Глава двенадцатая. Безопасность или слава
Глава двенадцатая. Безопасность или слава
Пеньковский был впервые в Париже и хотел, чтобы Винн показал ему ночной город. Экскурсия началась субботним вечером 23 сентября с ужина в «Роял Аннекс». Винн перевел названия блюд в меню и сделал заказ. Он делал вид, что прекрасно разбирается в винах и еде, но его собственный вкус был прост. Он любил пустить Пеньковскому пыль в глаза, ему нравилось, что тот им восхищается. Винн хотел разделить славу Пеньковского. Он надеялся, что, если все будет хорошо, его роль оценят по заслугам и вознаградят его.
Винн был намерен помочь русскому шпиону расслабиться непринужденной беседой и смешными историями, рассказывать которые он был мастер. Во время ужина он сообщил Пеньковскому место следующей встречи, которая должна состояться в понедельник, 25 сентября, в 19.30. Пеньковский все это запомнил, но со стороны казалось, что он занят только прекрасной едой и вином.
Наконец он заговорил о том, что его мучило: оставаться ли ему на Западе? Группа ему сказала, что ЦРУ или СИС устроили бы его в Вашингтоне или Лондоне на место, соответствующее его званию полковника. Он мог бы работать консультантом, советником по военным и разведывательным вопросам, связанным с СССР. Конечно, им необходима информация, которую он передает из Москвы, но ему самому нужно решить, оставаться или нет. Это вопрос не из тех, что можно обсудить с женой. Что думает Винн? Винн тоже мог дать только один совет: это нужно решать самому.
Пеньковский продолжал рассуждать вслух: «Вопрос в работе и в моей жене... Если я здесь останусь, это значит оставить Веру и Галину. Я не могу их сюда вытащить, это невозможно. А если я останусь, их используют (КГБ), чтобы меня вернуть. Для них это будет ужасно. И все же, знаешь, если я вернусь, на самом деле я это сделаю не ради них, а ради себя, ради того, что мне предстоит сделать. Я принял на себя определенные обязательства, вот в чем штука. Я уже не только муж и отец, я кое-кто еще. На самом деле во мне два человека, понимаешь?
— Да, — ответил Винн. — Понимаю{58}.
После ужина они заглянули в два кабаре на Монпарнасе. Пеньковский был очарован, заметив, что женщины хотят с ним танцевать и пить его шампанское. Он не понимал, что им платили, чтобы они заставляли мужчин покупать больше выпивки. Винн не сказал об этом Пеньковскому, не желая разрушить его иллюзии. Винн оплатил счет и послал его потом в МИ-6, чтобы ему возместили расходы.
В конце вечера двое мужчин шли по авеню Георга V. Пеньковский снова был заворожен тем, что элегантные проститутки в собственных машинах хотели его подцепить. Но для обеспечения безопасности Винн не должен был разрешать своему гостю поддаваться искушению. Группа сама снабдит Пеньковского женщинами. Ему пришлось вернуться в отель одному.
В понедельник в 19.55 Майкл Стоукс и Джордж Кайзвальтер подвезли Пеньковского к явочной квартире. Встречи в Париже строились по требованиям Вашингтона. Сообщения Пеньковского о Берлине и советских ракетных достижениях были настолько поразительными, что аналитики и политики хотели знать точно, как и при каких обстоятельствах он получил эту информацию. Была это просто сплетня из офицерских кругов или маршалы и генералы проводят политику самого Хрущева в согласии с ним?
Пеньковский рассказал группе о своих близких отношениях с маршалом Варенцовым. Он говорил о поездке Варенцова в Капустин Яр для испытаний новой ракеты средней дальности, над которой работали Советы. Это была R12, или, как называли ее в НАТО, СС-4. Кайзвальтер довольно долго внушал Пеньковскому, что важно узнать точную дату испытаний, а также все возможные технические подробности, чтобы можно было сравнить его информацию с данными, которые Соединенные Штаты получили с помощью специальных устройств. Пеньковский рассказал группе об институте по испытанию антибаллистических ракет, расположенном в Покровском-Стрешневе, в восьми километрах к северо-западу от Москвы.
— Большие желтые здания, вокруг — высокая стена. Там работают и военные специалисты, не только гражданские. Все, кто там работает, обязаны хранить в тайне то, чем они занимаются. Мой друг Позовный (помощник Варенцова) прогуливался в том районе и плавал в реке каждый день. Он встречал высокопоставленных генералов, и они обо всем этом говорили{59}.
Кайзвальтер настаивал, чтобы Пеньковский сообщил, откуда Варенцов получал информацию. Что именно он узнал от членов Высшего военного совета, возглавляемого Хрущевым, — оттуда именно исходили окончательные решения по военным вопросам.
— Все, что я могу сказать: Варенцов весьма информирован, и, когда он говорит что-либо о нынешнем положении дел, это может и не совпадать со вчерашними решениями Высшего военного совета. Источником его слов может быть разговор с командующим наземными войсками, или с министром обороны, или с начальником штаба{60}.
Кайзвальтер задал все интересующие вопросы. Он взглянул на Пеньковского и сказал:
— Видите ли, подобные вопросы помогают уточнить ваш отчет.
Пеньковский прекрасно понимал смысл этих вопросов.
— Да, и помогают вам уточнить некоторые сомнительные пункты. Я предлагаю послать телеграмму вашему информатору, передавшему, что в Г ДР расположены пять советских полевых армий, и попросить его проверить эту информацию, — заявил он. Он сказал группе, что в Восточной Германии только три армии, и это сообщение не сразу было принято на веру{61}.
— Между прочим, — сказал Кайзвальтер, — у меня есть для вас сообщение от наших начальников. Они просят вам передать, что весьма высоко оценили материал, взятый вами из журналов по артиллерии, и похвалить вас за инициативу и хороший подбор статей{62}.
