Прибытие императора Александра в армию

Прибытие императора Александра в армию

Приезд Императора в Вильну. – Награда Князю Кутузову. – Расположение Русских войск при окончании Отечественной войны. – Пополнение и устройство армии. – Возвращение жителей в освовожденные от неприятеля области. – Разорение в возвращенных от Польши губерниях. – Попечение о выходцах и потерпевших от неприятеля разорение. – Освящение Москвы. – Правила относительно пленных. – Милосердие Императора Александра к врагам.

Получив донесение о занятии Вильны, Государь отправился туда из Петербурга, в ночь с 6 на 7 Декабря. Едва узнали в Вильне о скором прибытии Императора, закипело радостное волнение в войсках, одушевленных самосознанием в исполнении обета пред Богом, Царем и Отечеством. Такое чувство превыше наград земных, и Князь Кутузов возбуждал и согревал его, часто говоря войскам о великом, святом значении Отечественной войны. Подвиг был совершен, посреди победителей недоставало присутствия Монарха, источника победы; сердца их жаждали услышать из Его уст волшебный для Русских Царский привет. 11 Декабря Князь Кутузов, в полном генеральском мундире, которого не видали мы на нем во весь поход, с шарфом через плечо, держа в руке строевой рапорт, стоял у подъезда замка. Бледные лучи догоравшего солнца, ударяя прямо на маститого вождя, освещали величавое лицо его, побагровевшее от стужи. Вокруг него все сохраняли молчание, а он готовился к торжественной для него минуте, когда мог донести лично Монарху о спасении Отечества. В исходе 5-го часа пополудни раздались по улицам народные восклицания, а вслед за тем примчалась во двор замка тройка запыхавшихся лошадей, запряженных в открытые дорожные сани, где, занесенный снегом и инеем, сидел Александр. Князь Кутузов поспешил ему навстречу. Монарх сжал его в объятиях, принял от него рапорт и, поздоровавшись с стоявшей в карауле ротой Семеновского полка, пошел во дворец рука об руку с победоносцем. Он повел его в Свой кабинет. Первым действием Императора была награда Архистратига Русских сил. По выходе Князя Кутузова из Государева кабинета Обер-Гофмаршал Граф Толстой поднес ему на серебряном блюде орден Святого Георгия 1-й степени и объявил Высочайшее повеление о пожаловании Фельдмаршалу сей высшей степени военных почестей. В следующее утро, 12 Декабря, день рождения Императора, после обедни, Его Величество благодарил армию в лице собранных во дворце Генералов и сказал им: «Вы спасли не одну Россию, вы спасли Европу». В тот же день Государь обедал у Князя Кутузова. Во время стола палили из Наполеоновых пушек французским порохом. Вечером Государь присутствовал на бале у Фельдмаршала, который, получив за полчаса перед тем от Графа Платова неприятельские знамена, поверг их к стопам Императора, при самом вступлении Его Величества в бальную залу. Праздник украшался воспоминанием минувших зол, чувством настоящей славы, убеждением в неодолимости России.

Вскоре после приезда Государева в Вильну Россия была совершенно очищена от неприятелей отступлением Князя Шварценберга, Ренье и Макдональда. Император велел по-двинуть ближе к Варшавскому Герцогству главную армию, две недели стоявшую на кантонир-квартирах. 17 Декабря началось движение, и войска заняли почти те же самые места, где были расположены при начале войны, а именно: Милорадович, с корпусами Князя Долгорукова, Графа Остермана, Корфа и Васильчикова, в Гродно и Белостоке; Дохтуров и Раевский в Лейпунах; гвардия в Мерече, Граф Строганов в Морциканцах, Бороздин в Кобели, кирасиры в Оранах, Сакен в Бресте. Партизанам и начальникам отдельных отрядов приказали распустить сборные войска и отправить их по принадлежности к корпусам. Временная земская сила и резервы были приближены к границам. Графу Толстому велели идти, с ополчением 3-го Округа, к Житомиру, Новгороду Волынскому и Овруну; Князю Лобанову-Ростовскому, с 67 резервными батальонами, из Орла к Чечерску и Чернигову; Кологривову, с 99 резервными эскадронами, из Стародуба в окрестности Могилева, Минска и Слуцка; Клейнмихелю, с 24 батальонами, двинуться из Костромы в Витебск. Таким образом, при окончании Отечественной войны главная армия стала между Вильной и Брестом, резервы и ополчение вступали в Малороссию, Волынию, Литву и Белоруссию, корпуса Графа Витгенштейна, Графа Платова и Дунайская армия подходили к Висле. Тогда же последовало Высочайшее повеление: для 7 пехотных дивизий Дунайской армии и 13-й, расположенной в Крыму, сформировать по числу полков 48 батальонов, каждый в 1000 человек. Основанием их долженствовали быть Бобруйский гарнизон и разные рекрутские депо, заключавшие в себе 10 000 старых служивых.

