Глава 12. Южный университет 1978-79 гг. Ангола

Глава 12. Южный университет

^{1978-79 гг. Ангола}

По возвращении в Англию моей первой задачей была организация материальной помощи лагерям АНК и акций солидарности с правительством Анголы. Эта задача облегчалась наличием разветвлённой сети АНК, состоявшей из политических эмигрантов и сторонников Движения против апартеида.

Моим сыновьям в это время было десять и двенадцать лет. У меня были очень дружеские отношения с ними. Характер и время работы позволяли мне приходить домой раньше Элеоноры, которая работала техником по геологии в одном из колледжей на юге Лондона. Поэтому я помогал мальчикам делать домашние задания, готовил для них послеобеденный чай и мы провели много счастливых часов, играя в футбол и в крикет в парке Голдерс-Хилл или выгуливая нашу собаку по кличке Рэгс в Хэмпстед-Хите.

Нашим любимым местом отдыха был Корнуэлл. Мы обычно ездили туда на старом «Моррисе», который приобрели за 150 фунтов стерлингов. Собака ехала на заднем сиденье.

Мальчики считали себя стопроцентными англичанами. Но они знали, что мы рассматривали себя южноафриканцами, и что мы были преданы прежде всего АНК, а не английской королеве. Мы позаботились о том, чтобы наши убеждения и деятельность не вызвали у них раздвоенности личности.

Наша футбольная команда «Арсенал» пробилась в финал Кубка страны, в котором она должна была играть на стадионе Уэмбли против команды «Ипсвича». Получить билет на матч было своеобразным подвигом. Это требовало сбора пронумерованных купонов, вырезаемых из программок «домашних» матчей нашей команда — для каждой игры был свой купон. Каждая команда в чемпионате страны играла 22 матча на своём стадионе плюс кубковые матчи и другие встречи. Если ваша команда выходила в финал на Уэмбли, то вам нужно было отправить в ваш клуб все собранные вами купоны. Было известно, что если у вас есть 22 купона, то вам не о чем беспокоиться. Я водил мальчиков на многие домашние матчи и по мере того, как наша команда прорывалась через начальные отборочные матчи кубка, я начал с оптимизмом скупать все попадавшиеся мне старые программки.

С каждой последующей победой наши шансы повышались, и около стадиона в Хайбери развернулся бурный обмен купонами. Мальчики отчаянно выменивали купоны и в школе. С приближением последнего дня, обнаружив в своей коллекции по 15 купонов, я привлёк сеть АНК. Наш телефон звонил безостановочно, поскольку товарищи и друзья объединились в нашу поддержку. В конечном счёте у нас было три набора по 22 купона и один с 20 купонами. Элеонора никогда не интересовалась видом «двадцати двух взрослых мужчин, бегающих по полю за куском кожи», поэтому мы решили взять с собой Гарта, если сможем получить четыре билета.

Я отправил наши купоны секретарю клуба «Арсенал», включив имя Элеоноры в нашу заявку. «У них будет особый подход к нам, — заверил я ребят, — потому, что мы семья». Конверт из футбольного клуба «Арсенал» с надписью «Хайбери, 5» пришел должным образом и мы все закричали «ура-а», когда я за завтраком помахал четырьмя билетами на Уэмбли.

Примерно в это же время Тамбо и Пилисо попросили меня вернуться в Анголу для постоянной работы.

Они понимали, насколько чувствительным для меня будет расставание с Элеонорой, но пообещали, что будут возникать возможности для поездок в Англию.

Мы с Элеонорой обстоятельно обсуждали эту просьбу во время прогулок по Хэмпстед-Хит. Мы всё время помнили, что нам повезло — мы сумели бежать из Южной Африки и начать семейную жизнь за границей, тогда как Билли Нейр и другие близкие друзья с 1963 года томились в тюрьме. Бабла Салуджи, который помог бежать нам и другим, заплатил за это своей жизнью. Я обучал Дэвида Рабкина и других в Лондоне, и сейчас они тоже были отделены от своих любимых тюремными стенами. Это всё время терзало наши души. Су Рабкин с её двумя маленькими детьми была нашим близким другом, и мы регулярно виделись с ней.

С того времени, как я присоединился к Элеоноре в Лондоне, мы постоянно жили с мыслью о возможности того, что АНК обратится с такой просьбой. Когда в 1967 году до нас дошли сообщения о рейде МК в Зимбабве, я испытывал чувство вины за то, что не был участником этого рейда. Некоторым оправданием было лишь то, что в Лондоне у меня были задания, и их надо было выполнять.

Теперь же, после десяти лет устроенной семейной жизни на северо-западе Лондона, который мы считали своим домом, АНК потребовалось моё присутствие в другом месте. Семьи Тамбо и Пилисо жили в Англии, у первого — в Масуэл-Хилл, у второго — в Бернли, а сами они с 60-х годов работали в Африке. Мы с Элеонорой должны были принять это решение вместе. Мы могли сказать «нет», и без особой потери лица я мог бы продолжать выполнять свои обязанности в Лондоне. Но наша совесть диктовала другое решение. Мы решили, что я превращаюсь в «рабочего-отходника».

Если бы Элеонора не воссоединилась с Бриджитой и если бы мы не наслаждались счастливой и спокойной семейной жизнью, боль расставания было бы невозможно перенести. Фактически именно преданность Элеоноры делу, которому мы служили, и поддержка, которую она оказывала, как основной источник существования семьи, сделала возможным мой отъезд.

Победа «Арсенала» на Уэмбли в этот славный солнечный день в мае 1978 года могла бы стать необходимым эликсиром для того, чтобы снять печаль моего предстоящего отъезда в Анголу. Звездой и вдохновителем «пушкарей» был Чиппи Брэди, который, к сожалению, не был в форме в этот роковой день. Погружённые в глубины отчаяния (только футбольный болельщик может представить себе это) мы наблюдали, как тусклый «Арсенал» боролся против вдохновенного «Ипсвича» и проиграл, пропустив единственный гол в скучной, бессодержательной игре.

