1. Тексты кирилло-мефодиевского круга

1. Тексты кирилло-мефодиевского круга

Из текстов кирилло-мефодиевского круга важнейшими являются жития славянских первоучителей. Житие Константина-Кирилла было написано вскоре после его смерти (869 г.), скорее всего Мефодием при участии учеников братьев. Житие Мефодия написал также вскоре после его смерти (885 г.) кто-то из его непосредственных учеников; тогда же, по-видимому было подвергнуто некоторой редактуре Житие Константина, которое и дошло до нас в таком отредактированном виде[254].

Дружина упоминается однажды в Житии Константина в рассказе о его хазарской миссии. Одним из эпизодов этой миссии было нападение венгров на Константина, прибывшего в Херсонес. Венгры двигались, видимо, с востока вдоль черноморского побережья в Центральную Европу. Из повествования, правда, не совсем ясно, когда и где точно произошла эта встреча: то ли во время одной из отлучек миссионера из Херсонеса (где он пребывал довольно длительное время) для того, чтобы защитить от хазарского нападения некий христианский город, то ли уже после того, как он окончательно покинул греческую колонию и направился собственно в Хазарский каганат. Как бы ни понимать это место, ясно, что Философ двигался самостоятельно (сказано, что он «възврати ся въ свои путь») и перед угрозой со стороны венгров оказался беззащитен. Житие сообщает, что сначала венгры были настроены враждебно и даже хотели убить Философа, но потом «по божию повел?нию укрот?ша» и «отпустиша ? cъ въсею дружиною»[255].

Кто составлял эту «всю дружину»? Вероятнее всего, – вне зависимости от определения того, когда и где именно произошло нападение, – Константин был в сопровождении членов того посольства, которое, согласно Житию, он возглавил по поручению византийского императора. По Житию, посольство направлялось в Хазарию с миссионерскими целями. Современные историки считают, что посольство состоялось в 861 г. и имело также политические цели[256]. В начале рассказа о хазарском путешествии приведён разговор императора и Константина, из которого следует, что последний был снаряжён «честьно съ цесарскою помощию». Этими словами подчёркивался официальный характер миссии Философа. Потом упоминается ещё, что Константина в путешествии сопровождал его брат (об этом говорится и в Житии Мефодия). Вероятно, в посольстве участвовал ученик Мефодия Климент, который, согласно его житию, всегда, ещё и в византийский период деятельности братьев, сопутствовал своему учителю[257]. Очевидно, под дружиной имелись в виду члены посольства, их помощники и слуги, может быть, также какие-то люди – охрана и/или проводники, – предоставленные Константину как императорскому посланнику византийской администрацией Херсонеса. Наличие вооружённых людей в составе посольства теоретически следует предполагать, но всё-таки в целом оно не должно было носить характер военного отряда, и не случайно, что в Житии ничего не говорится о попытках оказать сопротивление венграм.

Переводчики Жития Константина на современный русский язык передают слова «съ всею дружиною» как «со всеми сопровождающими» или «со всеми спутниками»[258]. Такое понимание «дружины» Константина и Мефодия вполне подходит по контексту. Не менее важно также, что значение «спутники» фиксируется за словом и в переводных памятниках, которые восходят к творчеству солунских братьев и их непосредственных учеников.

В ряду примеров из переводных произведений сошлюсь прежде всего на один случай использования слова в переводе Евангелия. В Евангелии от Луки (II, 44) рассказывается об одном эпизоде из отрочества Иисуса. Иисус с родителями ходил каждый год в Иерусалим на Пасху В один год случилось так, что когда после праздника они стали отправляться из Иерусалима домой в Назарет, родители разлучились с Иисусом. Иосиф с Марией ушли из города и «думали, что Он идёт с другими», а на самом деле отрок Иисус остался в Иерусалиме. Фраза, процитированная по синодальному переводу, в греческом оригинале выглядит так:

