I

I

На этот раз императору Павлу не пришлось долго ждать Суворова: он прискакал немедленно, на ямских.

Вообще теперь Суворов держал себя не так, как в прежний приезд. Из этой глухой, упорной, двухлетней борьбы с царем Суворов все-таки выходил победителем.

Не желая соглашаться с павловскими нововведениями в армии, Суворов сам ушел из нее. Павел сделал вид, что уволил Суворова раньше, нежели получил его просьбу об увольнении.

Затем Павел вызвал Суворова в столицу, попытался сломить его упорство, сделать так, чтобы Суворов сам опять попросился на службу. Но и это не удалось царю.

Теперь же Павел сдался – выхода другого не было: он возвращал Суворова на службу в чине фельдмаршала сам и, кроме того, поручал Суворову столь ответственное и почетное дело – командовать соединенной русско-австрийской армией против французов.

О таком назначении Суворов только и мечтал.

В главном его желания и желания Павла сошлись (Павел был тоже доволен и горд, что Австрия, Англия – вся Европа – попросили его назначить главнокомандующим союзными войсками «знаменитого мужеством и подвигами» Суворова, обратились за помощью к русским). Ломать же копья из-за мелочей Суворову было не к чему. Он сквозь пальцы смотрел на павловскую экзерцицию, не придирался уже ни к ненужным эспонтонам, ни к уродливым буклям. Суворов отлично знал, что под этой нелепой треуголкой, в этом неудобном, тесном чужеземном мундире был русский человек, любящий свою родину, беззаветно храбрый и стойкий.

И на первом же вахтпараде показал, что при желании легко сможет справиться с павловскими нововведениями: треуголка уже не падала с головы и шпага не мешала.

Павел показывал Суворову ученье батальона Преображенского полка. Батальон делал все четко и чисто. Павел сиял.

– Как вы находите, Александр Васильевич? – обернулся он к фельдмаршалу.

– Прекрасно, ваше величество! Да вот только… тихо вперед подаются!..

– Скомандуйте по-своему, Александр Васильевич! – любезно предложил Павел. – Слушать команду генерал-фельдмаршала!

Суворов быстро прошел по фронту, зорко глядя своими живыми голубыми глазами.

Солдат, офицер – молодец к молодцу. Павловская муштра не могла изменить русского человека. С такими можно на француза, на любого врага!

Радостно сказал:

– Есть еще мои старые товарищи!

Зычно скомандовал:

– Ружья наперевес! В штыки! Ура!

И побежал вперед, к Адмиралтейству, которое было обнесено рвами и палисадами.

Батальон с громким «ура» кинулся за Суворовым. Преображенцы вмиг добежали до адмиралтейских рвов, через палисады взобрались на бастион и подняли туда Суворова.

Суворов стоял, держа в руке развевающееся знамя. Махал императору шляпой.

Дворцовая площадь давно не слыхала такого радостного боевого клича, не видала такого вдохновенного порыва войск. В мертвящую тоску прусского вахтпарада ворвалась жизнь.

Павел был ошеломлен. В другое время он принял бы такую сцену с неудовольствием – все это напоминало ему победы «екатерининских орлов», – но сейчас он сам ждал от своей армии побед.

В этот приезд не только Суворов держал себя по-иному, – переменились и Павел, и его двор. Император был милостив к фельдмаршалу, отличал его – он возложил на Суворова Мальтийский крест. И весь павловский двор, точно по команде, круто изменил свое отношение к Суворову. За ним ходили толпами, заискивали у него, льстили ему, чего совершенно не переносил Александр Васильевич.

Долго задерживаться в Петербурге Суворов не думал. Устроив в течение двух недель все дела, он в конце февраля 1799 года выехал к армии.

Во время прощальной аудиенции у Павла Суворов попросил разрешения дать штаб-офицерам по-прежнему лошадей, так как, будучи пешим, штаб-офицер не может видеть своих солдат, а те не видят командира. Осторожно намекнул Павлу на то, что на войне трудно будет уследить за тем, чтобы у солдат были в порядке букли и прочее.

– Веди войну как умеешь! – сдался Павел.

Здесь у Суворова руки были развязаны. Оставалось договориться с австрийским императором Францем.

Суворов и держал путь к нему в Вену.

Езда была из рук вон плоха. Зима выдалась снежная. Февральские вьюги намели сугробы, занесли дорогу. Экипаж подвигался очень медленно.

За Вильно Суворов не выдержал, бросил экипаж и пересел в почтовые сани, – так получалось быстрее.