Пеньковский был польщен и почувствовал, что самое время заговорить о том, что пора ему иметь дачу под Москвой.
— Сейчас у вес есть дача? — спросил Джо Бьюлик.
— Нет, я не купил ее и не снимаю на лето. Вы меня, в общем-то, отговорили от этого, но деньги у меня есть. До моего отъезда мы еще раз это обсудим. Посоветуйте мне, купить мне дачу или нет. Мне нужно куда-то отлучаться из Москвы, если вдруг понадобится, —-сказал Пеньковский, используя для большей убедительности деловой аргумент. Группа боялась, что покупка дачи привлечет к Пеньковскому внимание и вызовет вопросы об источнике его доходов.
Перспектива ареста тоже волновала Пеньковского.
— Единственное место в нашей стране, откуда можно выбраться, — это Прибалтика, раз в Германии сейчас все прикрыто. Это лучше, чем тащить семью через всю страну на Дальний Восток, чтобы там перейти границу.
— А южные районы, выходящие на Турцию и Иран? — спросил Кайзвальтер.
— Там очень строгий контроль на границе.
— А через Черное море в районе Батуми? — предложил Кайзвальтер.
— Это идея, — ответил Пеньковский, — ия знаю этот район, особенно со стороны Турции. Я занимался тем самолетом, который там попал в катастрофу; турецкая деревня всего в семи километрах от Батуми. У меня в Батуми друг, к которому я всегда заезжаю, когда бываю там. Я у него и у его родственников как дома. Его брат во время войны служил под командованием Варенцова. Его убили. Мы часто сидим на берегу, где у друга дача, и плаваем в море. Там даже видно границу, освещенную турецкими и советскими прожекторами. Наши пограничники прохаживаются со своими собаками вдоль берега.
Единственный способ оттуда выбраться, — продолжил Пеньковский, — это на лодке в открытое море, а там нас подберут. Другой вариант — Прибалтика, где люди ненавидят советский режим и ждут освобождения. Оттуда тоже можно выбраться на лодке. Однако ваше предложение о Батуми превосходно.
— Береговая линия строго охраняется? — спросил Кайзвальтер.
— Там патрульные лодки, но немного. Я хочу еще раз спросить, — сказал Пеньковский очень серьезным тоном, — если меня раскроют, примут ли меня в западном посольстве?
Шерголд тихо сказал Кайзвальтеру:
— Посольство ничего не может для него сделать, потому что они не смогут вытащить его из страны. —
Пеньковский понял, в чем сложность, и больше об этом не говорил. Вскоре после этого, в 23.00, он ушел.
На следующий вечер, во вторник, 26 сентября Пень» ковский сел в машину около Дома Инвалидов, и его повезли по направлению к аэропорту Ле Бурже. Ехали куда глаза глядят, без определенного маршрута, просто, чтобы поговорить. Он попросил группу помочь ему познакомить члена ГРУ парижского отделения с американским или французским бизнесменом, который мог бы дать какую-нибудь информацию по вопросам промышленной разведки из списка ГРУ. МИ-6 и Бьюлик предложили две возможные кандидатуры. Один, американец Джордж Хук, глава парижского офиса корпорации стали АРМКО, согласился встретиться с Пеньковским и провести экскурсию по своему заводу, где Пеньковский может взять для своих отчетов в ГРУ технические брошюры. Пеньковский также надеялся взять с собой на эту экскурсию офицера ГРУ из парижской резидентуры, работающего в посольстве. Так он заработает хорошую характеристику из посольства, потому что офицерам ГРУ запрещали иметь своих информаторов в Париже. Пеньковский мечтал сделать это и выполнить, таким образом, свое задание. Он знал, что его будущее зависит от способности показать ГРУ, как хорошо он действует. Даже когда он думал, оставаться ли ему на Западе, часть его сознания стремилась получить звание советского генерала.
Связываясь с Хуком, Бьюлик действовал под псевдонимом. Он рассказал чиновникам АРМКО, что он из ЦРУ, и сказал, что правительству США необходимо, чтобы полковник Пеньковский с коллегой получили разрешение посетить завод АРМКО. Хук согласился сотрудничать. Бьюлик рассказал Хуку, что Гревил Винн познакомит его с Пеньковским в баре гостиницы «Георг V».
В машине Бьюлик сказал Пеньковскому, что Винн договорится о встрече перед своим отъездом в Югославию. Во время этой прогулки, длившейся час, Пеньковский получил основную информацию о Хуке и визите на завод. Он попросил, чтобы его высадили на Елисейских полях, около Триумфальной арки и гостиницы Винна. Они договорились поужинать вместе.
Ужин не заладился, и Пеньковский ушел, недовольный Винном. На следующий вечер в машине, направляясь на явочную квартиру, Пеньковский рассказал Кайзвальтеру об «одной малоприятной вещи». У Винна было чрезвычайно плохое настроение во время той встречи.
Пеньковский сказал, что попытается понять, что произошло. Винн ему сказал, что больше не хочет работать ни с Пеньковским, ни с группой. Винн чувствовал себя незащищенным; когда он настаивал, что хочет знать, получит ли он что-либо за свои услуги, ему никогда не давали точного ответа. Он не знал, на каком он свете. Винн осознавал, что делает важное дело, но понимал, что это угрожает его бизнесу. Он чувствовал давление. Его жене Шейле дважды звонили в Лондон его британские деловые партнеры, интересовавшиеся, когда Винн собирается прибыть в Белград. Это беспокоило миссис Винн, и она позвонила супругу в Париж. Винн признался Пеньковскому, что не смог достичь необходимых договоренностей в Белграде от имени английских фирм, которые он представлял. Пеньковский занимал почти все его время, и он постепенно утрачивал доверие своих клиентов. Он не готов был ехать в Белград, ему было нужно сначала вернуться в Лондон и подготовиться. Пеньковский сказал группе, что, по его мнению, Винн сам был виноват, потому что не следил за своими делами в свободное время.
