Эпилог
Эпилог
Итак, на сорок шестом году оборвалась жизнь человека с весьма необычной судьбой. Пять лет он провел в полярных экспедициях, около семи лет – участвовал в боевых действиях как на море, так и на суше! Российскому флоту он посвятил почти 30 лет. «Трагическая личность», «роковой человек», «вспыльчивый идеалист», «полярный мечтатель», «жизненный младенец» – подобные эпитеты постоянно сопровождали Колчака при жизни и после гибели. Это был человек, для которого понятия чести и личного благополучия были диаметрально противоположны. Он был честолюбив, но никогда не стремился к каким-либо дворянским привилегиям, владению землей или собственностью. Его любимым романсом был «Гори, гори, моя звезда». Обладая чертами превосходного морского офицера (в широком смысле этого понятия), он был способен в трудную минуту взять всю ответственность на себя, исполняя неписаный морской закон – тонущий корабль капитан покидает последним. Колчак требовал подобного отношения к службе и от других офицеров.
Мы едва ли погрешим против истины, если назовем Александра Васильевича Колчака одним из известнейших персонажей отечественной истории XX столетия. О Колчаке написано немало. В последние годы историческая и историко-художественная литература и публицистика регулярно пополняются новыми капитальными трудами и многочисленными статьями о знаменитом адмирале. Вероятно, в истории Российского флота нет фигуры, которая вызывала бы столько споров. Причем такое положение дел сохраняется на протяжении всей послереволюционной истории России. Даже близко знавшие А. В. Колчака современники далеко неоднозначно оценивали его деятельность. Вот лишь две полярные точки зрения людей, достаточно хорошо знавших А. В. Колчака и работавших с ним.
Бывший депутат Государственной Думы октябрист Н. В. Савич, товарищ председателя комиссии по государственной обороне, выступавший докладчиком по морской смете вплоть до начала Первой мировой войны, вспоминал: «Он был для меня авторитетом в его специальности, человеком энергии и знания, качеств столь редких у нас вообще, а в его среде в особенности… Он внес горячую свежую струю в ведомство, его мысли стали достоянием многих, его знания просветили среду его сослуживцев и внесли определенность и ясность в вопрос реорганизации флота. Я должен признать, что на мое, например, отношение к делу развития у нас морской силы… Колчак того времени имел громадное влияние. Мне пришлось на первых порах с ним бороться, но все его аргументы, все его взгляды, все его идеи глубоко запали мне в душу и в свое время принесли определенные плоды. Но если таково было влияние идей Колчака на его тогдашнего противника, то можно судить, каково оно было на его подчиненных и даже на старших чинов, с которыми он имел постоянное, регулярное общение. Можно считать несомненным, что, когда закладывались основные камни будущей реконструкции ведомства и восстановления флота, Колчак внес свой крупный и плодотворный вклад в дело, которое ему было так дорого».
А. А. Сакович, сослуживец Колчака по оперативной части штаба Балтфлота, писал: «Колчак А. В. с задатками военного человека, но… и в этом «но» все: он прежде всего не оператор, не творец военной идеи, а только частный начальник-исполнитель. Колчак… абсолютно не признает системы там, где без нее не обойтись, оттого что он слишком впечатлителен и нервен, оттого что он совершенно не знает людской психологии. Его рассеянность, легкомыслие и совершенно неприличное состояние нервов дают богатейший материал для всевозможных анекдотов. Такой человек, как он, не может оказать благотворное влияние на общий ход событий, потому что деятельность его спорадична, очень редко обоснована и почти всегда всем крайне неприятна».
Интересна характеристика, данная Александру Васильевичу А. Ф. Керенским: «Колчака как выдающегося флотоводца прекрасно знали в России и за рубежом… У него были очень хорошие отношения с личным составом флота… Однако по характеру своему Колчак был нетерпелив, капризен, легко поддавался чужому влиянию… Однако был истинным патриотом России, который твердо верил, что может возродить былую мощь Отечества…»
Нередко в его окружение попадали люди, делавшие политику «грязными» руками. В июне 1919 года «China Press» отмечала: «Предоставлением своей помощи Правительству адмирала Колчака мы способствуем восстановлению власти «черной реакции». Каковы бы ни были личные качества адмирала Колчака, установлено, что люди, которые его окружают и поддерживают, представляют из себя элемент, сделавший из царской России силу страшилища в мировой политике; представляют ту бюрократию, которая не только управляла варварской Россией, поддерживая в рабстве русский народ, но еще в 1917 году была готова изменить союзникам».