Поездка назад на Голдерс-Грин в автобусе, наполненном удручёнными болельщиками «Арсенала», напоминала поездку на похороны. В довершение ко всему мы должны были мириться с выкриками и насмешливым свистом мальчишек-противников «Арсенала», когда проезжали через враждебную территорию. Грозные обещания со стороны Гарта и меня — «ну, подождите до следующего сезона» только ухудшали положение и слёзы катились по щекам Эндрю и Кристофера.

Никто, однако, не может сравниться с лондонцем в чувстве юмора и неукротимости перед лицом неудачи. Один шутник начал петь песню из недавнего рекламного ролика о пиве «Хайнекен». В клипе проигравшая команда радовалась своему поражению, поскольку это означало, что вместо того, чтобы пить шампанское, они будут утешать себя в раздевалке пивом «Хайнекен». Когда мы подъезжали к автобусной станции Голдерс-Грин, автобус раскачивался под звуки припева:

«Мы проиграли кубок,

Мы проиграли кубок,

Эй, ай, аддио,

Мы проиграли кубок».

К моменту отъезда в Анголу я нагрузился необходимыми материалами. Я побывал в Национальном музее в Кенсингтоне и купил копии их прекрасных настенных схем, рассказывающих об эволюции человека, создании солнечной системы и так далее. Я запасся лосьонами и распрыскивателями, чтобы вести войну против комаров. Последнее, но не самое маловажное — у меня была книга с карточными фокусами, которую дал мне Эндрю, увлекавшийся чародейством. Я постарался найти время, чтобы отточить под его взглядом знатока пару ловких трюков, надеясь повеселить товарищей.

Примерно в то же время, когда я присутствовал на футбольном спектакле на Уэмбли, южноафриканские реактивные самолёты бомбили лагерь беженцев, организованный СВАПО около посёлка Кассинга на юге Анголы. Эта бомбардировка произошла 4 мая 1978 года. За бомбами последовали парашютисты и к концу дня 867 беженцев были убиты в этой бойне. Претория утверждала, что Кассинга была базой для обучения «террористов» СВАПО, но и Верховный Комиссар ООН по делам беженцев, и Всемирная организация здравоохранения сообщили, что большинство тел были телами женщин, детей и стариков.

Ещё вчера я участвовал в демонстрации протеста против бойни в Кассинге, проведённой около «Южноафриканского дома»[42], рядом с Трафальгарской площадью. А на другой день я уже был в Луанде.

Во время встречи в нашем представительстве Мзваи сказал мне, что мы должны повысить уровень безопасности и что во всех наших лагерях строятся подземные убежища.

Мне сказали, что группа четырнадцати после отбытия сроков наказания стала выполнять приказы. Некоторые из них уже получили назначения, другие проходили специализированную подготовку. Мои друзья Синатла и Сейисо получили назначения на «домашний фронт»[43].

— Что касается твоего друга Джексона, — продолжал Мзваи, имея в виду человека, ответственного за инцидент со стрельбой в Кибаше, — та тревога, которую он поднял, была одним из тактических приёмов, чтобы напугать новобранцев. Сравнение его биографии, которую он написал после вступления в АНК, с той, которую мы попросили написать его после стрельбы в Кибаше, выявило несколько важных отличий.

— А что именно? — спросил я.

— В первой версии он был завербован в АНК внутри Южной Африки, а затем покинул страну. В более поздней версии он утверждает, что просто присоединился к группе, которая отправилась в Свазиленд в поисках контакта с АНК.

— Ты думаешь, что к тому времени, когда он должен был писать вторую версию, он забыл некоторые из предыдущих деталей, которые он возможно придумал?

— Именно. Описание маршрута выхода из страны тоже отличаются.

— И где он сейчас? — спросил я.

— Здесь, в Луанде. Мы послали его на работу с группой людей, которые разгружают товары в доках. Мы должны проявить терпение и держать его под наблюдением, — ответил Мзваи, спокойно пожав плечами.

Самым лучшим решением, когда возникали сомнения такого рода, было провести проверку личности человека среди соседей в его родном городе. Там можно было убедиться в достоверности его рассказов, узнать о его репутации и так далее. Наша слабая связь с Южной Африкой и отсутствие разветвлённой подпольной сети делали, однако, всё это затруднительным.

Для того, чтобы заниматься такими проблемами, в АНК была создана структура безопасности под названием HAT (Национальная разведка и безопасность), занимавшаяся проверкой всех новобранцев и изучением подозрительных личностей. Этой структурой руководил Мзваи. Она действовала не только в наших лагерях, но и в так называемых «передовых районах» на границе с Южной Африкой, а также в Замбии, Танзании и даже Великобритании. Наше руководство считало политическое образование основным средством для обеспечения преданности и дисциплины членов организации. Мзваи подчёркивал в беседе со мной, что это является и средством противодействия проникновению вражеских агентов. Он сказал, что меня направляют в наш основной лагерь Ново-Катенге около Бенгелы на юге страны.

Я провёл несколько дней в нашем представительстве в Бенгеле, ожидая машину в лагерь. Главой представительства был грубоватый пожилой человек по имени Длоколо, прошедший подготовку в Египте в 60-х годах. У него была кличка «Рейнджер», потому что он и другие прошли там тяжёлый курс подготовки коммандос. Ему помогал беззаботный парень по имени Никита, который прожил несколько лет в Мозамбике и свободно говорил по-португальски. Это был процветающий район, через него проходила Бенгельская железная дорога, связывавшая расположенный неподалеку порт Побито с медным поясом в Катанге и в Замбии. Мятежники из УНИТА под руководством Савимби всё время перерезали эту стратегическую линию, действуя со снабжавшихся южноафриканцами баз на Каприви Стрип на юге страны.

