председатель Центризбиркома Сергей Смыр и двое его членов подали в отставку.

Александр еще продолжал зачитывать последние строчки из протокола, но его уже никто не слышал. Он сказал главное, и публика ответила взрывом эмоций. Одни — сторонники Сергея Багапша — ликовали. Другие — те, кто поддерживал Рауля Хаджимбу, — пылали гневом и посылали проклятия в адрес Адлейбы и остальных одиннадцати «предателей». Страсти перехлестывали через край и выплеснулись на улицу, где все это время возбужденная толпа ждала решения ЦИК.

На этом короткое и зыбкое перемирие закончилось. В тот же день местное телевидение обрушилось с абсурдными обвинениями теперь уже не только в адрес Сергея Багапша, его соратников и сторонников, но и членов ЦИК, записав всех скопом в «грузинских пособников». Вслед за этим, как из канализационной трубы, в Интернет грязным валом на них хлынул черный компромат.

Закусивший удила Рауль Хаджимба ринулся в атаку на Верховный суд, на этот раз он подал жалобу на решение ЦИК. А на следующий день — 12 октября его сторонники собрали немногочисленный, но шумный митинг у здания Абхазского института гуманитарных исследований. Теперь уже не стесняясь в выражениях, они обвиняли победителей во всех смертных грехах. Те, потерявшие дар речи от такого неслыханного вероломства, вскоре пришли в себя и 14 октября на площади Свободы собрали народный сход.

Огромная, до этого пустовавшая площадь к одиннадцати часам заполнилась до отказа, свободного места не оставалось даже в прилегающем к ней сквере, а люди все продолжали и продолжали подходить. В глаза бросались абхазские, русские, армянские, украинские лица, казалось, что в тот день здесь собралась вся многонациональная Абхазия. На них читались боль и тревога, но не было того ожесточения и ненависти, которыми всего в нескольких сотнях метров, на «пятачке» у здания филармонии бушевал немногочисленный митинг сторонников Рауля Хаджимбы.

Время приближалось к двенадцати, когда на выходе из сквера людское море всколыхнулось и раздалось в стороны. Сергей Багапш, Станислав Лакоба, Александр Анкваб, а с ними весь избирательный штаб в полном составе, под одобрительные возгласы прошли по этому живому коридору и поднялись на трибуну. Там к ним присоединились действующие вице-президент Валерий Аршба, спикер парламента Нугзар Ашуба, генеральный прокурор, председатель Верховного суда и представители большинства общественных организаций.

Митинг начался. Его ораторы заявляли о своей победе и решимости добиваться ее мирным и законным способом, призывали к терпению и спокойствию горячих и нетерпеливых. Абхазскую речь сменяла русская, затем армянская, мощные микрофоны разносили ее далеко за пределы площади. Она была хорошо слышна и у республиканской филармонии. Но несколько сот сторонников Рауля Хаджимбы не хотели и не желали слышать эти обращения, а, ослепленные поражением, продолжали обвинять соперников в «сговоре с Саакашвили и предательстве Абхазии».

День 14 октября еще больше отдалил и ожесточил победителей и побежденных. Он стал последним, после которого соперники перешли от слов к действиям — конфронтация нарастала. Абхазия все глубже погружалась в кризис, который уже угрожал самой государственности. Власть премьера Нодара Хашбы, и так едва державшаяся на чужих подпорках, стала рушиться, будто карточный домик, а надежды Рауля Хаджимбы вернуться в нее таяли, как весенний снег.

28 октября Верховный суд республики похоронил их навсегда. Он принял решение:

«Отклонить жалобу Рауля Хаджимбы и объявить выборы состоявшимися на всей территории республики, а Сергея Багапша и Станислава Лакобу — избранными президентом и вице-президентом».