Личность Александра Васильевича, безусловно, трагична. На вопрос, в чем же его трагедия, в свое время пытался дать ответ Сергей Мельгунов в двухтомном труде, опубликованном в эмиграции. К сожалению, Мельгунов тщательно исследовал лишь Сибирскую и Дальневосточную эпопеи адмирала. Вполне возможно, что в этом коротком по времени, но удивительно емком по событиям периоде сосредоточено наибольшее количество роковых и непоправимых ошибок, допущенных адмиралом. Возможно. Но дело, конечно, не только в этом. Свои оценки и суждения высказывали в разные годы и многие авторы работ о Колчаке. По всей видимости, ближе всех к истине Александр Иоффе, который считает, что трагедия Временного правителя – это трагедия великой державы, внезапно оказавшейся перед бездонной пропастью, трагедия русского офицерского корпуса и его оскверненных боевых знамен, трагедия сотен морских офицеров – элиты вооруженных сил России. «Поколение русских моряков, офицеров и адмиралов – ровесников Колчака, – подчеркивает он, – получило золотые погоны в год смерти императора Александра III. Именно им пришлось пройти через все беды и испытания последнего царствования, на каждом шагу теряя друзей. Именно на их долю пришлись три войны и три революции. Именно эти несчастья явились трагедией России и, конечно, их личной трагедией. Драма этих блестящих морских офицеров и великолепных профессионалов заключалась в первую очередь в том, что вместо своего прямого предназначения – быть верными защитниками Отечества, – они были ввергнуты в пучину братоубийственной войны, оказались статистами ужасной российской трагедии. И первым среди них стал Александр Колчак, испивший эту горькую чашу до самого дна.
Путь к истине о страшной Русской Смуте тяжел и труден…»
…Несколько слов о судьбе близких Александру Васильевичу людей. Его супруга, Софья Федоровна Колчак, последний раз виделась с мужем на севастопольском вокзале в мае 1917 года, когда Александр Васильевич уезжал в служебную командировку в Петроград. Затем – долгое ожидание, неизвестность, опасность быть арестованной или просто убитой большевиками. Узнав весной 1919 года о том, что муж находится в Сибири и что рядом с ним Тимирева, она поняла, что ее уже ничто не связывает с Севастополем и страной, охваченной пламенем Гражданской войны. В апреле 1919 года на английском пароходе она переехала из Севастополя вначале в Констанцу, затем в Бухарест, куда ей доставили с Украины сына. После этого семья Колчак переехала в Париж. Там Софья Федоровна прожила 37 лет.
Муж – Верховный правитель «всероссийский» – своевременно не позаботился о средствах для существования семьи. Практически все имущество было брошено во время бегства из Либавы. Из Крыма она вывезла только личные вещи и некоторые ценности, в основном столовое серебро и различные призы мужа. В Париже все ценное было заложено в ломбард. Семье адмирала помогал эмигрантский Военно-морской кружок имени А. В. Колчака, очень редко – частные лица, как правило, бывшие сослуживцы Александра Васильевича. Семья адмирала Колчака постоянно испытывала большие финансовые затруднения. Жизнь Софьи Федоровны в эмиграции была незавидной. По свидетельству протоиерея Б. Г. Старка, близко знавшего Софью Федоровну в Париже, она владела несколькими европейскими языками, была начитанным, мудрым и уважаемым в эмигрантской среде человеком. К концу жизни память ее ослабела, сознание помутилось, в речи стали мешаться слова из разных языков, здоровье сильно пошатнулось.
Она тихо угасла в Русском приюте в Лонжюмо близ Парижа в 1956 году. Ей было за 80. Она была похоронена на русском кладбище в Сен-Женевьев де Буа. На ее могиле был поставлен крест с надписью: «Вдова Верховного правителя России Софья Федоровна Колчак».
