Деятельность генерал-лейтенанта Курлова по гражданскому управлению Прибалтийского края

Деятельность генерал-лейтенанта Курлова по гражданскому управлению Прибалтийского края

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА КУРЛОВА по гражданскому управлению Прибалтийского края

Определение генерал-лейтенанта Курлова на службу и назначение его на должность Особоуполномоченного по гражданскому управлению Прибалтийского края

10 августа 1914 г. Высочайшим приказом по военному ведомству был определен на службу из отставки ген.-л. Курлов, с назначением в распоряжение главного начальника снабжений армий Северо-Западного фронта. Первое назначение ген.-л. Курлова на определенную должность последовало в конце сентября 1914 г., когда на него было возложено исполнение обязанностей помощника Главного Начальника Двинского военного округа, причем согласно приказу инж. – ген. кн. Туманова, ген.-л. Курлову было поручено заведывание делами по гражданскому управлению округа, вопросами контрразведки, военной цензурой и делами военно-судебными.

Затем в ноябре 1914 г. в целях объединения мероприятий по гражданскому управлению всего Прибалтийского края Верховный Главнокомандующий Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Николаевич повелел подчинить все три губернии края, в отношении гражданского их управления, ген.-л. Курлову, сроком с 15 ноября. После того письмом от 23-го же ноября начальник штаба Верховного Главнокомандующего ген. от инф. Янушкевич уведомил Главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта ген. – ад. Рузского о назначении ген.-л. Курлова согласно повелению Верховного Главнокомандующего на должность Особоуполномоченного по гражданскому управлению Прибалтийского края, с оставлением в должности помощника Главного Начальника Двинского военного округа, но с перенесением пребывания в пределы Прибалтийского края.

Причины учреждения такой новой высшей должности по гражданскому управлению губерниями Прибалтийского края видны из письма генерала от инфантерии Янушкевича Главнокомандующему 6-й армией от 18 октября 1914 г. за № 136, где приведены следующие соображения:

«Поступающие во вверенный мне штаб как официальные, так и частные сведения указывают, что в губерниях Прибалтийского края отношения между туземной и немецкой частями его населения крайне обострены, причем в отдельных случаях этому обострению не в малой мере содействует открыто проявляемое некоторыми немецкими землевладельцами сочувствие к судьбам Германской империи. С другой стороны, сведения эти подтверждают высказываемое печатью сомнение в безусловной преданности России указанной категории населения и дают основание допустить возможность даже прямо враждебных с ее стороны действий по отношению к нашим военным целям. Такое состояние края, чрезвычайно важного и притом прибрежного его расположения, не может не внушать забот, направленных к пресечению всяких попыток оказания содействия неприятелю, как равно и к предупреждению возникновения внутренних в нем беспорядков. Одной из наиболее действительных в этих целях мер нельзя не признать усиление местной власти и установление единства в ее деятельности. Первое уже достигнуто введением Высочайшим Указом от 20 июля сего (т. е. 1914) года военного положения в Прибалтийских губерниях. Что же касается объединения власти, то установить таковую доселе не представлялось возможным по соображениям военного свойства, потребовавшим распределения края между Петроградским и Двинским военными округами».

В этих именно видах объединения власти в Прибалтийском крае и приближения ее к населению с усилением надзора за деятельностью губернских начальств на месте, и для придания этой деятельности единства и планомерности в чрезвычайно важной борьбе с враждебными России проявлениями местной жизни и было признано необходимым учреждение новой должности Особоуполномоченного по гражданскому управлению губерниями Прибалтийского края, с подчинением ему как Курляндской губ. и Рижского уезда (за исключением крепостного района Усть-Двинской крепости) Лифляндской губ., входивших в район Двинского военного округа, так равным образом и остальных уездов Лифляндской губ. и Эстляндской губ. (за исключением Морской крепости Императора Петра Великого, г. Ревеля и Балтийского порта), находившихся в районе, подчиненном Главнокомандующему 6-й армией.

Объем прав генерал-лейтенанта Курлова как Особоуполномоченного

Объем прав, предоставленных Особоуполномоченному в пределах районов, подчиненных Главнокомандующему 6-й армией, и через Главного Начальника Двинского военного округа Главнокомандующему армиями Северо-Западного фронта, определялся особыми инструкциями, утвержденными ген. – ад. Фан-дер-Флитом 7 ноября и ген. – ад. Рузским – 4 декабря 1914 года. Согласно этим инструкциям Особоуполномоченному предоставлялось управление вверенными ему местностями на основании Общей Инструкции генерал-губернаторам, с тем лишь изменением, что представления на Высочайшее благовоззрение он мог делать не иначе как по команде, через Главнокомандующего, по принадлежности. Затем Особоуполномоченному подчинялась военная цензура и предоставлялись следующие права:

1) воспрещать удаление из мест жительства таким лицам, коих по знанию ремесел или по занятию предполагается привлечь к работам для достижения целей войны;

2) воспрещать вывоз необходимых для работ орудий и материалов, а также продовольственных и перевозочных средств, фуража, дров и т. п. предметов, могущих потребоваться для войск;

3) издавать обязательные постановления, относящиеся:

а) к предупреждению нарушений общественного порядка и государственной безопасности;

б) к почтовым, телеграфным, телефонным сообщениям;

в) ко всяким вообще торговым и промышленным заведениям;

г) к типографиям и прочим заведениям тиснения;

д) ко всем произведениям печати и тиснения;

4) устанавливать и подвергать за нарушение изданных обязательных постановлений взысканиям: заключения в тюрьме или крепости на 3 месяца или денежного штрафа в размере 3000 руб. в один раз;

5) назначать общие и частные реквизиции;

6) подвергать во вверенном крае имущество жителей секвестру.

