1. Древнейшее летописание

1. Древнейшее летописание

Текст, который анализируется в этом подразделе (параграфе), – это часть Новгородской Первой летописи младшего извода (Н1Лм) до 6504 (996) г., в которой, согласно схеме летописания А. А. Шахматова, отразился свод, предшествующий ПВЛ, – так называемый «Начальный свод» (НС) – и сохранился тем самым в целом более древний летописный пласт (см. о шахматовской схеме во «Введении»).

Обращение именно к этому тексту обусловлено исходной целью последовательно учитывать достижения летописной текстологии. До сих пор такой подход не пользовался популярностью в терминологических исследованиях. Ни Ф. П. Сороколетов, ни А. С. Львов практически не использовали Новгородскую Первую летопись. К. Р. Шмидт анализировал ПВЛ и только Синодальный список Н1Л (или Новгородскую Первую летопись старшего извода – Н1Лс), который, как известно, не имеет начала и излагает события лишь с конца статьи, предшествующей статье 6525 (1018) г. Сравнение ПВЛ с Н1Лм, которое могло бы показать, какие изменения в том или ином случае претерпевает употребление того или иного термина в летописных текстах разного происхождения, он не провёл. Автор, издавшая целый ряд статей об обозначениях лиц, принадлежавших к элите древнерусского общества, только в одной статье (где не касается дружины) последовательно разделяет терминологию в ПВЛ и Н1Л[357]. Таким образом, в терминологических работах практически не использованы возможности увидеть трансформацию текста, а значит, и соответствующих терминов, в ПВЛ по сравнению с предшествующим этапом летописания, и, тем самым, проверить, развить или дополнить гипотезу Шахматова о НС.

Разумеется, вопрос о древнейших этапах летописания на Руси может решаться по-разному, но в любом случае часть Н1Лм до 6504 г. – это удобный текст для терминологического разбора, поскольку он чётко отделён от повествования о событиях XI в. и представлен одной группой списков, расходящихся между собой только в отдельных чтениях. Все упоминания слова дружина в этой части летописи анализируются далее каждое в соответствующем контексте, и предлагается, насколько это возможно, определение происхождения этого контекста согласно представлениям об истории начального летописания Шахматова и его последователей.

Надо только сделать одну важную оговорку, развивающую тезис, который был высказан во «Введении». Для анализа берётся текст летописи, который рассказывает о событиях, весьма отдалённых от его автора или, точнее, авторов (поскольку речь идёт о нескольких летописных слоях). Разрыв может составлять от одного-двух десятилетий (если взять, например, древнейший текст, описывающий правление Владимира Святого) до одного-двух столетий (если берётся текст НС, касающийся событий конца IX–X вв.). Летописцы часто опирались не столько на собственные впечатления, сколько на легенды и предания, и представляли историческое сочинение, а не дневник событий. Оставляя пока в стороне вопрос о достоверности самой информации, сообщаемой летописцами (отчасти об этом говорится в главах III–IV), надо отметить, что их словоупотребление было ориентировано прежде всего на их современников и на реалии, им современные. Нельзя, конечно, отрицать, что тот или иной автор мог писать, осознавая отдалённость событий и подразумевая, что в древности общественная жизнь была устроена иначе, нежели в его время, а значит, его понимание исторического процесса или просто историческая интуиция заставляли либо приближать словоупотребление к реалиям того прошлого, которое он описывал, либо эпически абстрагировать его, отрывая от конкретных обстоятельств. Но всё-таки в целом надо исходить из того, что мы будем реконструировать словоупотребление летописца, а не участников описанных им событий (для многих из которых, как можно предположить, родным языком был вообще не древнерусский, а древнескандинавский), и оно будет отражать, грубо говоря, реалии не Х-го, а скорее XI-го века.

* * *

Слово дружина употребляется в части Н1Лм до 6504 г. тридцать пять раз.

1. Два упоминания содержится в «Предисловии» к НС, а точнее в поучении, обращенном к «стаду Христову» и предваряющем в Н1Лм изложение истории Русской земли в хронологическом порядке[358]. Из трёх основных списков Н1Лм текст «Предисловия» сохранился только в позднейшем Толстовском, который в нескольких местах явно неисправен (в Академическом и Комиссионном списках начальные листы утрачены). Однако, благодаря работе, недавно предпринятой А. А. Гиппиусом, можно теперь опереться на сравнительно надёжно реконструированный оригинальный текст[359]. В этой работе также подкреплены аргументы А. А. Шахматова и приведены новые в пользу датировки этого текста серединой 1090-х гг.

Автор «Предисловия» призывал современников следовать примеру «древних князей и мужей их». Эти князья не собирали «многа им?ния», не злоупотребляли штрафами, но взимали только «правые виры» и давали их «дружин? на оружье». Далее автор описывал образ действия «древней» дружины и противопоставлял его современным ему реалиям: «А дружина его (то есть князя – П. С.) кормяхуся, воююще ины страны и бьющеся и ркуще: братие, потягнем по своем княз? и по Рускои земл?, [не жадяху: мало ми е, къняже, 200 гривьнъ][360]. Они бо не складаху на своя жены златыхъ обручей, но хожаху жены ихъ в сребряныхъ. И росплодили были землю Русьскую».