В общем, сказал Пеньковский, Винна за работу и поддержку можно было только похвалить. Потом он добавил, что для Винна одним из поводов для расстройства были слова жены о том, что с переделкой их дома в Лондоне не все в порядке. Это ясно показывало, что Винну нужны деньги.
Отчет о встрече гласил: «Когда Пеньковский сопоставил цифры и условия, якобы сообщенные Винном, они, по утверждению Шерголда, оказались абсолютно ошибочны. Либо Винн не сообщил Пеньковскому правды, либо он фальсифицировал факты. Винн сам что-то недопонял или, возможно, удобрял почву для дальнейших требований». За свою работу в Москве Винн получил 15 000 фунтов — 42 000 долларов по действующему обменному курсу{63}.
Не только деньги были причиной неудовольствия Винна. Он жаловался Пеньковскому, что не получит награды. Пеньковский признался группе, что это была его идея: когда он в первый раз попробовал уговорить Винна перевезти документы на Запад, он сказал Винну, что тот будет награжден. Еще Винн заявил Пеньковскому, что ему неудобно тратить на него столько времени и даже не иметь возможности обсудить с ним суть материалов и отчетов, которые так их связывали.
Пеньковский сказал Кайзвальтеру, что, как ему кажется, проблема Винна была именно в деньгах и что ему Винн больше не нужен. Раз уж Винн сделал для группы все, что от него требовалось, сделал это искренне, патриотически и ему хорошо за это заплатили, можно освободить его от обязанностей, если ему кажется, что его используют. Потом, без паузы, Пеньковский добавил, что ему Винн не понадобится до января или февраля 1962 года. К тому времени Винн должен приехать в Москву с британской деловой делегацией. Напоследок Пеньковский заявил, что ему в Париже Винн не нужен; однако было бы хорошо, если бы он вернулся в Париж незадолго до отъезда Пеньковского, чтобы передать ему промышленные брошюры и проводить на самолет.
Что означало столь противоречивое отношение Пеньковского к Винну? Был ли Винн так серьезно раздражен из-за того, что рисковал безопасностью, или просто хотел побольше денег и признания? Роджера Кинга немедленно послали встретиться с Винном. Отчет группы гласил: проблема оказалась бурей в стакане воды. Тем же вечером Винн сообщил Кингу, что не собирается бросать эту работу. На следующий день он отправился в Белград.
Непонимание произошло из-за давления и личности Пеньковского. Пеньковский хотел, чтобы Винн, принимая его дары, чувствовал себя его должником, но жалел давать свои деньги, полученные от группы. Пеньковский хотел быть уверенным в лояльности Винна и для этого пытался помочь Винну получить больше денег, что, как он думал, привяжет Винна к нему и операция пойдет как по маслу. Пеньковский не должен был просить за Винна. Шпионы должны выполнять приказы своих начальников, а не ублажать своих курьеров, но Пеньковский был не такой, как все.
Группа не сказала Пеньковскому, ни как платили Винну, ни что МИ-6 возместило ему затраты на Пеньковского. В Лондоне деньги Пеньковскому были выданы Шерголдом, заставлявшим его просить каждый фунт для своих покупок. Хороший агент не должен тратить много денег, чтобы не привлечь к себе внимание. Деньги — основной способ контролировать агента, и Шерголд не делал скидки на уникальность положения Пеньковского в Москве. Он не давал ему развернуться. Бьюлик считал, что Шерголд скуповат и перегибает палку. В Лондоне, где, как он думал, Шерголд переборщил в скупос-ти, он и Кайзвальтер давали Пеньковскому деньги из собственных оперативных фондов. Это всегда делалось в присутствии Шерголда, американцы устраивали все так, будто пришла их очередь платить{64}. Пеньковский понимал эти правила. Он сам так делал в Турции, где работал военным атташе, вербуя турецких агентов. В Париже фондами заведовал Бьюлик, и между американцами и англичанами не возникало проблем по поводу денег.
Группа не приняла всерьез размолвку Пеньковского с Винном. Они говорили о «нервном перенапряжении» и заверили Пеньковского, что все утрясется. В общем-то, Винн в тот же вечер около 23.00 позвонил Пеньковскому и пригласил его пройтись по городу. Пеньковский не мог уйти со встречи, но на следующий день прямо перед отъездом Винна в Белград он позвонил Винну и выразил ему признательность за его услуги и доброту. Пеньковский сказал, что говорил со своими друзьями по поводу Винна и что они согласились заняться его просьбами и проблемами.
Отчет 1961 года о том вечере выразил отношение группы к Пеньковскому: «Безусловно, нет сомнения в том, что Объект как сознательно, так и бессознательно весьма надоедает своими часто капризными требованиями, и общение с ним по поводу всех необходимых дел требует огромного терпения, даже если не всегда можно достичь понимания»{65}.
Собственные воспоминания Винна о разногласиях с Пеньковским в Париже сильно отличаются. Выйдя на пенсию, Винн переехал на Майорку, где выращивает на продажу розы. В сентябре 1988 года он утверждал, что американцы из группы пытались заставить Пеньковского работать исключительно на них, без англичан, в связи с чем Винн собирался уйти. «Пеньковский был огорчен, потому что без меня он не хотел работать», — вспоминал Винн. В деле нет подтверждений того, что в Париже американцы подходили к делу Пеньковского обособленно. Никто из группы никогда не встречался с Винном. Бьюлик, который был бы автором такого проекта, отрицает, что подобное намерение было или обсуждалось с Пеньковским. Даже спустя четверть века Винн преувеличивал собственную роль в деле и уверял, что без него было невозможно обойтись.