Но закон — даже в здании суда — недолго торжествовал: около сотни разъяренных сторонников Рауля Хаджимбы смели немногочисленную милицейскую охрану и, круша все на своем пути, ворвались в зал судебных заседаний. Перед этим судья Георгий Акаба успел спрятать в карман только что собственноручно подписанное решение суда, и остервеневшая толпа не заметила, что разорвала копию. Затем, угрожая расправой, его заставили огласить другое решение, по которому прошедшие выборы признавались недействительными.

Тут же, перед зданием суда, в окружении охраны появился мрачный Рауль Хаджимба. В темноте, в свете телевизионных юпитеров его лицо напоминало маску из фильмов ужасов. В интервью журналистам НТВ и РТР он обвинил соперника в «попрании закона и провоцировании массовых беспорядков». Чуть позже в местных новостях ему вторил Нодар Хашба. А на следующий день Владислав Ардзинба издал указ о проведении повторных выборов. Но он оказался холостым выстрелом. Георгий Акаба, освободившийся из «плена», заявил перед телекамерой НТВ, что последнее решение — о признании прошедших выборов недействительными — он принял под давлением сторонников Рауля Хаджимбы, и затем зачитал подлинник.

После этого у действующего президента Владислава Ардзинбы, Рауля Хаджимбы и Нодара Хашбы были исчерпаны все легитимные возможности остановить приход к власти Сергея Багапша и Станислава Лакобы. На их стороне было большинство парламента, который вне всякого сомнения объявил бы их новыми президентом и вице-президентом, но его заседание сорвали сторонники Рауля Хаджимбы. 30 октября они блокировали входы в здание Народного собрания республики и не допустили к работе депутатов. С этого дня закон в Абхазии перестал действовать.

Наступивший неожиданно холодный ноябрь не остудил накал страстей. Никто и никому не хотел уступать. Теперь соперники, особо не выбирая выражений, наотмашь хлестали друг друга. Очередной день, отшумев дежурными митингами перед филармонией и на улице Гоголя, подошел к концу.

Заканчивали свою работу и абхазские телевизионщики. Кристиан Бжания, Алхас Чолокуа, режиссер, операторы уже собрались отключать аппаратуру, когда в студию бесцеремонно вломились трое вооруженных автоматами бойцов. Вели они себя по-хозяйски. Старший — крепыш, половину лица которого скрывали темные очки, поигрывая мускулатурой под камуфляжкой, плотно облегавшей его литое тело, достал из кармана куртки видеокассету и тоном, не терпящим возражений, приказал:

— Хватит всякую туфту гнать! Сейчас будем кино смотреть!

— Кто вы такие? Кто вам позволил… — возмутился Кристиан.

— Тебя забыли спросить! Смотри, а то довякаешься и без второй клешни останешься!

— Эфир уже закончился! — поддержал друга Алхас.

— Для кого закончился, а для нас только начинается! Я кому сказал, крути! — рявкнул на них очкастый.

— Без разрешения не имеем права! — продолжал упорствовать Алхас.

— Вот тебе наше разрешение! — И три ствола угрожающе нацелились на телевизионщиков.

— Мы будем звонить премьеру! — в один голос воскликнули Кристиан и Алхас.

— Звони-звони! — презрительно усмехнулся очкастый и, потеряв терпение, заорал: — А ну, крути! Я два раза не повторяю!

Аппарат сухо лязгнул и проглотил видеокассету. Алхас схватился за телефон и принялся звонить в приемную премьера Нодара Хашбы, но там ему сухо ответили: «Нодар Владимирович во всем разберется».

А тем временем те, кто остался в студии и кто в этот поздний час не выключил телевизор, с растерянностью наблюдали за тем, что происходило на экране. Для них время словно повернуло вспять и напомнило об ужасах недавней войны и оккупации. Три часа на потрясенных зрителей лился зловонный и высосанный из пальца компромат на Сергея Багапша и его соратников.

На следующее утро город буквально кипел от негодования. Премьер Нодар Хашба что-то невнятное лепетал в оправдание и обещал во всем разобраться. Но вышедшие из себя сторонники Сергея Багапша не стали ждать и нанесли ответный удар.