Состав управления генерал-лейтенанта Курлова по должности Особоуполномоченного

Для ближайшего выполнения задач, возложенных на Особоуполномоченного, при нем было учреждено особое управление, в состав которого ген. – ад. Рузский проектировал включить: шесть чинов для поручений (один генерал, один штаб-офицер и четыре военных чиновника) и тринадцать членов канцелярии. По рассмотрении этого проекта Верховным Главнокомандующим Его Императорское Высочество нашли необходимым ограничиться лишь утверждением дополнительного штата к общему штату Двинского военного округа, и притом в числе: пяти чинов для поручений (один генерал, один штаб-офицер и три чиновника) и пяти чинов секретарской части, а всего 10 чинов вместо предполагавшихся 19. Новый дополнительный штат предназначался для предоставления чинов, занимающих вновь учрежденные должности, в распоряжение помощника Главного Начальника Двинского военного округа по управлению Прибалтийским краем.

Вступление генерал-лейтенанта Курлова в должность Особо-уполномоченного и характеристика высших губернских властей Прибалтийского края

24 ноября 1914 г. ген.-л. Курлов приступил к выполнению возложенных на него обязанностей Особоуполномоченного. Что касается представителей высшей русской власти в Прибалтийском крае, вошедших в подчинение ген.-л. Курлову, то нельзя не отметить, что не все они были на должной высоте в смысле полного понимания окружающей их обстановки и не все пользовались необходимой независимостью от немецких властей. Так, например, бывший в первые месяцы войны Лифляндским губернатором гофмейстер Звегинцов не только в мирное время отличался большим пристрастием к местным помещикам-немцам, но и после объявления войны не изменил своего поведения, чем, по удостоверению ген.-л. Курлова, «возбудил против себя резкую ненависть не только латышского, но и русского населения губернии». Для характеристики означенного образа действий гофмейстера Звегинцова даже во время войны достаточно указать: на оставление им в Риге на жительстве офицера запаса германской армии (Раутенберг-Клинского) и значительного количества военнообязанных германских и австрийских подданных, служивших в помещичьих имениях, несмотря на общее распоряжение военных властей о высылке таковых лиц в отдаленные губернии; на отказ в разрешении латышским и русским организациям устроить в Риге сбор пожертвований на нужды войны; на допущение употребления немецкого языка в канцелярии губернатора, губернском правлении и других правительственных учреждениях Риги; на арестование участников патриотических манифестаций и т. п. Все эти факты указаны и в докладе бывшего Товарища Министра Внутренних дел Свиты Вашего Императорского Величества ген.-м. Джунковского Министру Внутренних дел от 20 сентября 1914 г. Ближайший помощник гофмейстера Звегинцова, Лифляндский вице-губернатор кн. Кропоткин точно так же отличался приверженностью к немецкой культуре и был известен как лицо, весьма близкое к немецким кругам, как местный помещик. Были нарекания в германофильстве среди местных латышей и на Курляндского губернатора егермейстера Набокова, нашедшие себе потом (летом 1915 г.) отражение в речах членов Государственной Думы от Курляндской губернии Яна Гольдмана (латыш) и от Лифляндской – кн. Мансырева; однако если и были у егермейстера Набокова, как удостоверяет доклад ген.-м. Джунковского, «несомненные симпатии к местному немецкому обществу и близкие личные связи с дворянством», то все же фактов особого значения, свидетельствовавших о нарушении им интересов России, указать нельзя. И только деятельность Эстляндского губернатора ген.-м. Коростовцева не вызывала сомнений или подозрений в каком-либо покровительстве тем или иным местным национальным элементам или в тесных связях с ними.

Взаимоотношения местных национальных групп Прибалтийского края

Приступая к управлению Прибалтийским краем, ген.-л. Курлов встретил там чрезвычайно сложную обстановку, обусловленную издавна существовавшим разладом местных национальных групп – немцев, с одной стороны, и латышей и эстов – с другой, – резко обострившимся с началом войны. Отношения между этими народностями объясняются всем историческим укладом жизни края. В Прибалтике со старых времен укоренилось господство наиболее малочисленной, в то же время наиболее культурной и привилегированной, немецкой части населения, что породило в других национальных группах дух недовольства, зависти и озлобления. Эти чувства вызывались отчасти образом жизни и поведения местного дворянства, замкнувшегося в своей среде и относившегося всегда с некоторым отчуждением ко всему, что не носит на себе печати германской культуры. Отсутствие до сих пор у местных крестьян надлежащего обеспечения землей и вытекающее отсюда развитие батрачества крестьянского населения, сплошь состоявшего из латышей и эстов, преобладающее значение земельного дворянства в строе церковно-общественной жизни, исключительные права его в управлении земским хозяйством, а также и различные другие местные условия, поддерживающие господство в крае немецкой группы населения, – все это непрерывно питает чувства национальной розни и острого недоброжелательства. Наряду с этим в последние десятилетия замечается быстрый рост самосознания латышской и эстонской национальных групп, усиливающий эту рознь. Что касается русских элементов Прибалтийского края, то они, испытывая в повседневной жизни проявление немецкого господства, точно так же в большинстве случаев недоброжелательны к немецкому элементу.