Винн устроил встречу Пеньковского и Джорджа Хука из АРМКО в гостинице «Георг V». Когда Винн пошел заказывать напитки, Пеньковский и Хук обсуждали интересующие их вопросы по советской выставке. Потом Пеньковский попросил, чтобы Хук показал какие-нибудь заводы, выпускающие особую сталь и электронное оборудование. Хук записал данные и сказал, что ненадолго уезжает и вернется 4 или 5 октября. Он обещал позвонить Пеньковскому, когда вернется, передать ему брошюры и договориться о посещении заводов. Пеньковский обрадовался, что Хук согласился сотрудничать, и сообщил группе, что Винн проделал первоклассную работу. Он и не подозревал, что наладил эту связь Бьюлик.
Другим источником технической разведки и контактов был инженер-белоэмигрант, работающий на французскую компанию. Он задал Пеньковскому задачу. Встречаться с белоэмигрантом — это совсем не то, что принимать помощь от Джорджа Хука, американца. Когда Бьюлик упомянул о белоэмигранте, Пеньковский встревожился. Пеньковский попросил, чтобы все перепроверили, прежде чем он с ним встретится. Он думал, что КГБ связалось с этим человеком в Москве и, возможно, завербовало его, когда он приезжал на торговые выставки.
— Как только мое имя будет связано с именем человека КГБ, они увидят, что Пеньковского, сына белого офицера, как магнитом потянуло к другому белоэмигранту. Тут мне и конец.
Все согласились, что, по крайней мере, у КГБ в Москве есть обширное досье на этого человека. Пеньковский и не подозревал — а группа этого ему не сказала, — что белоэмигрант на самом деле из ЦРУ. Группа решила, что встречаться им не стоит{66}.
Пеньковский принес номер «Правды» от 26 сентября 1961 года и показал, что советское правительство официально объявило проведение в октябре и ноябре широкомасштабных военных маневров. Это объявление дополнило предыдущий отчет Пеньковского, собранный из высказываний Варенцова и других, что маневры продлятся месяц, возможно, чуть дольше. Таким образом Хрущев публично признался, что продолжит поддерживать вооруженные силы в боевой готовности во время напряженного периода после съезда партии, когда будет подписан мирный договор с Восточной Германией. Пеньковский объяснил, что во время и после ноябрьских праздников, когда будут отмечать годовщину большевистской революции, Хрущев будет вынужден поддержать свои политические шаги в Германии максимально возможными военными силами, находящимися в боевой готовности. Конечно, истинная цель — война с Западом — в «Правде» не упоминалась, заметил Пеньковский{67}.
В дверь постучали, и все замерли. Шерголд встал, открыл дверь, и все заулыбались и расслабились — вошла Дженет Чисхолм. Пеньковский тепло обнял ее. Она явилась неожиданно. Она приехала в Париж для того, чтобы обсудить дальнейшие встречи в Москве.
Дженет описала свой распорядок дня по понедельникам и пятницам — она бывала в районе Арбата, недалеко от офисов Пеньковского в Государственном комитете на улице Горького и Управления Генерального штаба на улице Фрунзе. Они разработали схему на октябрь, ноябрь и декабрь. В час дня в пятницу, 20 октября, они увидятся на Арбате в комиссионном магазине, где продавались произведения искусства и подержанные вещи. Они договорились встречаться там каждую пятницу в одно и то же время до конца ноября.
Если кто-то из них не приходил на встречу в пятницу, встреча переносилась на понедельник. Если в понедельник необходимо будет встретиться, они сделают это в кулинарии на втором этаже ресторана «Прага», также в час дня. Дженет должна объявиться в понедельник только в том случае, если им не удалось встретиться в пятницу. Однако, даже если в понедельник свидание состоялось, она все-таки должна прийти в следующую пятницу. Единственным исключением было Рождество, понедельник; они не включили этот день в расписание.
Они решили познакомить Дженет и Пеньковского на приеме в посольстве или на каком-нибудь праздновании, куда обоих могли пригласить официально{68}.
Когда Пеньковский прибыл на явочную квартиру в следующую встречу, он сообщил, что Париж — город небольшой: он видел Джо Бьюлика и Джорджа Кайз-вальтера за чашкой кофе на Елисейских полях и, конечно, прошел мимо, не подав виду. Он понял, что так же легко его самого могли увидеть агенты КГБ{69}. Бьюлик вспоминал позже, что группа тоже видела Пеньковского, но сделала вид, что не заметила его.
— Право же, мне было неприятно, что мы даже поужинать с ним не можем. Надо было бы заказать отдельную комнату в ресторане, но всегда вставал вопрос безопасности, — вспоминал Бьюлик позже{70}.
Джордж Кайзвальтер начал встречу со слов:
— У нас есть для вас небольшой сюрприз. Приехал наш первоклассный техник и хочет показать вам оборудование для будущего двустороннего контакта; правда, прямо сейчас вы его получить не сможете.
Кайзвальтер умышленно завел безобидную беседу с Пеньковским, когда его познакомили с «Джоном». На самом деле «Джон» был Квентином Джонсоном, ответственным за разработку операций советского отдела, привезшего недавнее изобретение в Париж. Кайзвальтер объяснил Пеньковскому, что, пока они знакомились, в течение двадцати девяти секунд велась передача. Пеньковский сказал, что он ничего не слышал. Он был удивлен, когда «Джон» снял со своей одежды передатчик, показывая Пеньковскому, как тот был пристегнут и скрыт.
