Глава 25. Под Великие Луки

Глава 25. Под Великие Луки

Июль 1943 года

Переход к линии фронта под Великие Луки

Как-то в конце июля нас перебросили к линии фронта в район Великих Лук. Ночью мы вышли на передний край и заняли оборону. Один полк был введен в соприкосновение с противником. Остальные полки стояли во втором эшелоне. |Мы стояли, как позже я узнал, в полосе обороны 33-ей армии. Она часто была нашим соседом справа.|

Нам приказали провести ночной поиск с целью захвата языка.

|Разведчики в ночной поиск ходят небольшими группами. В отличие от нас, немцы берут языка, наваливаясь на наших большим числом не меньше роты. Перед рассветом навалятся, поднимут стрельбу, прихватят с собой одного двух солдат и отойдут в свои окопы. У нас поисковых групп три по трое, иногда немного больше.|

Мы следили за одним объектом и готовы были выйти на задачу, но |в последнюю ночь| случилось непредвиденное. Кто-то из ребят, возвращаясь перед рассветом, задел ногой натянутый провод и под немецкой проволокой раздался мощный взрыв. Рванула противотанковая мина с боковым, натяжным взрывателем. К счастью из ребят никто не пострадал. Немцы сразу всполошились. Открыли огонь. Стали светить ракетами. Видя, что наша сторона молчит и без движения, они постреляли, посветили и успокоились.

Разведчики через некоторое время выбрались в свою траншею. Вроде бы всё обошлось. |Но сам факт появившейся около проволочного заграждения мины, заставил нас задуматься и менять объект.

Чеши, не чеши в затылке! Это наш ляпсус, допустили просчёт! Что это? Немецкая ловушка? Свежая, только что поставленная мина? Или это старая, которую мы не обнаружили прежде? Но мина посеяла сомнения!|

Теперь было нужно готовить новый объект. Был небольшой немецкий окопчик на правом фланге. Мы присмотрели его. |Может, перейдём к нему? Здесь мы мало ползали и не тревожили немцев.|

Сидят немцы на отшибе, помалкивают, осветительных ракет не бросают. Так, иногда постреливают одиночными, |из винтовки. Вот собственно и всё, что знаем мы об них.| Может всего два, три солдата с винтовками сидят? Почему мы раньше не обратили на них внимания? Целую неделю ползали только здесь.

Я спрашиваю сержанта, что он думает на счет этого окопа. Сержант молчит. |Я чувствую, он тянет время.| Спрашиваю ещё раз:

— Может на этот окопчик пойти нацелимся? |Он ничего не ответил, а я продолжал:

— Даю тебе два дня на размышления!

— Сегодня ночью пошли туда ребят.

— Через два дня дашь мне ответ!

Я посмотрел по карте характер местности, где располагался этот окоп. На карте все показано условно. Здесь заброшенный участок дороги, здесь небольшое болотце, а сзади овраг и небольшое возвышение. Вот здесь на обратном скате вероятно у немцев блиндаж.

Я сижу над раскрытой картой и изучаю её. Неровности рельефа на карте нанесены горизонталями. Чем ближе они друг к другу, тем круче скат и выше высота. Повышение и понижение местности обозначены Берг-штрихами.

Внизу на полях карты имеется шкала заложений. По ней можно определить и подсчитать крутизну скатов и вычертить профиль местности в заданном направлении.

Когда с какой-то точки на местности ведешь наблюдение, просматриваешь нейтральную полосу, невидимые склоны и мертвые пространства практически не видишь. Их можно выявить только путем построения, используя шкалу заложений. Разговор идет о незначительных и не о резких изменениях рельефа. Глубина обороны противника обычно изобилует подъемами и спусками. Противник всегда выбирает для своей обороны пересеченную местность. Оборона строится на выгодных рубежах. Обратные скаты немцы используют для скрытых подходов.

Знать подробно рельеф местности, её особенности и скрытые места для разведчика важное дело. Это нашей пехоте на всё наплевать. Где у немцев хода сообщения? Где за обратными скатами блиндажи и укрытия? Где в нейтральной полосе мертвые пространства, не простреливаемые пулеметами. Пехота за свои окопы не ходит.