Настроения главных местных национальных групп, немцев и латышей

Указанные выше особенные условия строя жизни Прибалтийского края должны были неизбежно вызвать в нем острую вспышку национальной вражды с момента объявления Германией войны России. Полное духовное единение общегерманской и балтийской немецкой культур, широкое использование в крае труда германских подданных в местной сельскохозяйственной и фабрично-заводской промышленности и в местной торговле, а также те связи, которые имела некоторая часть прибалтийского дворянства с Германией, – послужили в глазах прочих народностей поводом заподозрить балтийских немцев в холодном отношении к интересам России.

Две прочие крупные национальные группы местного населения Прибалтийского края – эстонская и латышская, и в особенности последняя, горячо отозвались на проявления русского патриотического одушевления. Всеми способами – путем манифестаций, многочисленных пылких статей и брошюр, предложением личного труда и средств для помощи раненым воинам – эти группы стремились выразить и подчеркнуть свое единение с русским народом и свою готовность жертвовать всем для победы над общим врагом. Даже, по данным жандармских властей, значительно ослабела в первые месяцы войны деятельность сильно развитых в латышско-эстонской среде социалистических партий. Несомненно, что главным двигателем такого воодушевления латышей и эстов является глубоко в них вкоренившиеся вражда и даже ненависть к германизму, и они видят в настоящей войне счастливую для себя возможность отплатить немцам за испытанные притеснения. Относившиеся всегда, а в особенности со времени революционных вспышек 1905 г., недоверчиво к русским властям, в которых видели защитников дворянских немецких привилегий, латыши и эсты получили надежду, что такое отношение русской государственности в будущем изменится, каковое обстоятельство усиливало главную причину их воодушевления и должно было вести все к большему сближению их с русской культурой, чем, казалось бы, русской политике и следовало воспользоваться. Во всяком случае, по справедливому замечанию ген.-м. Джунковского в его вышеупомянутом докладе Министру Внутренних Дел, «какими бы причинами ни объяснялось патриотическое воодушевление в среде эстонцев и латышей, оно должно рассматриваться как отрадное явление, которое может в конечном результате способствовать сближению с русской государственностью национальных групп, доселе ее чуждавшихся». Параллельно с патриотическим поведением эстов и латышей проявлялась и их враждебность к прибалтийским немцам; на этой почве, между прочим, возник ряд необоснованных слухов о сигнализации из помещичьих усадеб об устройстве там подозрительных вышек, годных для беспроволочного телеграфирования, и бетонных площадок для спуска летательных машин и т. п., а эти слухи в свою очередь вызывали обильное число заявлений властям и анонимных доносов.

Программа деятельности генерал-лейтенанта Курлова при вступлении его в должность Особоуполномоченного

Из составленного ген.-л. Курловым «Отчета» по исполнению им обязанностей Особоуполномоченного, при сем представляемого в виде приложения, усматривается, что им были в достаточной мере оценены как та местная обстановка, в которой ему пришлось действовать, так и тот разлад, который существовал среди национальных групп Прибалтийского края.

Начала, которые ген.-л. Курлов решил положить в основу своей деятельности в качестве Особоуполномоченного, следующим образом формулированы в его вышеупомянутом печатном «Отчете»:

«При таких условиях я считал необходимым, руководствуясь данными при отправлении в край личными указаниями Верховного Главнокомандующего (Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича), не придавать своим мероприятиям местнонациональной окраски, а приурочивать их к требованиям и условиям военного времени, исходя из того положения, что военная власть, на которую возложено гражданское управление, должна стоять совершенно в стороне от местных племенных симпатий и антипатий, искоренять все, что может служить во вред нашей армии, а тем более способствовать успехам неприятеля, принимая самые решительные меры по отношению к виновным, какое бы положение они ни занимали, и имея в виду русские национальные интересы».

Общий характер мероприятий генерал-лейтенанта Курлова по отношению к местному населению

Для осуществления намеченной себе программы ген.-л. Курлов принял ряд мер, касавшихся и немецкой, и латышской частей населения: запрещение употребления вывесок и надписей на немецком языке; запрещение демонстративного разговора на том же языке; запрещение сборов денег и вещей исключительно для пленных германцев и австрийцев и наложение взысканий на лиц, организовавших таковые сборы; высылка из края 136 местных помещиков и пасторов германофильского направления; закрытие немецких газет (кроме одной), стрелковых обществ и школ антирусского направления; закрытие латышских обществ социал-демократического направления (например, просветительного общества «Прибалтийская культура»); неуклонное привлечение к ответственности отдельных лиц из числа латышских социалистических партий; запрещение распространения таких книг и брошюр на латышском и эстонском языках, которые могли возбудить население против местных немцев (например, книги Ренникова «В стране чудес»); возбуждение преследования против ложных доносчиков и наложение на них взысканий и т. п.

Как показала произведенная при настоящем расследовании проверка, изложение в «Отчете» ген.-л. Курлова существа означенных мер, подробностей и поводов их принятия не вызывает в общем каких-либо возражений.