Потом Пеньковский узнал, как действует коротковолновый (800-метровый) передатчик. Отправитель набирает зашифрованное послание и поворачивает заводную шкалу, чтобы загрузить передатчик. Потом нажатием кнопки производится скоростная электронная передача. Она будет принята и расшифрована специальным принимающим устройством в американском посольстве. Они обсудили, из каких мест в Москве он может передавать, чтобы находиться в радиусе примерно 400 метров от посольства. Он должен стоять лицом к принимающей станции, когда будет вести передачу, чтобы не изолировать передатчик собственным телом. Чтобы не возникло преград между ним и принимающей станцией, было выбрано расстояние в 400 метров вместо максимального в 800 для полной уверенности в чистом приеме передачи. Если он встанет так, чтобы видеть крышу посольства США, он может передавать на расстоянии между 400 и 800 метров от здания. Он может в любой момент передать это сообщение еще раз, если не уверен, что оно принято и может быть расшифровано. В устройстве была кнопка для воспроизведения автоматического записывающего устройства. Нужно было только нажать эту кнопку минимум за десять секунд до передачи. С этой системой Пеньковский мог передавать срочные сообщения длиной до 300 слов без личного, телефонного, или любого другого контакта{71}.
Пеньковский был в прекрасном расположении духа. Он с радостью согласился пользоваться этим средством связи, но не хотел рисковать и хранить его у себя в квартире. Это было еще одним аргументом в пользу того, чтобы ему разрешили купить дачу. На даче он нашел бы сухое место, чтобы спрятать маленький передатчик. Дача всего лишь в часе езды от Москвы, и срочную информацию можно будет передать в течение всего нескольких часов, — какое-то время уйдет на подготовку и кодирование информации, на то, чтобы забрать передатчик из тайника и отправить сообщение в посольство. Когда устройство будет готово и испытано, его переправят в британское посольство в Москве дипломатической почтой, и Винн передаст его Пеньковскому{72}.
Квентин Джонсон приехал в Париж не только для того, чтобы показать Пеньковскому новый передатчик и научить им пользоваться, но и для того, чтобы устранить противоречия между американцами и англичанами в группе. После одной из долгих встреч с Пеньковским Кайзвальтер и Майкл Стоукс вышли развеяться. Джо Бьюлик вспоминает: «Джордж пил слишком много, стал болтать и в конце концов начал пересказывать какие-то подробности последней встречи с «Героем». Они сидели в каком-то бистро, и Джордж всех угощал». Шер-голд доложил об этом происшествии Леонарду Маккою, который рассказал это Бьюлику. Бьюлик обсудил этот инцидент с Шерголдом и Стоуксом и «успокоил себя, что это не имеет ничего общего с подсознательной профессиональной завистью, постоянно присутствовавшей во время исполнения операции». Потом Бьюлик «попросил Лена (Маккоя) передать в управление телеграмму о том, что назревает кризис, и сообщить, что лично я рекомендовал бы после парижских встреч заменить Джорджа другим офицером по особым делам».
Джонсон, сотрудник советского отдела, прцехал в Париж утрясти конфликт и показать, что Управление уверено в действиях группы и лично Кайзвальтера. Альберт Алмер, директор парижского отделения ЦРУ, договорился с Джонсоном подарить Кайзвальтеру сертификат за почетные заслуги и чек на 1000 долларов. «Это было проделано, — вспоминает Бьюлик, — церемония была торжественная, тихая, и директор станции с Квентином (Джонсоном) прекрасно с этим справились; присутствовали Лен и я. Мы все поздравили Джорджа и прекрасно пообедали». Кайзвальтер был ценным членом группы и продолжил работу и после встреч в Париже, переводя и анализируя пленки, но для дальнейших встреч с Пеньковским к Бьюлику должен был присоединиться другой офицер по особым делам, знающий русский язык{73}.
На следующей встрече в Париже, 2 октября 1961 г., Пеньковский отрабатывал с группой сигнальную систему на тот случай, если надо будет передать чрезвычайно важную информацию до того, как прибудет скоростной передатчик. Англичане придумали и разработали с американцами удобную систему под названием «Дистант», чтобы Пеньковский мог подать сигнал о том, что планируется атака Советов. Пеньковскому дали два телефона американского посольства, он мог звонить по любому. Когда кто-либо подходил, Пеньковский должен был трижды дунуть в трубку, потом подождать минуту и повторить процедуру.
Тогда американцы должны были пойти в телефонную будку № 35 по Кутузовскому проспекту и увидеть там недавно нарисованную букву X. Этот сигнал означал, что Пеньковский оставит в тайнике подробное сообщение. Если невозможно положить документы в тайник, будет разработан телефонный сигнал срочного предупреждения. Дополнительные инструкции будут переданы позже. Пеньковскому сообщили, что он должен в полной мере понять значение системы предупреждения. Сам по себе его сигнал, вне зависимости от того, есть ли что-либо в тайнике, даст своевременные результаты в Соединенных Штатах и Великобритании при трех условиях: он должен подать такой сигнал, только если наверняка знает, что Советский Союз решил атаковать; или что Советы решили атаковать, если Запад предпримет определенные действия; или что Советский Союз решил атаковать, если Запад не предпримет определенных действий.
Систему надо было использовать только для самой срочной информации, когда нельзя было ждать до следующей встречи с Дженет, и эту информацию можно было передать только через тайник. Пеньковскому не сообщили его кодовое название.
Пеньковский должен передать свое срочное сообщение по дороге в офис примерно в 8.45 утра, учитывая, что материалы возьмут из тайника в течение получаса. Ни при каких условиях он не должен ничего говорить по телефону; он был уверен, что КГБ записывает все телефонные звонки к иностранцам. Они могли либо узнать, либо фонетически проанализировать его голос, если он попадет под подозрение. Молчание было его защитой против любых обвинений.