Это нам полковым разведчикам при соприкосновении с противником надо все знать. И вообще, нам для работы, нужны крупномасштабные карты. А их у нас, к сожалению нет. Такие карты попадают нам иногда в руки, когда мы берем их у немцев.

По ним можно построить точные профили местности в заданном направлении. Просто так смотря на карту эти тонкости не уловить. Прочитал карту. Вроде все понятно. Кажется все просмотрел и учел. А сделал прикидку, графические построения и сразу убедился, что многое и важное упустил.

Нам, разведчикам, в то время давали карты переизданные в 1938 году. Эти карты были сделаны с других старых карт. Многое на местности с тех пор изменилось. Вместо хуторов на местности стояли целые деревни. Некоторых названий деревень давно уже не было. Детали на километровых картах обычно даются обобщенно. Отсутствуют опушки выросшего или вырубленного леса, не показаны многие дороги и мелкие ручьи. Дороги распаханы, потому-что хутора и деревни снесены.

Нам нужно знать точно, где на подходе к немцам имеются мертвые пространства и где на обратных скатах у них находятся блиндажи. Мы часто допускали ошибки, полагаясь на данные устаревших карт.|

Днем мы ведём наблюдение. Просматриваем нейтральную полосу, |и передний край обороны немцев в стереотрубу.

Стереотруба искажает реальную глубину и протяжённость пространства. Наведешь трубу на немецкий окоп, выставишь резкость на его проволочное заграждение. Смотришь на проволоку — каждый колышек как на расстоянии вытянутой вперед руки. Чем сильней увеличение, тем меньшую глубину местности ты видишь перед собой. И естественно, ни каких пологих складок, ни каких мёртвых пространств.

Перед выходом на задачу я не разрешаю разведчикам смотреть в стереотрубу. Подбираемся предельно близко к самому окопу. Нельзя допустить, чтобы у них в голове реальное пространство на местности мешалось с искаженным представлением, которое можно увидать в трубу.

На небольшом бугорке перед нами находится стрелковый немецкий окоп.| Там сидят два немца, |тоже окопники.| Бруствер окопа у них обложен |зелёным| дёрном. Не то, что у наших. У наших славян бруствер представляет собой просто вал голой земли. Никто из наших не пойдет резать дерн. К чему это? Окоп, траншею все равно издали видно.

Немцы в своем окопе сидят тихо и почти не стреляют. Только изредка ночью посветят ракетами, вот и все!

За целый день увидишь раза два мелькнет над бруствером немецкая каска. Покажется часовой, повертит головой, посмотрит туда, сюда, покажет свое худое лицо, вот и все данные за целый день наблюдения.

|Сколько их там? Какое оружие у них там в окопе? Сколько пулемётов, автоматов или одни винтовки? Нужно прощупать проволоку. Нет ли у них там минных сюрпризов? Где к окопу подходит ход сообщения? По которому они утром уходят к себе в блиндаж.

Ни дыма, ни трубы, ни точёных деревянных шестов, на которые они вешают провода телефонной связи. Сколько немцев сидит там в окопе?|

Ничего нового не принесли наблюдатели и слухачи, а ни одну ночь пролежали под немецкой проволокой. Докладывает один из солдат:

— Слышали, как раза два покашливал в окопе немец.

— Может один, из всех кашлял, а остальные молча за пулеметом сидели?

|- Чего бы им вонючего подпустить? Такого, чтобы и другие закашляли!

— Ты под самой проволокой лежал? — вмешивается в разговор Рязанцев.

— Ну! — отвечает солдат.

— Вот ты им и подпусти русского духа! Может от твоего шипучего они не только кашлять начнут, но и чихать будут.

В землянке общий хохот.

— Мы должны знать, что у них там, в окопе! — говорю я. И смотрю на солдата.

— Совершенно справедливо! Товарищ гвардии капитан! Вы грамотный и ученый! Научите меня бестолкового, как это сделать!

Вот это поддел! Я стоял и не знал, что ответить. Вот, как бывает! Я сказал, что мы должны знать и попался на слове. С разведчиком нужно ухо держать востро. Приказать — Давай, давай! — проще всего. А что потом? Что из этого выйдет?