В резиденцию Длоколо приходило много посетителей. Одним из них был молодой кубинец, которому было двадцать лет и который преподавал географию в местной школе. Он страстно интересовался Южной Африкой, засыпая меня всевозможными вопросами. Когда я сказал, что знаю все те города и провинции, о которых он расспрашивал, то он отреагировал так, словно я побывал в самых экзотических местах мира.

Зашёл майор ангольской армии, и у нас была интересная беседа. Он вступил в МПЛА в 1962 году, жил в эмиграции в Киншасе, а затем, когда Мобуту обрушился на МПЛА и почти уничтожил его организацию, — на другом берегу реки Конго, в Браззавиле. Он воевал с португальцами, а теперь был командиром отборного подразделения по борьбе с бандитизмом.

Он глубоко понимал характер борьбы в Южной Африке и тот факт, что нам противостоял сильный противник. Он всё время подчёркивал значение популярного лозунга «Ангола — надёжная траншея для революции в Африке» и заявил, что правительство МПЛА будет всегда поддерживать АНК.

А ещё были два белых ангольца чуть старше двадцати лет — подчинённые майора, одетые, как и он, в камуфляжную форму. Они были братьями, родители которых держали овощную лавку и забегаловку в местном посёлке. Нас пригласили туда.

Я обнаружил, что многие отпрыски старших поколений португальских поселенцев основательно прижились в Анголе, женились на местных и, как правило, были сторонниками МПЛА. Братья не были исключением. Я написал Элеоноре об их гостеприимстве.

«Они живут общинной жизнью, с жёнами и родителями, в старой ветхой вилле, которая представляет собой отчасти овощную лавку, отчасти забегаловку со столами и стульями во дворе, где подают выпивку и закуску. В гражданской жизни братья работают автомеханиками, поэтому часть двора забита старым хламом, который они чинят. Нам подали местный спирт из сахарного тростника, а затем к нам присоединился их отец, почти законченный алкоголик, о котором они нежно заботились, но которого осуждали как реакционера. Они бурно спорят с ним о политике. Он бьёт кулаком по столу, возражая: «Nao! Nao! Nao!» (порт. — Нет! Нет! Нет!). Они бьют кулаками по столу, отвечая: «Si! Si! Si!» (порт. — Да! Да! Да!). Их мать — полногрудая португалка, которая поддерживает революцию и которую все называют Мама Пакитта. На сцене появляется тесть одного из братьев — выходец с Островов Зелёного Мыса, у которого нет нескольких зубов, но есть элегантные белые усы. «Зеленомысец» наполнен лозунгами типа «Вива Фидель!» и «Вива Нето!», но, к сожалению (с точки зрения братьев), — верующий. Спор теперь идёт вокруг религии и становится всё более горячим. «Зеленомысец» только повторяет: «Да здравствует социализм!». Его зять настаивает в манере инквизитора: «Да здравствует научный социализм!», выделяя «на-уч-ный!» Женщины сидят прямо на земле, присматривая за детьми, куря и сплетничая, не обращая внимания на мужчин и сплёвывая в пыль. Отец братьев отключился, и его отнесли в кровать. «Зеленомысец» достал бутылку тростникового самогона. После одного стакана мы решили, что с нас достаточно и поспешили назад в представительство АНК, чтобы прийти в себя…».

Наш лагерь в Ново-Катенге был примерно в часе езды от города. Он был расположен на Бенгельской железной дороге, ведущей ко второму по величине городу страны, Уамбо, находящемуся в центре Анголы. Лагерь использовался португальцами для охраны стратегической железной дороги, поэтому там было много хороших одноэтажных казарм, административных зданий и других помещений. В лагере было более 500 новобранцев, проходящих подготовку, и большая группа кубинских солдат и офицеров. Они отвечали за программы подготовки и за снабжение. Территория была покрыта сухой травой и кустарником. С трёх сторон лагеря виднелись невысокие холмы, а вдоль железнодорожного полотна протекала река. Каждый раз, когда мимо проходил поезд с грузами для центральных районов страны, наши ребята свистели и махали руками хорошо вооружённым солдатам, размещавшихся в ключевых точках поезда, и кричали: «Hamba kahle amajoni!»[44]. Международная пресса со свойственной ей мудростью уже давно сообщила, что Бенгельская железная дорога не действует.

Командиром МК был Джулиус — такой же «mgwenya», как и я, который прошёл подготовку в Одессе, и воевал в Родезии. Мы стояли около его небольшого кабинета, он показывал мне расположение лагеря и одновременно жевал кубинскую сигару. Такие «mgwenya» как Джулиус, прожив по 15 лет в Танзании и Замбии, отчаянно скучали по дому. Лондон был многим связан с Южной Африкой, и я привёз южноафриканские книги и журналы, включая новый литературный журнал «Стаффрайдер». Джулиус был счастлив, когда я дал ему один номер. Он немедленно начал показывать мне, что такое «стаффрайдер».

— Когда поезд подходит к станции, — оживлённо объяснял он, — есть пассажиры, которые прыгают по платформе с поезда, затем на поезд и так несколько раз как танцоры: — на поезд — с поезда, на поезд — с поезда, вот так. Он начал прыгать вдоль ряда дверей кабинетов, а его ботинки выстукивали — тра-та-та — на бетонном полу. Меня немедленно охватили воспоминания молодости о том, как пассажиры — жители чёрных посёлков запрыгивали на переполненный поезд и спрыгивали с него, отбивая быструю чечётку в стиле Фреда Астера. Термин «стаффрайдер» (железнодорожник), объяснил мне Джулиус, возник от того, что служащие железной дороги, чтобы сэкономить время, ловко спрыгивали с поезда и запрыгивали на него.

— Господи! — воскликнул он, — какое lekker (африкаанс — «хорошее») название для журнала.