В главе III ещё будет разбираться это интересное рассуждение древнего публициста, чтобы прояснить, кого именно из своих современников он с таким осуждением процитировал и против кого направлена его критика (см. с. 324–330). Пока можно ограничиться фиксацией значения, в котором здесь выступает слово дружина. К этому тексту вполне подходит то значение, которое Ф. П. Сороколетов и А. С. Львов выделили как специфически древнерусское и часто встречающееся в летописи – «княжеское постоянное войско». В самом деле, речь идёт о войске (виры предоставляются на вооружение), оно функционирует более или менее постоянно (его члены «кормятся» за счёт военной добычи), и наконец, оно состоит под началом князя, от которого получает выплаты и которого называет «своим». Важно, что в представлении автора текста «дружина» на Руси существовала издревле и существует как будто и в его время, по крайней мере в какой-то форме, может быть, изменившейся (причём эта трансформация и вызывает его неудовольствие). Очевидно, в «дружину» входят «мужи», о которых летописец упоминает сначала, но это обозначение носит слишком общий характер, чтобы делать какие-то выводы о составе этой «дружины».

Рассмотрим оставшиеся тридцать три упоминания, следуя летописной хронологии.

2. О «дружине» говорится в рассказе о призвании Рюрика в Новгород. Рассказ помещён в Н1Лм в статью 6362 (854) г. Согласно летописи, славянские и угро-финские племена решили «поискать» князя, и по их приглашению из «варяг» пришли «3 брата с роды своими и пояша со собою дружину многу и предивну и приидоша к Новугороду»[361].

Легендарный контекст упоминания очевиден. Легендарность подчёркнута эпитетами, описывающими дружину Рюрика и его братьев: «многа и предивна». Правда, в Н4Л и С1Л из двух прилагательных присутствует одно: «дружину многу»[362]. А. А. Шахматов этот вариант считал первичным, а слово «предивну» «вставленным по недоразумению». Он опирался на чтение Троицкого списка Н1Лм, где сказано «и пояша с собою дружину многу и прииде к Новугороду» и где глагол «прииде» был согласован со следующей фразой: «и с?де стар?ишеи в Нов?городе» и т. д.[363]. Первоначально, по Шахматову, после слов «дружину многу» шло «и приде в Новъгородъ старки Рюрикъ», и таким образом, как следует понимать мысль учёного, «и предивну» получилось при переписывании из «и приде в Новъгородъ»[364]. Это мнение недавно поддержал А. А. Гиппиус, предположив, что изначально в тексте была формула «многу и храбру» (аналогичная другим подобным парным формулам в древнейшем летописном слое)[365].

Для меня в данном случае не так важно, шла ли речь в оригинальном тексте о дружине «многой», либо «многой и предивной», либо «многой и храброй». В любом случае ясно, что это упоминание имеет неопределённый и расплывчатый характер. Поскольку для летописца нечто отдельное от «дружины» представляли «роды» братьев, можно только исключить наиболее общее значение слова дружина «спутники, товарищи», позволяющее как раз объединить родственников с друзьями, воинами или зависимыми людьми. Лучше подходят значения «войско» или более специфично – «княжеское войско/окружение».

Благодаря легендарной туманности и неопределённости контекста составитель ПВЛ смог существенно изменить смысл фразы, лишь убрав указание про дружину. По его версии, вместо «дружины» варяги «пояша по соб? всю русь»[366]. Правка вполне понятная как развитие идеи автора ПВЛ о германо-скандинавском происхождении руси[367].

Текст «Сказания о призвании варягов» надо, видимо, считать весьма древним. Шахматов относил его создание к творчеству новгородских летописцев и считал, что он попал в киевское летописание из предполагаемого им новгородского свода середины XI в. Однако у него не было убедительных текстологических аргументов в пользу вставного характера рассказа, он, главным образом, исходил из убеждения о новгородском происхождении самой идеи призвания князя[368]. Мысль о существовании некоего новгородского свода середины XI в., отразившегося в Н1Л и ПВЛ, позднее в науке, как уже говорилось во «Введении», не была поддержана. Современные учёные склоняются в пользу принадлежности легенды древнейшему слою начального летописания[369].

3. Следующее упоминание– в рассказе, который Шахматов возводил к «Древнейшему Киевскому своду», о захвате Киева Игорем и Олегом. Рассказ в Н1Лм в той же статье 6362 г. начинается с сообщения, что Игорь, сын Рюрика, вырос и что у него был воевода Олег. Комиссионный список представляет далее текст таким образом.

Игорь и Олег «начаста воевати и нал?зоста Дн?прь р?ку и Смолнескъ град. И оттол? поидоша внизъ по Дн?пру, и приидоша къ горам кыевъскым, и узр?ста городъ Кыевъ и испыташа, кто в немъ княжить, и р?ша: два брата, Асколдъ и Диръ. Игорь же и Олегъ, творящася мимоидуща, и потаистася въ лодьях, и с малою дружиною изл?зоста на брегъ, творящася подугорьскыми гостьми, и съзваста Асколда и Дира. Сл?зъшима же има, выскакаша прочии воины з лод?и Игоревы на брегъ; и рече Игорь ко Асколду: вы н?ста князя, ни роду княжа, нь азъ есмь князь, и мн? достоить княжити. И убиша Асколда и Дира и абие несъше на гору, и погребоша и Асколда на гор?, еже ся нын? Угорьское наричеть…»[370].

В ПВЛ текст видим в статье 6390 г., причём с существенными изменениями. Главное из этих изменений состоит в том, что главная роль отводится не Игорю, как в НС, а Олегу. Игорь представлен младенцем, а Олег превращен из его воеводы в самостоятельного князя «от рода» Рюрика. Узнав об Аскольде и Дире, Олег «похорони вой въ лодьях, а другия назади остави, а самъ приде нося Игоря д?тьска, и приплу подъ Угорьское, похоронивъ вой своя, и приела ко Асколду и Диру». Далее приводятся те же слова к Аскольду (и Диру), которые в Н1Лм были вложены в уста Игоря и которые ПВЛ приписала Олегу, и сообщается об убийстве Аскольда и Дира с модифицированным указанием о появлении скрытых воинов: когда эти двое пришли на берег, «и выскакав же вси прочий изъ лодья»[371].