Командир полка может мне сказать: — Давай, давай! А я ему, как солдат, не могу ответить: — Как, мол, это сделать? Он мне тут же скажет — А ты у меня на что? — Ты начальник разведки, ты должен лучше меня знать как это сделать!

Нам нужно знать, что у немцев в окопе? Без этого соваться туда нельзя. Но как это сделать, я пока не знаю. Провести разведку боем, нельзя. Можно всполошить немцев и сорвать выполнение задания. Обойти окоп с тыла и посмотреть, что там делается опасный и рискованный ход. Остается одно. Ждать и наблюдать!

Разведотдел дивизии требует языка. Они подготовкой операций не занимаются. Всё висит на мне и командир полка меня каждый день торопит. По их авторитетному мнению взять языка довольно просто. Просто мы трусим. А если бы не трусили. Пошли и взяли бы.

Мы не можем идти очертя голову. Это каждому ясно. Пустить людей вслепую, значит обречь на верную смерть. Потом я буду докладывать, что операция сорвалась, разведка понесла большие потери. Вот теперь ясно, скажут они. Сам знаешь, война без потерь не бывает!

Я могу официально приказать Рязанцеву выйти на захват языка. Послать людей на окоп в любую ближайшую ночь. Люди пойдут, а там хоть не рассветай!

Главное не в этом. Как я потом буду смотреть разведчикам в глаза. Тем, которые останутся живыми. Как они потом будут относиться к моим приказам и распоряжениям?

Командиру полка что? Приказал и на все наплевать. Сверху на него давить не будут. Разведка понесла большие потери? Что сделаешь? Война всё спишет!

Осечки и потери в разведке бывают. Всего не учтешь. Ребята тоже иногда допускают ошибки. Платятся за это жизнью. Но послать людей, как штрафников на заведомую смерть я не могу. Совесть не позволяет.

Стоит один раз сделать не по совести, сразу потеряешь доверие солдат.

Без веры, людей на смерть не пошлешь!

Отдать приказ легче всего. Сказал: — Давай! — и солдаты пойдут. А что потом? Результат, будет какой?

Артиллерийской поддержки у нас нет никакой. Подавить батареи противника наши не могут. Поставить огневые заслоны на флангах участка в полосе действия разведчиков у артиллеристов не хватит пороха и духа, жила тонка.

Инструментальная разведка отсутствует, аэрофотосъемка обороны противника не ведется, крупномасштабные карты отсутствуют. В общем, у нас действует один метод: — Давай, давай! Это мы слышим каждый день. И ещё на нас давит и грозит командир полка и разведотдел дивизий.|

|Погодка, мать твою так!|

Над землей нависла мглистая пелена дождя. Под ногами, куда не вступи, непролазная грязь |и слякоть|. Дождь идет, считай третьи сутки. Солдатские окопы залиты водой.

Мы идем на передний край и обходим раскисшие окопы стороной. Третьи сутки лежим под дождём. … ходим в нейтральную полосу и лежим там под проволокой.

Немецкий участок обороны, где нам предстоит взять языка, глинистый. Земля не впитывает в себя воду. Дождевая вода заливает низины, окопы и хода сообщения.

Затяжной беспрерывный дождь загнал солдат в укрытия. У нас, редкие часовые торчат в залитых водой ходах сообщений. Плащ-накидки на солдатах намокли и разбухли. Посмотришь на часового со стороны, он похож на торчащий пень или на вросшую в землю корягу. Во всяком случае на живого солдата он не похож. Стоит в мутной воде неподвижно. То ли он смотрит куда, то ли он спит стоя? В такую погоду все живое скрючилось, съежилось и остолбенело. Поверх бруствера поглядывают две, три неподвижные фигуры. А в траншее, считай, должна сидеть целая рота. Часовые посматривают в сторону немцев, а что они видят? В десяти шагах впереди, перед тобой, стоит сплошная стена дождя. |Дождь налетает то сплошным косяком, то сыплет мелкой водянистой пылью.

