Неттуно

Я находился в госпитале в Германии, когда получил приказ принять командование над 76-м танковым корпусом, занимавшим позиции близ Неттуно. Англичане и американцы создали там плацдарм в тылу нашего фронта, который проходил в это время через Монте-Кассино. В своем штабе фельдмаршал Кессельринг, командующий группой армий в Италии, ознакомил меня с обстановкой на фронте. Наше командование ожидало высадки противника в тылу наших позиций, но не знало конкретного места, где она должна была состояться. Неприятель выбрал место, могущее послужить базой для прямого тактического действия против наших позиций. Внезапно высадившись (22 января 1944 года) позади наших оборонительных позиций, он создал для нас сильную угрозу. Нам пришлось снять войска с фронта, чтобы бросить их против этого плацдарма, и поэтому первая контратака была предпринята только на следующий день. Текущий план предполагал тревожить неприятельский плацдарм многочисленными локальными атаками, которые позволили бы его максимально сузить, и предоставить артиллерии возможность его ликвидировать. Командующий был весь наэлектризован, когда поручал мне эту миссию. Он был убежден в том, что она может увенчаться успехом, и спросил меня, возьмусь ли я за нее. Я был застигнут врасплох, поскольку еще не разобрался до конца в сложившейся обстановке. Поэтому я попросил несколько дней на размышления, чтобы сориентироваться в ситуации.

Я отправился в штаб корпуса, находившийся в Веллетри, в 30 километрах от Рима, и представился его командиру, собиравшемуся в скором времени отбыть в отпуск. Я изучил вместе с ним карты, и он по-товарищески ознакомил меня с боевой обстановкой, как у нас было принято. Неприятельский плацдарм имел теперь глубину около двадцати километров и примерно такую же ширину. Высадка была поддержана ударами неприятеля на фронте, линия которого проходила юго-восточнее, что весьма затруднило переброску наших войск. Противник добился успеха на начальном этапе, но был вынужден остановиться в широкой и глубокой долине, протянувшейся с севера на юг. Позиции двух армий находились на ее противоположных сторонах. Позиции противника были сильными, но без новых крупных подкреплений он был не в состоянии овладеть долиной. Два армейских корпуса под командованием генерала фон Макензена окружили неприятельский плацдарм. Как это бывает во все времена и во всех армиях, корпус и группа армий не смогли договориться относительно времени контратак. Поэтому наши войска оказались перед следующей альтернативой: или немедленно перейти в контрнаступление слабыми силами, собранными со всего района и не имеющими опыта совместных действий, или дождаться подхода подкреплений. В первом случае, возможно, удалось бы произвести замешательство в рядах неприятеля, но при этом существовала вероятность быть разгромленными силами десанта, имевшего мощную авиационную поддержку, то есть мы рисковали потерять все. При втором варианте шансы на успех увеличивались, но противник, получив отсрочку, мог лучше закрепиться на завоеванном плацдарме и построить на нем сильную оборону. У меня возникло ощущение, что было решено принять компромиссный вариант между этими двумя, чего в подобных ситуациях ни в коем случае делать не стоит.

Группа армий «Ц», имевшая хорошее командование, остановила продвижение противника. Но то, что последовало далее, получило очень справедливое название «война в рассрочку». У нас было слишком мало артиллерии. Особенно не хватало полевых орудий, достаточно мобильных, чтобы сопровождать в наступлении пехоту, которая не может без них обходиться. Как известно, этот вид артиллерии предназначен специально для совместных действий с пехотой, поэтому его наблюдатели находятся на ее передовых позициях. В наличии имелось некоторое количество батарей 88-мм зенитных орудий, производивших большие опустошения в неприятельских войсках, сосредоточенных на узком пятачке. Но любой эксперт скажет, что невозможно вести наступление на труднопроходимой местности с помощью одной только артиллерии. Из Германии вызвали подкрепления, пехоту и танки и начали контрнаступление. Оно провалилось. Для выяснения причин фиаско было проведено строгое расследование. Вопрос имел тем большее значение, что данную операцию рассматривали в качестве генеральной репетиции действий в день ожидаемой высадки противника во Франции. Значит, это была не просто локальная неудача.

