3. Походы 1630— 1640-х гг.

3. Походы 1630— 1640-х гг.

Инициаторами первого похода к Босфору в четвертом десятилетии XVII в. выступили запорожцы. 16 марта 1630 г. их отряд из 500 человек прибыл на Дон, «и учали… атаманом и ясаулом, и казаком те черкасы говорить, чтоб итти на море для добычи; и… атаман Епиха Радилов велел атаманом и ясаулом, и казаком сби-ратца, и собралось… тысяча человек». 5 апреля 1,5 тыс. донцов и запорожцев на 28 стругах, приблизительно по 54 казака на судно, вышли в Азовское море.

Казаки наверняка «пошарпали» его побережье, а 29 апреля, войдя в Керченский пролив, приступали к городу Керчи, но были отбиты с потерями — «черкас и казаков побили и переранили человек со ста и больши». Нападавшие отошли от Керчи, направились к выходу в Черное море, «шли… морем неделю и приходили… на крымские и греческие деревни», и вообще «воевали… крымские юрты… во все лето». Во время погрома названных «деревень» неприятелю удалось захватить двух участников похода, примкнувших к казакам белгородских крестьян, «руских людей Ваську Иванова, Федьку Семенова», которые и дали крымским властям и московским послам в Крыму сведения об этой экспедиции.

31 мая с казачьей флотилией встретились две турецкие галеры, среди пассажиров которых находились и русские — послы дворянин Андрей Савин и дьяк Михаил Алфимов. Перед Кафой эти корабли предупредили с берега, чтобы они шли «бережно», так как «за горой за лиманом» стоят будто бы 46 донских стругов, пришедших из Керченского пролива и громивших суда и селения близ Кафы. «Каторжный бей» повернул назад, струги его преследовали, но не смогли догнать, «потому что на катаргах гребля большая» (на борту было 500 гребцов). И.Ф. Быкадоров, изложив этот эпизод по статейному списку послов, говорит, что, согласно словам взятого в плен казака, в казачьей флотилии насчитывалось 26 стругов с 1100 донцами и 500 запорожцами. Без сомнения, речь шла о той экспедиции, что началась 5 апреля.

В.Д. Сухорукое поворачивает флотилию от крымских берегов домой, на Дон («били на крымские греческие деревни и потом со значительною добычею возвратились в жилища свои»), и одновременно замечает, что летом того же года еще одна партия донцов «разорила несколько других греческих деревень, подвластных турецкому султану, как то: Айсерес, Арпаты и Небола, за три дня езды от Царяграда отстоящие, и иные».

Однако историк ошибается относительно времени нападений на «другие» греческие селения, равно как неточен в определении их местоположения. В приводимом же в сочинении В.Д. Сухорукова, в примечаниях, статейном списке русских послов[547] сказано: «Да… казаки воевали в 138 году весною турскова салтана греческие села и деревни, которые живут блиско Крыму, село Айсерес (у Н.А. Мининкова Аскерень. — В.К.), село Арпаты и иные села и деревни, и имали у них войною животы их и животину, а в полон… гречен не имали; да в турской же земле… казаки повоевали… село Небыла (у Н.А. Мининкова Инебала. — В.К.) и многих людей в полон и животы поймали, и издобылись они в той войне гораздо, и то… село (Инебала. — В.К.) сидит подле моря блиско города Синяпы (Синопа — В.К.), от Царягорода в трех днищах».

Послы имели в виду Инеболу, заметный населенный пункт, а впоследствии немалый город, расположенный на черноморском побережье Малой Азии, между Синопом и Эрегли, ближе к первому.

Далее в списке говорится: «Да во 138 году поймали турские люди в Турской земле близко города Синяпы… восьм стругов, а казаков было в тех стругах триста человек, и привели тех казаков во Царьгород, и турской салтан тех казаков поймал на себя, на каторги». По Н.А. Мининкову, захват стругов и казаков случился именно возле Инебалы[548]. Похоже, что сведения об этих потерях преувеличены турками. Во всяком случае, жилец Тимофей Владычкин, побывавший в конце лета 1630 г. на Дону, слышал там, что «по лету донские казаки ходили на море и воевали турского (султана. — В.К.) город… и которой город повоевали, то… он не ведает. А побили… на море казаков 130 человек, а они… привезли с собою огромного руского полону 240 человек».

Из приведенных материалов видно, что набег на греческие селения относится к весне, и, вероятно, там действовала та же самая флотилия, что нападала на Керчь. К Босфору же и Стамбулу она подходила, очевидно, гораздо ближе «трех днищ». 22 июня русский посол узнал в Кафе, что донские казаки громили села и деревни близ города Легра, «в днище и в двух от Цареграда»[549]. Под «Легром», как уже говорилось, скорее всего, имеется в виду Эрегли.