Телефонные провода лежат в воде. Слышимость пропала. Связь не работает. Телефонисты поорали, погалдели в трубку, охрипли и закрыли рты. Чего зря орать? Провода из кусков. Во многих местах оголённые.|

Редкий связной пробежит на передовую. Вон бежит паренек по мокрой глине, ноги разъезжаются. Где ступить в потоке воды, не видно. |Вот он добежал до передней траншеи. Шинель от дождя побурела, пропиталась водой, стала тяжелой.| Потоптался связной около траншеи, везде воды по колено, в траншею не полез. Побежал вдоль хода сообщения к ротной землянке.

Нам на рассвете брать языка. Для нас такая погодка самая благодать! К немцам даже днем можно на двадцать метров подойти и не увидят. Пока немецкий часовой опомниться, ему прикроют рот и он не успеет пикнуть. Одежда тяжелая. А сверху все льет.

Вперед подвигаемся медленно, |чтобы не оступится, не упасть, не сделать резкого движения. При такой ходьбе тратишь много сил. Подошел к немецкой проволоке и выдохся. На ногах налипнет глины по пуду. А главное только начинается.

Погода и ненастье работают на нас. Кому-кому, а немцам мокрая курица клюнула в задницу! С неба сыпет противный мелкий дождь. Промочит немцев он до костей.

Торчат они в окопах, хоть и стоят на деревянных решетках. У них все не как у людей. Наши по воде шлепают и не городят себе настилов из жердей.| У немцев в дождь часовые стоят на деревянных настилах, как памятники на пьедесталах. Внизу на дне окопа, под настилом, мутная вода, а у него под ногами сухо, деревянная решетка из струганных досок поднята выше. Из-под каски выглядывает гнусная физиономия. Губы посинели, непослушная челюсть дрожит, как кленовый листок. На плечах лоскут мокрой ткани. Шинель ниже пояса намокла и обвисла. Полы шинели потяжелели. |С них ручьями стекает дождевая вода. Сидало у немца пропиталось водой, оно холодит и прилипает к заднице. Ему бы сейчас зонтик! И тросточку вместо винтовки!|

Ремень винтовки у немца висит на шее. Воротник шинели поднят и подоткнут под каску и ремень. Винтовка стволом поперек висит на груди. |Руки втянуты в рукава. Немец стоит и сдувает с кончика носа дождевые капли.

От мокроты и холода немец ушел мыслями в себя. Он сжался в комок, и окружающий мир для него отсутствует. Он стоит на деревянной подставке и смотрит в пространство. А куда смотреть? Если ничего не видно.

Голенища сапог у немцев короткие. Только и смотри, чтобы не черпнуть мутной воды, если оступишься. И немец чуть-чуть нехотя шевелится.|

Брать такую мокрую курицу для нас одно удовольствие. Это не то, что лезть в сухой окоп, когда немца погода до костей не пробивает.

— С погодой нам братцы считай, повезло! — говорю я шепотом своим разведчикам.

— Пока он проморгает глазами, пока он выставит руки наружу, протрет глаза, вы успеете взять его и дать ему под зад коленом.

— Берите его в охапку! |Руки придержите, чтобы не дотянулся до винтовки.|

— Рот не забудьте ему заткнуть и смотрите в оба!

Мы с Рязанцевым остаемся лежать в низине. Захват группа и группа прикрытия уходят вперед. Немца брать будут трое. Пятеро их прикроют. В такую погоду толкучки около проволоки не следует создавать.

Так оно и случилось. Не успели трое ввалиться в окоп, схватить немца за мокрые полы шинели, как двое разведчиков подхватили его и он повис в воздухе над окопом в горизонтальном положении. Третий прикрыл ему рот и снял с головы ремень винтовки. Двое подсунули ему ладони под поясной ремень и он, едва касаясь ногами земли полетел вперед, как птица на легких крыльях.

Перед глазами у немца замелькала размытая дождем земля. Двое разведчиков, поддерживая его навесу, бегом уходили в нейтральную полосу.

Через некоторое время немцу ударили в лицо мокрые листья и ветки кустарника. Плеснул в лицо прохладный душ дождевых капель.