Формирование поручено Эссену; главными сборными местами назначены Чернигов и Бобруйск. Для пополнения и устройства армии принимали самые деятельные меры. Объявленный 30 Ноября набор, по 8 рекрутов с 500 душ, должен был кончиться скоро. Люди сего набора назначались для поступления в резервы, откуда на укомплектование армии долженствовали следовать целые батальоны и эскадроны. По примеру того, как сделано было Князем Кутузовым в Тарутине, обратили из каждой пехотной дивизии один слабейший полк на укомплектование остальных полков той же дивизии, а основание расформированных полков отправили в резерв, для нового сформирования. Вся кавалерия была переформирована; каждому полку назначено состоять из 7 эскадронов в 208 человек. На покупку ремонтных лошадей прибавили на каждую по 10 рублей, и для ремонтных лошадей отпустили фуражные деньги вперед за два месяца. Учредили два артиллерийских резерва: один между Брянском и Рогачевом, другой между Торопцом и Великими Луками. Запасные парки укомплектовали лощадьми и зарядами, большей частью взятыми у неприятеля. Саперы и пионеры получили новое образование и должны были составить 40 рот, разделенных на 3 полка в один гвардейский батальон. В арсеналах, по мере окончания самых нужных работ, велели строить провиантские фуры, также заготовляемые вольнонаемными. По надобности в офицерах возобновили присылку во 2-й Кадетский Корпус дворян для обучения порядку службы. Обвестили в губерниях Высочайшую волю о принятии статских в военную службу теми чинами, какие назначены были при составлении земского войска. В канцеляриях и министерских департаментах, где было много праздных чиновников, убавили число их, лишних уволили от службы или соглашали на вступление в полки; Министрам запретили принимать чиновников сверх штатов. Земским полициям предписали высылать к армии ополченных ратников, из коих иные, увидя сокрушение неприятельских сил, почитали в простоте души призыв свой на временную службу более ненужным и начали расходиться по домам, без позволения начальства. Во все места, где проходили армии и где в селениях и госпиталях оставались больные и слабые, был послан Генерал-Лейтенант Бороздин, для отправления их к корпусам сборными батальонами. Губерниям Литовским и Белорусским предписали представить начальствам всех наших солдат и рекрутов, оставшихся в тех губерниях при отступлении летом армий к Смоленску. Комиссариату строжайше подтвердили об удовлетворении всех резервов амуницией, оружием, мундирными вещами и седлами. Для пополнения амуниции в главной армии приказано прислать на каждый пехотный полк по 300, на кавалерийский и роту артиллерийскую по 100 мундиров и шинелей, для шитья коих употребляли инвалидов, вольных портных и пленных. В Риге, еще недавно угрожаемой осадой, велено формировать осадный парк для действия против крепостей, занятых войсками Наполеона и его данников, ибо Император Александр немедленно намеревался перейти из оборонительной войны в наступательную и для того послал из Вильны самые убедительные письма к Венскому и Берлинскому Дворам, приглашая их на соединение с Россией против врага всеобщего мира.