Однако расследование в то же время показало, что все принимавшиеся ген.-л. Курловым меры и отдававшиеся им распоряжения все-таки не достигли цели умиротворения враждовавших между собой народностей, а скорее обострили их взаимное неприязненное друг к другу настроение, вызвав со стороны как латышей, так и немцев ряд нареканий на ген.-л. Курлова и возбудив среди обеих групп серьезное недовольство его деятельностью.

Отношение генерал-лейтенанта Курлова к латышской и эстонской частям населения

По отношению к латышской и эстонской частям населения Прибалтийского края, особенно к первой, у ген.-л. Курлова издавна сложилось несколько предвзятое мнение о степени их лояльности.

Докладывая Главному Начальнику снабжений Северо-Западного фронта генералу от инфантерии Данилову (в письме от 29 января 1915 г.), что он «не позволит себе утверждать», будто «патриотизм латышей только синоним их вражды к немцам» и будто «латыши поголовно все революционеры», ген.-л. Курлов в то же самое время и в этом письме, и в упомянутом выше «Отчете», и в своих объяснениях, данных во время настоящего расследования, не скрывает своего недоверия к чистоте этого патриотизма латышей, постоянно подчеркивая опасность полагаться на «высокое патриотическое воодушевление» этих групп местного населения и мотивируя это воззрение деятельностью срединних социал-демократических организаций, хотя и работающих «не без заграничного (по сведениям жандармских властей – германского) влияния», и «стремлением латышей к национальному самоопределению», проявлением какового ген.-л. Курлов, между прочим, считает и «недоверие» латышей к местным немцам и «вызывающий образ действия их» по отношению к последним. Подобное предубеждение ген.-л. Курлова к латышам весьма рельефно выразилось, например, в его усиленных попытках доказать высшим военным властям не только ненужность, но даже «безусловную опасность» сформирования особых латышских дружин и стрелковых батальонов. Это военная мера, предпринятая по повелению Верховного Главнокомандующего, вызвала ряд докладов ген.-л. Курлова в мае и июне 1915 г. генерала от инфантерии Данилова о том, что «деятельность латышских частей могла бы повести к крайне нежелательным эксцессам» в виде «повторения погромного движения 1905–1906 гг.», а равно «к крайним затруднениям для местной администрации», каковые опасения, как впоследствии показали факты, оказались совершенно неосновательными. И затем, несмотря на разрешение военным властям опубликования сведений о сформировании латышских стрелковых батальонов, ген.-л. Курлов 8 июля 1915 г. все же запретил об этом печатать в рижских газетах, каковой запрет был снят лишь по специальному повелению Верховного Главнокомандующего (15 июля). Даже простые выражения одобрения и поощрения со стороны официальных лиц патриотизму латышей вызывали неудовольствие ген.-л. Курлова; так, например, когда 17 мая 1915 г. в Митаве во время грандиозной манифестации, устроенной по поводу отбития русскими войсками германцев от этого города, начальник отряда ген.-м. Потапов в ответ на выражение манифестантами горячих чувств симпатии к доблестной русской армии сказал несколько слов о храбрости солдат-латышей и приветствовал латышей пожеланием им процветания, то ген.-л. Курлов сейчас же донес ген. от инф. Данилову, что «речь ген.-м. Потапова при существующем положении национального вопроса в крае является неуместной» и что «дальнейшие подобного рода выступления нежелательны». В своих объяснениях при расследовании ген.-л. Курлов, касаясь вопроса о своем взгляде на латышей, высказывает, что «проявление патриотизма, особенно в момент тяжелой войны, есть долг каждого русского гражданина и верноподданного», и далее с известной долей иронии отказывается «себе представить, почему исполнение этого долга со стороны латышей требует каких-то особенных к нему отношений и поощрений». Между тем, если принять во внимание, что в данном случае идет речь о таком отрадном и важном для России явлении, как проявление горячих симпатий к русскому делу со стороны целой народности, доселе выражавшей скорее равнодушие к общерусской идее и общеимперским интересам, то казалось бы, наоборот, что проникнутая государственным смыслом местная русская власть именно и должна была всячески оберегать и культивировать эти всходы патриотического чувства, которые только при этом условии бережного и поощрительного к себе отношения способны дать в будущем богатые плоды; подозрительное же отношение администрации к лучшим чувствам граждан, подобное тому, какое наблюдалось в рассматриваемом вопросе у ген.-л. Курлова, могло лишь охладить эти патриотические порывы. По-видимому, в своих отношениях к местному населению не немецкого происхождения ген.-л. Курлов не мог отрешиться от той исключительной точки зрения, которую он усвоил себе еще на посту Товарища Министра Внутренних Дел и командира Отдельного корпуса жандармов по поводу революционного движения в Прибалтийском крае и которую не могло поколебать поведение латышей и эстов во время настоящей войны.

