Формирование Добровольческой армии

Формирование Добровольческой армии

25 декабря 1917 года в Новочеркасске Корнилов был назначен первым командующим Добровольческой армии. Отличительным знаком этой армии был нашиваемый на рукав угол из лент национальных цветов. Формировался штаб армии, возглавляемый генералом А. С. Лукомским и ведавший всеми организационными, административными, хозяйственными вопросами, а также высшим оперативным руководством армии. Имел свой штаб и генерал Алексеев. Несоответствие численности штабов боевому составу армии резко бросалось в глаза и осуждалось в войсках. Неодобрение вызвали широкий размах, который хотели придать сему начинанию начальники, занимавшие ранее высокие посты и привыкшие к большому масштабу работы, большое число штабных работников, не годившихся к строевой службе, и, конечно, стихийное стремление штабов всех времен к саморазмножению.

Отчасти на этой почве в конце января 1918 года произошло недоразумение между генералом Корниловым и генералом Лукомским, после чего в должность начальника штаба армии вступил генерал Романовский. Лукомский был назначен представителем армии при Донском атамане Каледине.

А. И. Деникин.

М. Г. Дроздовский.

Деникин пишет: «Донская политика привела к тому, что командующий Добровольческой армией, генерал Корнилов жил конспиративно, ходил в штатском платье, и имя его не упоминалось официально в донских учреждениях Донская политика лишила зарождающуюся армию еще одного весьма существенного организационного фактора… Кто знает офицерскую психологию, тому понятно значение приказа. Генералы Алексеев и Корнилов при других условиях могли бы отдать приказ о сборе на Дону всех офицеров русской армии. Такой приказ был бы юридически оспорим, но морально обязателен для огромного большинства офицерства, послужив побуждающим началом для многих слабых духом. Вместо этого распространялись анонимные воззвания и «проспекты» Добровольческой армии. Правда, во второй половине декабря в печати, выходившей на территории советской России, появились довольно точные сведения об армии и ее вождях. Но не было властного приказа, и ослабевшее нравственно офицерство шло уже на сделки с собственной совестью».

Цели, преследуемые Добровольческой армией, впервые были обнародованы в воззвании, изданном 27 декабря. В нем предписывалось:

1. Создание «организованной военной силы, которая могла бы быть противопоставлена надвигающейся анархии и немецко-большевистскому нашествию. При этом говорилось, что добровольческое движение должно быть всеобщим. Снова, как в старину, 300 лет тому назад, вся Россия должна подняться всенародным ополчением на защиту своих оскверненных святынь и своих попранных прав».

2. «Первая непосредственная цель Добровольческой армии – противостоять вооруженному нападению на Юг и Юго-Восток России. Рука об руку с доблестным казачеством, по первому призыву его Круга, его правительства и Войскового атамана, в союзе с областями и народами России, восставшими против немецко-большевистского ига, – все русские люди, собравшиеся на Юге со всех концов нашей Родины, будут защищать до последней капли крови самостоятельность областей, давших им приют и являющихся последним оплотом русской независимости, последней надеждой на восстановление Свободной Великой России.

3. Но рядом с этой целью перед Добровольческой армией ставится и другая цель. «Армия эта должна быть той действенной силой, которая даст возможность русским гражданам осуществить дело государственного строительства Свободной России… Новая армия должна стать на страже гражданской свободы, в условиях которой хозяин земли русской – ее народ – выявить через посредство избранного Учредительного Собрания державную волю свою.

Перед волей этой должны преклониться все классы, партии и отдельные группы населения. Ей одной будет служить создаваемая армия, и все участвующие в ее образовании будут беспрекословно подчиняться законной власти, поставленной этим Учредительным Собранием».

В заключение воззвание призывало «встать в ряды Российской рати… всех, кому дорога многострадальная Родина, чья душа истомилась к ней сыновней болью».

Формирование Добровольческой армии продвигалось довольно медленно. В среднем в день записывались в ее ряды до восьмидесяти человек. Причем солдат было мало. В большинстве это были офицеры, юнкера, студенты, кадеты, и гимназисты старших классов. Каждый из них давал подписку прослужить четыре месяца и обещал беспрекословное повиновение командованию. Состояние казны позволяло оплачивать добровольцев крайне низкими окладами: в январе 1918 года офицер получал 150, солдат – 50 рублей.