Следующим пунктом повестки дня была «кремлевка» — секретный телефонный справочник, который Пеньковский смог сфотографировать и переслать группе. «Кремлевка», установленная в конце второй мировой войны, была первой кнопочной телефонной системой в Советском Союзе. Она соединяла Хрущева и Президиум прямо с лидерами партии, прессой и правительством, с их офисами и квартирами.
— Прежде всего, как вам удалось получить этот справочник «кремлевки»? — спросил Кайзвальтер.
— Это справочник Гвишиани (председатель Государственного комитета). Я работал в его офисе и смог это сфотографировать. Обложка была красная, разве там не написано имя Гвишиани?
— Нет, имени нигде нет, — сказал Шерголд.
— Вот как я это сделал. Я работал на Гвишиани в его офисе в субботу, было уже поздно, и там я сфотографировал телефонный справочник правительственного кабинета, а его «кремлевку» я взял домой на ночь и сфотографировал дома.
Кайзвальтер попросил его объяснить особенности кремлевской телефонной связи.
— Она считается правительственной телефонной связью. Таких систем две. Одна называется ВЧ (высокая частота) и связывает офисы с их центральным коммутатором. Линии проходят под землей во все города и все региональные комитеты партии, где только может сидеть ответственный партийный работник. Это система высоких частот. Чтобы связаться с кем-то, надо запросить центральный коммутатор. Набрать номер по этой системе нельзя. Там запрашивают телефон звонящего, когда звонят по междугородной.
«Кремлевка» — исключительно московская сеть связи, соединяющая между собой все основные правительственные офисы. В Ленинграде нет ничего подобного. Вы, наверное, читали в инструкциях, что система находится под наблюдением КГБ. Там сказано, что разговоры на секретные темы запрещены, но по этим телефонам обсуждают все, несмотря на запреты, — объяснил Пеньковский.
— Ее еще называют «вертушкой»? — спросил Кайзвальтер.
— Да. «Вертушка» — сленговое выражение, а «кремлевка» — официальное наименование. «Вертушка» — название более ограниченной телефонной системы, связывающей напрямую высших чиновников с Кремлем. Эти телефоны соединяют, как только поднимаешь трубку.
Кайзвальтер спросил, возможно ли соединиться с «кремлевкой» городскому номеру и наоборот.
— Нет, абсолютно невозможно. Единственное, что можно сделать, это вклиниться в кабель, если знать, где именно, и разговоры можно прослушать, если техники смогут проанализировать частоты.
— Каким образом определяется, чьи имена включают в справочник, и кто получает телефон «кремлевки», а кто нет? — спросил Кайзвальтер.
— Все, кто занимает важное положение в любом комитете, имеют этот телефон. У некоторых по два.
— Кто это определяет? — спросил Кайзвальтер.
— Это решает начальник Управления делами Совета Министров СССР, — сказал Пеньковский. — Он также определяет, кого надо включить в особый ограниченный список столовых и кто может посещать закрытые магазины. Это относится и к особым медицинским привилегиям. Это все та же старая система — кому достанется хорошая дача, а кому поплоше. В этом Управлении большой штат, обслуживающий Совет Министров.
— Центральный Комитет предлагает кому-то давать этот телефон?
— Конечно. Начальник Управления просто решает технические вопросы, а его инструктируют, — ответил Пеньковский{74}.
Члены командования в Советском Союзе всегда особенно интересовали западную разведку и кремлино-логов. Из переданного Пеньковским кремлевского справочника эксперты МИ-6 в 1962 году впервые узнали систему командования и полные административные списки Кремля. Британские кремлинологи анализировали имена и должности тех, кто попал в «кремлевку», и сравнивали все это с тем, что было уже известно об организации власти в Советском Союзе. Чем меньше был номер в телефонной книге, тем более высокое положение занимал абонент. Таким образом можно было понять, кто есть кто в верхушке и у кого какие полномочия. Выясняя все это, западные эксперты могли заметить изменения в персонале и политике и немного рассеять тайну, окружавшую Кремль.
Группа представила новый список требований. Пеньковский рассказал о том, что основное внимание уделяет-ся ракетному и самолетостроению, заметив, что бюджетные расходы на военно-морской флот и гражданские предприятия урезаны в пользу ракет, но бюджет на военно-воздушные силы, в том числе на бомбардировщики дальнего действия, сокращен не был{75}.
Группа очень интересовалась, кто на самом деле контролирует ядерные боеголовки. Пеньковский сообщил имена членов Главного ракетно-артиллерийского управления (ГРАУ), получавшего ракеты с заводов. ГРАУ было закупщиком оборонной промышленности. Пеньковский объяснил структуру ГРАУ и его отделов{76}.
Кайзвальтер спросил, кто в Центральном Комитете контролировал ГРУ. Пеньковский ответил, что за это отвечал военный отдел Центрального Комитета КПСС, «но Центральный Комитет неохотно употребляет этот термин. Официально он называется Административным отделом. Это то же самое. Там есть группа офицеров, связанных с Генштабом Министерства обороны и с Министерством обороны в целом. У них есть «кремлевка», и они могут просто в любое время позвонить Серову. Это Первый, или Военный, отдел Центрального Комитета КПСС. Другой отдел — Главное политическое управление Центрального Комитета КПСС, оно передает партийные директивы армии и флоту. Таким образом Центральный Комитет с помощью этих двух могущественных ответвлений контролирует все вооруженные силы СССР»{77}.