В таком же смысле слово часто выступает в месяцесловах евангелий и апостолов в заголовках при указании празднования памяти тех или иных святых. Оно используется для обозначения группы святых, которые прославились (обычно как мученики) с каким-то одним выдающимся святым (или с несколькими такими), но в отличие от него не называются по имени: например, память св. Калистрата и «дружины его»[261], страсть свв. Алфею, Александру, Зосиме «и дружин? ихъ»[262] и т. п. Это выражение соответствует греческим

Очевидно, со словом дружина в текстах кирилло-мефодиевского круга проблем не возникает – за ним фиксируется одно устойчивое значение[265]. Несколько сложнее дело обстоит со словом друг, в котором многие историки хотят видеть определённый социальный смысл, а именно – член дружины как военного объединения под властью (предводительством) князя. Посмотрим, насколько оправдан такой взгляд.

Наиболее известный пример, на который часто ссылаются, – это упоминание некоего «друга» в Житии Мефодия. Агиограф, прерывая рассказ о деятельности своего героя в Моравии в качестве архиепископа (после 873 г., как выясняется из сопоставления Жития с данными других источников), сообщает о его пророческом даре и приводит три примера сбывшихся предсказаний (эти сообщения выделяются в современных публикациях в отдельную главу под номером XI). Этот раздел начинается словами: «Б? же и пр(о)рочьска бл(а)г(о)дать въ немь…» Далее рассказывается о предсказании Мефодием насильственного крещения некоего языческого князя, затем об обещании победы над врагами, которое святой дал моравскому князю Святополку, если тот посетит «мъшю», то есть мессу (литургию). В третьем случае речь идёт о неканоническом браке, которому противодействовал Мефодий. Начало такое: «Етеръ другъ богатъ з?ло и съв?тьникъ оженися купетрою своею рекъше ятръвью» (то есть: женился на куме). В следующей фразе говорится, что Мефодий, «много казавъ и учивъ и ут?шавъ», не мог «развести» мужа и жену, потому что тех поддерживали представители немецкого духовенства «им?ния ради». Заканчивается рассказ сообщением о внезапной «напасти», обрушившейся на супругов, которая толкуется как божественное наказание за отступление от правил церковного брака[266].

Вопрос состоит в том, кто был тот человек, который – противно канонам – женился на своей куме, и даже точнее: как интерпретировать слово друг во фразе, начинающей рассказ о третьем предсказании Мефодия. В литературе существует мнение, что это слово употреблено в данном случае в «техническом» смысле как обозначение члена княжеской дружины – «дружинник». Впервые это мнение высказал мельком А. Вайан. Он перевёл фразу следующим образом: «un certain ami, un conseiller tr?s riche, ?pousa sa comm?re», сопроводив её комментарием: «

Однако, бесспорным мнение Вайана назвать никак нельзя. Во всяком случае, сколько-нибудь веских аргументов он не привёл. Замечание о греческом соответствии аргументом считать нельзя, поскольку сама мысль о том, что Житие Мефодия якобы было переводом с греческого, не обоснована[272], и догадка о греческой параллели данному конкретному слову является чистой абстракцией. Указание на слово «

Сколько-то серьёзно смотрится лишь «исторический» довод Вайана: о «советнике» князя можно, действительно, предположить, что он входил в дружину в смысле объединения людей, служащих на тех или иных условиях князю. Однако этот довод может иметь силу, только если допустить, что такие объединения в самом деле существовали у мораван в конце IX в. и что в данном случае речь идёт именно о княжеском советнике. Возможны ли эти допущения?

Большинство историков предполагает существование дружин у моравских князей, хотя они сталкиваются по крайней мере с двумя сложными проблемами: что понимать под дружиной и как интерпретировать те скудные, разрозненные и смутные данные (большей частью иностранных писателей на не-славянских языках) о славянских обществах IX-Х вв., которые мы имеем[275]. Не углубляясь в эти проблемы, разумно будет, исходя хотя бы из типологических аналогий, допустить, что какие-то военно-дружинные объединения славяне знали. Другое дело, что совершенно не обязательно принимать как аксиому, во-первых, что «советники» непременно должны были входить в эти объединения, и во-вторых, что эти объединения должны были непременно называться дружинами, а их члены – другами.

