03.09.2006 11:31. