69. Реймс и Галич

Под флагом «свобод» Временное правительство принялось крушить все и вся. Одним махом была сметена вся система гражданского управления — царская администрация, жандармерия, полиция (а они выполняли в России много функций — охраны порядка, сбора налогов, санитарного контроля и т. п.). Провозглашались неограниченные свободы слова, печати, митингов и демонстраций, была отменена смертная казнь. Петроградский Совет издал Приказ № 1 по войскам. Внедрялись всевозможные комитеты с правом вмешиваться с командование, отменялось чинопочитание. А правительство побаивалось фронтовой, настоящей армии, и попыталось сделать своей опорой разбаловавшийся столичный гарнизон, погромщиков Кронштадта. Их объявили защитниками революции, пообещали не посылать на фронт. Туда поехали делегации из питерских частей, нести «дух революции». Алексеев слал отчаянные телеграммы, требовал пресечь подобное явление, но правительство их игнорировало.

Была объявлена общая амнистия, на волю вышли политические всех мастей и 100 тыс. уголовников. Преступность подскочила в 6 раз. Амнистия открыла пути и для революционных десантов из-за границы. Из Швейцарии через Германию поехал Ленин со своей командой. А из Нью-Йорка отчалил Троцкий, получивший гражданство США и британскую визу. Правда, в Канаде его арестовали как германского шпиона. Но ненадолго. Подержали и выпустили. По замыслам закулисных сил первым в Петроград должен был попасть Ленин — именно через Германию, замаранный связями с ней. Собственную подрывную работу они рассчитывали свалить исключительно на немцев. Но завершать эту работу свержением царя они не собирались. Россию предстояло разрушить полностью. Хаус писал Вильсону: «Остальной мир будет жить более спокойно, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна — Сибирь, а остальные — поделенная Европейская часть страны».

Действия Временного правительства отлично вписывались в подобные планы, и само оно стало послушным орудием в руках иностранцев. Царское правительство старалось защищать государственные интересы, теперь же Бьюкенен и Палеолог распоряжались министрами, как своими приказчиками. Каждое их слово становилось указанием, обязательным к исполнению. Министр иностранных дел Милюков устраивал патриотические демонстрации… под окнами британского посольства! Сам шел с манифестантами, выкрикивал лозунги «верности союзникам», а Бьюкенен свысока, из окошка, «принимал парад». В речах Милюков не уставал расшаркиваться: «Опираясь на принципы, выдвинутые президентом Вильсоном, равно как и державами Антанты…» «Эти идеи полностью совпадают с идеями президента Вильсона».

В США был назначен новый посол, масон Бахметьев, и он даже просил… чтобы Вильсон взял на себя ведущую роль в мировой политике и «позволил России следовать за ним». В нашу страну во ринулись западные деляги, вовсю хищничали, вывозили золото, платину. Временное правительство готово было заключать с ними самые невыгодные для русских сделки. Предлагало в концессии нефтяные, угольные, золотые, медные месторождения, железные дороги. Однако новые властители России вовсе не были добренькими идеалистами. Они расстилались перед иностранцами, выпустили на свободу бандитов и террористов, зато попали за решетку царские министры. Пересажали контрразведчиков из комиссии Батюшина. Революционеры в полной мере пользовались «свободой слова», а генерал Гурко за резкое письмо в адрес правительства был арестован. Угодили в тюрьму и те, кого царь, якобы, необоснованно выпустил — Сухомлинов, Ренненкампф (но не банкиры и сахарозаводчики).

А военный министр Гучков развернул крутую чистку в армии. Удаляли всех, кого сочли «реакционерами», в том числе Юденича, Сахарова, Эверта, Куропаткина, командующих армиями, корпусами. На их место выдвигали таких, чьи взгляды были близки к либеральным. Нередко это были талантливые командиры — Корнилов, Деникин, Крымов, Ханжин и др. Но одновременно в армию, растерянную, сбитую с толку, хлынули правительственные комиссары с «революционными» разъяснениями, агитаторы большевиков, меньшевиков, эсеров. Во фронтовые части вливались пополнения, разложившиеся в тылу. А где-то сами же офицеры, увлекшись идеями «свобод», вводили среди подчиненных «демократию».