Соотношение текстов Н1Лм и ПВЛ в этом месте представляет известные сложности. Шахматов в ранней статье думал, что текст первой первичен по отношению к тексту второй и отражает древнейшую версию. Превращение Олега из воеводы в единоличного правителя он объяснял тем, что составитель ПВЛ ориентировался на «южные (киевские) предания», в которых Олег фигурировал в качестве самостоятельного князя, и на договор руси с греками 911 г., заключённый от имени «Олга, великого князярускаго»[372]. В «Разысканиях» Шахматов уже предположил, что в Н1Лм дошёл до нас текст НС, сильно изменённый и дополненный, в том числе и вмешательством позднейших новгородских редакторов (XII–XV вв.), по сравнению с первоначальной версией «Древнейшего Киевского свода». По его мнению, именно в этой первоначальной версии единственным законным правителем (князем) Руси был выставлен Олег, а в НС Игорь был представлен князем и Олег «понижен» в воеводы. Составитель ПВЛ, хотя и использовал текст НС, вернулся к изначальной идее о единоличности правления и действий Олега. Такой ход рассуждений позволял Шахматову в реконструкции текста «Древнейшего Киевского свода» опираться как на Н 1Лм, так и на ПВЛ[373]. Некоторые современные учёные развивают эти соображения Шахматова в том смысле, что списки ПВЛ вообще лучше передают оригинальный текст или, по крайней мере, оба варианта рассказа – по Н1Лм и ПВЛ – надо считать равнозначными в смысле отражения некоего древнего летописного текста[374].

Между тем, на мой взгляд, главная идея Шахматова об отражении в Н1Лм текста свода, предшествовавшего ПВЛ, заставляет и в данном месте исходить из первичности текста, представленного в Н1Лм. Его мысль о первичности версии единоличного правления Олега не опирается на внутреннюю критику текста в данном случае. То, что составитель ПВЛ отверг версию о воеводстве Олега и представил его самостоятельным князем, вполне объясняется тем фактом, что в его распоряжение попали договоры руси и греков, в том числе и договор 911 г. Все остальные отличия Н1Лм и ПВЛ вполне можно объяснить так же, как сам Шахматов сначала объяснял расхождения между первой и второй, – то есть как плоды «историко-литературного» творчества составителя ПВЛ[375].

Шахматова смущали явные неисправности, которые присутствуют в тексте Н1Лм, но их можно объяснить как относительно незначительные ошибки переписчиков, возникшие в течение долгой истории древнейшего текста, пока он не был зафиксирован в дошедших до нас списках. Так, например, одну из наиболее заметных неисправностей Шахматов видел в перебивке двойственного и множественного чисел в повествовании о походе Игоря и Олега с севера к Киеву. В Комиссионном списке Н1Лм, на основе которого Шахматов в «Разысканиях» судил о НС, первая фраза рассказа логично даёт двойственное число, поскольку только что были представлены Игорь как законный преемник Рюрика и Олег как воевода Игоря: «и начаста воевати и нал?зоста Дн?прь р?ку и Смолнескъ град». Но далее среди форм двойственного числа появляются формы множественного: «поидоша», «приидоша», «испыташа». Последнее из перечисленных слов нарушает, к тому же, стилистику фразы, в которой оно находится. Справедливо была отмечена здесь «несогласованность»: «грамматически однородные глаголы "испыташа" и "реша"… относятся к разным действующим лицам»[376].

Порчу можно подозревать и в последующем пассаже: «Игорь же и Олегъ, творящася мимоидуща, и потаистася въ лодьях, и с малою дружиною изл?зоста на брегъ, творящася подугорьскыми гостьми, и съзваста Асколда и Дира». Во-первых, опять сталкиваемся со стилистической неловкостью: дважды употреблено слов «творящася» – сначала в обороте «творящася мимоидуща», затем «творящася гостьми». Во-вторых, в последнем из двух оборотов появляются некие «подугорские гости», о которых ничего из других источников неизвестно.

Можно ли объяснить эти неисправности, признавая, что Н1Лм более или менее адекватно отразила древнейший пласт начального летописания?

Перебивка форм множественного или двойственного чисел объясняется как индивидуальная ошибка Комиссионного списка. Дело в том, что другие списки Н1Лм более последовательно выдерживают двойственное число. Наиболее последователен в этом смысле Троицкий список Н1Лм, который во всех случаях использует в этом рассказе двойственное число: вместо «поидоша» – «поидоста» и т. д. Шахматов считал, что Троицкий список (более поздний – 60-х гг. XVI в.) являлся копией Комиссионного и испытал позднейшую правку по другим летописям (из группы летописей «Новгородско-Софийского свода» и др.). Однако, в настоящее время на происхождение манускрипта смотрят иначе, и Гиппиус в нём видит прямое отражение «Новгородской владычной летописи» в редакции 1434 г.[377].

В рассказе о походе Игоря и Олега к Киеву этот список, помимо сохранения правильного двойственного числа, не упоминает и «подугорских гостей». Текст здесь выглядит так:

«Начаста воевати, нал?зоста Дн?пръ реку и Смоленескъ город. И оттуда поидоста внизъ по Дн?пру, и приидоста к горам киевьскимъ, и узреста городъ Киевъ сущь спыталъ, кто в немъ княжит, и р?ша: два брата, Асколдъ и Диръ. Игорь же и Олгъ, творящеся мимоидуща, потаистася в лодьяхъ, с малою дружиною изл?зоста на берегъ под угорьскими, творящеся гостьми, и съзваста Асколда и Диря»[378].