Поздним вечером Акун Квирая вместе с бывшими сослуживцами из легендарной разведывательно-диверсионной группы «Катран», наводившей во время войны ужас на гвардейцев, при поддержке добровольцев-ополченцев Адгура, Масика, Бесика, Энрика и Эрика, подобно ночным призракам, возникли перед самым носом остолбеневшей охраны телецентра. В считаные минуты и без единого выстрела он перешел под контроль сторонников Сергея Багапша, но, как оказалось, ненадолго. Не прошло и суток, как мощный взрыв сотряс центр Сухума. Трансформаторная подстанция была выведена из строя, и экраны телевизоров погасли.

Теперь уже никто не помышлял о работе. Политическая паранойя, казалось, лишила людей рассудка. С раннего утра у избирательных штабов собрались возбужденные толпы и, вскипая праведным гневом, готовы были вот-вот схлестнуться в рукопашной схватке. Здания правительства и парламента, взятые в двойное кольцо осады сторонниками Рауля Хаджимбы и блокированные по внешнему кольцу теми, кто стоял за Сергеем Багапшем, все больше походили на осажденную крепость.

Это противостояние окончательно загнало Нодара Хашбу в угол и лишило разума. На крышах зданий правительства и парламента появились вооруженные снайперы, а в кабинетах на первых этажах стали спешно оборудовать пулеметные гнезда. Снялся со своей базы и прибыл для усиления охраны «момент-премьера» и так называемого правительства печально знаменитый СОБР.

По Сухуму и всей Абхазии поползли зловещие слухи о высадке российского спецназа на бывшей военной базе в Гудауте и сосредоточении еще двух батальонов на границе за Псоу. Теперь ни Сергею Багапшу, ни Станиславу Лакобе, ни Александру Анквабу, ни генералу Мерабу Кишмарии уже было не под силу остановить своих сторонников, а те не собирались покорно, как стадо баранов, идти под нож и тоже взялись за оружие. Дальнейшее промедление грозило перерасти в кровавое столкновение, и тогда Сергей Багапш решил обратиться к народу — призвать его на общеабхазский сход, который и примет окончательное решение.

Накануне схода до глубокой ночи не гасли огни в кабинетах обоих избирательных штабов. В одном опасались, что в эту ночь противник при поддержке СОБРа и спецназа попытается раз и навсегда закрыть вопрос с победителем в президентской кампании, и поэтому группы добровольцев во главе с Мерабом Кишмарией готовы были стоять насмерть. В другом царил нервный мандраж, потому что как сам Рауль Хаджимба, так и его соратники отдавали себе отчет в том, что завтра им придется иметь дело не только с ополченцами и милиционерами, большая часть которых перешла на сторону Сергея Багапша, а с многотысячной кипящей гневом толпой.

С особой остротой все то, что происходило сейчас в Абхазии, воспринималось в квартире президента Владислава Ардзинбы. Он, несший на своих плечах тяжкое бремя ответственности за судьбы Абхазии и ее народа, закованный тяжелой болезнью в четырех стенах и смотревший на то, что происходило за ними, глазами своих, зачастую недобросовестных, подчиненных, не мог поверить, а тем более примириться с тем, что выбор будущего преемника состоялся наперекор его железной воле. Пять лет мучительных раздумий и поиск того, кому он без колебаний мог доверить власть, оказались безрезультатно потерянными. Его преемник — Рауль Хаджимба был отвергнут.

Президент неподвижно застыл в кресле и, казалось, был отрешен от того, что происходило в квартире и за ее стенами. Ибрагим с Кавказом нерешительно переступили порог и, неловко переминаясь с ноги на ногу, остановились посреди комнаты. Пауза затягивалась, и Кавказ деликатно прокашлялся. Владислав Григорьевич встрепенулся, тяжело поднялся из кресла и двинулся им навстречу.