И он вновь запрыгал по бетонному полу: тра-та-та… тра-та-та…

Я увидел кубинского офицера в форме оливкового цвета, в надвинутом на глаза кепи, с сигарой во рту, идущего к нам.

— А, полковник Родригес, buenos dias (испанский — «добрый день»), — заулыбался Джулиус, быстро вернувшись в спокойное состояние. — Это товарищ Кумало, наш инструктор политзанятий. Он только что прибыл.

С кубинцами в лагере было хорошо. Они были полны огня и страсти и напоминали мне офицеров Красной Армии, которые обучали нас в Одессе. Они называли себя «internationalista» (испан. — «интернационалистами») и выполняли свой братский долг тем, что учили нас бороться с «racista» (испан. — «расистами»). Они прибыли в Анголу по просьбе Агостиньо Нето и МПЛА в разгар южноафриканского вторжения в конце 1975 года, чтобы помочь защитить независимость Анголы.

Мне была выдана кубинская форма и лично полковник дал мне стёганую армейскую куртку для вечеров. Хотя в течение дня было жарко, к вечеру обычно начинал дуть холодный ветер. Это было влияние холодного Бенгельского течения, которое очень интересовало меня ещё в школьном курсе географии. Точно в определённое время — можно было часы проверять — холодный воздух, формировавшийся над Атлантикой, начинал с завыванием вторгаться на сушу.

В состав руководства АНК в лагере входил Тами Зулу, который был одним из свидетелей на трибунале в Кибаше. Он был начальником штаба. Они с Джулиусом были очень рады, что я привёз настенные таблицы, карты и книги. «Мы собираем здесь хорошую библиотеку, — с гордостью сказали они мне. — Мы также создаём комнату для различных игр, получаемых благодаря международным группам солидарности. Наши художники рисуют настенные портреты наших лидеров».

Один из «mgwenya» по имени Банда отвечал за связи с кубинцами по вопросам программ обучения. Он особенно любил говядину («inyama») и поэтому шпионил за кубинцами с биноклем, высматривая, когда они будут забивать скот. Когда inyama была в меню, то он всегда приходил в столовую первым.

Был случай, когда мы некоторое время не имели inyama, поэтому наши охотники настреляли mfene (язык зулу — «бабуинов»). Я принял активное участие в приготовлении пищи, используя особенно острый соус-чили, лимонный сок, приправы и растительное масло в качестве маринада. Банда валялся с малярией и ничего не ел. Запах inyama выманил его из постели, с красными от лихорадки глазами, в расположенную неподалеку столовую.

— Что это? — спросил он, рассматривая кусок жареного мяса на длинных костях.

Зная, что Банда считает обезьян очень близкими к человеческим существам, я коварно ответил:

— Коза. Пожалуйста, присоединяйся к нам.

Он выбрал длинную, узкую кость и вонзил зубы в мясо, пробуя его. Его лицо представляло классический случай перехода от удовольствия к отвращению.

— Ух, это не inyama, это те, с дерева.

Приготовление пищи требовало особого внимания. Это было связано со случаем массового отравления, который произошёл в сентябре 1977 года и ставший известным как «Чёрный сентябрь». Все рассказывали, как ужасно они чувствовали себя в тот день. «К счастью, у кубинцев своя кухня, — объяснил Джулиус, — поэтому их это не затронуло. Они все были подняты, чтобы делать нам уколы, и поставили на ноги даже тех, что отравился наиболее сильно».

Группа бойцов, начавшая обучение в прошлом году, участвовала в выпускном параде, на котором присутствовал Оливер Тамбо. Она получила название «Подразделение 16 июня». Некоторые из них были направлены за границу на специализированную подготовку, многие получили назначение в «передовые районы» и на «домашний фронт», а некоторые остались в лагере в качестве командиров, политработников, поваров или в отряде, несущем охрану и противовоздушную оборону лагеря, а также выполнявшем и другие обязанности. 500 новобранцев начали проходить шестимесячный основной курс обучения.

Человек, который отвечал за политическое образование, был легендарной фигурой в нашем движении. Джек Саймонс был одним из лидеров Коммунистической партии до того, как она была запрещена в 1950 году. Он был университетским профессором, ушедшим на пенсию, и нашим главным теоретиком. Ему было уже больше семидесяти лет, но он обладал неутомимым умом и острым чувством юмора и в целом пользовался уважением и любовью в нашем Движении. Он жил в Лусаке со своей женой — активисткой профсоюзного движения, ветераном компартии Рэй Александер. Его готовность переносить тяготы жизни в буше в Анголе вдохновляла всех. Джек был вегетарианцем и делалось всё возможное для того, чтобы обеспечить ему хорошее питание. Он не выносил, чтобы кто-то поднимал шум или делал что-то особое ради него, поэтому все дополнительные усилия предпринимались скрытно.

Джек подготовил блестящую серию лекций, основанных на марксистском подходе, о стадиях развития Южной Африки с доколониального периода, через колониальный захват и далее к капитализму. Он был требователен в своих лекциях, поэтому студенты должны были тянуться изо всех сил, но они также имели возможность приобщиться к его типу юмора, не сдерживаемому условностями.

— Итак, товарищи, — задавал он иногда вопрос, — какие основные условия жизни должны в первую очередь обеспечить люди, прежде чем они смогут развивать культуру, заниматься политикой и другими делами?

В воздух взлетал лес рук. Обычно ответом было, что «Маркс и Энгельс выделяли необходимость пищи, жилья и одежды».

— Товарищи, если Маркс и Энгельс не упоминали полового влечения — а люди нуждаются в том, чтобы воспроизводить себя, — то они забывали самую важную потребность, — отвечал Джек, вызывая гул радостного оживления.

Один раз мы обсуждали вопрос о советских «диссидентах». Его подход удивил меня.