«Советник», конечно, имелся в виду именно Святополков. Во всех примерах пророческих предсказаний Мефодия речь идёт о том времени, когда тот жил в Моравии, где трудно предположить каких-то иных советников, кроме советников князя. Во втором примере пророчества Мефодия собственно и упоминается моравский князь Святополк. Из рассказа о неканоническом браке ясно следует, что этот «советник» был хорошо знаком Мефодию, причём, вероятно, на протяжении более или менее длительного времени. Поскольку по поводу брака развернулась борьба с немецким духовенством, очевидно, что речь идёт именно о Моравии[276]. Само слово советник нередко употребляется в кирилло-мефодиевских текстах. Как

Но если даже признать, что речь идёт о «советнике» моравского князя – очевидно, Святополка – из этого отнюдь не следует, как уже было сказано, что этот «советник» должен был входить в «дружину» Святополка (даже если таковая существовала). Правильнее было бы не гадать о каких-то возможных смыслах слова друг в данном случае, а исходить из двух его значений, многократно зафиксированных словарями: 1) «товарищ, приятель» и 2) в качестве местоимения – «другой».

Если мы принимаем первое значение, можно думать, что после слов «етеръ другъ» просто пропущено указание, чей это был приятель или товарищ. Именно в таком направлении размышлял, например, Ф. Миклошич – он считал, что после этих слов подразумевалось имя Святополка, о котором говорилось в предыдущем примере сбывшегося «прорицания» Мефодия[279]. Однако, можно также думать, что в том месте подразумевалось имя не Святополка, а самого Мефодия, и речь шла о человеке, с которым Мефодия связывали приятельские отношения. Сообщение о том, что этого человека архиепископ долго «наставлял» и «уговаривал», может как раз указывать на такие отношения. Пропуск имени Мефодия контекстом допускается: автор Жития Мефодия вообще редко упоминает имя своего героя, часто заменяя его местоимениями и опуская при глаголах (в главе XI славянский первоучитель по имени вообще не называется, так что переводчикам на русский язык приходится несколько раз вставлять в текст <Мефодий>, чтобы избежать смысловой путаницы).

Наконец, слово

Саввина книга:

При этом понимании перевод словосочетания в Житии должен быть таков: «некий другой» с подразумеваемым далее «человек». Этот вариант, обоснованный с лингвистической точки зрения, вызывает меньше всего вопросов и с точки зрения смысла, поскольку снимается неясность, о чьём друге идёт речь, и не приходится прибегать к сомнительной гипотезе о «дружинниках». Такое понимание этого места предлагали в своих переводах виднейший знаток кирилло-мефодиевской проблематики и старославянской литературы П. А. Лавров и – в недавнее время – О. А. Князевская[283]. Оно представляется наиболее простым, логичным и убедительным.

Помимо этого сложного места Жития Мефодия в древнейших славянских текстах есть и другие упоминания слова друг, которые как будто могли бы свидетельствовать в пользу значения «дружинник, человек на службе князя». Так, недавно А. А. Горский попытался подкрепить толкование этого места, предложенное А. Вайаном, обратив внимание на одно разночтение в редакциях «Закона Судного людем».

«Закон судный людем» – правовой памятник древне-моравского происхождения, который был составлен, как показывают современные исследования, скорее всего самим Мефодием[284]. Текст «Закона» представляет собой перевод греческого юридического сборника «Эклоги» (VIII в.) и известен в трёх редакциях – Краткой, Пространной и Сводной. Установлено, что Краткая редакция (сохранившаяся в древнейших списках) наиболее близка оригиналу, Пространная является переработкой, предпринятой «на Руси не позже середины XIV в., предположительно в первой половине этого столетия», вероятно, в Новгороде или Пскове[285], а Сводная представляет собой ещё более позднюю компиляцию. Разночтение между Краткой и Пространной редакциями, подмеченное Горским, находится в 3-й главе «Закона», устанавливающей порядок дележа военной добычи.

