XI
XI
Гром победы раздавайся,
Веселися, храбрый Росс!
Державин
Во дворце, что стоял на большой дороге у Невы, в этом, как его все называли, «Конногвардейском доме», и на широкой площади возле него уже несколько дней шла спешная, горячая работа. Десятки разных мастеров – художников, обойщиков, маляров, столяров, штукатуров и прочих – работали здесь круглые сутки, благо стояли белые ночи.
Ломали разные мелкие пристройки, прилепившиеся ко дворцу и портившие общий вид, сносили длиннейший грязный забор, тянувшийся вдоль Невы (за забором виднелись остатки каких-то сараев), строили пышные триумфальные ворота, устанавливали стеллажи для иллюминации.
Площадь была полна народу.
Из города ко дворцу по грязной дороге тянулись вереницы подвод. В деревянных ящиках везли бережно укутанные в солому хрустальные люстры, сверкавшие на солнце прозрачными льдинками подвесок. Князь Потемкин взял из лавок напрокат двести люстр.
На других возах лежали длинные – в полтора человеческих роста – зеркала. В них отражалось все: весенняя петербургская слякоть, чуть подсиненное северное небо, широкая Нева, грязные лапти мужиков-подводчиков, малиновый кафтан какого-то иностранца-художкика, который в башмаках и шелковых чулках смело шлепал по лужам, за всем смотрел, отдавая приказания налево и направо.
С другого конца ко дворцу подъезжали возы с тускло желтевшими многопудовыми глыбами воска для шкаликов и иллюминации. Светлейший взял из придворной конторы четыреста пудов воску.
Медленно тащились возы с кадками диковинных заморских растений. У них все – и листья и цветы – было какое-то не похожее ни на что свое, русское, привычное.
В самом доме чувствовалась не меньшая суета, слышался стук молотков.
Художники, закинув вверх головы, стояли, осматривая дело рук своих. Измазанные в извести, сновали маляры. Декораторы разворачивали яркие штофные ткани.
В настежь раскрытые высокие окна виднелись вазы и статуи из мрамора. Голые девки, не очень стыдливо, одной ручкой, прикрывавшие крутую грудь; жилистые, икрястые бородачи; пухлые, но не сопливые, а чистенькие ребятишки с крылышками.
Все эти приготовления делались к большому празднику, который захотел устроить князь Потемкин в благодарность за царские милости, за ласковый прием, за торжественную встречу, оказанную ему как победителю турок, покорителю неприступного, гордого Измаила.
О будущем празднике в Таврическом дворце говорили удивительные вещи: будто по железным трубам потечет горячая вода, чтобы одинаково тепло было во всех высоких покоях, чтоб не иззябла матушка императрица.
Говорили, будто для простого люда на площади перед дворцом будут поставлены столы с угощениям – медовым квасом и сбитнем, с разными подарками – лаптями, котами, шляпами, кушаками, лентами.
Императрица не могла никакими чинами и орденами наградить больше князя Потемкина, потому что он уже все имел. Екатерина подарила светлейшему этот богатый дворец, который был пожалован Потемкину в первый раз три года тому назад и который Потемкин продал тогда в казну за четыреста шестьдесят тысяч рублей. Кроме дворца светлейший получил от императрицы фельдмаршальский мундир, украшенный драгоценными камнями, стоившими двести тысяч рублей.
И князь Потемкин решил дать в честь взятия Измаила такой бал, какого еще никто никогда не давал в Санкт-Петербурге.
…По грязной, весенней дороге из Санкт-Петербурга на Выборг медленно тащилась ямская тройка.
На козлах, рядом с ямщиком, трясся толстоносый солдат. Сонными, осоловелыми глазами он тупо глядел по сторонам. В повозке никого не было, повозка была пуста.
Чуть впереди тройки, по обочине дороги, по вытоптанной пешеходами и уже просохшей тропочке, быстро шел старик. Он был в сапогах, белых полотняных штанах и такой же куртке. Легкий ветерок трепал завитки его белокурых поседевших волос – шляпу старик держал в руке.
Он шел, глядя на зеленеющие поля, на трепыхавшихся в вышине жаворонков, на голубое небо, но думал не о небе, не о зеленях.
…Князь Потемкин хорошо отомстил Суворову за его прямоту, за резкий ответ.
Солдат – участников измаильского штурма наградили серебряными медалями, офицерам дали золотые кресты, а Суворов не получил ничего.
Разве можно считать назначение подполковником в лейб-гвардии Преображенский полк за награду? Конечно, полковником в нем – «сама императрица, но подполковник-то не один, а еще до Суворова насчитывалось десять человек. Все родовитые Репнины и Салтыковы, вся бездари, вроде Долгорукого или Разумовского, удостоились этой великой чести раньше Суворова.
Своего возлюбленного Потемкина императрица встретила как победителя, как Цезаря, а о Суворове не вспомнил никто!
Его давило негодование. Он никак не мог примириться с этой несправедливостью, с этим вероломством.
Суворов совсем распахнул кафтан и бежал по обочине еще быстрее.
Тройка с каждой минутой все больше оставалась позади.
Цитерное молодечество[70] – выше всяких военных талантов, выше побед! А он-то, он сам, о чем думал? О справедливости?! Дон-Кишотом был, Дон-Кишотом и остался!
И, наконец, сегодняшняя «купоросная пилюля»: назначение Суворова к войскам в Финляндию – осмотреть, надежны ли укрепления на северных границах России.
Все это понятно даже младенцу.
Завтра в Таврическом дворце Потемкин дает бал в честь взятия Измаила. Не пригласить, обойти Суворова, которому Россия обязана взятием Измаила, – нельзя, а пригласить – значит чествовать Суворова. И Потемкин нашел благовидный предлог услать его подальше: победителя выгнали из Петербурга.
Вот она, благодарность! Вот он, «вернейший друг», как называл себя в письмах к Суворову князь Потемкин.
«Ну что ж, веселитесь! А я тем временем потружусь. Мое дело не пропадет! Границы России должны быть крепки везде – на юге и на севере. Работы много, надо спешить!»
Суворов обернулся и нетерпеливо махнул рукой. Ямщик ударил по лошадям. Тройка подкатила. Суворов вскочил в повозку и бодро приказал:
– Погоняй!
И тройка, разбрызгивая во все стороны грязь, помчалась вперед.
«Хотите отмахнуться, забыть победителя Измаила? – думал Суворов. – Пожалуйста, забывайте! Но отечество, но русский народ – не забудет!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.