«Нетрадиционное мышление является движущей силой развития. Подавлять его неверно. Таких, как ты и я, во времена Рима бросали ко львам, а в средние века сжигали на костре. Если бы мы жили в Восточной Европе, нам прилепили бы ярлык диссидентов».

Такой взгляд явно противоречил основным требованиям Движения. Наша борьба не на жизнь, а на смерть требовала единства и бдительности. Вновь возникало несоответствие между требованиями безопасности и потребностями личного выбора, что отражало противоречия в странах, которые стремились к строительству социализма. Интеллектуалы вроде Джека Саймонса, Рут Ферст и, в меньшей степени, меня могли видеть опасность подавления независимого мышления. Но практически все остальные придерживались того, что обычно называлось «жёсткой линией». И это проистекало не от компартии, в которой интеллектуалы играли заметную роль. Такой подход возникал из невыносимого угнетения, которое составляло основу жизненного опыта наших чёрных товарищей, — и лидеров, и активистов в одинаковой степени. Для них нетрадиционные подходы Джека были роскошью буржуазного общества. Именно по этой причине многие чёрные товарищи, особенно рабочие, продолжали испытывать симпатию к жёсткой политике Сталина.

Когда Джек обдумывал какой-либо политический вопрос, он полностью сосредоточивался на нем. Уолфи Кодеш, занимавшийся материальным обеспечением АНК в Луанде и Лусаке, рассказывал мне, как однажды он приехал в лагерь и пошёл с Джеком на его обычную прогулку. Уолфи совершил ошибку, заметив, какой прекрасный закат, и этим прервав цепь размышлений Джека. «О, чёрт бы его побрал, этот проклятый закат! — взорвался Джек. — То, что я пытаюсь объяснить тебе, гораздо важнее».

Возможно, самым впечатляющим результатом деятельности Джека в Ново-Катенге была активная группа инструкторов, которых он подготовил. После года работы в лагере, где Джек перенёс несколько приступов малярии, Мзваи убедил его вернуться в Замбию. Я должен был занять его место. Мне очень повезло в том, что я работал с людьми, которых он подготовил. Среди них был Джабу Нксумало (Мзала), Крис Пепани (Сбали) и Эдвин Мабитсела. Все они были призваны сыграть важную роль в АНК в последующие годы. Ещё одним учеником Джека был молодой парень с обаятельной улыбкой, подпольной кличкой которого было Че Огара.

Че привлёк моё внимание в первое же утро после моего приезда, когда я услышал, как он выступает перед ротой новобранцев. Он был комиссаром роты и объяснял необходимость военной дисциплины. Я понял, что он приводит цитаты из книги, которую я хорошо знал. Это был отрывок из «Волоколамского шоссе», повести о Второй мировой войне, написанной советским писателем Александром Беком. Че произносил свою речь уверенным, звенящим голосом и закончил следующими словами: «Товарищи, вот почему мы должны без колебаний утверждать, что дисциплина — это мать победы!».

Каждый вечер после занятий я проводил семинары, как это делал Джек, со специально отобранной группой инструкторов и комиссаров. Среди них были Тами Зулу, Че, Мзала и Сбали. Это была очень хорошая группа, и высокий уровень подготовки в Ново-Катенге побудил меня, к их большому удовольствию, назвать всё это «Южным университетом».

Один из наиболее многообещающих товарищей — Нтима Сеголе, одарённый юноша с тихим, но твердым характером, внезапно заболел. В один из вечеров он ещё участвовал в нашем семинаре, на другое утро мне сказали, что он заболел и отправлен на «скорой помощи» в больницу в Бенгелу. Ещё через несколько дней мы получили известие о его смерти из-за отказа почек. Он был похоронен в Бенгеле, и мы прошли прощальным маршем в Ново-Катенге. В память о нём был приспущен флаг АНК и произведен орудийный салют.

Июль был приятным месяцем. Мы праздновали 17-е июля — шестидесятилетие Нельсона Манделы, а затем 26 июля — важную дату в революционном календаре Кубы. Это была 25-я годовщина нападения группы повстанцев под руководством Фиделя Кастро на казармы Монкада во времена диктатуры Батисты, что означало начало вооружённой борьбы и создания Движения 26 июля.

В день рождения Манделы мы поднялись пораньше, в 5 часов утра, чтобы взойти на близлежащий холм и водрузить на его вершине флаг АНК. Днём мы играли в софтбол (разновидность баскетбола) против кубинцев и устроили бег на дистанцию в 10 километров, которую мы назвали «Марафон Манделы». На митинге приехавший к нам Мзваи и я говорили о значении этого дня, а вечером состоялся концерт.

Накануне 26 июля я писал на машинке письмо Элеоноре о предстоящем празднике, а моя маленькая комната была заполнена нашими товарищами-инструкторами, танцующими под музыку, которую я получил от неё.

«Дражайшая Эл, — писал я, — мы здесь находимся накануне большого события… Было много приготовлений, а само событие начнется ровно через два часа, в полночь, большим салютом. Завтра будут соревнования по легкой атлетике, футболу, бейсболу, будет митинг и вечером концерт. Я уж не говорю о банкете со свининой, жареными бананами (по-кубински), и другими особенностями, включая ром «Гавана Клаб», пиво и прохладительные напитки. Кубинские товарищи полны огня. У них не просто «социализм с человеческим лицом», а «социализм с ча-ча-ча».

Ну, а что касается дела, с нашими товарищами трудно сравниться. Они починили мой магнитофон и, кажется, в состоянии починить практически всё. Это к вопросу о «резервировании рабочих мест»[45]. В прошлое воскресенье вечером около двадцати наших ребят собралось в клубной комнате для инструкторов, чтобы послушать записи, которые ты прислала. Боб Марли, Сонни и Брауни, Джимми Клифф, Боб Дилан и Пит Сигер всем очень понравились. Они хотят знать больше о том, что происходит со стилем Рэггаи и каковы тенденции в жанре «фолк». Сейчас, когда я стучу по клавишам машинки, звучит «The harder they come» (твёрже их шаг) Джимми Клиффа и ребята подпевают:

«Я скорее соглашусь

быть свободным человеком в могиле,

чем быть марионеткой или рабом

потому, что так же неизбежно,

как и восход солнца,

я получу это, то, что моё,

и чем упорнее они сопротивляются,

тем сильнее будет их поражение,

одного и всех».