Как было установлено, основная причина заключалась в том, что немецкая пехота, очутившись на незнакомой местности, впервые оказалась не на высоте и продемонстрировала неспособность к ведению энергичных наступательных действий. Было очевидно, что германская армия, годами не получавшая необходимого отдыха для пополнения, подготовки и восстановления боевого духа, была измотана и обескровлена. Одной из фундаментальных причин этого феномена стало то, что на протяжении многих лет армию систематически лишали людей, отличающихся активностью, инициативностью, наличием собственного мнения, т. е. тем человеческим типом, которым пополняется унтер-офицерский корпус и который составляет ядро каждого подразделения, его настоящую боевую силу, о чем знает любой военный в мире. Именно они увлекают солдат вперед. Они должны находиться рядом с офицером, который должен иметь возможность на них положиться. Наряду с унтер-офицерами в каждом подразделении должно быть человек десять – двенадцать, всегда готовых броситься в прорыв. Мой прежний полк черпал свою силу именно в этом ядре, которое всегда сохранялось и поддерживалось. Если в роте найдется три десятка таких людей, такая рота имеет исключительные боевые качества; когда их число сокращается, боеспособность неминуемо падает до степени ее полной непригодности к бою. И людей именно этого типа армию постоянно лишали.

На призывных комиссиях, еще даже до вызова новобранцев, СС имели приоритетное право выбора. Они отбирали самых лучших, что позволило Гиммлеру сформировать собственную армию, разросшуюся в конце концов до около сорока дивизий. Не будем забывать, что вооружение и боевая техника, сходящие с заводских конвейеров, в первую очередь поступали именно в эти дивизии. Высшее руководство СС не останавливалось перед нарушением давно сверстанных планов, предусматривавших формирование или перевооружение дивизий вермахта, в то время как в высоких штабах рассчитывали на эти дивизии, планируя будущие операции. Все это вызывало беспокойство армейского командования. Второе и третье место в иерархии занимали кригсмарине и люфтваффе с их многочисленными специальными формированиями. Сухопутные войска стояли, таким образом, на четвертом месте, а пехота в них – в самом хвосте. Завершим картину таким штрихом: осенью 1942 года Геринг тоже задумал создать свою собственную армию – авиаполевые дивизии. Годами сотни тысяч лучших по физическим данным солдат, в большинстве своем не получившие подготовки в мирное время, околачивались в казармах, в то время как роль помощников авиации, отведенная им, давно уже стала иллюзорной. Но под командование сухопутных войск их не передавали. Из них формировали пехотные части и соединения под командованием прикомандированных генералов, офицеров и унтер-офицеров, которых они не слишком слушались, что, по-человечески, было понятно. Знакомые с оружием самым поверхностным образом, они по-дилетантски «играли» в войну. Все это было непростительно и походило на дурную шутку. Младших командиров, от командира отделения до командира батальона, которые могли бы тщательно обучить этих солдат и подготовить их к современному пехотному бою, не было. Я знал немало высокопоставленных генералов и офицеров люфтваффе, которые открыто называли создание авиаполевых дивизий безумием. Около 300 тысяч солдат военно-воздушных сил использовались для выполнения задач, которые они не могли выполнить успешно или же адаптировались к ним, платя за боевой опыт самой дорогой ценой. Таким образом, качество сухопутной армии, в первую очередь пехоты, постоянно снижалось, бои на плацдарме у Неттуно и Анцио стали первым явным и наглядным подтверждением этого. Конечно, даже устранение упомянутых ошибок на том этапе войны уже не могло изменить ее исход. Но не было необходимости приносить столько ненужных жертв, которые, как в данном случае, стали результатом отсутствия боевых подготовки и опыта.

Результат расследования стал серьезным предупреждением для всех, кто хотел его услышать. Но худшим для меня стало то, что я понял, ни в Генеральном штабе сухопутных войск, ни в ОКВ нет никого, обладающего большой силой убеждения или большим влиянием. Не было ни одного человека, к кому Гитлер питал бы достаточно доверия и кто мог бы со всей серьезностью и со всей убедительностью изложить ему эти доводы, чтобы добиться хотя бы каких-то перемен в положении, существовавшем годами. Никто не смог убедить его даже допустить возможность подобных перемен.

Через три дня я явился в штаб группы армий «Ц» и доложил фельдмаршалу Кессельрингу, что готов предпринять ограниченные наступательные действия с целью сокращения неприятельского плацдарма, но при условии получения подкреплений. Я был искренне убежден в том, что наличие значительных подкреплений дает мне основание рассчитывать на успех. Подкрепления включали, в первую очередь, некоторое количество дальнобойных орудий, привезенных из России, и новые зенитные орудия, но только с этим нельзя бросать пехоту на занятую противником территорию. И тут случилось нечто совершенно неожиданное: у меня забрали две дивизии, потому что на другом участке фронта тоже сложилась критическая ситуация. Но приказ атаковать отменен не был! Каждый день мне звонили по телефону и требовали поспешить с началом наступления. При этом в глазах моего непосредственного начальника, командующего армией, в глазах командиров дивизий и офицеров их штабов данное наступление априори выглядело напрасной тратой сил, чреватой большими людскими потерями. Наконец, после острых дискуссий, было достигнуто соглашение о новом варианте действий. Я предлагал контратаковать в случае попыток противника расширить свой плацдарм. Мой план учитывал различные факторы. Он был также одобрен штабом, являвшимся инициатором давления, о котором я упоминал. Вражеское наступление откладывалось, и это позволило нам отвести войска с фронта и направить их в лагеря для отдыха и дополнительной подготовки. Так мы смогли поднять боевой дух людей, сильно подорванный их отступлением с юга Италии.