Только теперь немец сообразил, что его схватили и волокут русские. От сознания, что он попал в плен, что все его расчеты на Великую Германию рухнули, он содрогнулся и застонал. Плен! Далекая Сибирь! Которой его прежде пугали. По всему телу пробежала неприятная дрожь. Ему вдруг стало невыносимо жарко и захотелось пить. Он стал облизывать верхнюю губу, по которой с лица скатывались прохладные струйки дождя. В глазах помутилось. Через минуту он пришел в себя. На душе было спокойно и всё совершенно безразлично.

Теперь он стоял на ногах. Двое русских стояли около него и улыбались. Он почувствовал твердую землю под ногами. Третий, что был сзади, приблизился, поддел его стволом автомата под бок и легонько прошелся ребрам. При этом заулыбался до самых ушей. Один из двоих, которые его тащили за ремень, надвинулся на немца вплотную, схватил его за плечи и как вожжи потянул на себя. Он наклонил немного голову вниз и боднул немца головой и обнял руками крест на крест.

— Фриц? Адольф? — тыкая пальцем, спросил он немца.

— Нейн, нейн! Их бин Вальтер!

— Значит Вальтер! — сказал третий, который прыгнул в окопе на немца первым.

— Ну дорогой! Дай я тебя обниму и поцелую! — и солдат обхватил немца обеими руками, подвинул на себя и поцеловал его в посиневшие губы.

— Тьфу ты зараза! — произнес он в сердцах и смачно сплюнул на землю при этом. Все остальные засмеялись. |Целовать немца, кроме него никто не смел. Кто бросался в траншее на немца, тот потом и целовал его, комедию разыгрывал. Таков был заведен в нашей полковой разведке обычай. И его выполняли каждый раз.|

— Вот братцы! Какую гадость приходиться целовать! Хоть бы девку, какую поцеловать для приличия!

— Молодец камрад! Хорошо ты нам под руку попался!

Немец стоял, втянув в себя шею. Он ничего подобного не ожидал. Он думал, что они, ткнув его в бок автоматом, расстреляют тут же. А они были рады и улыбались как дети. Он пытался разгадать их загадочное поведение. Неужели это ирония судьбы? Сначала посмеялись, а затем расстреляют. Им всегда внушали, что русские не оставляют пленных в живых.

Тот, что целовал и плевался, достал кисет, оторвал кусок газеты, скрутил козью ножку. Щелкнув зажигалкой, он затянулся несколько раз и раскурив её, спросил:

— Раухен!

— Яа, яа! — и немец достал из кармана сигареты.

Выпустив клубы махорочного дыма, солдат вынул изо рта козью ножку и не спрашивая, сунул её немцу в рот.

— Данке шон! — промямлил понимающе немец.

— Кури, кури! — сказал солдат и забрал из рук немца пачку сигарет.

Солдат угостил сигаретами стоящих рядом. Немец тянул набитую махоркой козью ножку, а русские дымили немецкими сигаретами. Затянувшись насколько раз, немец поперхнулся и на глазах у него появились слезы.

— Руссишь табак зер штарк! — произнес он.

— Кури, кури! Скорей подохнешь! — сказал солдат и все засмеялись.

— Данке шон! Данке шон!

— Нам с тобой повезло! Мы тебя голубчика без шороха взяли! Все обошлось как надо! Молодец Вальтер!

На переднем крае у немцев пропажи не хватились. Ни пулеметной стрельбы, ни снарядных разрывов. Они даже не трехнулись, что у них сняли часового.

|Можно в передней траншее передохнуть, пока все наши здесь соберутся. Торопиться вроде некуда. В полку и в дивизии подождут. Им пленный не срочно нужен. Это жареный баран к обеду должен поспеть! Им пленный нужен для отчета. Вот, мол, мы какие молодцы. Вы нам с верху ничего, а мы вам, пожалуйста, контрольного пленного для отчета приготовили.|

Главное в том, что мы без потерь его взяли. Для нас, для разведчиков жизнь каждого дорога. |Взяли, отдадим! Но плохо одно. Опросный лист потом из дивизии не получишь. Пленного брали мы и ничего о нем не знаем.|

— Ну что пошли! — говорю я, когда все разведчики собрались в кустах около траншеи. В тыл мы идем тоже рассредоточено, чтобы не попасть под случайный обстрел. Впереди группа захвата с пленным немцем, за ней мы с Рязанцевым и следом группа прикрытия и обеспечения.