Любой, кто думает, что мы приверженцы твёрдой, жёсткой сталинистской линии, пусть посмотрит на эту сцену… Если я сейчас выгляжу немного экзальтированно, то это потому, что скоро начнется праздник и возбуждение усиливается, а я должен закончить это письмо, чтобы завтра оно ушло в Луанду и оттуда было отправлено по почте».

Когда мы получали сообщения об операциях МК в Южной Африке, в лагере каждый раз возникала волна радостного возбуждения. После восстания 1976 года число операций против таких объектов, как трансформаторные подстанции и железнодорожные пути, постоянно увеличивалось. Хотя их количество не превышало двух-трёх десятков в год, они имели огромное психологическое значение, показывая нашим людям, что и мы можем наносить режиму угнетения ответные удары и что эти операции будут усиливаться.

Те, кто проходил у нас подготовку, понимали, что эти действия совершаются небольшими группами, которые тайно возвращались в страну. Соломон Махлангу, один из первых бойцов, получивших подготовку, был захвачен в центре Йоханнесбурга и приговорён к смертной казни за то, что во время его перестрелки с полицией погиб белый человек. Его мужественное поведение во время суда сделало его героем. В начале августа мы получили сообщение о столкновении около Растенберга, города в западной части провинции Трансвааль, между подразделением МК и силами безопасности. В коммюнике, опубликованном АНК, сообщалось, что «десять расистских солдат было убито и много ранено». Командовал этим подразделением Барни Молокоане — молодой парень из Соуэто, который был одним из наиболее выдающихся командиров МК. До того, как он погиб в бою в 1985 году, он совершил много отчаянных рейдов, включая налёт на Сасол — завод по производству бензина из угля. В ответ на сообщения об успехах МК настроение в лагерях поднималось. Это можно было измерить громкостью пения. Одной из наиболее популярных песен, написанных бойцами МК, была «Mayebizwa Amagama Amaqhawe», в которой были такие слова:

«Когда будут называть имена героев,

моё имя тоже будет там.

А как может быть иначе,

если мы сидим вместе с Тамбо,

рассказывая ему об убитых бурах».

К ноябрю курс подготовки был завершён, и началась подготовка к приезду Тамбо на официальную церемонию выпуска. Президент АНК и главнокомандующий «Умконто ве сизве» прибыли должным образом, целой колонной машин, вместе с высокопоставленными кубинскими и ангольскими гостями. Тамбо в хорошо подогнанной камуфляжной форме выглядел подтянуто и явно испытывал чувство гордости, обращаясь к выпускникам и отдавая честь войскам, участвующим в параде.

Раздался гул радостного удивления, когда он объявил название этого третьего в истории АНК подразделения: «В честь поддержки, которую мы и Африка в целом получили от кубинских интернационалистов, от народа и революции Кубы, вы будете называться «Подразделение Монкада».

После церемонии выпуска Мзваи Пилисо отправил меня на полмесяца в Лусаку, чтобы поработать с Джеком Саймонсом. Мы готовили учебник для инструкторов политзанятий. Впервые с 1963 года я был на Юге Африки.

Я написал Элеоноре: «Ощущение такое, словно находишься в Южной Африке. Я почувствовал себя дома и настроение было приподнятое. Климат мягкий, в отличие от жаркой влажности Дар-эс-Салама и Луанды, действующей на нервы… Джакаранды в полном цвету. То, что видишь вокруг, напоминает Южную Африку: индийские магазины с рекламой кока-колы и вазелина в так называемых «деловых районах второго класса», наполненные людьми и бурлящие жизнью посёлки, где уличные торговцы продают всё, от крема для обуви и бананов до сигарет поштучно; загородные резиденции с большими садами и надписями «Осторожно, собака!» и стенами, покрытыми сверху битым стеклом для защиты от «kabalalas» (местное наречие — «воры»); южноафриканские железнодорожные вагоны с надписью SARSAS на английском и африкаанс; школьники в чистой форме европейского стиля… Во всех отношениях это место напоминает мне dorp[46] в провинции Трансвааль с его небольшим центральным деловым районом и главной улицей, пересекающей железнодорожную линию. В политической отношении, конечно, большое отличие. Замбия не может оставаться в стороне, когда в Анголе и Мозамбике существуют революционные правительства. Она является центром борьбы «прифронтовых стран» против Родезии и Претории, предоставляя нам и ЗАПУ полную поддержку. В геополитическом отношении эта страна находится на стратегическом перекрёстке борьбы за освобождение юга Африки и Каунда всецело на нашей стороне…

Я работаю с Джеком Саймонсом и многому научился у него. Ему больше семидесяти и у него удивительный запас энергии. Работа представляет для него предмет страсти — как для Магнуса Пайка на телеканале Би-Би-Си — и невозможно удержаться от смеха от его непочтительных замечаний в адрес наших лидеров и позиций, которые занимает Движение. После месяцев, проведённых в буше, приятно расслабиться в доме с большим садом, полным фруктовыми деревьями. Джек вегетарианец и готовит аппетитные овощные блюда и фруктовые салаты. Отдел снабжения АНК привозит продукты для меня — яйца, хлеб, овощи и немного денег, чтобы купить мяса. Джек впадает в ярость, но не из-за денег на мясо, а из-за того, что считает доставку продуктов мне ненужной, ибо он и Рэй вполне могут позаботиться обо мне. Я сказал товарищам, которые привезли яйца, что собираюсь сварить их и отвезти в Анголу. Я не видел яиц уже целую вечность».