И в некоторых других случаях у ген.-л. Курлова замечались, как исходившие все из того же основного взгляда, нежелание использовать такой «отрадный», по выражению ген.-м. Джунковского, факт, как горячее проявление у латышей общеимперских чувств, так даже и известная тенденция как бы к ослаблению и возможному сдерживанию означенных настроений этой части населения. Так, ген.-л. Курлов, считая невозможной и нежелательной партизанскую войну в крае, был твердо убежден, что местное население даже во время войны отнюдь не должно иметь никакого оружия, почему по вступлении в должность Особоуполномоченного, по его собственным словам, и предполагал совершенно разоружить местное население; однако после переговоров с губернаторами он признал возможным ограничиться только воспрещением выдачи новых разрешений на приобретение и хранение у себя оружия. Свое убеждение о желательности разоружения ген.-л. Курлов объясняет «крайне обострившимися отношениями между различными частями населения», т. е. очевидно между немцами и латышами. Данных о том, каким именно национальным элементам – немецким или иным – чинилось больше стеснений в получении разрешения на оружие, расследованием не найдено, равно как недоказанными являются и нарекания на ген.-л. Курлова относительно его несправедливого отношения в сем отношении к латышам, высказывавшиеся некоторыми членами Государственной Думы, например, кн. Мынсыревым на заседании 28 июля 1915 года.

Такое направление политики ген.-л. Курлова не могло не возбудить недовольства против него со стороны латышской и эстонской частей населения Прибалтийского края и вызвать упреки в германофильстве. Отдельные случаи подобных обвинений, заявленных при расследовании некоторыми лицами, например, в неравномерном распределении разного рода натуральных повинностей, вызванных обстоятельствами военного времени, между помещиками-дворянами немецкого происхождения, с одной стороны, и крестьянами-латышами и эстами – с другой, или в наложении на латышей строгих взысканий за мелочные выходки по адресу местных немцев (вроде ареста волостного старшины за пропуск в официальной бумаге к помещику баронского титула) и т. п. – не должны быть отнесены, по данным расследования, к ген.-л. Курлову, всецело ложась на ответственность подчиненных ему губернских властей.

Отношение генерал-лейтенанта Курлова к немецкому населению Прибалтийского края и причины недовольства этой национальной группы генерал-лейтенантом Курловым

Вызвав нарекания на свою деятельность со стороны латышей, не избежал, однако, ген.-л. Курлов подобных же нареканий и со стороны местных немцев, которые указывали на непринятие мер к прекращению ложных доносов, на производство многочисленных (до 100) обысков у местных дворян, их компрометировавших в глазах окружающего населения, на что жаловались, например, Курляндский губернский предводитель дворянства граф Рейтерн – Нолькен, Эстляндский губернский предводитель дворянства барон Деллингсгаузен и др., на неосновательную высылку из края местных помещиков, пасторов и т. д.

По проверке таковых заявлений на настоящем расследовании нельзя отрицать, что среди этих распоряжений вообще и обысков в частности были действительно и такие, которые являлись результатом чисто формального отношения местных властей к получавшимся ими разного рода, может быть, неосновательным, заявлениям. Но подобного рода обыски и меры отдельных губернских и полицейских властей, конечно, не могут быть поставлены в вину самому ген.-л. Курлову.

Главным поводом к таким нареканиям местных немцев на ген.-л. Курлова послужили следующие обстоятельства.

С октября 1914 г. в штаб Двинского военного округа стали поступать многочисленные сведения о том, что в разных местах Прибалтийского края оказались будто бы устроенными в целях содействия неприятелю площадки для спуска аэропланов и вышки для сигнализации или беспроволочного телеграфирования. 18 октября ген.-л. Курлов распорядился о безотлагательном образовании в Риге и Рижском уезде особых комиссий для проверки таковых сведений; затем в конце октября подобные же комиссии были образованы в Курляндской губернии, далее в декабре – в губерниях Эстляндской и Лифляндской. 16 декабря того же года особая комиссия из губернаторов Прибалтийских губерний, чинов жандармской и общей полиции, а также представителей специалистов по телеграфному делу из чинов почтово-телеграфного ведомства под личным председательством ген.-л. Курлова, выработала основные указания о порядке расследования сведений о вышках и других сооружениях, полезных неприятелю, причем, однако, не было посредством комиссий предположено осмотреть при обследовании все местности губерний, а только проверить те сведения и доносы о таковых сооружениях, которые поступали к властям. Комиссии должны были составляться из уездного начальника, офицера отдельного корпуса жандармов, инженера и представителя от почтово-телеграфного ведомства. Многие из этих комиссий начали функционировать с начала ноября 1914 г. и продолжали свои действия во все время пребывания в Прибалтийском крае ген.-л. Курлова. Согласно упомянутой выше инструкции от 16 декабря производимые комиссиями расследования «отнюдь не должны иметь характера дознаний, так как целью является главным образом задача осведомленности властей для своевременного принятия необходимых мер».

Так как работы означенных комиссий происходили лишь в случае поступления к властям сообщений и доносов, то с одной стороны, самые обследования носили случайный характер, необеспечивающий как следует интересов обороны и, кроме того, тягостный для заподозренных и подвергшихся осмотрам лиц, тем более что в глазах населения эти осмотры, хотя и совершенно неправильно, отождествлялись с обысками. С другой стороны, результаты обследований показали, что если большинство заявлений было и неосновательно, то все же в некоторых случаях было признано необходимым уничтожение отдельных вышек, башен и т. п. Имея в виду эти обстоятельства, а равно и желательность более энергичного и быстрого уничтожения всех подобных сооружений, Главнокомандующий 6-й армией ген. – ад. Рузский 29 апреля 1915 г принял меру, весьма простую и достаточно гарантирующую военные интересы, которую, казалось бы, ген.-л. Курлову было возможно принять за несколько месяцев перед тем: было повелено «с получением предписания в кратчайший срок уничтожить все вышки, существующие в губерниях для наблюдения якобы за лесными пожарами», и «светлые цементные площадки на земле», возложив это уничтожение на полицию с предупреждением ее чинов, что «в случае оставления некоторых вышек неразрушенными, виновные будут преданы полевому суду за неисполнение приказания».