Это установление выглядит в Краткой редакции (где глава названа «О полонь») следующим образом:

«…Та же б(ог)у дающю поб?ду, шестую часть достоить взимати князю, а прочее все число взимати вс?мъ людемъ, в равьную часть разделити великаго и малого, довл?еть бо жюпаномъ часть княжа и прибытокъ оброку людьскому имъ. Аще ли обрящютьс(я) етери от т?хъ дьрзнувше, или кметищи или простыхъ люди, подвигы и храборьство сд?явше, обр?таяися князь или воевода в то время от реченаго урока княжа да подаеть, яко и л?по, да подъемлеть ихъ. По части, еже обр?тающимъся на брани бываеть, и часть останущимъся на стану [ть]»[286].

Текст, если его правильно разделить знаками препинания, не представляет больших трудностей для понимания и построен совершенно правильно, кроме одной ошибки в конце, где слова «на стану» каким-то переписчиком были поняты как глагол и к ним прибавлено окончание «ть», превратившее «на стану» («в лагере») в «настануть» («настанут») и лишившее фразу смысла. Это просто случайная ошибка. Перевод на современный русский язык выглядит так: «Когда бог даст победу, шестую часть (добычи) должен взять князь, а остальное берут все люди, разделив поровну между большим и малым, ибо жупанам[287] довольно и (того, что они получают из) части, которую берёт князь, и части от налогов, собираемых с людей. Если же найдутся некие из них, проявившие смелость– кмети[288] или простые люди – (и) совершившие подвиги и храбрые деяния, князь или воевода, присутствующий (там) в то время, от указанной княжеской части пусть даст им, как (покажется) уместно, и пусть (тем самым) отличит их. В соответствии с частью, которая придётся на долю участвовавших в сражении, (дать) часть и тем, кто оставался в лагере»[289].

Пространная редакция меняет заголовок («О бран?х») и несколько меняет текст:

«…Б(ог)у дающему поб?ду, пл?на же шестую часть достоить взимати кн(я)земь, и прочее число все всимъ людемь в равну часть д?литися от мала и до велика, достоить бо кн(я)земь часть кн(я)жа, а прибытокъ людем. Аще обрящеться етери и от т?хъ друговъ, или км?тищищь или простыхъ людии, подвигъ и храборьство сд?еть обр?таютьс(я), обр?таяся кьнязь или воевода в то время от урочнаго урока кн(я)жа да подаеться, яко же л?по есть, да емлеться по части, иже обр?таеться на брани, да бываеть часть и остають на стану, да бываеть тако»[290].

Из сопоставления двух текстов совершенно очевидна испорченность того из них, который представляет Пространная редакция. Редактор то ли не понял, то ли не разобрал текст Краткой редакции, на который явно опирался, и попытался, внося собственную интерпретацию, сделать его более понятным, – однако это ему плохо удалось. Например, он заменил древнее слово, уже малопонятное на Руси в XIV в., жупаны на князи, но в итоге получил тавтологию, так как о князьях уже было только что сказано. В результате этой правки также стало неясным, о каком «прибытке» идёт речь, и редактор упростил текст, предлагая понимать под «прибытком» то «число» людям, о котором сказано было выше. В конечном счёте пояснение про жупанов утратило первоначальный смысл и превратилось в бессодержательное повторение уже сказанного. Следующая фраза построена грамматически неправильно и даёт дважды повторы, обнаруживающие непонимание редактором текста: «обр?таютьс(я) обр?таяся» и затем «да бываеть часть… да бываеть тако». Из-за ошибок трудно понимаема первая часть фразы (до слов «лепо есть»), но вторая её часть (от слов «да емлеться по части…») просто лишена смысла, хотя очевидно, что автор Пространной редакции имел, по крайней мере, в одном месте более исправный текст, чем мы имеем сегодня в списках Краткой редакции, так как он дал правильное чтение последних слов: «на стану» (вместо «настануть»). Эта часть текста Пространной редакции «Закона Судного людем» ярко подтверждает общий вывод М. Н. Тихомирова, что Пространная редакция вторична по сравнению с Краткой и в содержательном плане «не имеет значения для истории болгарского или чешского права» (то есть не даёт сведений, которые помимо Краткой редакции можно было бы возвести к древнему чешскому или болгарскому оригиналу)[291].