Результаты сказались очень быстро. Немцы в апреле ограниченными силами предприняли частную операцию на Юго-Западном фронте, решили отбить Червищенский плацдарм на р. Стоход. Его обороняли части 3-го корпуса 3-й армии, 14 147 человек. Из них в бою было убито и ранено 996, а 10 376 пропали без вести. То есть, сдались или дезертировали. После этого Людендорф пришел к выводу, что России можно не опасаться, и на фронте наступило затишье. Русские были уже не способны на активные действия, а неприятельское командование приказало не тревожить русских. Общая опасность сплачивает людей, не надо мешать им разлагаться дальше.

Но помогать разлагаться, конечно, нужно. Отличным козырем для пропаганды стало выслуживание Временного правительства перед иностранцами. Агитаторы внушали: «министры-капиталисты» продались с потрохами, солдаты воюют за интересы чужеземных буржуев. Немцы распространяли листовку: «Русские солдаты являются жертвами британских поджигателей войны». Германское руководство одобрило и формулу, придуманную генералом Гоффманом. Призывать к миру «без аннексий», но при этом добавлять «право наций на самоопределение». Области, которые самоопределятся, тут же попадут под контроль немцев. В ставке даже выпустили брошюру «Будущее Германии» с картой России, там были обозначены месторождениями полезных ископаемых, места проживания «нерусского населения», рассматривались возможности колонизации.

Между тем, на других фронтах война шла своим чередом. В Сирии у турок оставалось всего 2 дивизии, 4 британские дивизии дважды пытались прорвать их оборону у Газы, но их побили и отогнали. На Салоникском фронте у союзников тоже был двойной перевес сил. В марте-апреле предприняли наступление, но и оно было остановлено. Италия устроила десятое наступление на Изонцо, оно кончилось так же, как девять предыдущих.

А во Франции разразилось генеральное сражение, которое, по замыслу Нивеля, как раз и должно было решить исход войны. Англичане и французы собрали для него 100 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, 11 тыс. орудий, тысячи самолетов, 132 танка. 9 апреля союзники перешли в наступление у Арраса, 12 апреля у Сен-Кантена. Добились некоторых успехов, но это были вспомогательные удары, они должны были лишь оттянуть на себя немцев. Основное наступление началось 16 апреля на р. Эна, в районе Реймса. В нем участвовали и обе русских бригады. 1-я Особая взяла форт Бримон, отразила несколько контратак. 3-я Особая вырвалась вперед французов, атаковала редуты Свиной Головы, выдержала жестокий контрудар.

Генерал Кастельно восторгался — «русские очень храбро рубились». Газеты взахлеб превозносили «доблесть войск свободной России»… Восторгались и превозносили, потому что русские достижения были единственными. Нивель рассчитывал, что удары на флангах отвлекут врага, в центре на немцев обрушатся неожиданно, прорвут фронт, войдет «маневренная масса» из 3 армий… Но скрытно сосредоточить 3 армии, разумеется, не получилось. Наступления ждали. Штурмующие волны уткнулись в мощные укрепления «Линии Зигфрида». Танки побили артиллерией, они заваливались в подготовленные рвы, из 132 уцелело 11. Покосили и пехоту, повторные атаки выливались в новые жертвы. За короткое время французы потеряли 137 тыс. человек, англичане 80 тыс., русские 5 тыс. А немцы, ожидая удара, не отвели войска на тыловые рубежи, они попали под шквалы артиллерии, кидались в контратаки — потеряли 280 тыс.

Еще одно масштабное кровопролитие без каких-либо результатов переполнило чашу терпения и народа, и армии. В Париже забурлили волнения. Их принялись раскручивать и подогревать французская оппозиция, германская агентура. Но если в России очагом смуты был только разложившийся тыл, то во Франции взбунтовались фронтовые части. Несколько полков арестовали офицеров и двинулись на столицу. Однако французские власти не миндальничали. Нивеля сняли и заменили Петэном, а военным министром был назначен энергичный Клемансо, ему дали диктаторские полномочия. Митинги и демонстрации он разогнал пулями. Мало-мальски нелояльные издания немедленно прикрыл. Скопом арестовал свыше тысячи человек, всех оппозиционеров, не считаясь ни с министерскими, ни с депутатскими рангами. Навстречу мятежным полкам бросил кавалерию, их окружили и после нескольких стычек разоружили.