Однажды рано утром мы услышали отдалённые взрывы. Я помчался в штаб-квартиру АНК, которая располагалась в центре Лусаки, где узнал, что родезийские самолёты сбросили много бомб на лагерь ЗАПУ, находящийся за городом. Через час машины «скорой помощи», грузовики и легковые машины, включая принадлежащие АНК, начали привозить в госпиталь умирающих и раненых. Авиация Смита нанесла удар, когда бойцы ЗАПУ были построены на плацу перед завтраком. Около 600 человек были безжалостно убиты бомбами, ракетами и пулемётным огнем.

По возвращении в Анголу я написал Элеоноре: «Положение в Замбии становится всё более напряжённым и угнетающим. Нас чуть было не подстрелили пьяные солдаты, которые должны охранять дорогу в аэропорт. Самым страшным эпизодом родезийских рейдов был налёт на женский лагерь ЗАПУ на севере Замбии. Эти свиньи проникли в лагерь и захватили одну из женщин-инструкторов. Под дулом винтовки они заставили её рассказать, как она собирает курсантов, поскольку после общего сигнала тревоги все попрятались в буше. Она сказала, что даёт сигнал свистком, который висел у неё на шее. Они дали свисток и примерно девяносто женщин появилось из буша. Инструктору дали оружие и приказали стрелять в её товарищей. Она отказалась и ей выстрелом снесли половину головы. Затем убийцы повернули стволы на женщин и скосили их. Они прочесали район и убили ещё 60 человек. Как можно охарактеризовать это варварство? Слов не хватает».

Ещё несколько дней я ждал машину в лагерь, часами купаясь в море, успокаивая нервы, травмированные неописуемыми убийствами в Замбии. Нам нужно было позаботиться о дальнейшем укреплении безопасности лагеря, поскольку Ново-Катенге отнюдь не был вне пределов досягаемости южноафриканцев.

Я решил, что нужно подстричься. Я отрастил настоящую бороду и поскольку было жарко, я внезапно почувствовал, что у меня слишком длинные волосы. В маленькой парикмахерской мне страшно понравилось то, как ловкий парикмахер-португалец стриг дородного, бронзового от загара типа, похожего на изыскателя, и брил его чрезвычайно острой бритвой. Импульсивно я решил последовать его примеру.

Я написал сыновьям: «Мне сделали самую короткую в моей жизни прическу и самым тщательным образом побрили в старомодной парикмахерской с шестом, окрашенным в красный, белый и синий цвет за дверью. Здесь нет этих заведений типа «унисекс»[47]. Я чувствую себя двадцатилетним парнем. Сначала никто меня не узнал. Мои кубинские друзья отнеслись к моему поступку с особым одобрением. Борода Фиделя пользуется симпатией как символ их революции. Однако большинство кубинцев предпочитают быть гладко выбритыми, за исключением усов. Парикмахер пригладил мои волосы маслом и зачесал их назад. Скажете Элеоноре, что я выгляжу как герой фильмов 40-х годов».

У Никиты появился новый друг, которого звали Да Силва. У него было свое дело, и Никита закупал у него различные товары. Мы поболтали с ним за стаканом тростникового спирта, и я почувствовал, что он мне не нравится. От его восхваления АНК отдавало пустотой и создавалось впечатление, что это тип человека, который заинтересован лишь в быстром заработке. Возможно, бомбежки в Замбии сделали меня параноиком, но я счел необходимым высказать свои сомнения.

— Думаю, что нам нужно быть осторожными с этим парнем, — заметил я Никите. — Он знает, где находится лагерь?

— Нет, товарищ Кумало. Ни в коем случае! Никакого представления! — ответил Никита и я почувствовал, что он ответил слишком быстро.

Это оставило у меня нехорошее чувство, которое я попытался стряхнуть с себя как паранойю, но неприятное ощущение отложилось в мозгу.

Следующей обязанностью, которую возложил на меня Мзваи Пилисо, было создание комиссариата — системы политического образования для Анголы. Число наших лагерей увеличивалось, и он попросил меня координировать в них политучёбу и культурную деятельность. Мы назначили в лагеря наших лучших комиссаров, а я был назначен Региональным комиссаром. Эта должность накладывала большую ответственность. Я ездил по стране на машинах и летал по воздуху, отлаживая программу нашей деятельности. Ежемесячно проходили встречи комиссаров лагерей, и мы проводили их по очереди в каждом лагере. Институт комиссаров был важным средством осуществления политики АНК. В то же время он обеспечивал терпимость к открытому обсуждению и различию во взглядах. Он имел значение и для того, чтобы не допускать авторитаризма и злоупотребления дисциплинарными мерами. Комиссары пользовались уважением бойцов. Они видели в них людей доступных, отзывчивых и внимательных к любым проблемам. Между комиссарами и командирами существовала определённая напряжённость, и комиссаров иногда осмеивали, как слишком полагающихся на разговоры. Моё присутствие, как одного из руководителей, несомненно придавало комиссарам больший вес. Мы особенно стремились противодействовать в ходе обучения тенденции к укреплению культа силы, что выражалось в чрезмерном увлечении физической подготовкой.

Национальным комиссаром был Эндрю Масондо — плотный лысый человек, бывший заключённый, отсидевший за подрывную деятельность двенадцать лет в тюрьме на острове Роббен. Обычно он располагался в Лусаке, однако часто бывал в наших лагерях в Анголе и в других регионах, где действовал АНК.

Среди комиссаров, входивших в состав Регионального комиссариата, был Джабу Нксумало (Мзала), энергичный молодой человек с порывистыми движениями и внимательным взглядом. У него был пулевой шрам на левой щеке. Он стал моим секретарём и располагался в Луанде, где также выполнял обязанности комиссара нашего представительства.