Умы успокоились. Нас всех очаровала магия итальянской весны. Это было мое первое пребывание на Апеннинском полуострове, и я воочию видел разрушения, причиняемые войной этой колыбели цивилизации, где каждый разорвавшийся снаряд или бомба уничтожали или грозили уничтожением бесценным творениям архитектуры. Мысленно я вновь вижу перед собой прекрасные церкви Веллетри, великолепный пейзаж, окружающий Рокка-ди-Папа, и очаровательные виллы, прячущиеся в виноградниках. Небольшой городок Чистерна-ди-Латина был обращен в пепел. Результат двух тысяч лет труда по осушению Понтинских болот, особенно активного в последнее время, был уничтожен, и вода вновь затопила цветущие поля и пастбища. Новые деревни оказались затопленными по второй этаж.

Как и всегда в зоне боевых действий, население испытывало неописуемые страдания. Я привык любить сельских жителей – славных, честных, добродушных, а теперь они вынуждены были бежать из родных мест, бросая свои деревни и фермы. Помню свои поездки вместе с командующим армией. Мы с ним одинаково смотрели на происходящие события, обсуждая которые испытывали стыд за политику германского правительства по отношению к итальянскому народу. Конечно, мы не отрицали того факта, что этот самый народ пошел за глупыми и амбициозными вожаками, позволив им увлечь себя. Изо дня в день мы откладывали разговор о нашем долге военных, ставшем для нас тяжкой ношей. Мы полагали наилучшим способом его выполнения совершенствование боевой подготовки и укрепление духа наших солдат, чтобы они во всеоружии встретили грядущие тяжелые испытания. Мы учили их теснее сплачивать ряды и проявлять взаимовыручку. Не скажу, что мы оплакивали свою участь, но мы сознавали, что оказались в тупике. Нам было известно о попытках избавить нашу страну от ведущего ее к катастрофе правительства. Но мы ни на что не надеялись.

Еще в России я совершенно не верил в возможность нашей окончательной победы. Под грузом ответственности, неизбежно выматывающей человека, я переживал моменты физической депрессии и вынужден был брать отпуск. Но всякий раз я начинал скучать по моим солдатам. Признаюсь, я покинул Россию без сожаления и с удовольствием отправился в Италию. Но происходящее там не вернуло мне веру в победу. Генерала поддерживала уверенность в себе солдат. В конце концов, их человеческое достоинство всегда показывало, в чем заключается долг, и побуждало без колебаний исполнять полученные приказы. Между долгом и внутренним убеждением образовалась трещина, которая в Италии расширилась еще больше из-за событий, которые я, с вашего позволения, обойду молчанием и предам забвению.

В Италии ко мне приезжали генералы с Атлантического и Средиземноморского фронтов. Командование их армий присылало их в Веллетри, чтобы они могли изучить полученный там опыт оборонительных боев с противником, сумевшим создать плацдарм. Я вел с ними долгие беседы, из которых сделал вывод, что и они не верят в возможность успешного отражения массированной высадки войск противника имеющимися в их распоряжении силами. Их войска состояли в значительной части из грузин, казаков и даже индийцев, формирования которых весьма слабо скреплялись в одно целое германскими частями, откуда наиболее способных людей давно уже забрали на другие фронты[71]. Можно было убедиться и в том, что недоверие ставки фюрера сломало им хребет, и произошло это не сейчас. Мы приблизительно представляли себе силу противника по поступавшим к нам время от времени данным разведки, при этом абсолютно не доверяя официальным сведениям, которые по различным соображениям намеренно искажались. Мы также знали, какие выводы следует сделать из большой военно-штабной игры, проведенной командующим нашими оккупационными войсками во Франции. Отрабатывались возможные действия при известных нам численности и составе наших войск и войск противника. Логический вывод, к которому пришли все участники и который не был оспорен командующим: высадка противника не может быть отражена имеющимися в наличии силами, тем более если эти силы будут использоваться так же негибко и шаблонно, как в последних сражениях. Хорошо зная реальное положение, мы никак не могли избавиться от тревожных предчувствий, несмотря на то что при анализе результатов этой штабной игры нас уверяли, будто высокие боевые качества немецкого солдата и превосходство нашего Верховного командования обеспечат нам победу. Мы отлично знали, как обстоят дела в реальности. А одними бодрыми речами войну выиграть невозможно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.