Следующим пунктом повестки дня были советские ядерные испытания. Пеньковский подчеркнул, что все было так засекречено, что на испытаниях не имели права присутствовать иностранцы, даже из социалистических стран. Он рассказал группе, что в Китае велись работы по созданию ядерного оружия.
— Думаю, года через два-три у них будет собственное ядерное оружие. Они над этим очень интенсивно работают, — сказал Пеньковский. (Китайцы произвели первый атомный взрыв в октябре 1964 года, в ту же неделю, когда сместили Хрущева{78} .)
На тридцать девятую встречу, в воскресенье, 8 октября, Пеньковский прибыл в 20.15. Вначале он описал свидание, которое у него состоялось в пятницу вечером, — они с французской переводчицей, с которой он познакомился на французской выставке в Москве, пошли в ночной клуб «Лидо». Потом Пеньковский перечислил, в каких культурных центрах Парижа он побывал, чтобы рассказать московским коллегам о парижских развлечениях, не упоминая ночные клубы. Он попросил, чтобы группа договорилась с Винном и тот отвез его в Версаль для завершения экскурсии по туристическим местам.
Основным в списке вопросов группы снова были военные приготовления Советов к Берлину. Долго обсуждалась разница между тактическими и стратегическими советскими ракетами. Какими ракетами командует маршал Варенцов, начальник артиллерийских наземных сил, а какими — маршал Москаленко, начальник стратегических ракетных сил? Зная систему командования и то, как были организованы советские ракетные силы, можно было оценить мощь арсенала. Пеньковский рассказал группе, что ракеты с радиусом действия более тысячи километров считались «стратегическими». Межконтинентальные баллистические ракеты все еще проходили испытания, и ни одна еще не была создана. Все имеющиеся МБР находились на испытательных полигонах. Все стратегическое оружие, какое было у Москаленко, — это небольшое количество баллистических ракет среднего радиуса действия, а у них длительный процесс заправки.
У Варенцова — подвижные тактические ракеты с ядерными боеголовками; он даже не командовал ими лично. Советские боеголовки хранились на специальных складах, охраняемых особыми войсками КГБ, и распространялись лишь по решению военного совета, возглавляемого Хрущевым.
Снова и снова Кайзвальтер просил Пеньковского сообщить подробности. Кто ему сказал о том, что в Днепропетровске существует авиационный завод? Что производит киевский металлургический завод? Пеньковскому дали фотографии, и он назвал агентов КГБ и ГРУ.
Через три с половиной часа Пеньковскому показали подарки, которые группа купила ему для Москвы: теннисный набор Серову, бритвы на батарейках тем, кто не получил их после прошлой поездки, вино 1917 года к сорок четвертой годовщине революции. Пеньковский был доволен.
Время в Париже подходило к концу. Пеньковский работал в бешеном темпе, чтобы выполнить все задания для советской военной разведки. 10 октября, во вторник, Пеньковский встретился с Бьюликом, Кайзвальтером, Шерголдом и Стоуксом в сороковой раз. Большую часть дня он провел на встречах в советском посольстве. Он рассказал группе, что в посольстве смятение, потому что посол возвращается в Москву на XXII съезд партии. Пеньковский отвез в посольство материал, собранный им по новым процессам изготовления стали и электронике. Брошюры были разделены, часть будет переслана в ГРУ, часть — в Государственный комитет. Пеньковский сказал, что должен все-таки побывать на заводе, чтобы познакомить члена парижского отдела ГРУ с местным специалистом. Он уговорил группу найти ему кого-нибудь для этого.
Бьюлик его предупредил:
— Вам не должно уж очень тут везти. Если все будет получаться, они могут снова послать вас в Париж, а здесь-то нам с вами встречаться совсем не надо. Мы хотим встретиться с вами где-нибудь в Лондоне или в Америке, в условиях, которые можно контролировать, а не здесь, где мы ничего не можем сделать.
— Помните, — добавил Кайзвальтер, — по поводу посещений советскими гражданами французских заводов здесь действуют французские правила, установленные их Министерством иностранных дел.
Потом Пеньковский повторил свою просьбу — ему нужна английская книга о ракетах, с кратким содержанием на русском языке.
— Это должна быть книжка, которую в Советском Союзе захотели бы полностью перевести и опубликовать, — объяснил он. Он бы проверил перевод и написал предисловие к советскому изданию[5]. Группа предложила книгу доктора Ральфа Лэппа «Человек и космос» — историю космических полетов, опубликованную в издательстве «Харпер энд Бразерс» в 1961 году{79}". Пеньковский так загорелся этой идеей, что настоял на том, чтобы взять книгу в Москву и чтобы для него была сделана аннотация на русском языке. Хотя книгу легко можно было достать в любом книжном магазине на Западе, Пеньковский знал, что если он ее привезет, то продемонстрирует свою инициативность и рвение. Он сказал, что, когда приедет, отредактирует и перепечатает аннотацию книги и добавит подходящую политическую вставку перед тем, как представить ее на перевод. Расширив сферу своих исследований, Пеньковский надеялся этим заслужить ранг генерала и расширить доступ к секретной информации.
Он все просчитал. Варенцов его перевод поддержит, и это сыграет ему на руку, когда он запросит советские документы для того, чтобы написать по ним статью. Этот план, судя по записи встречи, показался группе «вопиющим очковтирательством», но далее добавлено: «Вероятно, Пеньковский знает, о чем говорит, и это, возможно, будет полезно для него и не приведет ни к чему плохому»{80}. И действительно, Пеньковского поблагодарили за то, что он привез книгу Лэппа. Его начальник в ГРУ полковник Рогов написал генералу Серову докладную о том, что книгу необходимо перевести на русский, так как она весьма важна{81}.