Кое-кого расстреляли на месте, заработали военно-полевые суды. 500 солдат приговорили к расстрелу, но все же учли их заслуги, казнили 39, остальным заменили каторгой. Но суды Клемансо круто прошерстили и гражданскую публику, и к тем, падало подозрение в шпионаже, снисхождения не было. Если обнаруживалось, что газета подпитывается деньгами из-за границы — было уже достаточно, владельца и редакторов отправляли на расстрел. Выявлялось, что депутат парламента ездил в Швейцарию и имел какие-то встречи в германцами — смертный приговор. Этим пользовались даже немцы, некоторых лиц подставляли нарочно. Например, Мату Хари, свою мелкую шпионку и знаменитую исполнительницу эротических номеров «под Индию». Пусть французы пожалеют расстрелянную, возмутятся. Жалели, ахали, но возмущаться уже не рисковали. Трибуналы осудили 23 тыс. человек, одних на смерть, других растасовали по тюрьмам и каторгам, и у французов напрочь отбило охоту бунтовать.

Зато в Греции Англия и Франция сами организовали революцию. Раздули беспорядки, свергли короля Константина, и греки примкнули к Антанте. Кроме нее, в 1917 г. объявили войну Центральным державам Португалия, Китай, Бразилия, Куба, Панама, Либерия, Сиам. Большинство чисто декларативно, силились подольститься к грядущим победителям. Китай надеялся, что державы Антанты помогут ему защититься от притязаний другой «союзницы», Японии. А Португалия хотела немножко поживиться. Англичане и бельгийцы никак не могли сладить с вдвое меньшими отрядами немецких ополченцев генерала Летттов-Форбека в Восточной Африке. Португальцы им помогли, Германия лишилась своей последней колонии.

А в России даже некоторые заговорщики уже оказались не к месту. Милюков уж на что лебезил перед союзниками, но с какой-то стати наивно полагал — раз Россия стала демократической, то и Запад будет относиться к ней благожелательно. Был уверен, что должны выполняться соглашения, заключенные при царе. Заявлял об «исторической миссии» занять Константинополь, взять под опеку турецких армян, присоединить Западную Украину. Министр с такими запросами был союзникам не нужен. Бьюкенен и Палеолог намекнули, и Милюкова «ушли» в отставку. Назначили Терещенко, он ни о каких приобретениях России не заикался. Утверждал, что для России в войне главное «выстоять, сохранить дружественность союзников»

А военный министр Гучков полагал, что цели либералов и западных держав уже достигнуты. Россия должна стать конституционной монархией по британскому образцу, развиваться по западным моделям. Значит, дальнейшая раскачка не требовалась, наступило время стабилизации. На рассмотрение правительства вдруг была вынесена «Декларация прав солдата», распространявшая на всю армию приказ № 1 Петроградского совета об отмене дисциплины. Гучков отказался ее подписать. Зачем доламывать собственные вооруженные силы? Он не понял, что масонская «закулиса» считала иначе. Его тоже «ушли», военным министром стал Керенский и ввел в армии разрушительную «Декларацию».

Менялись и Верховные Главнокомандующие. После великого князя Николая Николаевича пост принял Алексеев. Но он резко протестовал против «Декларации», и его уволили. Он говорил — «рассчитали, как прислугу». Назначили Брусилова. Польстили, оценили заслуги. Он, понятно, загордился, обрадовался. Но Брусилов, как и большинство офицеров, абсолютно не разбирался в политике, и вдобавок, страдал извечными комплексами русской интеллигенции. В боевой обстановке не останавливался перед самыми жесткими мерами для наведения порядка, а сейчас пошел на поводу у революции. Может, в ней и есть серьмяжная народная правда? Выступал на митингах, пробовал опереться на солдатские комитеты, пробудить сознательность, строить «новую, революционную дисциплину». Ведь когда-то ее смог использовать Наполеон.

Куда там, пошел уже полный развал. И вот теперь-то стала находить благодатную почву большевистская агитация — штык в землю и по домам. Такая война и впрямь выглядела глупой и непонятной. Зачем же рисковать, в окопах сидеть? Но ведь Россия взяла обязательство наступать совместно с союзниками. Брусилов и командующие фронтами умоляли, что с разложившейся армией этого делать нельзя. В обороне она еще держится, а тем самым оттягивает на себя значительные силы врага, помогает союзникам. Если же нарушить хлипкое равновесие, будет беда. Да и вообще после провала плана Нивеля русское наступление потеряло всякий смысл. Нет, западные державы требовали выполнять обещание. Давили Бьюкенен, Палеолог, в Петроград специально прикатил французский министр Тома.