На помощь селениям, подвергшимся нападению, прибыли сипахи, и в завязавшемся бою оказались «побиты немалые люди с обеих сторон». Но донцы разгромили два турецких корабля, пленили кади и предлагали затем выкупить его за 2 тыс. золотых[550].

К 1630 г., может быть, относятся действия казаков и в районе Бургаса. М. Бодье в одном из изданий своей книги, вышедшем в 1631 г., сообщал свежие новости на этот счет. «Русские (казаки. — В.К.), привыкшие совершать набеги, — читаем здесь, — продолжают их чинить летом… тысяча шестьсот тридцатого года… они вновь вышли в Черное море, чтобы, как обычно, нанести урон туркам, используя реку Танаис и Борисфен…» До М. Бодье дошли слухи, что в походе участвовали какие-то «несколько отрядов московитов-добровольцев», хотя султан «жил в мире с их народом».

«Русские, — утверждает французский современник, — высадились в Анатолии, захватили там несколько удаленный от моря город Ямбол, ограбили его и увезли богатую добычу, состоявшую из разных вещей, но главным образом меди, которая производится в большом количестве в этом крае». Кафинский паша, «видя эти беспорядки», направил в Стамбул гонца с сообщением о них и советовал «паше моря» «ввести в Черное море не менее ста галер, если он намерен обуздать дерзость русских, их врагов».

Согласно М. Бодье, капудан-паша «смог собрать лишь шестьдесят пять парусов» — галер, галиотов и бригантин — ив июне (22 мая — 20 июня старого стиля) выступил, «чтобы выгнать русских из империи своего государя», но «не добился большого успеха».

Можем предположить, что, несмотря на упоминание Анатолии, разгрому подвергся болгарский город Ямбол, располагающийся на заметном расстоянии в глубь материка от Бургаса. В этом районе, между Бургасом и Ямболом, недалеко от морского побережья, как раз залегают месторождения медной руды. Однако все же не исключен и вариант с Анатолией: в XVI в. порт Инеболу вывозил медь, которую добывали в районе между Синопом и Кастамону; в XVII в. основными поставщиками меди в Стамбул являлись анатолийские города Синоп, Амасра, Эрзурум, Токат и Гюмюшхане (в районе Трабзона)[551]. Хотя, кажется, правителя Кафы больше должны были беспокоить «беспорядки» в Болгарии, чем в Анатолии.

23 мая, в разгар военных действий казаков на море, в Москву прибыл посол султана Фома Кантакузин — важная фигура османской дипломатии, потомок византийского аристократического рода, один из представителей которого, Иоанн VI, в XIV в. даже занимал константинопольский престол и, как считается, «привел османов в Европу». Провозгласив себя императором в противовес законному наследнику трона, Иоанн вступил, по определению болгарского царя, в «нечестивый союз» с турками, которые переправились из Малой Азии в Европу и, между прочим, осаждали Константинополь.

Ф. Кантакузин привез московскому царю удивительный план решения «казачьего вопроса» путем перевода донских казаков на службу не только Михаилу Федоровичу, но и Мураду IV. Н. А. Мининков полагает, что этот проект не случайно выдвинул именно в 1630 г. главнокомандующий османским флотом Дели Хюсейн-паша. Здесь следует уточнить, что капудан-пашой в названном году был не Дели Хюсейн-паша, который займет этот пост позже, а Фирари Хасан-паша, ярый недруг казаков[552], энергичный адмирал и администратор, прилагавший много усилий для улучшения и увеличения турецких военно-морских сил и опиравшийся на свою жену Фатиму, сестру Мурада IV, и на тещу, султаншу-валиде (мать султана), однако все же отставленный в 1631 г.

Несмотря на то что, согласно вестям, пришедшим из Стамбула и распространившимся в Европе, турки в 1630 г. «претерпели большой урон от казаков на Черном море», идея Фирари Хасан-паши не являлась следствием лишь одной этой кампании, только начинавшейся, когда посол с упомянутым планом отправлялся в Москву. Идея была результатом всех предшествующих кампаний, в первую очередь, конечно, казачьих операций третьего десятилетия XVII в., которые охватили весь Босфор вплоть до самой османской столицы, не говоря уже о других районах Причерноморья.

Капудан-паша с целью прекращения тяжелой войны предлагал совместную российско-турецкую выплату жалованья казакам, а в случае ее невозможности — организацию их переселения в османскую землю, на побережье Средиземного моря.