В освобожденные от неприятеля области начали стекаться жители, во время нашествия рассеянные в разные стороны военной грозой. Каждое семейство имело свою особенную историю похождений и странствований. Все находили большее или меньшее, а иные совершенное разорение родимого крова. Многие не отыскивали и следа жилищ своих. В Смоленской губернии иные дворяне, имевшие в начале августа по 1000 и более душ, увидели себя в Декабре без куска хлеба, принужденными обуваться в лапти. В малом числе уцелевших изб теснились, как могли, помещики, вместе с крестьянами и слугами. Один помещик, имевший 90 душ до вторжения неприятелей, возвратясь в имение свое, не нашел ни крестьян, след которых навсегда исчез, ни домов их, ниже господского строения и увидел только пепелище и на нем – кошку. Другой, владелец 150 душ, не встретил в своем селе ни одного живого существа; не было в нем ни одного уцелевшего дома или хлева; во всей вотчине остались неприкосновенными только два дерева. В возвращенных от Польши губерниях нашествие Наполеона причинило также великое опустошение. Ценность сожженного и расхищенного неприятелями имущества обывателей, потери от скотского падежа, истребления хлеба на полях, различных поставок для неприятельской армии и вообще понесенные в Отечественную войну сими губерниями убытки составляли:

Мало находилось в России семейств, которые в Отечественной войне не лишились бы отца, брата, сына или родственника, падших в рядах храбрых. Об их вечном успокоении возносились молитвы к небу; погребальное пение панихид сливалось с молебнами о победах, оглашавшими всю Империю. Златоуст 1812 года, Архиепископ Августин, взывал: «Земля Отечественная! Храни в недрах своих любезные останки поборников и спасителей отечества; не тяготи собою праха их! Вместо росы и дождя, окропят тебя благодарные слезы сынов Российских. Зеленей и цвети до того великого и просвещенного дня, когда воссияет заря вечности, когда солнце правды оживотворит вся сущая во гробах!»

Правительство оказывало всякие пособия жителям, удалившимся во время войны из занятых неприятелем областей и оставшимся без пристанища и средств к существованию. Прибывавшим из сих губерний чиновникам выдавалось жалованье; велено было помещать их преимущественно на открывавшиеся вакансии. Выходцев крестьян, из которых иные очутились под Гатчиной, а другие на низовьях Волги, размещали по казенным селениям и определяли им денежное вспоможение, по примеру существующего положения о крестьянах, переселяющихся из малоземельных губерний в многоземельные, на взрослого по 15, на малолетнего по 7 копеек в сутки. Во всех губерниях были учреждены для попечения о выходцах Комиссии, под надзором губернаторов, вице-губернаторов, предводителей и прокуроров. Для каждой Комиссии открыли в Казенных Палатах кредит в 10 000 рублей и выставили при церквах кружки для добровольного подаяния. Комиссии обязаны были приводить в известность нуждавшихся в помощи скитальцев, изыскивать и употреблять все средства для поддержания их, размещая их по городам и селениям и предлагая им, не пожелает ли кто вступить добровольно в военную службу на время войны, с тем чтобы по окончании ее возвратиться в дома свои, а если помещики оставят крестьян на службе, то зачитать их за рекрутов. Притом подтверждено было: отнюдь никого не принуждать к службе. Епархиальным Архиереям велено было принимать в призрение монастырей выходцев, особенно престарелых, немощных и малолетних. В таком священном деле Русское радушие и гостеприимство обыкновенно предупреждали действия Правительства. В городах и селах давали выходцам пищу, одежду и пристанище. В пользу их были присылаемы значительные суммы из удаленных от театра войны губерний. Так, например, Костромское дворянство пожертвовало из сельских запасных магазинов 50 000 четвертей хлеба; вырученные за их продажу деньги, полмиллиона рублей, препровождены были для раздачи разоренным от неприятеля. Из сей суммы 50 000 рублей переданы в ведение Синода, на возобновление церквей, потерпевших во время нашествия. В Петербурге составились два общества: Женское Патриотическое, под покровительством Императрицы Елисаветы Алексеевны, и Сословие призрения разоренных от неприятеля. В положении о сем Сословии сказано: «Когда во всякое время благородному сердцу полезно и приятно помогать страждущему человечеству, то сколь наипаче оное нужно и достохвально в нынешние времена, когда рукой бесчеловечнейшего из врагов во многих губерниях селения и дома соотечественников наших истреблены огнем, и многие из них, лишась всего, что имели, и потеряв отцов, или мужей, или братьев, или сыновей своих, падших за Веру и спасение Отечества, остались в старости или малолетстве, вдовами или сиротами, без всякой помощи и пропитания. Хотя Правительство прилагает всевозможное попечение о сохранении их от хлада и нищеты, однако же вражеская рука умела сделать число их так великим, что никаким образом невозможно удовлетворить всем их нуждам. По сей причине, с дозволения Государя Императора, учреждается прием добровольного приношения в пользу пострадавших и разоренных от неприятеля городских и сельских жителей». В Петербурге начали издавать новую газету, под названием «Русского Инвалида», – с целью обращать выручаемую за нее прибыль в пользу изувеченных в сражениях воинов и осиротевших семейств их[644]. Приношения в пользу Инвалида стекались отовсюду. Самые щедрые дары доставляемы были Императрицей Марией Федоровной и присылались обыкновенно со следующей припиской: «От счастливой Матери и Детей Ея». Когда через год потом Великие Князья Николай Павлович и Михаил Павлович отправились в армию, в приписке сделано было измнение, и присылаемые по повелению Императрицы в пользу Инвалида суммы сопровождались словами: «От счастливой Матери и Ея Дочери». Из множества приношений, беспрестанно увеличивавших Инвалидный капитал, нельзя пройти в молчании 42 000 рублей, пожертвованных на призрение защитников Отечества – кем? Московскими жителями, едва оживавшими тогда от разразившейся над ними грозы.