Идем по дороге молча, обходим глубокие лужи. Слышно чавканье сапог по влажной земле, удары крупных капель, когда проходим кустарник.

Настроение у всех хорошее. Теперь каждый мутный ручей и залитая водой низина, нам не помеха. На душе легко, светло и мухи не кусают!

Я вспомнил, как мальчишкой бегал по лужам, брызгая в стороны. И чем глубже лужа, считай, что тебе исключительно повезло.

Небо после дождя заметно просветлело. Сверху еще капало изредка. Мы были все мокрые и грязные, но на душе было легко и весело.

Дело сделано! Свалились все мысли и заботы! Видать тихий немец попался. При захвате не пикнул, не огрызнулся, сопротивления не оказал.

Смотрю на немца и говорю Рязанцеву:

— Смотри, как бойко шагает. Старается от ребят не отстать. Чуть соскользнула нога — хватается за ребят. Уж очень он вписался в группу захвата!

Теперь идти не далеко. Скоро доберемся до своей землянки. Старшина уже начеку. Нальет всем по сто грамм и сала по куску на закуску отрежет. Немцу тоже плеснём сто грамм. Такой уж порядок в разведке. Старшина отрежет ему кусок хлеба и сала тоненький кусочек положит сверху. Чтобы запах был.

|Нальет и нам с Федей горло промочить, чтоб голос не потеряли. Старшина знает порядок. Сегодня больше сто грамм он никому не нальет. Завтра, когда разведке объявят недельный отдых, тогда всем прибавит. У него свои запасы есть. Захват группа на особом счету. Ей и норма водки двойная. Хочешь, пей сам! Хочешь, угощай кого.|

Часы, фонарик и зажигалка немцу теперь не нужны. Ребята из захват группы оставят их себе на память. Потом, когда ни будь чиркнет зажигалкой и скажет напарнику:

— Помнишь немца, которого в дождичек прихватили!

Полковые конечно будут недовольны, что трофеи остались в разведке. Трофеи, добытые разведчиками перекочевывают в полк не прямым путем, а через нашего старшину. Перекочевывали, так сказать, в обмен на водку и сало.

Нам за каждого языка давали недельный отпуск. Мы отдыхали в тылах полка. Разведчиков с фронта домой не отпускали. Боялись вражеской агентуры. Кто его знает? Может, он завербован, а то, что на передовой воюет и ходит на смерть, это только прикидывается. Человека трудно распознать. Чужая душа потемки! Людям с передовой особенно не доверяли.

Через две недели дивизия снялась из под Великих Лук и взяла направление на юг. На этот раз нам предстояло пройти значительное расстояние. В светлое время суток стрелковые роты располагались в лесу, на привалах, а когда темнело, выходили на дорогу и совершали марш. Так мы сделали несколько переходов, пока однажды не подошли к мосту через Западную Двину.

Нам велели расположиться в лесу на отдых. В лесу мы простояли весь день и следующую ночь.

Полки нашей дивизии шли по дорогам параллельным маршрутом. В каждом полку свои обозы и колоны. Мост через Двину единственная переправа, здесь скопились повозки и солдаты. Наш полок находился в лесу, пока другие полки переправлялись на тот берег.

Громыхали повозки по бревенчатому настилу. Слышались крики повозочных и топот солдатских ног. Десять тысяч активных штыков проходили мост и расходились по дорогам.

Утром настала наша очередь перейти на другой берег. Население деревень с любопытством смотрела на проходящие мимо них войска. Старухи почему-то крестились, закатывая глаза. Лица у молодух были задумчивы и неподвижны. Мальчишки, разинув рты, теснились у заборов. Старики понимающе качали головами.

Вырвавшись на лесные просторы Задвинья, полки разошлись по дорогам и скрылись в лесах. Так шли мы, пока не подошли к району сосредоточения. Когда нам приказали остановиться, мы догадались, что нашим переходам пришел конец.