Сын Колчака Ростислав в возрасте 7 лет летом 1917 года, после отъезда отца в Петроград, был отправлен матерью к родным в Каменец-Подольский. Выехав с матерью в эмиграцию, он жил в Париже. Благословение отца неизвестным путем дошло до столицы Франции. Ростислав узнал о нем и постарался не уронить имени адмирала Колчака. Он понимал – не будь у отца черного омского периода, фамилия его осталась бы в памяти русского народа как выдающегося исследователя и флотоводца. Закончил Высшую школу дипломатических и коммерческих наук и в 1931 году поступил на службу в Алжирский банк. Он рано женился на Екатерине Александровне – одной из дочерей покойного адмирала Александра Владимировича Развозова и кузине Бориса Георгиевича Старка. В 1933 году у них родился сын, названный в честь деда Александром. В 1939 году Ростислав Александрович был мобилизован в французскую армию, воевал на бельгийской границе и в 1940 году был взят в плен немцами. Он выжил в плену и вернулся в Париж после войны.
После смерти матери Ростислав Александрович стал обладателем небольшого семейного архива Колчака. Он ознакомил с ним С. П. Мельгунова еще до 1930 года. Не отличаясь крепким здоровьем, Ростислав Александрович умер в 1965 году и был похоронен рядом с матерью на русском кладбище в Сен-Женевьев де Буа. Позже здесь появилась могила его жены Екатерины Александровны.
Внук Александра Васильевича Колчака Александр Ростиславович всю жизнь прожил в США. Став обладателем архива семьи Колчака, он категорически не желал встречаться с российскими представителями, делиться с ними имеющейся информацией. В результате этого часть архива и даже фотографии его бабушки, жены адмирала Софьи Федоровны, и отца, сына адмирала Ростислава Александровича, остаются неизвестными.
Сведения о Екатерине Васильевне, Николае Николаевиче Крыжановских и их детях оборвались в 1917 году. Известно лишь, что один из племянников Александра Васильевича в 30-е годы также проживал в Париже.
Трагичной была судьба возлюбленной адмирала Анны Васильевны Тимиревой. Потеря любимого, арест, застенки ЧК, допросы. Группу арестованных, в которой была А. В. Тимирева, повели на расстрел ночью, облачной и безлунной. Анна Васильевна шла в последнем ряду с краю. Путь едва различался по темным, слабо видимым на снегу следам впереди идущих людей. Поэтому задние ряды нередко натыкались на передние. Наверное, при очередном таком столкновении, вызвавшем временное смешение рядов, Тимиреву вытолкнул в сторону шедший рядом с ней мужчина. Она оказалась в глубокой канаве, доверху заполненной снегом. Травм, к ее счастью, избежала, но выбралась из снежного плена с большим трудом. Строй смертников ушел в темноту, и она одна осталась среди морозной ночи. Неизвестно, как Тимирева добралась до добрых людей, приютивших беглянку, но чудо совершилось – она спаслась.
В 1921 году Тимирева подала заявление местным властям с просьбой о выезде в Харбин. В ответ получила короткую резолюцию «Отказать» и год тюремного заключения. После освобождения летом 1922 года Анна Васильевна вышла замуж за некоего В. К. Книпера и перебралась в Москву, а в 1925 году была административно выслана на три года в Тарусу. Весной 1935 года – новый арест, лагерь, вскоре замененный поднадзорным проживанием в Вышнем Волочке, Верее и Малоярославце. Работала швеей, вязальщицей, портнихой, дворничихой. В 1938 году, как отмечала сама А. В. Тимирева-Книпер, «засела крепко». До 1954 года она мыкалась в лагерях и ссылках и лишь на короткое время выходила на волю. После освобождения в 1954 году жила в Рыбинске, работала художником в местном театре, a в 1960 году (уже реабилитированная) поселилась в Москве, на Палихе. Сочиняла стихи. Писала очень трогательные, нежные акварельные этюды.
Анна Васильевна Книпер (после известия о смерти сына она оставила только эту фамилию), или Колчаковна, как называли ее друзья, умерла в глубокой старости в Москве, в своей маленькой комнатке в коммунальной квартире в 1975 году, записав за несколько лет до кончины в свой потаенный дневник:
Но если я еще жива
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе…
В 1986 году в Париже были изданы ее «Фрагменты воспоминаний».