А. И. Деникин пишет: «Всенародного ополчения» не вышло. В силу создавшихся условий комплектования, армия в самом зародыше своем таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый. Нет нужды, что руководители ее вышли из народа, что офицерство в массе своей было демократично, что все движение было чуждо социальных элементов борьбы, что официальный символ веры армии носил все признаки государственности, демократичности и доброжелательства к местным областным образованием… Печать классового отбора легла на армию прочно и давала повод недоброжелателям возбуждать против нее в народной массе недоверие и опасения и противополагать ее цели народным интересам. Было ясно, что при таких условиях Добровольческая армия выполнить своей задачи в общероссийском масштабе не может. Но оставалась надежда, что она в состоянии будет сдержать напор неорганизованного пока еще большевизма и тем даст время окрепнуть здоровой общественности и народному самосознанию, что ее крепкое ядро со временем соединит вокруг себя пока еще инертные или даже враждебные народные силы».

И все же к середине января 1918 года была создана небольшая (всего около пяти тысяч человек), но довольно сильная своим единством взглядов армия. Она включала Корниловский полк, который прибыл на Дон с Юго-Западного фронта, офицерский, юнкерский, георгиевский батальоны, четыре батареи артиллерии, инженерную роту, офицерский эскадрон и роту гвардейских офицеров. Генерал Корнилов считал, что необходимо довести численность армии хотя бы до десяти тысяч человек.

Военное положение в течение всего декабря и первой половины января советское командование оценивало довольно пессимистически. Сводки преувеличивали и силы добровольческой армии, и активность ее намерений. Так, 31 декабря, когда добровольческие части не выходили еще на фронт, а донские митинговали, с Южного фронта доносили: «Положение крайне тревожное. Каледин и Корнилов идут на Харьков и Воронеж… Главнокомандующий просит присылать на помощь отряды красногвардейцев». Комиссар Склянский сообщил Совету народных комиссаров, что Дон мобилизован поголовно, вокруг Ростова собрано пятьдесят тысяч белого войска.

В двадцатых числах января обозначилось наступление советских войск на Ростов и Новочеркасск. С этого времени работа по формированию армии фактически прекратилась. Все кадры были двинуты на фронт. 2-й офицерский батальон по просьбе Каледина направлялся на новочеркасское направление, где казаки отказались от борьбы с большевиками. Рассчитывать же на поддержку иногороднего населения в казачьих областях не приходилось, ибо оно всегда завидовало казачеству, владевшему большим количеством земли, и, становясь на сторону большевиков, оно прежде всего надеялось наравне с казачеством принять участие в дележе помещичьих земель.

В конце января штаб армии, а также большая её часть перешли из Новочеркасска в Ростов. Корнилов, как отмечает Деникин, руководствовался при этом решении следующим: важное харьково-ростовское направление было брошено донцами и принято всецело добровольцами, переезд создавал некоторую оторванность от донского правительства и Совета, раздражавших командующего армией, наконец, Ростовский и Таганрогский округа были неказачьими, что облегчало до некоторой степени взаимоотношения добровольческого командования и областной власти.

Каждый день в Ростове был насыщен различными организационными мероприятиями. В то же время генерал Корнилов, как и на фронте, проводил большое количество встреч. Одну из них Роман Гуля описал так: «Подпоручик Долинский, адъютант Корнилова, провел нас в приемную, соседнюю комнату с кабинетом генерала. В приемной, как статуя, стоял текинец. Мы были не первые. Прошло несколько минут, дверь кабинета отворилась: вышел какой-то военный, за ним Корнилов, любезно провожал его. Лавр Георгиевич поздоровался со всеми. «Вы ко мне, господа?! – спросил нас. «Так точно, ваше высокопревосходительство». – «Хорошо, подождите немного», и ушел.