Где мы находились в данный момент, определить было трудно. За дорогой на переходах мы не следили. Мы мысленно потеряли нить, по которой прошли.

Вообще такие переходы утомительны и однообразны. Втягиваешься в бесконечную дорогу, по которой идёшь и идёшь. Идешь, смотришь под ноги или в спины впереди идущим.

Под ногами то хлюпает жижа, то просто брызгает вода, потом ползет под ногами зыбкий песок, то идешь по травянисто твердой дороге. Идешь, шагаешь лениво и конца дороги не видно. |Идешь, впереди тебя маячат спины солдат. За дорогой не смотришь, за направлением не следишь. Хлестнёт по лицу веткой, а ты даже не замечаешь в лесу ты или в поле мимо одиночно стоящего дерева идешь.|

Однажды утром нас положили прямо на дороге. Вообще-то не положили, а мы сами легли. Из головы колоны передали команду остановиться. Кто, где встал, там и повалился на землю. Слева и справа от дороги слышались голоса людей, и чувствовалось какое-то скрытое движение. Мы их не видели, но по опыту знали, что они как муравьи копаются в земле.

Ранним утром по земле стелился туман. А когда взошло солнце, мы увидели солдат по внешнему виду не похожих на славян нашей дивизии. Каждая пехотная часть чем-то отличалась к одна от другой. Некоторые из солдат ходили, а основная масса работала лопатами. Они выбрасывали землю наверх и рыли узкие щели-укрытия. Кругом под деревьями свежие выбросы земли. Во многих местах окопчики и щели были обложены свежим дерном. |Славяне другой дивизии усиленно зарывались в землю.|

Но вот опять по нашей колоне передана команда. Мы поднялись с земли и медленно, куриным шагом, как это делают люди, подходя к гробу, чтобы последний раз взглянуть на покойника, начали движение. Теперь нам окончательно стало ясно, что отсюда мы начнем наступление.

Мы прошли чуть дальше вперед и впервые на лесной дороге увидели трехосные грузовые машины. Там где наши полуторки и Зис пятые по брюхо сидели в зыбкой земле, эти американские с передними ведущими с ходу проезжали дальше. Обычно для наших машин для прохождения низин валили лес и стелили гати, а эти колёсами легко ползли по земле. Их было не много, всего две штуки.

— Смотри! — оживились солдаты.

— Новая техника прёт!

— Пушек и снарядов говорят, навезли! По полсотни стволов на километр будут ставить!

Откуда наши славяне все знают? Шли вроде все одной колонной. А солдатня уже в курсе всех приготовлений. Солдатский нюх на всякие секреты непостижим! Пока до командира полка боевой приказ по инстанциям дойдет, простой солдат окопник уже знает наперед все подробности.

|И вот вам ещё: — Эти все уйдут! Они для нас роют окопы! А наша дивизия здесь останется! — делают вслух заключение солдаты.|

Солнце поднялось выше, осветило дорогу и мелколесье. Теперь было хорошо видно, что кругом кипела работа.

— Подготовку исходных позиций здесь начали в последний момент. — подумал я.

Уж очень торопились солдаты, кругом летела земля. Видны были полусогнутые спины, мелькали лопаты, под кустами и деревьями лежали штабеля бревен. Их заранее где-то заготовили, очистили от сучьев, привезли и сложили. Для нас готовили укрытия, которые мы займем за сутки до наступления. Расчет простой. Через два дня мы пойдем в наступление.

Над лесом низко пролетели два самолета типа Дуглас. Промелькнув красными звездами они скрылись в сторону тыла.

— Видно большое начальстве летает? — заметил кто-то, из солдат.

— Дура! Они окопы сверху осматривают! Как замаскировано? Что сверху видно?

— Щас по радиу сверху кому по мозгам дадут! Сверху видно, где плохо замаскировано!

Еще с полчаса мы толкались на дороге. Но вот наша полковая колона постепенно растаяла. Стрелковые роты ушли в отведенные укрытия, штаб полка занял несколько приготовленных специально для них блиндажей, артиллеристы полка спрятали свои пушки под навесы из жердей, забросанные сверху зеленью веток, снабженцы и тыловики остались где-то сзади. Мы, разведчики заняли несколько открытых щелей около пехоты.