Сергей Николаевич Тимирев эмигрировал в 1920 году в Шанхай, образовал там общество морских офицеров, прозванное «Кают-компанией», долгое время руководил этим обществом, много работал – плавал на судах китайского коммерческого флота и нередко невесело шутил: «Я – единственный в мире адмирал, который командует обычным дырявым мусоровозом».
Умер он рано – в 57 лет, в конце июня 1932 года. Диагноз – рак горла. До самой смерти Сергей Николаевич радовался, что сын остался в России, что там он непременно будет полезен – в отличие от «потерявшей русское лицо эмиграции». Он сам очень хотел вернуться домой. Но свершиться этому не было дано.
Сын Тимиревых Одя вырос в талантливого художника. Он учился в Московском архитектурно-строительном институте, был штатным художником в Загорске, в тамошней игрушечной мастерской и, кроме того, сотрудничал в газете «Вечерняя Москва», оформлял книжки, дважды ездил в научные экспедиции на Каспий, где показал себя серьезным исследователем. Его работы, сделанные во время этих поездок, экспонировались на специальной выставке.
Говорят, что в самом начале тридцатых годов (перед смертью Сергея Николаевича) он пытался установить переписку с отцом. Что из этого получилось – и получилось ли что, – не знает никто. В марте 1938 года был арестован. При обыске у него нашли шпагу, кинжал и кремневый пистолет. В деле, возбужденном против Оди по печально известной 58-й статье, Колчак фигурирует как его отчим.
Семнадцатого мая 1938 года был осужден и приговорен к высшей мере наказания Владимир Тимирев. Через одиннадцать дней приговор был приведен в исполнение. В деле имеется справка, где поставлены точные даты приговора и расстрела, а также есть некое резюме: «Считал бы правильным сообщить о крупозном воспалении легких». Под резюме стоит подпись капитана Корнеева, свои подписи поставили также подполковник Фадеев и полковник Логинов. Следом подшита справка о том, что «Тимирев B. C. умер от крупозного воспаления легких 17.02.43 г. в ИТЛ» (ИТЛ – исправительно-трудовой лагерь). А Оди к той поре уже пять лет не было в живых. Датирована эта фальшивая справка февралем 1957 года.
Исполнительный акт о расстреле Тимирева В. С.
В Нукусе в музее изобразительных искусств хранится более ста работ Владимира Тимирева, в Перми – пятнадцать, две приобретены Музеем изобразительных искусств имени Пушкина в Москве.
Определенный интерес представляет судьба полярного исследователя флигель-адъютанта капитана 1 ранга Бориса Андреевича Вилькицкого, с которым Александр Васильевич постоянно поддерживал дружеские отношения. В феврале 1920 года он оказался под Архангельском, откуда началась эвакуация Белой армии. Ледокольный пароход «Козьма Минин», приняв на борт несколько сотен пассажиров, которым угрожала немедленная расправа красных, с яхтой «Ярославна» на буксире вышел в забитое льдом море. Кроме членов правительства Северной области, генерала Миллера и его штаба на борту обоих судов находились семьи офицеров и состоятельные архангелогородцы. Вдогонку за беглецами вышел под красным флагом ледокол «Канада».
В ледяном безмолвии полярного океана завязалась артиллерийская дуэль. По счастью, от артиллерийских залпов собственных орудий на «Канаде» разошлись швы корпуса и ледокол вынужден был повернуть обратно. Суда с эмигрантами благополучно достигли берегов Норвегии. Вскоре туда прибыли и пароходы «Кильдин» и «Ломоносов» с Мурмана, их привел Б. А. Вилькицкий, произведенный правительством Северной области в контр-адмиралы.
Лагерь русских беженцев был разбит в 20 милях от города Тромсе. Именно там по инициативе Вилькицкого состоялась панихида по убиенному в Иркутске адмиралу Колчаку.