Ибрагим сделал несколько шагов, и внезапно щемящая жалость к тому, с кем последние годы была связана вся жизнь, захлестнула его. Таким Владислава Ардзинбу он видел дважды: после убийства близкого его друга и верного соратника Юрия Воронова и смерти матери. Как тогда, так и сейчас в уголках глаз Владислава Григорьевича плескались такая боль и такое страдание, что Ибрагим не смог сдержать слез. Это не укрылось от президента, он тепло обнял его, затем Кавказа и поинтересовался:

— Как дела, ребята?

Ответить они не успели, с улицы донеслись оскорбительные в адрес президента выкрики и свист. Их не могли заглушить даже плотно закрытые окна. Гримаса гнева исказила лицо президента, а глаза полыхнули яростным огнем. Оскорбления, подобно отравленным пулям, терзали и рвали ему душу. Для него, отдавшего всего себя без остатка свободной Абхазии и свободе тех, кто хотел поскорее забыть и вычеркнуть его из истории, а сейчас надрывался в кустах, это было хуже смерти. Он, устоявший перед жестокими ударами судьбы и не согнувшийся под чудовищным прессом сильных мира сего, пытавшихся загнать его и его народ снова в Грузию, был потрясен вероломством и черной человеческой неблагодарностью.

Ибрагим, не в силах сдержать душивший его гнев, воскликнул:

— Владислав Григорьевич, это не люди! Они хуже зверей! Разве люди могут…

— Не надо, Ибрагим! — остановил его он. — Они тоже люди, но без памяти. Придет время, и оно расставит все по своим местам.

— Но почему они. — но договорить Ибрагиму не удалось.

В комнате появился взъерошенный Гембер и поторопил:

— Кавказ, Ибо, бегом вниз, эти отморозки уже в ворота долбятся!

— Сволочи! Сейчас я им покажу! — вспыхнул Кавказ.

— Стоп! — остановил президент. — Не порите горячку!

— Владислав Григорьевич, надо действовать, а то будет поздно! — настаивал Гембер.

— Оружие не брать! — потребовал он.

— Как?! У них же в руках не палки!

— Я сказал — не брать! — отрезал Владислав Ардзинба, и его взгляд остановился на них, кто все эти немыслимо долгие и тяжелые двенадцать лет был рядом с ним и не изменил ни словом, ни делом.

Бушевавший в нем гнев внезапно угас, и рука легла на плечи Ибрагима и Кавказа. Они уже не слышали воплей, доносившихся с улицы, в эти мгновения оба были готовы без колебаний отдать жизнь за президента. Владислав Григорьевич понял все без слов, кончики его губ дрогнули, и потеплевшим голосом он произнес:

— Я никогда этого не забуду. Вам — ребятам надо жить! А за меня не бойтесь! Меня невозможно убить! Президента можно только забыть!

— Владислав Григорьевич!.. Владислав Григорьевич! — слова застряли в горле Ибрагима.

— Это надо просто пережить, ребята! — подбодрил его и Кавказа президент.

И они, провожаемые его благодарным взглядом, вышли в холл, сложили на диван автоматы, пулемет и поспешили во двор. Там на них обрушился новый залп оскорблений. За кустарником трудно было разглядеть того, кто больше других злобствовал, и Ибрагим рванулся к нему. Кавказ благоразумно придержал друга за плечо. Угрозы горластого, казавшегося в темноте карликом, оказались не пустым звуком, в свете тусклых фонарей блеснул ствол пистолета.

— Ребята, что вы делаете?! Так же нельзя! Идите по домам! — пытался образумить Кавказ.

— По домам?! — хмыкнуло из темноты. — Тоже мне нашелся советчик. Это вам пока не поздно надо по норам разбегаться.

— Ты что несешь! Забыл, здесь живет президент?! — вспыхнул Ибрагим.

— Был президент, да весь вышел!