Всему личному составу дивизии было строго-настрого приказано сидеть в окопах и не кому не ходить. |Категорически запрещались в течение дня всякие самовольные хождения.| Ночами под страхом смерти запрещалось курить.

И вот еще одна ночь осталась перед началом наступления. Ночью, когда стемнело, провели смену частей на передних позициях. Солдаты, стоявшие в обороне, оставили нам свои окопы, траншеи, хода сообщения и блиндажи. На переднем крае наступила |тревожная| тишина.

Рекогносцировку местности провели вечером со всем офицерским составом наступающих рот. Командир полка занял |специально оборудованный| блиндаж в сотни метрах от передней траншеи. Впервые командный пункт полка располагался в непосредственной близости от исходного рубежа пехоты. Да и пора бы было научиться воевать. Командир полка сзади поджимал комбатов. Те в свою очередь сидели в полсотни метрах от своих стрелковых рот. Командиры рот, как обычно, находились вместе со своими солдатами. Так уж с самого начала войны повелось. Солдаты вперед не пойдут, если увидят, что ротный топчется сзади. Другое дело, когда ротный с ними в цепи. Офицер спокойно идет и им нечего бояться. Командир роты рискует жизнью, — солдату тоже приходиться рисковать!

На командный пункт полка, в батальоны и роты подана проводная связь. У командира полка дополнительно рация, для связи с дивизией. Каждый батальон поддерживает танковая рота. Танки стоят на исходных позициях, сзади пехоты. Для них в полосе наступления выделены особые проходы.

Утро перед атакой[179]

6 августа 1943 года

Ночь тянется медленно. Перед наступлением каждому, кто пойдет вперед, есть о чем подумать. Вот и притихли солдаты. Разговор не клеится, да и о чем говорить? Солдаты сидят неподвижно. Каждый ушел в себя. Самое подходящее время помолчать и подумать. Время перед атакой остановилось совсем. Никто на тебя не кричит и не дергает. |Это будет потом, когда поднимется цепь.| До самой последней минуты будет бездействовать связь, будут молчать телефоны. Каждый в эти минуты предоставлен только себе.

Сидят солдаты в передней траншее и ждут, когда заваруха начнется. Кто из них завтра с рассветом останется жив, кому оторвет ноги или руки, а кто из них упадет на землю, |не естественно и| нелепо дернув коленками и взмахнув руками.

Молчат телефоны!

У каждого есть о чём-то подумать. |О жизни? А что о ней думать? Окопнику она не светит совсем! Даже надежды нет! Не то, что самой жизни!|

Я, Рязанцев и несколько разведчиков идем по передней траншее. Прохладный ночной ветер гуляет вдоль нее. |Он то появляется и налетает, то исчезает совсем. Потом он снова тихо начинает шевелить листвой кустов над головой.|

Солдаты сидят в открытых окопах и ждут рассвета. Посмотришь по сторонам. Сизый туман струится над передним краем. Присмотрись к серым шинелям, каждый солдат напряжен, хотя внешне не двигается, как будто спит спокойно.

Пройдись вдоль окопа! Многие лежат и сидят, привалившись к земле с закрытыми глазами. Но они вовсе не спят. Они чутко улавливают каждые шорохи и вздохи. Они прислушиваются к шепоту и вполголоса сказанным словам. Сейчас каждое слово, сказанное о немцах, ловится на лету. А что мы собственно знаем о них? Утром, когда сделаешь первый шаг навстречу немцам |и смерти, о немцах и о жизни| думать о них будет поздно.

|Армейских разведсводок о немцах и о их оборонительных укреплениях нам не дают, чтобы мы их не боялись. Мы делали, по кустарному, свое опасное дело. Но психика солдат тоже отрицательный момент. Так он идет вперед и не знает, что там его ждёт, какие сооружения. Он их даже перепрыгнет и не поймет, что смертельный рубеж позади.|

Данный текст является ознакомительным фрагментом.