Очевидно, в Комиссионном списке «подугорские гости» возникли из-за ошибочной перестановки слов, а в оригинале речь шла об известном киевском урочище Угорское[379]. В ПВЛ, где весь рассказ переделан (главным образом, из-за того, что на первый план поставлен Олег), смысл этого места передан правильно: Олег «самъ приде, нося Игоря дьтьска, и приплу подъ Угорьское, похоронивъ свои своя». Множественное число «угорьскими», конечно, тоже ошибочно. Вероятно, букву «и» на конце слова надо относить к последующему обороту: «и творящеся гостьми» (или же она просто появилась под пером позднейших переписчиков, не понимавших, о чём идёт речь).

Слова, выделенные в цитате из Троицкого списка курсивом (сущъ спыталъ), представляются невразумительными. Комиссионный список здесь даёт, как мы видели, неправильное множественное число: «испыташа» – явно позднее исправление. В Толстовском видим: «испытавъ». Очевидно, в протографе списков Н1Лм в этом месте был дефект, который позднейшие переписчики исправляли, кто как мог. ПВЛ вообще иначе передаёт это место: «и увид? (ИпатЛ: ув?д?) Олегъ, яко Осколдъ и Диръ княжита». Это может служить косвенным подтверждением, что в самом НС здесь был какой-то сбой текста. Вполне возможно, что этот сбой привёл и к повтору оборота, начинающегося словом «творящеся». По смыслу излишним является именно первый случай его употребления, а первоначальным надо признать второй случай, когда сообщается, что Игорь с Олегом притворились не просто «мимоидуща», а именно купцами[380]. Именно в этом и был смысл хитрости: если бы они не выдали себя за купцов, к ним не спустились бы Аскольд и Дир.

Так или иначе, вариант рассказа по Троицкому списку Н1Лм не даёт оснований для того, чтобы рассматривать текст, представленный в этой летописи, как более поздний и сильно испорченный по сравнению с ПВЛ. В этом случае слово дружина, которое употребляется в этом рассказе по Н1Лм, надо возводить к более древнему тексту, чем ПВЛ и, видимо, даже НС. О смысле его косвенно свидетельствует ПВЛ, где это слово было переправлено на слово вой. Очевидно, для составителя ПВЛ, имевшего перед глазами текст НС, дружина не представляла ничего больше, чем просто вой.

В словах Н1Лм «с малою дружиною» Шахматов видел поновление и предлагал другое выражение, более древнее с его точки зрения: «съ малъмъ дружины», то есть «с небольшой частью дружины»[381]. Такое выражение, действительно, фиксируется в летописи, в частности, как увидим ниже, и в выделенной для анализа части Н1Лм. Вопрос в том, является ли какое-то из этих выражений более древним, чем другое. Шахматов, предлагая такую правку, специально не обосновывал её. А. С. Львов тоже считает выражение «с малом дружины» «по-видимому, первоначальным», но снова без аргументации[382]. Между тем, аналогии в летописи есть не только для этого выражения, но и для другого. В разобранном выше рассказе о призвании варягов мы видели «дружину многу и предивну» Рюрика с братьями. Поскольку по принадлежности древнейшим слоям летописи и стилистике эти рассказы сопоставимы, то возникает вопрос: если можно было сказать о дружине, что она «многая», почему же нельзя – что она «малая»? Не имея внятного ответа на этот вопрос, приходится доверять чтению, сохранённому тремя списками Н1Лм, а также летописями группы НовСофС[383].

По смыслу эти два выражения несколько различаются. В данном контексте «с малою дружиною» означает, что Игорь и Олег вышли на берег Днепра с небольшим отрядом, и этот отряд и был «дружиной». «С малом дружины» подразумевало бы, что «дружиной» является вся совокупность «воинов», которые были в ладьях с Игорем и Олегом, а князь с воеводой вышли с небольшой частью («малом») этой совокупности. В любом случае здесь не подходит значение "товарищи, спутники", потому что прямо говорится о «воинах» или «воях», участвующих в военном походе. В этом известии «дружина» означает вообще некое количество воинов под началом князя, то ли небольшой отряд, то ли всё войско – в зависимости от того, какой принимать вариант: «с малою» или «с малом».

4. Шесть раз используется слово дружина в рассказе о гибели Игоря.

Этот рассказ Шахматов относил к «Древнейшему Киевскому своду», но считал, что в Н1Лм сохранилась только начальная его часть, где передаётся речь «дружины» Игоря. Последующее повествование в первоначальном виде заключало в себе, по мнению учёного, рассказ «о нападении на Игоря Мьстиши, сына Свенельда, вместе с Древлянами». Этого Мьстишу, который мельком упоминается в рассказе о гибели Игоря, Шахматов отождествлял с Малом, древлянским князем, и Малком Любечанином, отцом Малуши, матери Владимира Святого, и Добрыни, его дяди, и предполагал, таким образом, целый ряд драматических событий в истории Руси второй половины X в., когда-то изложенный в летописи, но целенаправленно скрытый или превратно представленный позднейшими редакторами. Рассказ об убийстве Игоря Мьстишей/Малом/Малком переиначил составитель НС, представив дело так, что князь погиб из-за собственной жадности и неосторожности[384].

Как и в предыдущем эпизоде с захватом Киева Игорем и Олегом, построения Шахматова надо признать слишком сложными и не обоснованными текстологическими доводами. Его идею о тождестве Мьстиши-Мала-Малка и противостоянии этой «синтетической» фигуры киевским князьям позднейшие исследователи подвергли разносторонней и вполне убедительной критике[385]. В то же время основной шахматовский тезис о первичности текста Н1Лм по сравнению с ПВЛ оказывается вполне справедливым. Современные исследования подтверждают этот тезис дополнительными аргументами, в том числе лингвистическими, и показывают, что именно из текста, который сохранила Н1Лм, отражая здесь НС, можно реконструировать более древний, судя по всему, первоначальный вариант рассказа о гибели Игоря[386]. Как и предлагал Шахматов, этот первоначальный вариант можно восстановить, если в начале рассказа удалить хронологическую сетку и дублирующие известия, признав их вставленными позднее. В результате получим согласованное повествование с логично продолженной речью «дружины» Игоря. Далее приводится рассказ о гибели Игоря по Комиссионному списку Н1Лм, и эта вставка заключается в скобки.