Излагая это предложение, Ф. Кантакузин сообщил отцу государя, патриарху Филарету, что имел беседу с Фирари Хасан-пашой, и тот спрашивал его, посла, как знатока России, «для чево царское величество не велит донских казаков побить или з Дону их збить, чтоб от тех донских казаков меж Мурат-салтанова величества и царскова величества ссоры и нелюбви не было». Дипломат, по его словам, отвечал адмиралу, что «царскому величеству на донских казаков ратных людей послать немочно, потому что на Дону места крепкие и лесные, и как на них послать ратных людей, и они разбегутца врознь или пойдут к недругу, и учинить над ними никакова наказанья немочно».

Получив такой ответ, главнокомандующий «о том думал много и говорил, чтоб казаком донским давать жалованье обоим государем — Муратову б салтанову величеству давать им от себя, а царскому величеству тем казаком велеть давать от себя, чтоб от тех казаков войны не было… А будет де царское величество тем донским казаком своего государева жалованья давать не изволит, ино де казаком донским яз учну давать Мурат-салтанова жалованья из Мурат-салтановы казны, будет на то царсково величества изволенье».

И, наконец, план капудан-паши завершался следующими предложениями: «И перевесть бы их з Дону всех на Белое море на житье. А около де Белово моря Мурат-салтанову величеству многие недруги, и они б на тех недругов ходили и под ними добывались. И ныне б, дав им жалованье, послать их войною на полского короля вместе с сердаром (турецким главнокомандующим. — В.К.)».

Белым морем (Акдениз) турки и вслед за ними казаки называли Средиземное море и отдельные его части. В данном случае имелось в виду не ближайшее Мраморное море, которое было тогда внутренним османским «озером» без каких-либо врагов на его берегах, а Средиземное море вообще.

Хотя в принципе турецкие власти могли поселить казаков и на Мраморном море, из которого можно было Дарданелльским проливом выходить «добываться» в Эгейское море. Впоследствии османское правительство разместит казаков-некрасовцев сравнительно недалеко от Стамбула, на побережье именно Мраморного моря — у озера Майноса, в 25 км от южномраморноморского порта Бандырмы[553]. Однако гипотетическое поселение беспокойных донцов первой трети XVTJ в. на Эгейском море, на его турецком или греческом побережье или на многочисленных островах, пожалуй, имело бы больше удобств для Турции — подальше от столицы и поближе к «недругам».

Н.А. Смирнов предполагает, что частые поездки Ф. Кантакузина в Москву через Дон (визит 1630 г. был третьей такой поездкой) свидетельствуют об изучении послом казачьего вопроса и «изыскании средств к отвлечению донских казаков от набегов на турецкую землю».

«Хотя никаких прямых документов о деятельности в этом направлении Фомы Кантакузина не имеется, — пишет историк, — но сопоставление отдельных фактов и событий не оставляет сомнений в том, что Фома Кантакузин видел разрешение донской проблемы в натравливании московского правительства и его представителей на казаков с тем, чтобы вызвать между ними вооруженное столкновение. Он через своих агентов искусно пускал слухи о готовящемся погроме донских казаков со стороны Москвы; его же агенты спровоцировали убийство воеводы Карамышева, посланного с 50 стрельцами на Дон сопровождать турецкое посольство. В конце концов этот великий интриган пал жертвой собственных интриг».

На фоне сказанного явно неудачно выглядит мнение Н. А. Смирнова же о «наивности» предложения Фирари Хасан-паши: посол «высказал наивную мысль, которая якобы пришла в голову капудан-паше». Эту идею можно воспринимать как нереальную, даже фантастическую, но не наивную хотя бы с точки зрения упомянутого историком натравливания Москвы на Войско Донское. Не видим мы и основания характеризовать видного турецкого дипломата как интригана, поскольку он делал свое дело в интересах государства, которому служил (другой вопрос, что донцы считали такую активную службу «зазорной» для православного грека), равно как и отрицать принадлежность идеи Фирари Хасан-паше. Почему бы «великому адмиралу» не могла прийти в голову мысль о прекращении войны «на два фронта» — умиротворении на Черном море и подключении казаков к войне против средиземноморских неприятелей Турции?

Между прочим, в том же 1630 г. дипломаты Шарль Талейран князь де Шале и Жак Руссель, прибывшие в Москву из Стамбула и вынужденные по пути на Черном море заплатить выкуп перехватившим их донским казакам, предлагали царю проект союза Турции, вассальной ей Венгрии, Швеции и России против Австрии, Испании и Польши.

Замысел перетянуть Войско Донское на свою сторону не оставлял османские власти и позже. Такой переход на службу султану, согласно «Поэтической» азовской повести, предлагал казакам в 1641 г., в первый день осады Азова, турецкий парламентер — «янычарский голова».