Подключились и американцы. Хотя, казалось бы, их-то каким боком касалось русское наступление? Неожиданно к Временному правительству обратился с личным посланием не кто иной как… банкир и лидер сионистов Яков Шифф. Убеждал преодолеть «примиренческие настроения» и «активизировать усилия». А Вильсон направил в Россию миссию Элиху Рута. Он напомнил правительству об обещанном кредите в 325 млн. долл. и поставил вопрос ребром — деньги будут выделяться в зависимости от наступательных операций. В результате так и не дали, манили конфеткой на веревочке. Но было принято решение — наступать.

Западный и Северный фронты должны были нанести вспомогательные удары. Но главнокомандующий Западного Деникин заведомо знал, его войска в атаку не пойдут. Придумал единственную хитрость, специально допустил в газетах утечку информации о наступлении. Пусть враг узнает, не снимает стоявших против него соединений на главное направление. Вся операция ограничилась артподготовкой. Нередко солдатские комитеты даже запрещали соседним батареям стрелять, чтобы не навлечь ответный огонь. На Северном фронте было то же самое. Артподготовка, и лишь отдельные подразделения пробовали атаковать.

На Юго-Западном главный удар предписывался 7-й и 11-й армиям, а 8-й — вспомогательный. Но 8-я сохранила остатки брусиловских и калединских традиций, армией командовал Корнилов, великолепный начальник, его любили и офицеры, и солдаты. В его распоряжении было 1300 полевых орудий, тяжелая артиллерия особого назначения. Вот тут-то и выяснилось, насколько победоносным должен был стать удар, спланированный и подготовленный еще Алексеевым. Двухдневная, хорошо продуманная артподготовка смела и ошеломила врага. 8-я армия неудержимой атакой прорвала фронт, за 5 дней углубилась на 30 км, взяла Галич и Калуш, захватила 37 тыс. пленных и вышла на подступы к Львову. Воодушевившись ее успехами, перешли в наступление 7-я и 11-я армии.

Австро-Венгрия в ужасе взывала к Германии, считала войну уже проигранной. Но на других участках было спокойно, и немцы перебросили оттуда войска. 16 июля большевики взорвали тыл, устроили в Петрограде вооруженный путч. А 19 июля враг нанес контрудар. Нацелил его против самой разложившейся, 11-й армии. Она побежала, бросая оружие. Вслед за ней побежала 7-я. Но и 8-я держалась лишь на прошлой инерции, а сейчас заразилась паникой. Массы солдат смяли собственные тылы и резервы, превратились в неуправляемые толпы дезертиров, потекли по Украине, грабили население.

Катастрофа и большевистский мятеж все же встряхнули правительство. Корнилов был поставлен во главе фронта, а потом и Верховным Главнокомандующим. Он добился восстановления смертной казни на фронте, закрытия большевистских газет, создавал отряды добровольцев, выставлял их заслонами. Они останавливали бегущих, мародеров расстреливали на месте. Только такими мерами кое-как удалось выправить ситуацию и воссоздать рубежи обороны. Помог и Румынский фронт. Тут русские армии находились в чужой стране, далеко от Петрограда, и еще сохранили боеспособность. Командовал ими Щербачев. По плану, он начал наступление 20 июля. Его войска успешно прорвали фронт на Фокшанском направлении. Немцы и австрийцы снова задергались, принялись перекидывать сюда дивизии, направленные против Корнилова. Но Румынский фронт должен был действовать вместе с Юго-Западным, из-за бедствия у соседей его наступление было остановлено.

В июле развернулось и сражение в Ираке. Турки понимали, насколько опасен для них прорыв русских и англичан, собрали под Мосулом осколки разбитых армий и создали новую, под командованием Фалькенгайна, ее назвали «Илдирим» («Молния»). Корпуса Баратова и Чернозубова начали наступление на Мосул и Керкук с востока. С юга, от Багдада, должны были ударить британцы, они пообещали взять на себя и снабжение наших войск. Но они не выступили. Стояли на месте и ждали, пока неприятеля разобьют русские. А Фалькенгайн повернул все силы против Баратова и Чернозубова, завязались жестокие встречные бои.

Стояла страшная жара, до 60 градусов. В России углублялся хаос, подвоз грузов из тылов прекратился. Наши воины остались без боеприпасов, без еды и фуража. В Османской империи население голодало, достать что-то было невозможно. А англичане, вопреки договоренностям, отказались выделять снабжение. Баратов доложил о создавшемся положении главнокомандующему Кавказским фронтом Пржевальскому, он сообщил в Ставку. Корнилов приказал отложить операцию до октября. Англичане возмущались, протестовали, но русские корпуса были отведены в тыловые районы для отдыха. А без них союзникам оказалось наступать несподручно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.