Сообщается о покорении уличей, в том числе взятии их города Пересечена, и передаче Игорем дани с них, а затем и с древлян, Свенельду, его воеводе. «…И р?ша дружина Игорев?: се далъ если единому мужев? много. (Посем скажемъ въ преключившихся л?тех сих. В л?то 6431… Далее следует ряд «пустых» годов… В л?то 6448. В се л?то яшася уличи по дань Игорю, и Перес?ченъ взят бысть. В се же л?то дасть дань на них Св?нделду. В л?то 6449. В л?то 6450. Въдасть дань деревьскую Св?нделду тому же. В л?то 6451. В л?то 6452. В л?то 6453. В то же л?то ркоша дружина ко Игорев?) Отрочи Св?ньлжи изод?лися суть оружиемъ и порты, а мы нази. А поиди, княже, с нами на дань, а ты добудеши, и мы. И послуша их Игорь, иде в дан?, и насиляше имъ и мужи его, и возмя дань, поиде въ свои град. Идущу же ему въспять, размысливъ, рече дружин? своеи: ид?те с данью домовъ, а язъ возвращуся и похожю еще. И пусти дружину свою домов?, съ малою дружиною възратися, желая болшаго им?ниа. Слышавше древляне, яко опять идет, сдумавше же древляне съ княземъ своимъ Маломъ: аще ся волкъ въ овця ввадит, то выносит все стадо, аще не убиют его, тако и сеи, аще его не убиемъ, то все ны погубит. И послаша к нему, глаголюще сице: почто идеши опять, поималъ еси всю дань. И не послуша Игорь, и изшедше древлян? из града Корестеня противу, и убиша Игоря и дружину его, б? бо их мало»[387].

Как нетрудно заметить, одно упоминание дружины приходится на вставку (осуществленную, видимо, в НС) во фразе, написанной повторно из-за необходимости продолжить рассказ, разорванный вставным текстом («В л?то 6453. В то же л?то ркоша дружина ко Игорев?»). Оно не имеет самостоятельной ценности. Оставшиеся пять упоминаний приходятся на текст, который, видимо, восходит к древнейшему пласту летописи.

Из этих пяти упоминаний три первых указывают как будто приблизительно на одних и тех же людей – близких к князю и участвующих вместе с ним в полюдье (а именно полюдье подразумевается под этим походом «на дань»). В начале «дружина» обращается к Игорю как к своему князю, с которым они вместе собирают и потребляют дань. В сообщении о походе к древлянам, видимо, эти же люди или, по крайней мере, частично они обозначаются как «мужи его», то есть Игоря. К ним же далее обращается Игорь как к «дружине своей» с наказом возвращаться домой, и тут же уточняется, что вслед за этими словами он, действительно, отпустил «дружину свою домови».

Два других упоминания имеют в виду более узкий круг лиц. Отпустив «свою дружину» домой, Игорь вернулся к древлянам «с малою дружиною». Кто именно состоял в этой «малой дружине», не уточняется. Последнее упоминание также имеет в виду именно этот отряд, который перебили древляне. О нём сказано: «дружину его» – с притяжательным местоимением. Обозначение произведено таким же способом, как и выше «мужей» Игоря («своя дружина»), и тем самым подразумевается, что речь всё время идёт о людях Игоря.

В списках Н1Лм и в Н4Л четвёртое упоминание содержится в выражении «с малою дружиною»[388], а из древнейших летописей, имеющих в составе ПВЛ, ЛаврЛ, МосАкЛ и ИпатЛ дают здесь чтение: «съ маломъ дружины»[389]. Как и в рассказе о захвате Киева, один вариант предполагает за словом дружина значение просто некого небольшого отряда («с малою дружиною»), а другой подразумевает, что люди, оставшиеся с Игорем, составляли часть («маль») той «дружины», которая заставила Игоря пойти с ней за данью к древлянам. Совпадение ЛаврЛ и ИпатЛ делают более вероятным архаичный вариант «съ маломъ дружины», который предполагает, что везде в рассказе речь идёт об одной «дружине» – только в начале она была вся с Игорем, а потом с ним осталась её небольшая часть («маль»).

Эти мелочи– притяжательное местоимение («дружину его»), вариант «съ маломъ дружины» – свидетельствуют о том, что автор рассказа использует слово в каком-то самом общем значении типа "люди князя" или "войско князя". Ведь получается, что в каждом «микроэпизоде» своего более или менее легендарного и эпически лапидарного рассказа автор отсылает к одной и той же «дружине». Между тем, в том или ином случае (при возмущении обогащением Свенельда, в походе к древлянам, возвращении к ним Игоря) это не могли быть строго и последовательно одни и те же люди, а напротив, разные лица (хотя и все из окружения князя) должны были предпринимать разные действия – более узкий круг лиц мог позволить высказать свои претензии князю, более широкий круг отправился в полюдье, ещё отдельная группа потом осталась и погибла с князем.

Таким образом, из тех значений слова дружина, которые уже были выявлены, в рассказе о древлянском походе Игоря к нему более всего подходят «(постоянное) княжеское войско» или «княжеское окружение».

5. Ещё шесть раз используется слово дружина в рассказе о «третьей мести» Ольги древлянам и примыкающему к нему рассказу об окончательном покорении древлян[390].