…Дверь кабинета вскоре отворилась. «Пожалуйста господа». Мы вошли в кабинет, маленькую комнату с письменным столом и двумя креслами около него. «Ну в чем ваше дело? Рассказывайте», – сказал генерал и посмотрел на нас. Лицо у него было бледное и усталое. Волосы короткие, с сильной проседью. Оживлялось лицо маленькими, черными, как угли, глазами.

«Позвольте, ваше высокопревосходительство, быть с вами абсолютно искренним». – «Только так, только так и признаю», – быстро перебивает Корнилов.

Лавр Георгиевич, слушая нашу просьбу не разлучать с полковником С…, чертит карандашом по бумаге, изредка взглядывая на нас черными проницательными глазами. Рука у него маленькая, сморщенная, на мизинце – массивное дорогое кольцо с вензелем.

Мы кончили. «Полковника С. я знаю, знаю с хорошей стороны. То, что у вас такие хорошие отношения с ним, меня радует, потому что только при искренних отношениях и можно работать по-настоящему. Так должно быть всегда у начальника и подчиненных. Просьбу вашу я исполню». Маленькая пауза. Мы поблагодарили и хотели просить разрешения встать, но Корнилов нас перебивает: «Нет, нет, сидите, я хочу поговорить с вами… Ну, как у вас там, на фронте?» И генерал расспрашивает о последних боях, о довольствии, о настроении, о помещении, о каждой мелочи. Чувствуется, что он этим живет, что это для него «всё».

…Генерал прощался. «Кланяйтесь полковнику С.», – говорил он нам вслед. Выходя из кабинета, мы столкнулись с молодым военным с совершенно белой головой. «Кто это?» – спрашиваю адъютанта. Он улыбается: «Разве не знаете? Это Белый дьявол, сотник Греков. Генерал узнал, что он усердствует в арестах и расстрелах, и вызвал на разнос».

Пройдя блестящий зал штаба, мы вышли. Корнилов произвел на нас большое впечатление. Что приятно поражало всякого при встрече с Корниловым – это его необыкновенная простота. В Корнилове не было ни тени, ни намека на бурбонство, так часто встречаемое в армии. В Корнилове не чувствовалось «его превосходительство», «генерал от инфантерии». Простота, искренность, доверчивость сливались в нем с железной волей и это производило чарующее впечатление. В Корнилове было «героическое». Это чувствовали все и потому шли за ним слепо, с восторгом, в огонь и в воду». Еще одним крупным достоинством Корнилова было отсутствие в нем корыстолюбия. Чрезвычайно умеренный в своих привычках, равнодушный не только к роскоши, но даже к простому комфорту, он не чувствовал потребности в деньгах и посреди той вакханалии воровства и хищений остался безупречным до конца».

М. О. Неженцев.

К моменту прибытия Добровольческой армии в Ростов все железные дороги, ведущие из Европейской части России к Новочеркасску и Ростову, были уже в руках красногвардейцев. Приток пополнения к армии почти прекратился. Просачивались только отдельные смельчаки. Красногвардейские отряды наседали с запада и с востока. Войска Корнилова начали нести крупные потери. Рассчитывать на проведение какой-нибудь наступательной операции было трудно.

Генерал Корнилов надеялся получить помощь от горцев Кавказа. Туда были посланы офицеры с поручением войти в связь с лицами, стоявшими во главе горских народов, и набрать добровольцев. Эта же задача была поставлена генералу Эрдели, находившемуся в Екетеринодаре для связи с кубанскими правительством и атаманом. 20 января он прислал телеграмму, что приезжает в Ростов вместе с князем Девлет-Гиреем, который обещает выставить до десяти тысяч черкесов. Прибыв в Ростов, князь уточнил, что он обязуется выставить две тысячи черкесов в течение двух недель, а в последующем – остальных. За это, кроме вооружения и довольно значительных сумм на денежное содержание своих бойцов, он просил около миллиона рублей.

Конечно, генерал Корнилов понимал, что верить князю Гирею было опасно. Но все же пошел на риск. Генерал же Алексеев сначала категорически отказал, но в итоге все же решил выдать около двухсот тысяч рублей. Князь Гирей на это не согласился и обиженный уехал в Екатеринодар.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.