Между тем, А. А. Горский, заметив, что вместо «от т?хъ дьрзнувше» Краткой редакции в Пространной редакции читается «и от т?хъ друговъ», отдаёт предпочтение как более исправному и первоначальному (то есть восходящему к Мефодию) именно второму варианту и, ссылаясь на разобранное выше место в Житии Мефодия, утверждает, что «друг» здесь «может трактоваться только как обозначение члена дружины»[292]. Думаю, что оценка Пространной редакции – в частности, и 3-й главы, где текст явно испорчен, – как вторичной по отношению к Краткой даёт уже более чем достаточное основание для того, чтобы признать чтение «и от т?хъ друговъ» позднейшей правкой, обусловленной не реальным словоупотреблением, а какими-то случайными обстоятельствами рукописно-книжной традиции.

Но даже если отвлечься от общей оценки соотношения редакций «Закона судного людем», всё-таки аргументы историка в пользу первоначальности этого чтения не выглядят убедительными. Таких аргументов у него два. Горский, во-первых, считает, что исправление «от т?хъ дьрзнувше» в «и от т?хъ друговъ» не могло состояться на Руси, так как «древнерусским источникам» слово друг в значении «член дружины» «неизвестно». Этот аргумент заставляет сразу же возразить: а почему здесь вообще надо предполагать значение «член дружины»? Течь ведь идёт вообще о неких воинах-героях из числа «людей», отличившихся только мужеством на поле боя, но ничем более; специальное уточнение о происхождении этих героев – «или кметищи или простыхъ люди» – подразумевает, что ими могли быть и «кметы», и «простые люди». Само же слово друг «древнерусским источникам» было хорошо известно на протяжении всего средневековья в его основном значении «приятель, товарищ» и т. п.

Во-вторых, Горский считает, что в контексте 3-й главы «Закона» по Пространной редакции указание на храбрецов «от т?хъ друговъ» несовместимо с предшествующим указанием на князей, которым полагается их «часть» добычи: под «теми другами» по контексту должны пониматься князья, а так назвать князей древнерусский редактор никак не мог. Следовательно, делает вывод историк, чтение «от т?хъ друговъ»» должно было соответствовать в предшествующей фразе не «князьям», а «жупанам», так как этих последних, по его мнению, вполне можно было назвать «другами», – а значит, это чтение принадлежит той редакции (первоначальной), где речь шла о жупанах[293].

Иными словами, Горский принимает в целом как первоначальный текст 3-й главы «Закона» по Краткой редакции с упоминанием «жупанов», но в одном месте предлагает «подправить» этот текст с помощью варианта из Пространной редакции («друговъ» вместо «дьрзнувше»). Очевидна искусственность такой операции. С точки зрения соотношений редакций «Закона» она не соответствует принципам текстологической реконструкции, так как вариант «от т?хъ дьрзнувше» представляет собой lectio difficilior и не обнаруживает к тому же никакой неясности или порчи. Но она не обоснована и по смысловому контексту 3-й главы по Пространной редакции. Горский справедливо замечает, что древнерусский редактор XIV в. не мог назвать князей «другами», но при этом почему-то совершенно не допускает возможности того, что этот редактор под «другами» здесь имел в виду вовсе не «князей», а «людей», о которых тоже говорится в предшествующей фразе. Между тем, именно такое понимание текста находит опору в Краткой редакции, где храбрецы, проявившие мужество, предполагаются из числа не только жупанов, но и всех «людей», принявших участие в сражении, – будь то «кмети» или «простые люди». Получается, составитель Пространной редакции сохранил в этом месте смысл текста по Краткой редакции, но по каким-то причинам изменил лишь слово «дьрзнувше» на «друговъ». Наиболее вероятной причиной для такого изменения кажется неисправность протографа, с которым работал книжник XIV в., разобравший в слове «дьрзнувше» только две-три буквы (например, д, р, в) и предположивший здесь слово «друговъ». Неисправность протографа объясняет и общее непонимание редактором XIV в. древнего текста.