Шахматов подробно не рассматривал этот отрезок текста Н1Лм и лишь предположил, что всё повествование о возмездии древлянам является вставкой, произведённой в НС в 1090-е гг. При этом он ссылался главным образом на несогласованность конца рассказа об отношениях Ольги с древлянами и сообщения об окончательном их покорении, начинающегося с заголовка «Начало княженья Святославля»[391]. Однако, даже если признать эту несогласованность, объяснить её можно по-разному, не отвергая принадлежности рассказа или какой-то его части древнейшему летописному слою, предшествовавшему НС.

После того, как Ольга в Киеве сожгла «лучших мужей» древлян в бане (это была её вторая месть), она послала весть к древлянам, что уже идёт к ним и что они должны подготовить тризну по Игоре. Затем она действительно отправилась к ним, «поимши мало дружины и легко идущи». Несколько ниже становится ясно, кто именно составлял это «мало дружины»[392]. Ольга оплакала мужа, была насыпана его «могила» (курган), устроена «трызна», а потом «с?доша пити древлян?, и повел? Олга отрокомъ своимъ служити пред ними». Таким образом, «мало дружины», которую взяла с собою Ольга, – это были в основном или даже исключительно её «отроки».

Это – важное свидетельство, которое снова говорит нам о семантической широте слова дружина. Если в выше разобранном рассказе о гибели Игоря «дружиной», среди прочего, именовались люди, которые осмеливались упрекать князя в излишней благосклонности к Свенельду, то есть явно не просто близкие князю, но и обладавшие большим авторитетом и значением, то здесь это же слово применяется к отрокам– личным слугам княгини. Древнерусское слово отрок обозначало слуг, то есть лиц в той или иной степени зависимых, выполнявших разного рода служебные функции. Это значение слова (помимо более распространённого и, видимо, исходного значения «ребёнок») фиксируется как в старославянских текстах, так и в древнерусских памятниках[393]. Отроки Ольги – такие же её личные слуги, как отроки Свенельда, упомянутые в летописи чуть выше.

Далее, по летописи, усевшиеся «пити» древляне спросили Ольгу: «гдь суть дружина наша, ихъ же послахомъ по тебе?»[394]. В этой фразе дружина выступает в своём наиболее общем и древнем значении– свои, «товарищи, спутники» и т. д.[395] Предположение, что под «дружиной» древлянского князя Мала подразумеваются воины на его службе, не выглядит убедительно[396]. Во-первых, слова эти приписаны древлянам в целом, а не их князю, и сказано: «послахом» и «наша дружина». Если бы речь шла о людях, служащих непосредственно князю, то следовало бы ожидать иного определения («дружина князя нашего» и т. п.). Во-вторых, выше о тех древлянах, которые были посланы к Ольге и которые здесь обозначены «нашей дружиной», было сказано, что это были «мужи нарочиты», «иже держаша Деревъскую землю». Древляне «избраша» их для посольства, как подразумевается, из своей среды. Если бы это были люди князя, он бы их и выбирал, и посылал.

На вопрос древлян Ольга отвечает: «идуть по мн?с дружиною мужа моего». В этих словах дружина имеет уже явно другой смысл. Очевидно, здесь имеются в виду не личные слуги Ольги (отроки), которые пришли с ней, а те люди, которые служили Игорю и, очевидно, были обозначены как «дружина» и «мужи» в рассказе о его походе за данью к древлянам. Их Ольга оставила в Киеве, собираясь идти к древлянам «легко». Кто именно это был, контекст не позволяет сказать однозначно и подразумевает за словом дружина тот смысл, который и был выше выявлен применительно к рассказу о гибели Игоря: «княжеское войско», люди князя.

Тут же далее слово употребляется ещё раз. «И яко упишася древляне, – продолжает летопись, – и повел? отроком своимъ пити на н?, а сама отъиде кром?, и повел? дружин? с?чи древляны, и исъс?коша ихъ 5000. А Олга възратися в Киевъ и пристрои вои на прокъ ихъ». Повествование, которое вообще носит легендарный характер, в этом месте обретает уже совершенно фантастические черты. Не гадая о том, как в действительности могло происходить общение Ольги и древлян, можно лишь попробовать понять логику нарратива, и тогда, возможно, прояснится, кого рассказчик имел в виду под «дружиной», которая якобы «иссекла» такое огромное количество несчастных древлян.

Значение свои люди, спутники, товарищи в данном случае едва ли можно предполагать, учитывая княжеский статус Ольги– она должна была, по крайней мере в изображении позднейшего летописца, держать некоторую дистанцию по отношению к людям, её окружавшим, и «товарищами» они для неё едва ли могли быть (на это указывает и употреблённое летописцем слово «повеле»).

Можно предполагать, что здесь имеется в виду та «дружина», о которой Ольга сказала, что якобы с ней идут из Киева посланцы древлян. На самом деле эти посланцы были уже сожжены ею, и «дружина мужа моего» пришла без них. Отроки, таким образом, задерживали древлян и поили их, а для их «иссечения» уже подошла главная ударная сила – войско киевского князя. Однако тогда неясно, почему тут же говорится, что Ольге пришлось возвращаться для сбора «воев» – зачем их «пристраивать», если войско уже пришло? Кроме того, всё-таки о приходе Игоревых «мужей» прямо не сообщается (и вообще неясно, вышли ли они в действительности или Ольга, говоря об их приходе, тоже обманывала древлян).

Скорее надо думать, что под «дружиной» имеются в виду те люди, которые пошли изначально с Ольгой из Киева к древлянам, то есть её отроки. Можно представить себе логику рассказа так: отроки поили древлян, но сами не пили (или пили мало) и, дождавшись, когда те будут уже не способны оказать сопротивление, перебили их, несмотря на их численный перевес. Тогда получается, что слово дружина уже второй раз употребляется для обозначения личных слуг княгини.