Смоленские и Московские страдальцы были близки к сердцу Государя. В Смоленскую губернию отправлен Сенатор Каверин, с Высочайшим повелением: «войдя в рассмотрение необходимых надобностей разоренных от неприятеля жителей, принять немедленно всевозможные меры к отвращению главнейших их недостатков, не останавливаясь, хотя бы на то потребны были и немалые суммы, лишь бы токмо доставлены им были необходимые пособия, сделав также положение и в рассуждении их облегчения в исполнении общих повинностей». О несчастнейших из Московских страдальцев повелел Государь доносить прямо Себе и писал Графу Ростопчину:

«Обращая печальный взор Наш на пострадавшую от руки злобного неприятеля Москву, с крайним сожалением помышляем Мы об участи многих потерпевших и разоренных жителей ея. Богу так угодно было. Неисповедимы судьбы Его. Часто в бурях воссылает Он нам спасение и во гневе являет милость Свою. Сколь ни болезненно Русскому сердцу видеть древнюю столицу Нашу большей частью превращенную в пепел, сколь ни тяжко взирать на опаленные и поруганные храмы Божьи, но не возгордится враг наш сими своими злодействами: пожар Москвы потушен кровью и его. Под пеплом ее лежат гордость его и сила. Из оскорбленных нечестивой рукой его храмов Божиих изникла грозная и праведная месть. Уже руки, наносившие зло России, связаны; уже обращенный в бегство неприятель, предав на посечение тыл свой, льет кровавые токи по следам своим. Глад и смерть текут за ним. Быстрота стоп не помогает ему. Долгота пути приводит его в отчаяние. Россия видит сие, и вскоре с радостью увидит вся Европа. И так, хотя великолепную столицу Нашу пожрал несытый огонь, но огонь сей будет в роды родов освещать лютость врагов и Нашу славу. В нем сгорело чудовищное намерение всесветного обладания, приключившее только бедствий всему роду человеческому и приготовлявшее столько же зол пред будущим родам. Россия вредом своим купила свое спокойствие и славу быть спасительницей Европы. Толь знаменитый и достойный храброго народа подвиг исцелит и не даст ей ран своих чувствовать. Между тем, обращая попечительное внимание Наше на пострадавших жителей Московских, повелеваем вам немедленно приступить к призрению их и к поданию нуждающимся всевозможной помощи, возлагая на вас обязанность представлять Нам о тех, которые наиболее претерпели».