«А естьли вы, люди божий, — говорил парламентер, — служить похочете… государю нашему царю Ибрагиму-салтану, его величеству, принесите тако ему… винныя свои головы разбойничи в повиновение на службу вечную. Радость будет: отпустит вам государь наш… и паши его вси ваши казачи грубости прежние и нонешние и взятье азовское. Пожалует вас, казаков, он, государь наш турецкой царь, честию великою. Обогатит вас… он… многим и неисчетным богатством, учинит вам… у себя во Цареграде покои великий во веки, положит на вас, на всех казаков, плате свое златоглавое, печати подаст вам богатырские золоты с царевым клеймом своим. Всяк возраст вам… в государьстве его во Цареграде будет кланятся, станут вас всех… называти — Дону славного рыцари знатныя, казаки избранный».

Донцы отвечали: «Как служить можем ему, царю турскому неверному, оставя пресветлой здешней свет и будущей? Во тму (в ад. — В.К.) итти не хощем! Будем впрямь мы ему, царю турскому, в слуги надобны, и как мы отсидимся от вас в Азове-городе, побываем мы у него, царя, за морем под ево Царемгородом, посмотрим мы Царяграда строенье и красоты ево. Там с ним, царем турским, переговорим речь всякую, — лише бы ему… наша казачья речь полюбилась! Станем мы служить ему… пищалми казачими да своими сабелки вострыми».

Предложения перейти на службу Турции делались и запорожцам. В частности, в 1648 г. игумен Петроний Ласко, ездивший к Б. Хмельницкому с письмом от брацлавского воеводы Адама Киселя, сообщал, что «если бы казаки не хотели воевать с Польшей», то крымский хан мог бы обещать им «от имени турецкого царя хорошее жалованье с тем, чтобы они отправились из Запорожья на море в наибольшем количестве, хоть и сто тысяч, чтобы отплыли и помогли (туркам. — В.К.) воевать с венецианцами».

Действия казаков на море в 1630 г. вызвали отнюдь не совместный русско-турецкий патронаж, а царскую опалу на Войско Донское. Последовали арест и ссылка зимовой станицы во главе с атаманом Н. Васильевым и убийство на Дону упомянутого выше царского представителя, присланного к казакам с опальной грамотой и неприемлемыми требованиями. Утверждение Н.А. Смирнова о том, что агенты Ф. Кантакузина спровоцировали убийство Ивана Карамышева, — это лишь версия историка, но, по крайней мере, косвенно турецкий дипломат сыграл определенную роль в трагическом конце воеводы. Похоже, что именно посол склонил московское правительство выдвинуть требование к донцам идти вместе с турками на поляков.

Это было единственное предложение капудан-паши, которое приняла Москва, однако и оно оказалось невыполнимым. Долголетняя ожесточенная война донцов с Турцией и их настроения, хорошо видные из азовской повести, не позволяли никаких совместных казачье-турецких действий, не говоря уже о службе Войска Донского султану и тем более о переселении казаков в глубь Турции. Здесь не могли помочь и предпринимавшиеся, по-видимому, попытки Ф. Кантакузина склонить к «взаимопониманию» атамана Е. Родилова, который был давним знакомцем посла и сопровождал его в предыдущих поездках в Москву в 1622 и 1627 гг.

Московское же правительство, всячески открещивавшееся от «разбоев» донцов на море и враждебно относившееся к вольным порядкам на Дону, было заинтересовано в существовании Войска Донского — своего фактического защитника на юге и необходимого противовеса Османской империи и Крымскому ханству. И даже если бы в Москве вдруг приняли самоубийственное решение отказаться от этого противовеса, то для переселения казаков требовалось сначала «сбить» их с Дона. Как раз одну из причин невозможности этого Ф. Кантакузин объяснял Фирари Хасан-паше. Другая причина заключалась в том, что у Московского государства просто не было сил, способных произвести означенное «сбитие». Естественно, план капудан-паши и Ф. Кантакузина не был принят и остался в истории в качестве забавного, но характерного эпизода.

У В. Миньо говорится, что в 1634 г. главнокомандующий османским флотом боролся с казаками в Дарданеллах (о чем сказано в предыдущей главе), но мы не имеем никаких сведений о босфорском походе этого года.

Затем набег к Босфору совершили запорожцы. Весной 1635 г., несмотря на сопротивление властей Речи Посполитой и запорожских «старших», некоторое число сечевиков пошло в дальний морской поход. 17 июня османский каймакам Байрам-паша сообщал польскому королю Владиславу IV, что в месяце зилькаде, т.е. между 18 апреля и 17 мая[554], «разбойников казацких днепровских семь лодок, вышедши на Черное море, пришли даже сюда до устья морского (до входа в Босфор. — В.К.), потому что галеры и армата цесарская были на Белом море, а иные военные корабли по делам военным пошли в Трапезунт».