Такое использование слова в этом месте летописи очень напоминает словоупотребление, с которым мы столкнулись выше во «2-м старославянском Житии св. Вячеслава». Там в одном случае как дружина были обозначены знатные советники князя отдельно от тех, о ком Вячеслав сказал: «иж(е) от отрок моих слуги», а затем это же слово указывало на всяких людей в окружении князя, кроме «боляр». В летописи мы видим, как сначала дружиной обозначены люди, выдвигающие претензии князю (очевидно, знатные), а затем это же слово применяется по отношению к отрокам. Очевидно, значение за словом во всех случаях остаётся примерно одно и то же – «люди князя», «войско князя», – но оно, так сказать, «плавает», в зависимости от контекста расширяясь, сужаясь или метонимически перемещаясь с обозначения одной группы в среде этих людей на другую.

После этого рассказа следует текст, который Шахматов без сомнения относил к «Древнейшему Киевскому своду». В тексте повествуется о походе Ольги на древлян с «вой многы и храбры» и успешной для неё битве, которую начал Святослав, ещё ребенок, бросив копьё. Это символическое начало битвы подразумевают слова, вложенные летописцем в уста Свенельда и Асмуда, кормильца Святослава: «князь уже потяглъ, потягн?мъ, дружино, и мы по княз?». Такой призыв военачальников к воинам в решающий момент перед битвой высказывается, конечно, в торжественном тоне для выделения доверительно-равноправных отношений всех «братьев по оружию», и в слове дружина надо видеть значение «товарищи, друзья». Позднейшие переписчики, видимо, так и понимали текст, поэтому в Академическом и Толстовском списках Н1Лм в начале этих слов прибавлено дублирующее обращение, ещё более подчёркивающее этот смысл: «братье, князь уже потягль…» и т. д.

После покорения древлян и возложения на них «дани тяжкой» Ольга «иде по Деревьст?и земл? съ сыномъ своимъ и с дружиною своею, уставляющи уставы и урокы». В этом контексте трудно определить, кто имеется в виду под «дружиною». Может быть, подразумевается вообще неопределённо княжеское войско, а может быть, «дружина», названная здесь «своею» для Ольги, обозначает людей, о которых ранее говорилось, что это «своя дружина» Игоря, и которые затем в рассказе о «третьей мести» Ольги были обозначены в её словах как «дружина мужа моего». В представлении летописца после окончательной победы над древлянами княгиня как бы обрела полноту власти, стала во главе государства руси, и княжеские люди «формально» перешли под её начало.

Весь этот фрагмент летописи, в целом, демонстрирует семантическую текучесть слова дружина и лёгкость его метонимического употребления. Даже если его разделить на две части, предполагая, что каждая из них отражает разные слои летописи, – рассказ о «третьей мести» Ольги и рассказ о покорении древлян, – внутри каждой из этих частей слово не используется только в одном каком-либо его значении. В зависимости от контекста «дружиной» могут обозначаться и некое (княжеское) войско или вообще люди, служащие князю (или княгине), и группа слуг, и просто «братья по оружию». Где-то точное значение слова трудно или невозможно определить, и создаётся даже впечатление, что летописцы, работая в эпически-легендарной стилистике и избегая излишней конкретики, намеренно использовали эту неопределённость и неустойчивость значения слова. Такая же картина прослеживается и в последующем тексте Н1Лм.

6. Рассказ о крещении Ольги явно распадается на две части, одна из которых содержит, по выражению Шахматова, «духовные, церковные элементы», а другая – «сказочные, народные». Шахматов считал первичной (в составе «Древнейшего Киевского свода») «церковную» часть[397].

Его поддержал Д. С. Лихачёв и отнёс этот фрагмент к «Сказанию о первоначальном распространении христианства на Руси» – условно названному тексту, который он выделил как первоначальную основу летописи[398]. Позднее были выдвинуты доводы в пользу большей древности «народного предания»[399]. А. А. Гиппиус считает, что «церковно-агиографические элементы вторичны» по отношению к легендарно-фольклорным, но и этот легендарно-фольклорный пласт в свою очередь был наложен на древнейший текст, вообще не содержавший рассказа о крещении Ольги[400].

Согласно Н1Лм, Ольга, просвещённая крещением, «учаше креститися» сына Святослава, но тот отказывался, говоря: «како азъ хощу инъ законъ приняти единъ, а дружина см?ятися начнуть и ругатися»[401]. Здесь более или менее широкое значение княжеское войско/окружение подходит по контексту к слову дружина, но в то же время нельзя исключать, что автор имел в виду некую более узкую и конкретную группу лиц– например, какое-то ближайшее окружение князя. Нельзя не заметить, что поведение этих лиц, которые могли себе позволить смеяться над князем (а он с ними считался), очень похоже на то, как держали себя те, кто в своё время возмущались богатством Свенельда и требовали от Игоря, отца Святослава, позаботиться о них. По-видимому, надо предполагать, прежде всего, неких знатных лиц, ближайших советников и сподвижников князей.

7. Слово дружина встречается дважды в рассказе о нападении печенегов на Киев в статье под 6476 (968) г.[402] Шахматов, пытаясь опереться на текстологические наблюдения, в составе этой статьи выделял краткое сообщение о нападении печенегов в отсутствие Святослава и срочном возвращении князя и обширный рассказ о подвиге некоего киевского «отрока» (здесь, вероятно, в смысле юноши, а не слуги). Краткое сообщение он возводил к «Древнейшему Киевскому своду», а пространный рассказ считал позднейшей вставкой[403]. Нельзя сказать, что его аргументы по этому поводу были бесспорны, но их критика выглядит, пожалуй, ещё менее убедительно[404]. Дружина упоминается как в рассказе о подвиге отрока, так и в кратком сообщении.