4 мая ген.-л. Курлов донес Главнокомандующему, что им немедленно сделаны соответствующие распоряжения, но счел возможным вместе с тем представить и соображения формального характера о «значительных затруднениях для администрации и полицейских чинов» в точности исполнить приказание «ввиду массы подлежащих уничтожению предметов».

Отношение генерал-лейтенанта Курлова к доносам на отдельных представителей немецкого населения края

В отношении доносов ген.-л. Курлов отдал 25 февраля 1915 г. «приказ» (№ 37), в коем, указывая на многочисленность доносов и частую их лживость, между прочим, устанавливал следующее.

«Прошу господ губернаторов предписать подведомственным им чинам полиции не приступать по анонимным заявлениям и доносам, кроме случаев особой важности (ст. 300 Устава Уголовного Судопроизводства), к производству дознаний, а представлять таковые мне для получения надлежащих указаний о порядке расследования. По доносам и заявлениям, подписанным чинами полиции, обязаны прежде всего допросить заявителя, предупредив его об ответственности за ложный донос, а если будут установлены в показании заявителя признаки преступления или проступка, направлять таковые в порядке ст. 250–261 Устава Уголовного Судопроизводства (к судебным властям) или представлять губернаторам для наложения на виновных в нарушении обязательных постановлений административных взысканий. При производстве дознаний я требую от полиции неуклонного исполнения ст. 254 того же Устава (запрещающей производство обысков и выемок в домах). Доносы, оказавшиеся ложными, должны быть направляемы чинам прокурорского надзора для возбуждения уголовного преследования по ст. 940 Улож. о Нак. (т. е. за ложный донос). Ввиду особой преступности ложных доносов в военное время я буду применять к виновным самые строгие меры. Прошу господ губернаторов настоящий мой приказ опубликовать во всеобщее сведение».

Опубликование ген.-л. Курловым означенного приказа, не содержащего в себе ничего, кроме повторения постановлений действующего закона, само по себе нисколько не могло способствовать уменьшению числа анонимных доносчиков и только должно было свести до минимума число лиц, представлявших подписанные заявления тех, кто более или менее верили в справедливость своих заявлений, что должно было, конечно, неблагоприятно отразиться на степени осведомленности властей о случаях преступлений и проступков. И действительно, начальник штаба Главнокомандующего армиями Северного фронта в письме на мое имя от 4 февраля с.г. за № 2201 сообщает, что приведенный приказ ген.-л. Курлова «сыграл на руку местным германофилам, предоставив им возможность душить с помощью находившихся от них в полной зависимости чинов полиции всякую попытку гибельной для них гласности» и что «военная власть, по выходе этою приказа, лишилась не только большинства случайных осведомителей контрразведки, но и многих постоянных агентов, напуганных угрожавшими им тяжкими наказаниями». О несоответственности подобных мер свидетельствует и комендант морской крепости Императора Петра Великого доносивший незадолго до издания ген.-л. Курловым его «приказа» по поводу ареста и оштрафования одного из доносителей Главнокомандующему 6-й армией, что «при подобных мерах столь необходимая и давшая полезные плоды разведка не может быть производима и что «наложение штрафов на сообщающих сведения местных лиц побудит ликвидировать это дело, так как содержать всюду своих агентов, конечно, невозможно» (16 февраля 1915 г. № 78). Взыскание, указанное вице-адмиралом Герасимовым в этом его рапорте, было наложено Курляндским губернатором Набоковым на крестьянина Карла Анвельта в виде штрафа в 200 руб., с заменой арестом на один месяц, за то лишь, что тот сообщил с двумя другими крестьянами сведение о виденном им неприятельском якобы аэроплане возле имения «Войзик». Вице-адмирал Герасимов просил ген.-л. Курлова отменить это взыскание, «так как иначе это создало бы впечатление в народонаселении о переломе политики и возвращении к старому Звегинцовскому режиму, при котором население боялось давать какие бы то ни было сведения под угрозой административных взысканий»; ген.-л. Курлов, хотя и нашел возможным сложить с Анвельта означенное взыскание, но только «по случаю радостного события – падения Перемышля», признавая в то же время принципиально правильным наложение взыскания на названного крестьянина, несмотря на то, что были данные, что последний заблуждался вполне добросовестно.

Отношение генерал-лейтенанта Курлова к высылкам из края иностранных подданных воюющих с Россией держав

По вопросам о высылке из Прибалтийского края германских и австрийских подданных обращает на себя внимание нижеследующее.