Заходили ли запорожцы в сам пролив, неизвестно. Согласно каймакаму, они «много зла наделали несчастным подданным, немало забрали имущества; галеры, которые были на устье морском, вышли на них и погнались, и захватили две лодки, которые, убегаючи, были выброшены на берег, а другие темной ночью бежали и пошли в свои стороны».

М.С. Грушевский, ошибочно датируя само послание месяцем зилькаде, упоминает и письмо короля польному гетману Николаю Потоцкому от августа 1635 г. о том, что казаков, ходивших на море вопреки запрещению, надо поймать и покарать, и замечает: не знаем, о том же или о другом походе писал король, но таких походов в то время, вероятно, было несколько; Львовская летопись даже категорически говорит, что именно в 1635 г. казаки пять раз ходили на море, «хотя на достоверность этой цифры, разумеется, нельзя сильно полагаться».

В составленном в 1634 г. «Описании Черного моря и Татарии» Э. Дортелли сообщал о причинении запорожцами немалого вреда «прибрежным местам Татарии и проливу Черного моря» (Крыму и Босфору) и замечал, что казаки «наводят такой страх не только в Татарии и всем Черном море, но и в Константинополе», и что «из-за них там вооружают ежегодно флот, частью или весь». С 1637 г., после взятия донскими казаками Азова и перехода в их руки господства на Азовском море, резко усилились опасения турок перед ожидавшимися донскими и доно-запорожскими набегами на Черное море, Босфор и, вполне возможно, сам Стамбул.

Образно эти опасения охарактеризовал А.И. Ригельман: «Как скоро Амурату (Мураду IV. — В.К.) о потере Азова весть дошла, вообразилось ему тотчас, что по этим обстоятельствам соединившиеся козаки (донцы и запорожцы. — В.К.), естьли похотят, то легко уже и в Серале посетить его могут». В самом деле, в Стамбуле говорили, что отныне туркам никогда не быть в покое и всегда ожидать погибели, а по умножении казаков и укреплении захваченной ими крепости, «не взяв Азова, и… во Царегороде не отсидетца», и что Азов поэтому стал «пуще и тошнее Багдада»[555].

Тревога в османской столице возросла в связи со слухами о возможном восстании греков, которые могли соединиться с казаками. В июне 1638 г. по подозрению в государственной измене и связях с казаками был умерщвлен константинопольский патриарх Кирилл Лукарис, о чем подробно расскажем в дальнейшем. В предшествовавшем месяце прибывший в Москву грек Петр Юрьев, гонец от сучавского митрополита, говорил в Посольском приказе, что султан «сам, остерегался от Запорог и от донских казаков, на проходе к Царюгороду с Черного моря 10 000 янычан поставил для обереганья».

Неудача азовской осады 1641 г. еще больше усилила панические настроения в Стамбуле. Весь город, сообщали находившиеся там русские дипломатические гонцы Богдан Лыков и Афанасий Буколов, состоит в «великом смятении», «и ни от которой стороны такого спасенья не имеют, как от Азова». Сведения о ходе осады засекретили: была «великая заповедь, чтоб нихто про Азов ничего не говорил». Великий везир приказал немедленно казнить двух гонцов, разгласивших «в миру» информацию о неудачной осаде. Пленники рассказывали московским представителям, что секретность поддерживалась, чтобы рабы «и всякие християне не взволновались на басурман», но великий везир скрывал информацию и от султана.

Молдавский гонец, будущий посол в России Атанасе Иоан поведал в Москве, как на его глазах 28 октября 1641 г. в Стамбул «пришли испод Азова 26 катарг с побитыми и с ранеными людьми, а иные порожжие, и в те поры… во Царегороде у турок добре было кручинно». «И салтан… велел было гречан во Царегороде всех побить. И то… отговорили салтану мать же ево салтанова да муфти, что у них по их турской вере в патриархово место».

По словам гонца, те воины, «которые были под Азовом, говорили: будет де салтан и с ним и везирь пойдут под Азов (в новый поход. — В.К.) сами, и они с ними будут готовы, а будет де они, салтан и везирь, сами под Азов не пойдут, и им никак не хаживать, лутче де им во Царегороде всем помереть, а под Азов без салтана и без везиря не хаживать, то де не богдатцкая (багдадская. — В.К.) служба, под Богдатом де было туркам гулянье, а под Азовом кончина бусурманская».

В общем, как замечал В.Д. Сухоруков, «в Константинополе проведали о состоянии дел азовских, и ужас объял всех жителей; твердили, что им не усидеть в Цареграде, и страх распространился на все окрестности».