На пепелища городов возвращались и гражданские начальства. По прибытии своем на места не скоро могли они заняться исполнением должностей своих, потому что здания присутственных мест, архивы и дела находили большей частью сожженными. Первоначальным действием губернских и уездных начальств препятствовало также разорение почтовых станций, отчего происходила медленность в пересылке предписаний и получении донесений. Во всем очищенном от неприятеля крае спешили учреждать почтовые сообщения. При оскудении обывателей лошадьми дело сие сопряжено было с большим трудом. Одной из первых забот Правительства было восстановление богослужения и возвращение церквам пастырей. Государь велел отправиться в Смоленскую и сопредельные ей губернии Члену Синода, Архиепископу Феофилакту, для употребления всех возможных усилий к приведению епархиии, по всем их частям, в надлежащее устройство. О действиях своих Архиепископ обязан был доносить еженедельно Синоду. В Высочайшем, данном ему рескрипте между прочим сказано: «Молю Бога, да ниспошлет вам силы ко славе имени Его, к пользе служителей алтаря, к обрадованию сынов Православной Церкви».

Оживала и Москва, пораженная рукой извергов, стряхивала с себя пепел и прах, возносила поседевшую главу свою из развалин. Долго надобно было очищать ее от всяких мерзостей, которыми иноплеменные пришельцы ее наполнили. Для уборки хлама и нечистоты в церквах, общественных зданиях и улицах, кроме наемных людей, употребляли исправлявших во время занятия неприятелями Москвы полицейские и другие должности. Вокруг них ставили команды для охранения их от негодования народа. Немалого труда стоило очистить Москву от мертвых трупов, лежавших не только на поверхности земли, но в погребах, колодцах и потаенных местах. В уездах Московской губернии и в Москве человеческие трупы и падаль предаваемы были сожжению. Кроме зарытых в ямы и значительного количества отправленных на нашатырные заводы, сожжено в Москве зимой 1812 года человеческих трупов 11 958 да конских 12 576[645].

По очищении города начали освящать одну часть за другой, при чем Викарий Московский Августин, окропляя крестообразно город и многочисленные народные толпы, произносил следующие слова: «Вседействующая благодать Божья кроплением воды сея освящает древний, благочестивый город сей, богоненавистный в нем пребыванием врага Бога и человеков оскверненный. Во имя Отца и Сына и Святого Духа!» К возвеличению торжества обновления Москвы особенно способствовали известия, почти ежедневно приходившие от Князя Кутузова о поражениях неприятеля. При служении благодарственных молебствий палили из Французских орудий, отправленных Фельдмаршалом в Москву, по данному ему повелению. Так жерла, привезенные Наполеоном для разгромления России, обращены были на возвещение и прославление побед ее. Когда приступили к освящению Кремлевских храмов, Августин, вступив в Успенский Собор, повергнулся на землю и в лице всей Христовой Церкви воскликнул: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!» Вообще при совершении освящения Москвы являла она зрелище подобное тому, какого свидетелем был Иерусалим, когда при возобновлении храма Господня Зоровавелем народ и плакал и восклицал от радости, видя левитов своих, в украшении, с трубами и кимвалами, хвалящих Бога.