Общее количество означенных подданных в крае к началу настоящей войны было весьма значительно, так в одной только Риге и ее уезде их проживало до 7000 человек. К концу октября около половины их было выслано во внутренние губернии как военнообязанные, с ними выехали и их семьи. Оставшиеся были подчинены надзору местной полиции, для чинов которой, равно как и для прочей администрации края, с одной стороны, явилось чрезвычайно затруднительное положение ввиду возникшей большой канцелярской переписки по поводу каждого из оставленной и фактической невозможности поэтому заниматься своим прямым делом, а с другой, точно также отсутствие возможности по малому, рассчитанному лишь на мирное время, составу осуществлять надлежащий надзор за этими опасными элементами.

Из затруднений сего рода наиболее простым и целесообразным способом вышел комендант морской крепости Императора Петра Великого вице-адмирал Герасимов, издавший 22 октября 1914 года приказ за № 664, в коем устанавливал в виде общей меры воспрещение пребывания подданных государств, находящихся в войне с Россией, в пределах вверенного ему района, без различия пола и возраста.

26 октября и. д. Лифляндского губернатора кол. ас. Подолинский вошел с весьма срочным представлением к Главному Начальнику Двинского военного округа инженеру-генералу князю Туманову о принятии таковой меры в Риге и Рижском уезде, при этом коллежский асессор Подолинский высказал следующие соображения, заслуживающие полного внимания.

Отметив первоначально обремененность делами об иностранных подданных, их высылке, надзору за ними и т. п. чинов местной администрации, о чем уже упомянуто выше, и. д. Лифляндского губернатора указывал, что для сих чинов первоочередными и безотлагательными ввиду военных действий являются иные вопросы, непосредственно связанные с обеспечением успеха нашей армии: вопросы по реквизиции всевозможных предметов для нужд войск, по изготовлению обмундирования и обуви, по призрению семейств воинов, по заботам о раненых и их семьях и т. п.; каковые важнейшие вопросы не могут быть разрешены, по причине обременения делами об иностранцах, «как следует», и «таким образом выходит, что интересы военного дела приносятся в жертву интересам иностранцев». Кроме того, в том же представлении указывалось и вообще на нежелательность оставления в крае в данный момент германских и австрийских подданных, как несомненно сочувствующих нашим врагам и опасных в отношении шпионства, и на соответственность подобным способом и на будущее время очистить и оберечь Ригу от чрезвычайно прочно укоренившегося в ней чужестранного элемента.

Князь Туманов направил 2 декабря 1914 г. рапорт коллежского асессора Подолинского на заключение ген.-л. Курлова, а последний, тотчас же по получении (6 декабря), кратко уведомил Лифляндского губернатора, что он «не находит нужным издание обязательного постановления», о коем ходатайствовалось, причем в этом ответе совершенно отсутствуют какие-либо мотивы отказа.

Впоследствии рассмотрения разного рода отдельных представлений и ходатайств о высылке тех или иных иностранцев, об оставлении высылаемых, о возвращении их в край, об учреждении за ними надзора и т. п. отнимали немало времени у самого ген.-л. Курлова, отвлекая его внимание от важнейших дел чисто военного значения; кроме того, бывшие иногда случаи злоупотреблений со стороны отдельных полицейских чинов, выражавшихся в незаконных льготах какому-либо иностранцу, нелегальном оставлении его спокойно жить на месте и т. п., возбуждали сильное неудовольствие среди значительно настроенного против немцев местного латышского населения, приписывались молвой ген.-л. Курлову, хотя он просто был лишь неосведомлен о таковых случаях, и вызывали крайне тягостные нарекания на него и на местных властей, отражающиеся и в показаниях при расследовании почти всех свидетелей – местных жителей, и в речах членов Государственной Думы (кн. Мансырева, Гольдмана, Залита и др.).

Наложение генерал-лейтенантом Курловым взысканий на лиц германофильского направления

В печатном «Отчете» ген.-л. Курлова указаны главнейшие случаи назначения им воспрещения пребывания в Прибалтийском крае, высылки в отдаленные губернии на время войны и иных взысканий нескольким местным дворянам, пасторам и другим лицам германофильского направления; как видно из данных расследования, все эти случаи наложения ген.-л. Курловым административных взысканий последовали после производства каждый раз дознаний и удостоверения в справедливости тех или иных фактов. Был случай признания высшими властями несоответственности распоряжений сего рода, отдававшихся ген.-л. Курловым: так, когда за демонстративные выходки после взятия нами Перемышля двух видных германофилов (из начальствующих лиц Митавской Дворянской гимназии) ген.-л. Курлов ограничился только устранением их на все время войны от должностей, Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта ген. Алексеев счел необходимым телеграммой (27 марта 1915 г.) указать ген.-л. Курлову, что «оставив в силе принятую им на сей раз меру, он считает наиболее соответственным в подобных случаях назначение высылки».