Мзала был особенно воинственным — даже по стандартам поколения 1976 года. Он был сильным оратором, который мог приковать к себе внимание аудитории осуждением врага и остроумными поворотами мысли. Его исключили из Университета Зулуленда и он был особенно беспощаден в своих высказываниях о вожде Бутелези. Ещё в те времена он рассматривал Бугелези, как опасность для освободительного движения. Мзала был готов обсуждать политические вопросы до поздней ночи и часто спорил с Джо Слово и Эндрю Масондо о том, что он считал слишком мягкой линией АНК в отношении вождя племени зулу. Мзала был одним из тех молодых ребят, которые позже присоединились ко мне для работы в «передовых районах». Его полемические качества и ищущий ум привели к тому, что он написал книгу о Бутелези под названием «Вождь с двойным дном». Он был сыном школьного учителя из района Фрейхейд в провинции Наталь, но в 1990 году умер в Лондоне от неизлечимой болезни в трагически раннем возрасте 33 лет.

Среди начальников лагерей было несколько выдающихся личностей. Начальник лагеря Фунда неподалеку от Луанды был молодым человеком, полным брызжущей энергии и юмора. Его подпольная кличка было «Обади» и он олицетворял для меня стиль и напор поколения Соуэто. Мы часто жили с ним в одной комнате и ездили в джипе или «Лендровере», который он водил мастерски и с большой скоростью. Он хорошо говорил по-португальски и у него было много друзей среди ангольцев, которые называли его Primo[48]. Его заместителем был рослый парень по имени Рашид, который позднее организовывал смелые специальные операции из «передовых районов».

— Сейчас посмотрим, в какой форме находится Рашид, — однажды с насмешливой зловредностью сказал мне в Луанде Обади.

Оказывается, он договорился, чтобы МИГ-19 ангольских ВВС облетел на низкой высоте лагерь Фунде, имитируя атаку в воздуха.

Мы прыгнули в джип и, подъезжая к Фунде, увидели МИГ-19, несколько раз пикирующий вниз. По прибытии мы обнаружили Рашида покрытым болотной грязью с головы до ног. Большинство других бойцов, однако, были совершенно сухими.

— Что случилось? — спросил Обади, широко улыбаясь.

Рашид рассказал о появлении МИГа и о том, как он прокричал команду всем укрыться в окопах. Фунде находится в болотистой местности и окопы затекли вязкой грязью и илом. Бойцы не решились прыгать в них и предпочли укрыться в буше. Рашид, который обычно стремился делать всё по правилам, решил воздействовать своим примером и нырнул в окоп, заполненный водой.

В начале марта 1979 года ВВС Южной Африки нанесли удар по Ново-Катенге. Три реактивных самолёта «Мираж» и два бомбардировщика «Канберра» начали штурмовку лагеря в 7.15 утра, когда бойцы должны были быть построены после завтрака на плацу. Тонны бомб сровняли лагерь с землей, затем по нему прошлись ракетами и пулемётным огнем. Налёт продолжался пять минут.

Погибли два бойца МК и один кубинский товарищ. Несколько человек были ранены. Налётчики были отогнаны яростным огнем зенитных установок ЗГУ. Видели, что в один из «Миражей» попал снаряд, из его крыла пошёл дым, он вышел из строя и направился в сторону моря. Атакующие самолёты шли на низкой высоте и это затрудняло огонь по ним. Наши «Стрелы», ракеты типа «земля-воздух» с тепловой головкой самонаведения, не действовали против целей, идущих так низко, иначе мы бы сбили несколько самолётов. Противнику повезло. На деле они влетели в хорошо подготовленную засаду.

За несколько недель до налёта мы получили информацию о том, что Претория готовит воздушную атаку на одну из целей в Анголе. Наши лагеря были приведены в состояние повышенной боевой готовности. В Ново-Катенге мы рассредоточивались в буше и проводили день в больших подземных убежищах или в нескольких глубоких тоннелях для стока воды под Бенгельской железной дорогой. Джек Саймонс вновь был у нас и Мзваи заставил его уехать буквально за несколько дней до налёта. И его комната, и моя, а также наша комната для семинарских занятий и библиотека, располагавшиеся в помещении позади главного административного корпуса, были полностью разрушены.

Большинство зданий получили прямые попадания, включая наш склад оружия и боеприпасов (содержимое которого мы предусмотрительно вывезли в буш). Этот факт, а также время атаки указывало на то, враг имел информацию, что называется, из первых рук. Если бы мы не получили заблаговременно сообщения о готовящемся нападении, то нас всех перебили бы.

Небольшая группа людей оставалась в лагере на дежурстве. Одним из убитых товарищей был начальник столовой, которого называли Партизан. Рядом с ним была Мэри — дочь Вуйсиле Мини, которой удалось прыгнуть в ближайшую землянку и она вышла оттуда невредимой. Ещё одним погибшим был пользовавшийся всеобщим уважением инструктор, которого называли Председатель. Он дежурил в штабе и, запаниковав, побежал по открытой местности к укрытию за пределами лагеря вместо того, чтобы спрятаться в ближайшей щели. Товарищи из укрытия под железнодорожным полотном видели, как он бежал к ним и как пулемётная очередь с «Миража», проносившегося над лагерем, перерезала его пополам. Дом, использовавшийся кубинцами в качестве штаба, был уничтожен одной из первых бомб. Там погиб молодой лейтенант, который пошёл забрать какие-то бумаги.

Мы очень гордились созданием и развитием «Южного университета», из которого было выпущено более тысячи бойцов МК. Его сровняли с землей в течение пяти минут, но мы считали большой удачей, что потери были столь незначительными. В течение того месяца Претория и Родезия усилили атаки на юг Анголы и убили многих бойцов ЗАПУ и СВАПО в их учебных центрах, а также ангольских мирных жителей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.