Таким образом, попытка Горского на основании одного чтения Пространной редакции «Закона судного людем» обосновать мысль, что в старославянском языке слово друг имело значение «член (княжеской) дружины», не представляется убедительной. Понимание «друга» моравского князя Святополка как «дружинника» в Житии Мефодия, предложенное Вайаном, не находит подтверждений в текстах кирилло-мефодиевского круга.

Правда, в лексике этих текстов есть ещё одно довольно загадочное слово, о котором нельзя не упомянуть в связи со старославянским «

Создание славянского Паримийника современные учёные относят к первоначальной переводческой деятельности Кирилла и Мефодия[294]. Некоторые лингвистические данные, правда, говорят о том, что этот перевод был выполнен скорее после переводов Евангелия и Псалтыри. Однако, в любом случае, создание Паримийника должно было быть непосредственно связано с переводом ветхозаветных книг Мефодием (о чём говорит его житие в гл. XV) – оно либо предшествовало ему (что значительно более вероятно, так как Паримийник – книга необходимая для богослужения), либо очень скоро последовало за ним.

Упоминание этого странного слова содержится в чтениях из Исхода, гл. XIV, стихи 5 и 8. В разных рукописях написание его варьируется. Согласно реконструкции древнейшей редакции Паримийника, предложенной А. А. Пичхадзе, соответствующие фразы выглядят так: «и преврати ся с(е)рдце фараоново и дроуговъ его на люди» (Исх. XIV, 5) «и ожести г(оспод)ь с(е)рдце фараонови ц(е)с(а)ря егупьтьска и дроуговъ его» (Исх. XIV, 8)[295]. В греческом оригинале словам «и дроуговъ его» соответствует

На первый взгляд можно как будто предполагать в этом случае за словом «

Однако, такое предположение было бы неверно. Как указала недавно Э. Благова, чтение «дроуговъ» здесь вторично и ошибочно[296]. Во-первых, это чтение, по её замечанию, «аномально» в качестве родительного падежа множественного числа от «

Происхождение и точный смысл этой лексемы остаются, между тем, не разъяснёнными. Ещё Ф. Миклошич, выделяя в словаре отдельную статью «

Фактически открытым вопрос оставила и Благова. Недавно болгарская исследовательница Т. Славова обобщила упоминания слова в древних памятниках (таких упоминаний ещё несколько помимо паримийных чтений) и предположила, что речь идёт о заимствовании от протобулгар – от тюркского dar(i)ga/daruga, обозначавшего знатных и сановных людей[298]. Хотя ясно, что слово, действительно, означало людей повышенного социального статуса и связанных с военной деятельностью, этимология, предложенная Славовой, не кажется вполне убедительной[299]. Но я не буду вступать в дискуссию по этому вопросу. Для целей данного исследования в общем не так важно происхождение загадочного слова

Таким образом, текстам кирилло-мефодиевского круга хорошо известно слово дружина. Оно имеет значение «спутники, товарищи», а значения «военное объединение» или «люди на службе правителя» за ним не фиксируются.

Мнение, что слово друг могло обозначать члена (княжеской) дружины, эти тексты не подтверждают. Спорное место Жития Мефодия с упоминанием «етеръ другъ» надо понимать по лингвистическим соображениям и по смыслу как сочетание местоимений, а не как указание на некоего «друга» моравского князя Святополка. «Други», появившиеся под пером русского редактора «Закона судного людей» в XIV в., не имеют никакого отношения к Моравии IX в. А слово

Данный текст является ознакомительным фрагментом.