Борис Вилькицкий довольно лояльно относился к новой России и даже по просьбе Советского правительства в 1923 году принимал участие в проводке карских товарообменных экспедиций. Спустя год под угрозой ареста он эмигрировал в Англию, где варил столярный клей, чтобы прокормить семью, затем в Бельгию. В последующем Вилькицкий работал чиновником в Брюсселе, где и умер в 1961 году.
Трагична судьба тех морских офицеров, которые находились в армии Колчака. Осенью 1922 года, всего за сутки до вступления во Владивосток Народно-освободительной армии, от причалов порта отошло около десяти боевых судов и два десятка пароходов. На их борту находились все те, кто опасался кары со стороны Советской власти, а также члены их семей. Среди десятков тысяч беженцев было более 600 морских офицеров бывшей Сибирской флотилии. Всю эту армаду из тридцати вымпелов вел контр-адмирал Георгий Старк.
Начались скитания бездомных. Сначала пришли в Японию. Но после небольшой передышки в порту Гензан двинулись в Шанхай. Не дойдя 150 миль до цели, караван попал в девятибалльный зимний шторм. 4 декабря он потопил плохо подготовленный к подобному испытанию перегруженный миноносец «Лейтенант Дымидов», на борту которого находились кадеты сибирских корпусов, несколько офицеров и членов их семей, всего свыше 80 человек. В январе флотилия, до крайности изнуренная штормами и лишениями, прибыла на Филиппины. Там часть кораблей была продана, остальные за негодностью брошены. Большинство их пассажиров перебрались в Австралию, Новую Зеландию, многие уехали в Америку и даже в Европу.
Русская колония на филиппинском острове Самар существовала еще и в 1950 году. Жил там один из самых деятельных офицеров белого флота, создатель Каспийской флотилии капитан 1 ранга Борис Михайлович Пышнов. Старший брат его, Василий, командовавший в Черноморском флоте под руководством Колчака миноносцем «Гаджибей», в декабре 1917 года вместе с другими офицерами корабля был расстрелян на Малаховом кургане в Севастополе. Двое младших братьев Пышновых – Яков и Александр – остались служить в красном флоте.
Контр-адмирал Г. К. Старк, соратник Колчака по службе на Балтике, долгое время жил в Китае, где плотничал. Затем в Париже работал таксистом. Там его старший сын Борис принял сан священнослужителя и с благословения отца вернулся на родину. В России он прожил более сорока лет, дождался возвращения Андреевского флага на гафели российских кораблей.
Некоторые из сослуживцев Колчака по Русско-японской и Первой мировой войнам не покидали родину. Среди них такие в последующем видные морские начальники, как В.М Альтфатер, М. В. Иванов, Е. А. Беренс, Л. М. Галлер. Последний, например, дослужился до звания адмирала, командовал Балтийским флотом, возглавлял Главный морской штаб, был заместителем наркома ВМФ СССР по кораблестроению и вооружению, а затем до 1950 года возглавлял Военно-морскую академию.
Генерал Сы?ровый занимал пост военного министра в чехословацком правительстве во время Мюнхенского соглашения 1938 года (англо-франко-германо-итальянский сговор об отторжении Судетской области у Чехословакии.) После войны его приговорили к пожизненному заключению за сотрудничество с немцами, и генерал умер в 1953 году.
Генерал Гайда был предан суду за измену и оправдан в 1926 году, вступил в фашистскую партию и за это (хотя он и отказался иметь дело с нацистами во время немецкой оккупации своей страны) в 1945 году оказался в одной тюрьме с Сыровым. Позже он был амнистирован.
Генерал сэр Альфред Нокс, выйдя в отставку, сделал головокружительную карьеру в парламенте.
Побег Семенова в Маньчжурию явился прямым следствием отхода японцев к побережью. В первые месяцы 1920 года авангардам Красной армии было еще далеко до Байкала, но к западу и востоку от Читы росло и крепло партизанское движение. Армия атамана была недисциплинированной, и он терял последние остатки своей власти. Не дожидаясь худшего, он бросил свое маленькое царство и своих людей на произвол судьбы. Еще до того, как аэроплан Семенова покинул Читу, золотые и серебряные слитки и другая его добыча были, с любезного разрешения японцев, переправлены в Маньчжурию.