Характеристика чинов канцелярии генерал-лейтенанта Курлова как Особоуполномоченного

Ко всему изложенному необходимо добавить, что немало нареканий на ген.-л. Курлова было вызвано вследствие несоответственного поведения и образа действий окружавших его лиц. Контингент чинов канцелярии и лиц, числившихся при Особоуполномоченном для поручений, выбранных самим ген.-л. Курловым, состоял, как согласно между собой свидетельствуют вполне компетентные лица, опрошенные при расследовании (бывший Лифляндский губернатор, в должности шталмейстера, действительный статский советник Келеповский, Лифляндский вице-губернатор коллежский асессор Подолинский, бывший начальник Лифляндского губернского жандармского управления ген.-л. Волков и др.), по большей части из молодых людей совершенно неопытных, не отвечавших своему назначению ни в нравственном, ни в служебном отношениях, навязанных, по некоторым сведениям, ген.-л. Курлову влиятельными рекомендациями, которым он не счел удобным отказать. Эти молодые люди в Риге, не стесняясь, кутили и пили с женщинами, говорили публично по-немецки и вообще производили самое отрицательное впечатление своим вызывающим поведением, расточительностью и поддержанием близких сношений с местными немецкими кругами. Те лица, которым по служебным обязанностям приходилось постоянно иметь дело с канцелярией ген.-л. Курлова, удостоверяют, что дела в этой канцелярии велись достаточно небрежно, чины ее относились к делу без всякого интереса, и в связи с отсутствием у них опыта и достаточных знаний и при наличии легкомысленности канцелярия Особоуполномоченного получила характер лишь ненужной передаточной инстанции для губернаторов и других учреждений, подчас даже тормозившей течение дел. Сам ген.-л. Курлов среди этой обстановки, по отзывам тех же свидетелей, резко отличался своей усидчивостью: он все почти время проводил в своем служебном кабинете, весьма редко куда либо выходя, но, может быть, посему деятельность его и имела несколько кабинетный, далекий от жизни и канцелярский отпечаток, мешавший ему как лично наблюдать местную жизнь и местные настроения, так и следить за поведением своих подчиненных, которым он, по-видимому, склонен был доверять; были случаи, что некоторые посторонние лица, например, б. прокурор Рижского окружного суда статский советник Моложавый, сочли себя вынужденными обратить внимание ген.-л. Курлова на неприличный образ действия чинов его канцелярии, но никаких результатов от этого, кроме обещания их «подтянуть», не последовало. Отчасти это, быть может, объясняется и замечавшимся у ген.-л. Курлова в последние годы некоторым упадком трудоспособности и проявлявшейся у него апатией, о чем свидетельствуют некоторые наблюдавшие его близко лица.

Лица, близкие генерал-лейтенанту Курлову во время пребывания его в Риге

Из прочих лиц, с которыми ген.-л. Курлов, проживая в Риге, поддерживал близкие отношения, были: б. Курляндский губернатор в должности егермейстера Набоков с семьей и бывший рижский нотариус, отст. ген.-м. Хмелевский.

Егермейстер Набоков пользовался несомненными симпатиями местных немцев-помещиков и был всем известен давним своим нерасположением к латышам. Дружеские отношения ген.-л. Курлова к егермейстеру Набокову и постоянное с ним общение, естественно, должны были весьма односторонне влиять на образ мыслей и настроения ген.-л. Курлова и в то же время давали повод местному населению считать его единомышленником егермейстера Набокова.

Отставной генерал Хмелевский до войны состоял нотариусом в Риге; затем по призыву на военную службу из ополчения он занял там же должность военного цензора. Дружеские отношения между Хмелевским и ген.-л. Курловым начались и поддерживались еще со школьной скамьи. Между тем Хмелевский пользовался в Риге заслуженной, как кажется, репутацией «дельца», очень близкого к немецким кругам, оказывавшего разного рода негласные услуги немецким предприятиям, как например, заводу Цейса и заводу «Проводник». Большая близость Хмелевского с ген.-л. Курловым давала повод говорить в рижском обществе, что «через Хмелевского можно у Курлова все сделать».

Репутация генерал-лейтенанта Курлова и причины таковой

Наконец, нельзя не упомянуть, что значительную роль во всех нареканиях и обвинениях против ген.-л. Курлова сыграла и его репутация, которая, по согласному между собой свидетельству лиц чрезвычайно разнообразного положения и различных взглядов, опрошенных при расследовании (член Государственного Совета в звании Камергера Двора Вашего Императорского Величества князь Щербатов, бывший директор Департамента полиции сенатор Брюн де Сент Ипполит, члены Государственной Думы князь Мансырев, барон Мейендорф, Маклаков, Гольдман, Залит; ген.-л. отдельного корпуса жандармов Волков, профессор Астров, московские общественные деятели, чины рижской администрации, обыватели Риги и т. п.), представлялась крайне неблагоприятной и не внушающей доверия. Эта репутация основывалась не на каких-либо фактических или твердо установленных данных: о таких фактах настоящее расследование не могло собрать каких-либо материалов; основа этой репутации лежала в разного рода слухах, являвшихся однако крайне упорными.

С одной стороны, встречаются темные и неопределенные намеки на какие-то обстоятельства, будто бы рисующие в черных красках деятельность ген.-л. Курлова по отношению к печальным киевским событиям, имевшим место в начале сентября 1912 г.: убийству статс-секретаря П. А. Столыпина; с другой – слухи говорят о большой задолженности ген.-л. Курлова и о материальной зависимости его от разного рода лиц, владеющих будто бы ныне его векселями: немцев-заводчиков, евреев и т. п.; о склонности его оказывать особое внимание и большую снисходительность по отношению состоятельных лиц; о крупной карточной игре, которую будто бы вел ген.-л. Курлов даже в Риге во время исполнения обязанностей Особоуполномоченного, о получении им через разных посредников крупных взяток с немецких купцов и заводов, например, с фирмы «Проводник».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.