— Что-о-о?! — здесь уже не выдержал Кавказ. — Ты кто такой? Ты — пустое место! А за ним народ!

— Народ, говоришь?! — прорычал злобствующий кривоногий «карлик». — А когда в последний раз он видел этот самый народ?

— Да он давно забыл про него! Окружил себя холуями, которые ему в ухо напевают про свою хорошую жизнь, — вторили из толпы.

— Засиделся на нашей шее! Пора слазить! — не унимался «карлик».

— Тебя забыли спросить! — рыкнул Ибрагим.

— Реваз, чего с ними базарить! Это же турки! — кто-то узнал Ибрагима.

— А… турки?! — взвился «карлик». — С этими разговор будет короткий.

— Ну, давай поговорим, если ты такой смелый! — И кажущаяся в темноте исполинской тень Кавказа накрыла «карлика».

Тот шарахнулся назад и скрылся за чужими спинами. Казалось, еще одно мгновение — и они схлестнутся, но кому-то в толпе хватило благоразумия остановить перепалку, грозившую перерасти в перестрелку. Еще какое-то время из кустов доносились вялый мат и крики, но вскоре запал у горлопанов пропал, и к полуночи улица опустела.

Остаток ночи прошел относительно спокойно, смена подошла к концу, но Ибрагим и Кавказ не покинули президента и остались вместе с Гембером и Асланом. Из города поступала все более тревожная информация. Кто-то заметил будто бы вооруженных бойцов Мераба Кишмарии на крышах Абхазского драмтеатра и Академии наук. Ближе к полудню на площади Свободы начали собираться люди, они все прибывали и прибывали. Это лишний раз убеждало в серьезности и твердости намерений Сергея Багапша и его сторонников провести всенародный сход.

Около двух часов дня он вместе со своим избирательным штабом появился на трибуне. Сход начался. Ораторы один за другим подходили к микрофону. Справедливо возмущаясь, они в порыве праведного гнева обличали «зарвавшуюся власть», «беспредел Хашбы» и «попрание закона». В ответ из одобрительно гудевшей толпы раздавались все более жесткие и категоричные требования:

— Хватит! Сколько можно терпеть!

— Пора кончать с этим беспределом!

— Надо освобождать парламент!

— Мы вам дали власть! Идите и берите ее!

Атмосфера схода все больше накалялась. Сергей Багапш, Александр Анкваб, Сократ Джинджолия и их соратники увещевали и пытались охладить самых горячих и нетерпеливых, напоминали о вооруженном до зубов президентском спецназе и СОБРе, засевших на крышах парламента и правительства снайперах. Но их обращения тонули в глухом ропоте, с разных концов площади неслись призывы:

— Чего больше ждать?!

— Хватит перед ними пресмыкаться!

— Мы пойдем с детьми, если они люди, то не станут стрелять! — требовали женщины.

— Мы будем без оружия! — поддержали их мужчины.

— Идем! Идем! — гудела уже вся площадь.

И, подчиняясь этому могучему и неудержимому порыву тысяч своих сторонников, Сергей Багапш призвал:

— Друзья! Я вас прошу, не берите с собой оружие! Там находятся наши дети. Они не будут стрелять! Они нам не враги! Мы будем говорить с ними как с братьями!

— Охране тоже оставить оружие! — вслед за ним напомнил генерал Кишмария.

Митинг на площади Свободы подошел к концу. Сергей Багапш, Станислав Лакоба, Александр Анкваб, Леонид Лакербая, Мераб Кишмария, Сократ Джинджолия спустились с трибуны, и дальше эта человеческая река выплеснулась на улицы, ведущие к зданиям парламента и правительства. По пути, подобно горным ручейкам, в него вливались все новые и новые сторонники. Сколько их было — четыре, пять, десять тысяч?

Подобного шествия Сухум за свою долгую историю вряд ли когда видел. Это была необычная и удивительная демонстрация силы духа и веры в то, что у мощных каменных стен комплекса правительственных зданий, ощетинившихся с крыш хищными «жалами» снайперских винтовок, воронеными стволами автоматов и пулеметов из окон первого и второго этажей, их ждет победа, а не смерть.

