Выводы

Выводы

Последовательный терминологический анализ употребления слова дружина в церковнославянских и древнерусских текстах подтверждает тот тезис о смысловом расхождении между научным понятием и древним словом, который в своё время высказывали Т. Василевский и X. Ловмяньский и на который обращалось внимание во введении к данной главе. В этом древнем слове нет оснований видеть термин, и ни в одном из значений, которые фиксируются за ним источниками, оно не указывало на какие-то конкретные институты и структуры.

Общая тенденция употребления слова была намечена лексикографами правильно – изначальное широкое значение "спутники, товарищи, свои (люди)", в котором оно выступает в памятниках кирилло-мефодиевского круга, специфицировалось в разных (новых) контекстах. Однако эта тенденция вовсе не была столь прямолинейна, как пытался её представить, например, Ф. П. Сороколетов: "спутники" —> "войско" —> "княжеское войско" —> "политическая организация (орган власти) при князе".

Уже в древних церковнославянских текстах слово означает не просто "спутников", но "соратников" (то есть выступает с военными коннотациями), а также указывает на окружение правителя, тем самым получая некое политическое содержание. У Козьмы Пресвитера оно попадает в контекст рассуждений о социальном угнетении и упоминается в одном ряду с «владыками земными» и «старейшими». В памятнике древнечешской литературы, «2-м Старославянском житии Вячеслава», «дружиной» названы люди в окружении князя. Однако, это военное или политическое содержание весьма расплывчато и неустойчиво. Слово постоянно как бы возвращается к своему основному, широкому и социально нейтральному значению. С другой стороны, во 2-м Житии Вячеслава при указании на княжеское окружение оно может иметь в виду как вообще всех людей, связанных с князем, так и только какую-то отдельную группу среди них, то есть употребляется метонимически.

Если лексема дружина указывала на некую организацию, то надо было бы ожидать упоминания в источниках какого-то слова, предпочтительно этимологически родственного, обозначавшего одного члена-представителя этой организации. В таком духе некоторые авторы пытались трактовать несколько упоминаний слова друг в церковнославянских текстах. Лишь в одном случае – упоминание «другов» в Востоковской редакции «1-го Старославянского жития Вячеслава» – эти трактовки имеют, пусть и шаткие, но всё-таки некоторые основания. Однако и это упоминание надо скорее признать либо случайным (ошибочным) чтением, либо обозначением особой категории зависимых людей в древней Чехии (так называемые druhones), не связанным с историей слова дружина.

Древнерусские тексты тоже не знают никаких обозначений для отдельных представителей дружины («дружинников») и в целом подтверждают обозначившиеся тенденции словоупотребления. Лексема выступает собирательным понятием и не теряет древнее значение «спутники, товарищи», однако, это значение специфицируется (сужается), и в каких-то случаях можно даже говорить о появлении новых значений. По крайней мере, в летописании XI–XII вв. можно выделить ещё два значения: «войско» и «княжеское войско/княжеские люди».

Насколько устойчивы и широко распространены были эти значения в устной речи, судить трудно. Разумеется, в летописном повествовании, сосредоточенном на деяниях князей, естественна именно такая спецификация. В новгородских берестяных грамотах домонгольского периода слово фиксируется вроде бы только в значении "спутники, товарищи". Но всё-таки частотность использования слова дружина с этими двумя более узкими значениями в ПВЛ и летописных сводах конца XII– начала XIII в. настолько высока, что чисто литературными причинами это явление объяснить очень трудно. Другое дело, что значение слова могло сужаться или приобретать особые смысловые оттенки также и в других, кроме «военно-княжеского», контекстах, но просто по летописям этого не видно или видно плохо. Так, дружиной обозначались также люди под началом не только князей, но и бояр. В военном контексте оно не просто служит синонимом слов вой, полк и т. п., но может использоваться для обозначения воинского братства и товарищества («братья и дружина» в обращении к войску).

Так или иначе, но и в более узком значении "княжеское войско/княжеские люди" слово дружина не было «техническим термином» и не обозначало ни институт, ни какие-то структурно оформленные группы. Оно указывало лишь вообще на людей, связанных с князем или оказавшихся с ним в тот или иной момент, – то на всех вместе или на их большинство, а то на какие-то отдельные, каждый раз случайные, их части. Понять, какие конкретно люди имелись в виду в том или ином упоминании под «дружиной», можно только по контексту этого упоминания, и в разных случаях это могут быть очень разные люди.

Для неопределённости и нетерминологичности слова показательна не только метонимия в его использовании, но и частое употребление слова с дополнительными пояснениями или определениями– «дружина лучшая», «передняя» и т. п. Именно потому, что слово имело слишком широкое и неопределённое значение, его в том или ином отдельном случае надо было пояснять, когда речь шла о каких-то отдельных группах людей, составляющих в том или ином смысле и в той или иной ситуации какое-то единство. В этих пояснениях не прослеживается систематичности и последовательности, и они не отражают единой организации дружины как некоего института древнерусского общества. В частности, определения старейшая и младшая, несколько раз встречающиеся в летописи, в разных случаях имели разный смысл и не указывали на какие-то структурные части некоей «дружинной организации».

Лишь представители знати – бояре – выделялись так или иначе, и в целом довольно последовательно, в «дружине» (как массе княжеских людей), а иногда и отделялись от неё. Именно к ним и только к ним относятся и случаи употребления слова дружина с уточняющими определениями, имеющими социальное содержание, – один раз «старейшая дружина» и один раз «передняя дружина» (не считая одного упоминания «первой дружины» как спорного, допускающего разные толкования). При этом характерно, что в случае с «передней дружиной» речь идёт не о боярах на службе того или иного князя, а о высшем слое (элите) новгородского общества.

Разнообразие этих пояснений указывает и на разнообразие самих людей на службе или в окружении князя. Историки говорят о «старшей» и «младшей дружине», но в реальности масса этих людей была значительно более разномастна, и разделительные линии в их среде были многочисленны и проходили по разным параметрам. Отчасти мы с этим уже столкнулись и видели, с одной стороны, знать, доставшуюся князю «по наследству» от его предшественника на том или ином «столе», а с другой – знать, пришедшую с ним; умудрённых опытом советников и неких фаворитов-временщиков; молодёжь разного происхождения, но сохраняющую самостоятельный статус, и зависимых слуг. Исторический анализ данных о людях в окружении князя, который предпринимается в следующих главах, призван развить выводы терминологического анализа и прояснить некоторые из этих разделительных линий в верхах древнерусского общества. Группы и структуры, реально существовавшие в этой среде, обозначались не словом дружина, а другими более точными и конкретными названиями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.