Однако, к радости турок, ожидания массированных атак казаков на Анатолию и Босфор не оправдались. Сосредоточенность донцов на защите Азова, необходимость проведения в первую очередь разведывательных экспедиций, гибель донской флотилии в Адахунском сражении и блокада османским флотом Керченского пролива не позволили развернуть казачье наступление на Турцию. Дело ограничилось отдельными походами, усиливавшими, правда, тревогу в Анатолии и Стамбуле.

Набег 1638 г. на окрестности османской столицы, живописуемый В.Б. Броневским («самый Царьград освещаем был заревом пожаров») и за ним С.А. Холмским («зарево пожаров было видно в самом Константинополе»), не находит подтверждения в источниках. Первый известный поход донцов в сторону Стамбула, относящийся к периоду казачьего Азова, датируется 1639 г.

Атаман донской станицы в Москве Сидор Алфимов 3 ноября этого года сообщил в Посольском приказе, что «в прошлом… 147-м году (т.е. до 1 сентября 1639 г. — В.К.) из Озова ходили казаки на море судами для языков, и меж… Керчи и Темрюка взяли они полонеников русских людей 123 человека; а после… тово посылка послана из Озова другая, подале, к Царюгороду, для языков подлинных вестей, а при них… та посылка не бывала (не вернулась на Дон до отъезда станицы в Москву 7 октября. — В.К.)».

К сожалению, ничего больше об этом походе мы не знаем, если не считать, что к данной экспедиции относится сообщение в Посольском приказе атаманов двух других донских станиц И. Каторжного и Нефе да Есипова от 16 декабря. Из сообщения видно, что после 1 сентября «посылано из Озова на море казаков для языков 9 стругов; и с моря… пришло казаков 7 стругов, а два… струга потопило волною, а языков… не добыли».

Впрочем, скорее всего, эта неудачная экспедиция вовсе не была стамбульским походом. Последний же являлся своего рода исключением из казачьей практики тех лет по дальности маршрута: разведывательные операции, связанные с обороной Азова, обыкновенно проводились донцами в акватории Азовского моря и Керченского пролива.

В 1640 г. казаки, но уже не донские, а запорожские, появились «супротив Константинополя и перед Трабзоном». В дорожном дневнике польского посольства в Турцию, возглавлявшегося В. Мясковским («Диариуше турецкой дороги»)[556], под И (1) мая этого года есть запись о полученном известии с Черного моря: «…запорожские казаки взяли город над морем недалеко от Константинополя».

Некоторые интересующие нас сведения о тогдашних действиях казаков имеются в записках Эвлии Челеби. В 1643 г. он вернулся в Стамбул из большого путешествия вокруг Черного моря. Последними пунктами его пути перед столицей были остров Игнеада и крепость Теркоз, располагавшаяся сравнительно недалеко от Стамбула. «Поблизости от этого места, — заметил Эвлия о Теркозе, — есть покрытый цветами луг и славное место Скумрыджаир, где располагаются лагерем янычары и куруджи (вид привилегированных войск, разновидность янычар. — В.К.) и отсюда следят за безопасностью близлежащих сел, так как несколько лет тому назад эти берега были наводнены казаками».

Трудно сказать, к какому из казачьих походов можно отнести эту информацию. Набег 1630 г. как будто бы не укладывается в рамки «нескольких лет», набег 1640 г. произошел, кажется, слишком недавно, а поход 1639 г. был разведывательным. Предположительно можно говорить об экспедиции 1635 г. и, вероятно, о неизвестном нам казачьем набеге к Босфору[557].

Несмотря на отступление Войска Донского 1642 и следующих лет турки продолжали строго охранять пролив и Стамбул. Тот же Эвлия Челеби, к примеру, описывая местность Мандру поблизости от Теркоза, упоминал находящуюся там роту аджемиогланов (из ленного ополчения) и замечал, что они охотятся за беглецами и русами, которые приходят с Черного моря. На месте оставались и другие части и подразделения османских войск.

Время от времени среди них и населения появлялись новые слухи о возможном приходе казаков. 25 мая 1644 г. русский агент грек И. Петров писал из Стамбула царю Михаилу Федоровичу: «А царствие ваше произволь оберегати накрепко от татар по всяко время, а от турского (султана. — В.К.) ни в чем не оберегайся. А турской сам боится и опасается от великого вашего царствия, и как услышит казаков на море, страсть свое емлет».