Сергей Багапш, Станислав Лакоба, Александр Анкваб и тысячи абхазов, армян и русских, сомкнув ряды, шли к Президентскому дворцу. В те ноябрьские дни для многих он стал местом, где ненавистное зло свило свое гнездо. Но они верили в то, что инстинкт самосохранения, позволявший в течение двух с половиной тысячелетий выжить и сохраниться крохотной Абхазии и ее народу, и на этот раз остановит палец на спусковом крючке тех еще почти мальчишек, что стали заложниками в безжалостной политической игре. Они наивно верили в то, что под напором добра зло не устоит и рухнет.

Но охрана Сергея Багапша не была столь наивна и готовилась дать отпор любой вылазке противника. Они: Акун Квирая, Володя Гоголин, Теймураз Хагба, Юра Долгоруков, Вартан Гургенян и Эрик Воуба образовали живую стену вокруг Сергея Багапша и Александра Анкваба. Денис Читанава, Адгур Бжания и Авик Маркарян старались не оставить Станислава Лакобу открытым для выстрела снайпера. Они внимательно обшаривали взглядами крыши, окна и балконы верхних этажей, готовясь предугадать предательский выстрел. Авик в эти минуты не видел лиц Дениса и Адгура, но ощущал колоссальное напряжение, что владело ими. Где-то там — за окнами одного из кабинетов правительства с автоматом в руках находился лучший друг Адгура — Отар Берзения, с которым он прошел войну от ее первого и до последнего дня. Там же был и племянник Дениса. Авик понимал, что за чувства сейчас владели ими, и, подавшись к Денису, произнес:

— Все будет нормально, Денис. Вот увидишь.

— Может быть, — неуверенно ответил тот и нервно повел плечом.

— Он нормальный парень и не станет стрелять.

— Он… А другие? Эти «гориллы» Хашбы — они только и ждут, чтобы столкнуть нас лбами.

— «Гориллы», но не самоубийцы! Ты посмотри, сколько здесь народу. Пусть только попробуют, мы их сметем, как мусор!

— Голыми руками против автоматов и пулеметов?

— Ну, пусть они положат первую цепь. А дальше что?.. Нас тысячи, а там всего сотня, и большинство не отморозки. Они не идиоты и понимают, что потом их просто порвут на куски.

— На куски, говоришь? Порвем, а потом тут такое начнется! — И страдальческая гримаса искривила и без того посеревшее от нервного напряжения лицо Дениса.

— Нет, не будет этого! — уверенно ответил Авик.

— Почем ты знаешь?

— Есть предчувствие. У вас, абхазов, имеется что-то такое, чего нет у других. Русские уже давно бы пустили друг другу кровь. Грузины до смерти бы переругались. Евреи просто бы ушли. А у вас, как у того скакуна — в самый последний момент на краю пропасти он поворачивает обратно. В общем, не так как у нас, армян, вроде не дураки, — и, тяжело вздохнув, Авик продолжил: — В Ереване что натворили! Нашлись отморозки, их нельзя даже армянами назвать, расстреляли на глазах всего мира половину парламента.

— Может быть, может быть! Скорее бы все это кончилось и потом…

Но Денис так и не успел договорить. В это время зычный голос Мераба Кишмарии напомнил всем, что до цели осталось совсем немного:

— Те, кто с оружием, на площадь не выходить. Группам прикрытия выдвинуться вперед и занять исходное положение.

— Женщинам и детям остаться на месте! — полетело по рядам.

Бывшие бойцы с Восточного фронта с полуслова понимали своего боевого командующего. В толпе произошло еле заметное глазу движение, и три группы крепко сбитых и решительных парней быстро заняли места впереди колонн манифестантов. После перегруппировки они двинулись к зданиям правительства, парламента и администрации президента.