Между тем как в пределах России водворялась святыня на местах нечестия, праздновалось искупление Отечества и Государь замышлял в Вильне великое предприятие освобождения Европы, не остались чуждыми Его благодушия жертвы Наполеонова славолюбия, еще недавно раздиравшие утробу России. Александр простер руку помощи врагам, жребием войны преданным Его власти. Еще в августе месяце постановлены были правила о пленных, заключавшиеся в следующем: снабжать их одеждой и обувью, смотря по временам года, и отправлять с воинскими командами или внутренней стражей в губернии Астраханскую, Пермскую, Оренбургскую, Саратовскую и Вятскую; поляков в Георгиевск; испанцев и португальцев в Петербург; больных оставлять в городских госпиталях; подводы давать: на 12 человек одну, для больных на 2 человека одну, на двух офицеров одну пароконную; содержание производить: генералам по 3 рубля в сутки, полковникам и подполковникам по 1 рублю 50 копеек, майорам и обер-офицерам по 50, нижним чинам по 5 копеек и солдатский провиант; деньги и хлеб выдавать вперед на 7 дней; не делать никаких обид пленным, наблюдая за ними, чтобы они не позволяли себе шалостей. Пленные вообще вели себя смирно, но изредка случалось, что они отбивали пики у конвойных крестьян и ратников и скрывались. За побег или буйство одного отвечала вся партия пленных, что смиряло дерзость, оказываемую некоторыми из них, особенно в начале похода, когда они высоко носили голову, величаясь честью принадлежать армии Наполеона, убежденные в скором торжестве его и, следственно, кратковременности своего плена. Вскоре, однако же, уразумели они ничтожность своего кичения. Видя собственными глазами воспламенение Русского народа и неизмеримость нашего Государства, они удостоверялись в суете замыслов своего прежнего повелителя. Иные стали даже изъявлять желание вступить в Русскую службу.

Таких отправляли в разные Депо, где образовывали из них батальоны. На сей предмет для природных Французов, Итальянцев и Голландцев назначили сборным местом Орел; в Петербурге составляли батальон из Испанцев и Португальцев, в Ревеле Российско-Германский легион, из пленных и переметчиков, принадлежавших войскам различных Немецких владетелей. В Ноябре Государь писал Князю Кутузову: «Неоднократно доходили до Меня сведения о тягостном положении пленных, из армии посылаемых чрез губернское начальство, для дальнейшего препровождения. Последнее уведомление, полученное Мною от Генерал-Губернатора Новгородского, Тверского и Ярославского, в копии у сего прилагаемое, показывает, что состояние пленных взывает к себе человечество. Убеждаясь бедствием их, Я поручаю вам подтвердить кому следует, чтобы пленные из армии, предводительствуемой вами, отправляемы были в полном порядке, а о соблюдении оного в пути, равно о достаточном продовольствии и снабжении одеждой, приличной времени года, всякий раз предписывать губернатору той губернии, в которую с самого начала партия пленных вступает, требуя неотменно распоряжения его, чтобы люди сии не отправлялись иначе в путь, как по экипировке, которая сохранила бы их от дальней нужды, наипаче в теперешнее зимнее время»[646]. Исполнение сего человеколюбивого повеления было сопряжено с великими затруднениями, а иногда и невозможно. Предписанные на счет пленных правила соблюдались, пока была некоторая соразмерность в числе забираемых нами неприятелей. При бегстве Наполеона из Москвы брали пленных сперва сотнями, потом тысячами, наконец десятками тысяч, полунагих, босых, среди зимы, в местах безлюдных, до конца выжженных, где и Русская армия с нуждою имела пропитание, а иногда бывала без хлеба. Следственно, исчезла возможность снабжать пленных тулупами, обувью, продовольствием и подводами. Доколе пленные оставались близ наших лагерей, с ними делились чем могли, но бедствия их начинались при отправлении их внутрь Империи. Многие погибали по дорогам, прежде нежели могли дойти до мест неразоренных, но и тут не было для них по большей части другого крова, кроме сараев, погребов, нежилых или недостроенных домов. Во время разгара войны крестьяне боялись как греха оказывания пленным помощи; больных и истомленных выкидывали с подвод на поля и в снег, но потом, когда повсюду распространилась весть о торжестве Отечества, победа укротила праведный гнев, сострадание взяло верх над ненавистью к врагам, и Русское добродушие спасало их от неминуемой смерти. На них стали смотреть более с любопытством, чем с яростью; однако вскоре необходимость заставила избегать всякого сближения с пленными, потому что они заносили в селения злокачественные и прилипчивые болезни, коими многие из них были заражены. Больные пленники гнили и пухли; живые, от всякой мерзости, которую употребляли в пищу, смердели как трупы. Горе бывало тому, кто прикасался даже к рубищу, покрывавшему воинов Наполеоновой армии! Для отвращения заразы предписаны были разные средства, кроме врачебных пособий, состоявшие в том, что пленных ставили на ночлеги в нежилых избах и как можно далее от обывателей, запрещали им всякое сообщение с поселянами, окуривали их, сожигали трупы и одежду умерших. Наконец, когда зараза усилилась и распространилась даже в губернии, где не было театра войны, как то: Новгородскую, Псковскую, Вологодскую, Костромскую и Орловскую, велено было остановить рассылку пленных и оставить их на тех местах, где застигнет предписание[647].