Не совсем понятные сведения имеются о морской экспедиции запорожцев 1646 г. В мае этого года король Владислав IV известил иностранных дипломатов о начале похода сечевиков на Черное море, затем о выходе в море второго отряда казаков и, наконец, об успехах, одержанных первым отрядом. 12 (2) мая и 6 июня (27 мая) австрийский посол в Польше Вальдероде и 4 июня (25 мая) венецианский посол Джованни Тьеполо доносили своим правительствам о королевском приказе выйти в море, полученном запорожцами, и о самом их выходе.

28 (18) мая Д. Тьеполо сообщал, что речь идет об экспедиции к Стамбулу, а в середине июля (начале месяца по старому стилю) французский посол де Брежи писал из Варшавы, что 8 тыс. казаков пустились на море, чтобы «потревожить Константинополь». Известны и донесения послов из Польши от августа и сентября (июля — сентября по старому стилю) и заявление короля, сделанное в сентябре (августе старого стиля), о том, что экспедиция осуществляется.

Однако польский историк Виктор Чермак, специально изучавший турецкую политику Владислава IV, не нашел подтверждения его заявлениям об этой экспедиции ни в каких других источниках, помимо посольских реляций, которые были основаны на тех же монарших заявлениях. Августовско-сентябрьские (июльско-сентябрьские) депеши Д. Тьеполо хотя и содержат общие сведения о походе, но в то же время показывают и удивление посла, что до него не доходят вести, которые подтвердили бы слова короля. Более того, говорит В. Чермак, из письма гетмана Н. Потоцкого, писанного 31 (21) марта 1648 г., вытекает, что в 1646 г. казачьего морского предприятия не могло быть, ибо еще и в марте 1648 г. не окончились приготовления к походу. Получается, что Владислав обманывал европейских дипломатов?

Тем не менее у историка остаются сомнения в таком выводе. В 1646 г. запорожцы приходили на Дон по суше и вместе с донцами действовали против Азова. Но, продолжает В. Чермак, сообщение Н. Потоцкого на сей счет можно понять так, что при обложении этой крепости донскими и запорожскими казаками последние облегли ее с моря. Как это могло быть, если запорожцы пришли сушей? — спрашивает В. Чермак. Выходит, что в указанном году они все-таки выходили в море?

Добавим, что в «Вестях-Курантах» приводится письмо киевлянина Михаила Баки от мая 1646 г. из Литвы, неизвестно на чем основанное, но указывающее точную дату выхода запорожцев в море: «…корол послал казаков 20 000 на море на чолнах, а вышли они на море на Михаилов день 23 майя…» И еще скажем, что в послании Ибрахима I Владиславу IV от 20 ноября того же 1646 г. содержалось требование укротить днепровских и донских казаков и не пускать их чаек на Черное море. Но, может быть, это было «дежурное» требование? В итоге вопрос о «королевской» экспедиции к Стамбулу остается открытым[558].

В 1647 г. в Европе распространилось венецианское известие о взятии казаками бывшей османской столицы Эдирне (Адрианополя): «В последних грамотах пишут из Веницеи, что руские люди и казаки (т.е. запорожцы и донцы. — В.К.) на Чорном море взяли три именитые места: Трабусунду (Трабзон. — В.К.) да Адрианопел, да еще одно место, которому имяни неведомо…» Сообщение, однако, не находит подтверждения в других источниках.

В конце 1640-х гг. на Украине и в Крыму в связи с украинско-крымским союзом и стремлением хана Ислам-Гирея III добиться большей самостоятельности от Турции стала витать идея будущего совместного похода запорожцев и татар на османскую столицу. Крымский военачальник Тугай-бей в 1648 г. говорил стамбульскому греку Исаю Остафьеву, что после мира с Польшей татары и казаки «хотят итти войною, большим собраньем, к Царюгороду на турского султана». Источники не раз фиксируют и подобные высказывания Б. Хмельницкого. Иерусалимский патриарх Паисий после переговоров с ним, состоявшихся в декабре того же года, рассказывал в Москве, что гетман хочет «на весну итти с войском на турского, и струги… учали делать, а татаровя… крымские от турского поотложились и на турского с черкасы (украинцами. — В.К.) войною пойдут».

В апреле 1649 г. украинский лидер говорил русскому послу Григорию Унковскому: «А как за помощию божиею ту войну (против Польши. — В.К.) скончаем в добром счастье, и царь (хан. — В.К.) со всем Крымом так же хочет свобожатца из неволи от турского царя, и меня и Войско Запорожское в помочь себе зовут… И мы за помощию божиею помогать им будем; да чаять того, что крымскому царю освободитца из неволи от турского царя Бог и поможет, что ныне у турского царя от немец (венецианцев. — В.К.) большие упадки, много у него людей немцы побили и на Белом море путь к Египту отнели».