Вечером 14 марта Суворов приехал в Вену. Он остановился в доме русского посланника графа Андрея Кирилловича Разумовского.

На следующий день его принял император Франц.

Австрийцы встречали русского фельдмаршала с большим почетом. Куда бы ни поехал Суворов – во дворец или к старому приятелю принцу Кобургскому, – всюду его ждали толпы народа, которые приветствовали его криками: «Виват Суворов!» Министры и другие высокопоставленные лица наперебой приглашали его на обед, но Суворов отказывался под благовидным предлогом – был Великий пост.

В один из дней император Франц поехал в Шенбрунн встречать русский корпус генерала Розенберга, шедший в Италию. Вена опустела, все повалили в Шенбрунн.

Суворов не был приглашен встречать войска, но поехал в карете посмотреть своих на марше.

Император Франц, увидев Суворова, прислал ему верховую лошадь, приглашая вместе с ним делать смотр. Суворов сел на лошадь и подъехал к Францу. Они стояли так, рядом, пропуская мимо себя полки.

Венцы теснились к дороге, лезли на заборы и деревья – с интересом смотрели на проходившие русские полки и на их необычайного фельдмаршала.

Русские воины, запыленные и загорелые, в своих темных, зеленых и далеко не новых мундирах были вовсе не парадны, но шли бодро, с веселыми песнями. Эти удалые, с посвистом, с гиканьем, песни поражали австрийцев: их войска мало и плохо пели.

А русский старичок фельдмаршал поражал их еще больше: он годился императору в дедушки, а был живее, энергичнее их молодого меланхоличного Франца.

Впрочем, приезд Суворова подбодрил и Франца, вселил в него надежду и радость. Император Франц вверил Суворову всю австрийскую армию в Италии. А для того чтобы подчинить ему старших австрийских генералов, пожаловал Суворову чин фельдмаршала австрийской армии.

Он обещал предоставить Суворову полную свободу ведения войны. Но Суворов еще по прежним турецким кампаниям хорошо знал австрийский гофкригсрат, его нелепое обыкновение пытаться управлять военными действиями из Вены, за тридевять земель от места боя. Без гофкригсрата австрийские генералы не могли сделать ни шагу, шли у него на поводу. Суворов ждал, что гофкригсрат попытается и в этот раз наложить свою руку.

Его ожидания сбылись.

Первый министр и председатель гофкригсрата барон Тугут, считавший себя большим знатоком военного дела, каким в действительности он никогда не был, хотел, чтобы Суворов изложил гофкригсрату план будущей кампании.

Суворов резонно ответил, что решит на месте, так как все предвидеть заранее невозможно и так как кроме союзников есть еще и неприятель.

Тугут не окончил на этом свои домогания. Он прислал Суворову готовый план действий союзных войск до реки Адды. Члены гофкригсрата, привезшие план, требовали, чтобы Суворов рассмотрел его – исправил или изменил.

Суворов перечеркнул крестам план Тугута и внизу написал:

«Начну кампанию переходом через Адду, а кончу где Богу будет угодно!»

В Вене – это не в Фокшанах: там можно было уйти от обсуждения плана с австрийским командующим, и там ведь был умный принц Кобургский, а здесь этот тупой, «тугой» – Тугут. Недаром его фамилия была Тунихтгут, и барон только сократил ее для благовидности.

Суворов знал эти заранее написанные планы, – они большею частью попадают в руки неприятеля.

– В кабинете – лгут, в поле – бьют! Поменьше разговоров, побольше дела!

Наконец, к радости Суворова, настал последний день пребывания в Вене. Он получил аудиенцию у Франца. Император рассыпался в комплиментах Суворову, восхвалял его «великие испытанные дарования» и дал ему инструкцию.

Цель наступательных действий русско-австрийских войск одна; прикрывать австрийские владения от французов. (Австрийцы хорошо помнили, как еще так недавно, в 1797 году, Бонапарт оказался в нескольких переходах от Вены.)

Суворов с главными силами должен был перейти реку Минчио, овладеть крепостью Пескьерою и осадить Мантуро, продолжая наступление на реки Адду и Олио.

О дальнейших своих действиях – немедленно сообщать в Вену.

По австрийским замыслам, предполагалась бесцветная, тягучая кампания. Единственное, что из распоряжения Франца пришлось Суворову по душе, это поручение генералу Меласу заботы о продовольствии русских войск.

Пусть австрийцы занимаются снабжением, лишь бы не совали носа в его военные дела!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.