В рассказе о подвиге юноши говорится, что когда он выбрался из осаждённого города и, пробравшись между печенежскими станами к Днепру, поплыл через реку, то с другого берега «людие оноя страны Дн?пра», «преихавше в лодьи, превезоша йкъ дружине». Эти «люди» на другой стороне Днепра пришли на помощь киевлянам под начальством некоего воеводы Претича. «Дружину» здесь можно толковать и как "войско" (причём в данном случае ведомое не князем), но и просто как свои, "остальные".

В конце этой статьи в той части, которая восходит, по Шахматову, к первоначальному тексту, говорится о возвращении Святослава в Киев: «то слышавъ Святославъ, вборз? с?дши на коня съ дружиною своею, прииде Кыеву и ц?лова матерь свою и д?ти своя, съжалися о бывшимъ от печен?гъ, и собра воя и прогна печен?гы в поле…» Здесь «дружина своя» как "постоянное княжеское войско" весьма характерным образом отделяется от «воев», которые собираются только на разовые военные мероприятия.

8. О «дружине» Святослава ещё неоднократно заходит речь в сравнительно обширном повествовании о его деяниях в Болгарии (в статье 6479 (971) г.)[405]. В основном этот текст восходит, видимо, к древнему пласту летописи, хотя возможность его позднейшей переработки нельзя исключать. Шахматов придерживался взгляда, что составитель «Древнейшего Киевского свода» заимствовал рассказ из какой-то не дошедшей до нас болгарской хроники. Эта идея чисто абстрактная, и она не нашла поддержки в литературе. Более убедительным выглядит выделение как вставного эпизода с испытанием Святослава дарами[406]. О дружине, впрочем, в этом эпизоде не упоминается.

Повествование начинается с описания «сечи» Святослава с болгарами у Переяславца. Когда болгары начали «одолевать», Святослав обратился к «воем своим»: «уже намъ здь пасти, потягнемъ мужескы, о братье и дружино»[407]. Это обращение аналогично словам Свенельда и Асмуда к войску, и смысл слова дружина здесь, очевидно, тот же: «товарищи, друзья, соратники». Сочетание «братье и дружино» надо рассматривать как плеоназм эпическо-фольклорного характера. Взяв Переяславец, Святослав собирается идти на греков, те предлагают ему взять с них дань «на дружину свою» и просят сказать, «колико есть васъ, да въ[да]мы по числе на главы». Князь отвечает: «есть насъ 20 тысяць», увеличивая реальное число «воев» на десять тысяч. Из этого обмена репликами ясно, что «дружина» означает всё войско, которое было в распоряжении Святослава.

Хотя Святослав победил греков в открытом бою и взял с них дань, но потерял слишком много людей. «Вид?в же мало дружин? своея, – повествует летопись, – и рече к соб?: да како прельстивше, избиють дружину мою и мене. Б?ша бо мноз? избиен? на полку. И рече: поиду в Русь и приведу болши дружин?». Очевидно, и здесь имеется в виду всё войско русского князя, которое сильно поредело «на полку» и пополнить которое князь собирался на Руси. Далее рассказывается, что Святослава предупредил его воевода Свенельд об опасности прохода через днепровские пороги, где могут напасть печенеги, и что князь погиб на пути в Киев, причём говорится, что переяславцы предупредили печенегов о его движении: «идеть вы Святославъ в Русь, вземъ им?ние много у гр?къ и полонъ бещисленыи с маломъ дружины». Здесь впервые в Н1Лм употребляется архаическое выражение «с малом дружины», которое Шахматов и Львов считали единственно возможным в древнем тексте. Поскольку только что выше речь шла о всём войске Святослава, этот смысл должно иметь слово дружина и в данном случае, то есть подразумевается, что князь пошёл с небольшой частью того войска, которое у него осталось после болгарской кампании.

9. В оставшейся части текста Н1Лм до 6504 г. о «дружине» говорится только в связи с деятельностью князя Владимира Святославича.

Однажды встречается «дружина» в рассказе, который Шахматов возводил к «Древнейшему Киевскому своду», о борьбе Владимира с братом Ярополком за Киев (под 6488 (980) г.). В начале рассказа упоминается, что Владимир пошёл на Ярополка «съ многыми вой». После описания осады Киева и ухода Ярополка в Родню сообщается, что Ярополк по совету своего воеводы Блуда, предавшего его, отправляется в Киев, уже занятый Владимиром, «творить мир» с братом. Владимир, предупреждённый Блудом, ««то слышавъ и вшед пакы в теремныи дворъ отень, о нем же прежесказахомъ, с?де ту с вои своими и с дружиною [вар.: с вои и с дружиною своею]»[408]. Очевидно, речь здесь идёт о «двор? теремьст?мъ вн? града», в котором, согласно рассказу о возмездии Ольги древлянам, княгиня принимала древлянских послов[409]. По-видимому, по мысли рассказчика, этот двор, не защищенный городскими стенами, был тогда специально использован для переговоров на «нейтральной территории». Если летописец считал в принципе возможным, что на дворе вырыли яму достаточную для того, чтобы погрести в ней ладью с двадцатью послами, он представлял себе этот двор не таким уж маленьким. Тем не менее, каким бы большим ни был княжеский двор, трудно представить себе, что Владимир пришёл туда с «боями», о которых вначале было сказано, что они были «многие». Тем более тогда, когда предполагались переговоры с его противником и, вероятно, было согласовано заранее, что Владимир обеспечит безопасность. Иначе и «лесть» Блуда не имела никакого смысла: зачем устраивать какие-то хитрости и ловушки, если Ярополк и так оказывался на дворе перед лицом не только «дружины», но и «воев»?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.