Через несколько месяцев, в ноябре, в беседе с другим московским послом, Г. Нероновым, Б. Хмельницкий повторил подобные рассуждения, дополнив их сообщением о будто бы уже начавшемся массовом строительстве чаек для грядущего похода на Стамбул.

Если Польша заключит мир с Украиной, заявил гетман, то он намерен вместе «с крымским царем и с волохи, и с серби, и с мутьяны» воевать Турцию, и уже изготовлено на Днепре под Кодаком 300 стругов и, кроме того, велено сделать еще 200. На этих судах запорожцы пойдут на турок морем, а он, Б. Хмельницкий, с запорожцами же пойдет сухим путем на Аккерман. Гетман, по его словам, «ведает подлинно, что турскому царю против их стоять будет неким потому, что многих ево ратных людей побили виницейские немцы».

Г. Неронов, будучи на Украине, слышал о таких планах не только от Б. Хмельницкого, но и «ото многих людей». Однако сбыться мечтам было не суждено. Освободительная война оказалась затяжной и изнурительной, союз с Крымским ханством — непрочным, и Украине, чья только что созданная государственность порой стояла на грани гибели, было не до похода на Стамбул.

Тем не менее информация о подобных настроениях и планах доходила до османских властей и вызывала в Турции серьезные опасения. Упомянутый патриарх Паисий сообщал, что «во Царегороде от черкас и от татар спасенье большое, потому что у них (турок. — В.К.) ныне малолюдно, многие побиты от виницеян и меж себя в межусобье». В ноябре 1649 г. Б. Хмельницкий уверял Г. Неронова, что раньше крымские ханы были «страшны» от султана, «а ныне… и сам турской царь от крымского царя и от великого Войска Запорожского страшен».

В Турции опасались и нападения с Дона. Жилец Иван Кузовлев, приехавший в октябре того же года из Стамбула в Москву, свидетельствовал, что не только в Азове и Кафе «чают на себя приходу государевых ратных людей и донских казаков», но и в самой османской столице.

Сделаем выводы:

1. Между Войском Запорожским и Войском Донским существовал постоянный боевой союз, благодаря которому удары казаков по Анатолии и Босфору приобрели мощный характер. При этом Сечь располагала более значительными возможностями для ведения военных действий, но оказалась вовлеченной в социальные и национальные катаклизмы на Украине и затем поглощенной освободительной войной против Речи Посполитой. Ведущее положение в морских операциях постепенно переходило к Войску Донскому, которое, в свою очередь, оказалось «привязанным» к борьбе за Азов, а потом было вынуждено временно отступить от Азовского моря.

2. Украинско-турецкому договору 1649 г., якобы предоставлявшему Украине свободу мореплавания на Черном и Средиземном морях, приписывают большое значение в прекращении запорожцами войны на море. Однако нет доказательств фактического действия этого договора. Предствляется, что это был всего лишь нереализованный проект, а морские операции Сечь прекратила независимо от него, в связи с началом украинско-польской войны.

3. С 1629 г. наблюдается спад Босфорской войны, хотя военные действия продолжались. В этом году казаки действовали в европейской части Прибосфорского района, выдержав доблестное «сидение» в монастыре на острове близ Сизеболы. Набег на Стамбул 1629 г., описанный в письме И. Сирко 1675 г., не находит подтверждения в других источниках.

4. В 1630 г. был совершен доно-запорожский поход, в ходе которого разгрому подверглись селения азиатской части Прибосфорского района. Возможно, тогда же казаки действовали и у Бургаса. В 1635 г. запорожцы подходили к устью Босфора и разгромили окрестные места.

5. В 1630 г. Турция предложила Москве план решения «казачьего вопроса». Капудан-паша Фирари Хасан-паша предлагал совместную выплату жалованья донским казакам или их переселение на Средиземное море. План не был принят, поскольку противоречил интересам Московского государства и Войска Донского.

6. В результате взятия донцами Азова в 1637 г. и неудачи османской осады этой крепости в 1641 г. в Стамбуле весьма опасались массированного казачьего наступления на Черное море и Босфор. Однако необходимость обороны Азова не позволила казакам развернуть широкие военные действия. В этом периоде известен только один донской разведывательный поход к Стамбулу 1639 г.

7. В 1640 г. запорожская флотилия действовала поблизости от османской столицы. Реальность же стамбульского похода запорожцев, о котором в 1646 г. заявлял европейским послам Владислав IV, остается под вопросом.

8. В конце 1640-х гг. в связи с установлением союза между Украиной и Крымским ханством возникли планы совместного украинско-татарского похода на Турцию и Стамбул. Их осуществление связывалось с успешным окончанием войны против Польши и на практике не реализовалось.