Там он и жил до конца своих дней, если не считать поездки в США, откуда его депортировали после скандала и судебного преследования. Наряду с укреплением японцев в Маньчжурии усиливалась и зависимость от них Семенова. Можно предположить, что он фигурировал во многих их туманных заговорах и планах, нацеленных против его духовной отчизны – Монголии.
Всю свою жизнь Семенов был удачливым хищником, сеявшим неприятности, обустраивавшим свое гнездышко и быстро удиравшим при приближении опасности. Есть некоторая ирония в том, что в конце концов он покорно сдался режиму, которому энергично противостоял двадцать пять лет если не делами, то словами. Когда в конце Второй мировой войны Красная армия победила японские маньчжурские войска в военной кампании, Семенова арестовала русская служба безопасности в Дайрене.
В августе 1946 года с семью другими белыми русскими, самым знатным из которых был князь Ухтомский, Семенов предстал перед военной коллегией Верховного суда СССР. Всем восьми подсудимым предъявили обвинение в многолетней антисоветской деятельности и в службе японцам. О прошлом Семенова в период Гражданской войны почти не говорили, но утверждали, что весной 1917 года он пытался организовать заговор с целью убийства Ленина и других советских лидеров. Всех обвиняемых признали виновными. Двое получили большой срок тюремного заключения в трудовых лагерях, пятерых приговорили к смерти через расстрел. Семенова повесили.
Кратко о том, как на станции Тайга в Западной Сибири бесследно исчезли 26 ящиков колчаковского золота, хотя поиски сокровища в слитках и монетах велись весьма активно.
Осенью 1919 года 26-летний эстонец Карл Пуррок, насильственно призванный в армию Колчака из алтайской деревни Сережи, наблюдал за тем, как во время отступления со станции Тайга по приказу командира 21-го запасного Сибирского полка неподалеку от дороги на глубине 2,5 метра было зарыто полковое имущество, в том числе и те самые 26 ящиков с золотом.
В 1931 году гражданин Эстонии Карл Пуррок и его двоюродный брат Аугуст Лехт проводят раскопки около ст. Тайга. Экспедиция закончилась сплошными убытками – Пуррок изрядно влез в долги. Во второй половине 30-х годов они пытались получить новое разрешение на въезд из Эстонии в СССР для поиска клада, но им было отказано.
Июнь 1941 года.
Б. Кобулов распоряжается вызвать Пуррока в Москву и развернуть поиски золота. В придачу ему дают сотрудников 2-го спецотдела НКВД СССР. Выкопано 148 шурфов на 5-й дороге и 100 шурфов на 4-й лесной дороге. (Шурфы закладывали мелкие, а, по Пурроку, ящики прятали на глубине 2,5 метра.) 5 июля 1941 г. искатель золота арестован «за злоупотребление доверием и обман органов власти» и осужден на 5 лет лагерей.
Июль 1954 года.
В роли кладоискателей выступили кемеровские чекисты, сотрудники 5-го отдела УКГБ. Они привлекли к изысканиям геофизиков с аппаратурой, пробили 300 скважин и пришли к выводу, что никакого золота в этой местности нет.
Февраль 1958 года.
Делом Пуррока всерьез заинтересовались в 3-м спецотделе МВД СССР, но только осенью оперуполномоченный майор Г. Кожеуров, подполковник А. Данилин и капитан П. Майров сумели выехать на место. Раскопок не вели, ограничились разведкой на местности[19].
Золото Тайги пока остается ненайденным…
…Проходят десятилетия. Новые поколения по-новому оценивают личности и дела своих предшественников. С одних они безжалостно срывают лавры, других возвеличивают и незаслуженно идеализируют, третьих – венчают тернами страдальцев. В оценке личности Колчака присутствуют все эти моменты. И не беда, что каждое положение можно оспорить, со многими согласиться. Как каждый из смертных, Александр Васильевич не избежал промахов и ошибок, а как проигравший вождь он не ушел от ответственности и за поражение всех тех, кто верил ему и шел за ним. Но в массе различных оценок неоспоримыми остаются те, которые отмечают Колчака-исследователя, Колчака-моряка, Колчака – патриота своего Отечества.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.