Во время своей последней недели в Париже Пеньковский проводил все дни на советской выставке и в посольстве, а вечера — с группой или Винном. Вернувшись из Югославии, Винн был готов ходить по магазинам и ресторанам. Как-то вечером Бьюлик устроил Пеньковскому встречу с проституткой в отеле «Калифорния» на Рю де Берри, напротив офиса парижской «Геральд трибюн». Бьюлик снял комнату, оплатил женщину и сказал ей, что она предназначена для его друга, югославского бизнесмена. Бьюлик пошел в бар отеля и подождал, пока Пеньковский освободится.
Дел было много: англичане устроили Пеньковскому экскурсию по заводу, изготавливающему дизели, а служащий АРМКО Джордж Хук провел его по заводу, производящему стальные трубы. Хук, описывая Пеньковского, говорит, что он был «симпатичным и воспитанным, не как какой-то заурядный советский чиновник». Пеньковский отобедал у Хука в Нейи-сюр-Сен, на окраине Парижа. Разговор был дельный и небесполезный, вспоминает Хук. После десерта Хук передал Пеньковскому проспекты по процессу изготовления стали, «но не новейшие секретные сведения»{82}.
12 октября, в четверг, Пеньковский снова встретился с группой на явочной квартире. Он получил рабочие инструкции и заключительные требования (см. приложения 1 и 2). Список открывала «возможная информация ответственных советских чиновников о том, что СССР принял решение начать атаку против Запада». Пеньковский должен был сообщить «план, дату и время атаки, подробности сбора информации». Другие требования касались стратегических ракет, баллистических ракет для подводных лодок, антибаллистических ракет, противовоздушной обороны и ядерного оружия. Пеньковский должен был также сообщить «любое доказательство того, что у РРС (русской разведывательной службы) есть агенты в высших слоях западных правительств».
Пеньковский посетил завод АРМКО утром в пятницу с офицером ГРУ из советского посольства. Благодаря Джорджу Хуку их приняли хорошо и пригласили на обед. Пеньковский провел остаток дня, изучая брошюры и проспекты, полученные на заводе и от группы. Его посылка для дипломатической почты весила четыре килограмма и была отправлена прямо в ГРУ.
Французские ограничения на поездки советских «дипломатов» — для сокращения шпионажа — создавали определенные трудности для офицеров ГРУ в советском посольстве в Париже: они не могли самостоятельно связываться с французами. Пеньковский, приехавший в Париж в составе делегации советской выставки, не подчинялся этим запретам. Он установил контакт с американской и британской фирмами, чего парижский отдел ГРУ сделать не мог. Хотя Пеньковский не получил описаний последних достижений технологии сверхпрочной стали, используемой при конструировании ракет, брошюр и инструкций было достаточно, чтобы казалось, что он узнал важные производственные секреты.
Утром 14 октября, в субботу, когда Пеньковский пришел попрощаться в советское посольство, резидент ГРУ Чередеев показал ему «превосходный отчет», который он посылал в Москву о пребывании Пеньковского в Париже. Пеньковский сказал резиденту ГРУ, что он с наилучшей стороны обрисует положение вещей в парижской резидентуре. Пеньковский знал, по каким правилам играть: «ты — мне, я — тебе».
Чередеев попросил Пеньковского также передать привет лично Ивану Александровичу (Серову).
В субботу вечером Пеньковский подсел в машину на новом месте встречи неподалеку от Понт де Гренель, чтобы отправиться на заключительную встречу с группой. Хотя не было и намека на слежку, не мешало менять места встречи. На явочной квартире Пеньковский поблагодарил группу за помощь и сказал, что он уверен, что выполнил задание ГРУ в Париже{83}.
Пеньковскому запретили звонить и прощаться с французской переводчицей, которую он встретил на выставке в Москве, а в Париже ходил с ней в «Лидо». Ей позвонит Роджер Кинг, скажет, что он парижский приятель Пеньковского, и извинится за то, что тот не смог попрощаться лично. Пеньковский сам с ней свяжется, когда через несколько месяцев вернется в Париж. Это было сделано для того, чтобы женщина не написала Пеньковскому письмо в Комитет, когда он приедет в Москву. Пеньковский не должен делать ничего, что могло бы привлечь внимание органов советской безопасности. Письмо от иностранки было бы прекрасным поводом для подозрений.
Большая часть встречи была посвящена рабочим инструкциям, которые Пеньковский повторял по своим записям. Потом они просмотрели требования важных элементов информации, в ЦРУ это было эквивалентом журналистских «пяти самых важных вопросов»: кто, что, почему, где, когда? Он также должен был достать руководства по советским танкам последней модели, Т-10М и Т-55, и по артиллерии обычного типа{84}.
Пеньковский получил инструкции сообщить точную информацию о ядерных мощностях и точные данные взрывов, чтобы сопоставить его информацию с данными американских проб атмосферы. Его также попросили собрать и зафиксировать любую информацию по советским средствам связи, криптоанализу, криптографии и кадровым методам в этой сфере.
Во время этого заключительного разговора Пеньковский сообщил о том, что у него был одноклассник в Военно-дипломатической академии, который занимается «нелегальной» работой, и, может быть, его знают за границей. Так как нелегалы проникают за рубеж с поддельными документами и живут, не раскрывая своего настоящего имени, Пеньковский может помочь выявить этого агента, показав его на фотографии класса в академии.
Для Пеньковского был готов перевод аннотации книги Лэппа «Человек и космос» в шестнадцать страниц. Он обрадовался, и все перешли к выпивке, бутербродам и фотографированию. После того, как выпили шампанское за здоровье и успех, началось теплое прощание. По русской манере Пеньковский обнял и каждого по очереди поцеловал. Потом они все минуту сидели молча, соблюдая старую русскую традицию тихой молитвы за удачную поездку.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.