Самая Вильна, до нашествия Наполеона цветущая, веселая, представляла в Декабре месяце обитель смерти. Бродившие по улицам Французы походили более на мертвых, нежели на живых людей. Иные, идя, вдруг падали и умирали, другие были в одурении, вытараща глаза, хотели нечто сказать, но испускали только невнятные звуки. В одном месте находилась стена, составившаяся из смерзшихся вместе тел, накиданных одно на другое. Большого труда стоило убрать мертвых, привести в известность больных и пленных, наполнявших без изъятия все дома и большей частью страдавших прилипчивыми болезнями, гнилыми горячками, злокачественными сыпями, кровавыми поносами. Более 800 артиллерийских и других казенных лошадей были наряжаемы несколько суток сряду для вывоза трупов; до 200 Русских и пленных лекарей, занимаясь целый день больными, не успевали осматривать всех порученных им страдальцев. Собирание трупов по полям, дорогам и лесам, сваливание их в большие кучи, предание земле, сожигание должно было производить особыми подрядами. 13 000 раненых и изнемогавших неприятелей собраны были в Католических монастырях, где в темных коридорах, на крыльцах и дворах навалены были костры умерших и издыхающих; заразительный воздух рассеивал семена болезней. В больницах так было тесно, что находившиеся в них еще не совсем ослабевшие неприятели, для соделания себе большого простора, выбрасывали из окон умирающих, но еще живых товарищей своих. Государя не устрашили смрадные могилы. Он Сам посещал госпитали или, лучше сказать, обширные кладбища, лично утешал и ободрял страдальцев и извлекал слезы благодарности из глаз их. Он присутствовал при перевязке ран и раздаче пищи, говорил неприятелям об их отечестве, подавал им надежду возвратиться на родину и попечениями Своими спас тысячи несчастных, обреченных на гибель неизбежную. Самые злонамеренные иностранные писатели о войне 1812 года, самые злые клеветники России, побежденные великодушием Александра, превозносят Его самоотвержение, сознаваясь единогласно, что, в полном сиянии славы, победоносный Самодержец России отваживал жизнь Свою для спасения изнемогавших под бременем зол неприятелей.

Не только на врагов обратил Александр Свое милосердие, но и на тех жителей в возвращенных от Польши губерниях, которые во время нашествия забыли долг верноподданных и соединились с пришельцем, мечтавшим поработить Россию. Через сутки после приезда Своего в Вильну Государь объявил им прощение Манифестом. Исключались от помилования только те, которые после Манифеста коснели в своем преступлении: такие отвергались от недр России и теряли права на свои имения. «Надеемся, – говорил Александр, – что сие Наше чадолюбивое и по единому подвигу милосердия соделанное прощение приведет в чистосердечное раскаяние виновных и всем вообще областей сих жителям докажет, что они, яко народ, издревле единоязычный и единоплеменный с Россиянами, нигде и никогда не могут быть столько счастливы и безопасны, как в совершенном во единое тело слиянии с могущественной и великодушной Россией».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.