Там в полупустых и выстуженных ноябрьскими холодами кабинетах, где большинство министерских кресел давно пустовало, а в ручках высохли чернила, ежедневно, ежечасно множилось мерзкое и коварное зло, которое выплескивалось за стены и отравляло души людей ядом ненависти и злобы.

Нодар Хашба, власть которого в те дни распространялась не дальше порога премьерского кабинета, подстегиваемый кукловодами, окопавшимися на втором этаже самого крутого корпуса военного санатория, так далеко зашел в погоне за ней, что, кажется, потерял всякое чувство реальности и упрямо гнул свое. Попытки придушить независимую прессу, отказав ей в публикации материалов «по техническим причинам», игнорирование решений ЦИК, Верховного суда республики и откровенное хамство по отношению к тем сотням и тысячам, что просили только об одном — не разжигать вражду, возбуждали к нему лютую ненависть.

Едва ли не каждый новый день в Абхазии начинался с того, что «момент-премьер» грозил с экранов телевизоров самыми жестокими карами «смутьянам и экстремистам», а сомневающимся намекал на некую силу, которая вот-вот готова положить конец «хаосу и беспределу». Все эти заявления вели к тому, что власть Хашбы съеживалась, подобно шагреневой коже.

В последнее время комплекс правительственных зданий все больше походил на осажденную крепость. На его крышах круглые сутки дежурили снайперы. Западный и восточный входы были наглухо заблокированы вооруженной до зубов охраной. Сам Нодар Хашба если и выбирался из кабинета в военный санаторий, чтобы получить новое ЕБЦУ (еще более ценное указание), то этот его выход скорее напоминал отчаянную вылазку в захваченный врагом город. Его держиморды зачищали все вокруг маршрута, и только потом он в своем бронированном «саркофаге» отваживался на прорыв.

С раннего утра 12 ноября по кабинетам «правительства» начали гулять зловещие слухи о том, что после народного схода сторонников Сергея Багапша на площади Свободы «взбунтовавшаяся толпа экстремистов» предпримет попытку взять штурмом «последнюю цитадель демократии и законности». На этот раз слух подтвердился. Около трех часов дня могучий и неудержимый шаг огромной людской толпы был уже отчетливо слышен даже в кабинете Нодара Хашбы и загнанного в угол обстоятельствами вице-премьера Астамура Тарбы.

Подстегиваемые истеричными командами снайперы рассыпались по крыше и заняли позиции за ее парапетом. Внизу, на первом этаже, засуетилась охрана, в вестибюль западного входа напротив дверей выставили тяжелый пулемет. Самые нервные сняли автоматы с предохранителей и дослали патрон в патронник. Теперь их взгляды были прикованы к улицам, выходящим на площадь, и то, что они там увидели, вызвало в ногах нервную дрожь.

Жидкая цепочка сторонников Рауля Хаджимбы, пытавшаяся преградить демонстрантам путь к парламенту и правительству, подобно зыбкой песчаной плотине в считаные минуты была размыта и растворилась под напором тысяч и тысяч тех, кому уже было невмоготу терпеть то сумасшествие, что устроила власть. И только несколько десятков человек, облепив гроздьями запертые изнутри двери подъездов, пытались своими телами закрыть тех, кто сейчас за полуметровыми стенами дрожащими руками досылали патрон в патронник.

Во внутреннем дворе автоматчики заняли исходные позиции, а на крышах угрожающе зашевелились снайперы.

В свете заходящего солнца над парапетом грозно сверкнула оптика, и стволы винтовок прошлись по толпе, выискивая свои жертвы. Огромное людское море замерло, но только на мгновение, а затем наступившую пронзительную тишину нарушил неясный гул, который с каждой секундой становился все сильнее и напоминал грозный накат океанского вала. Нервная волна прокатилась по толпе, безоружные женщины и мужчины, старики и юноши решились сделать этот немыслимо трудный шаг.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.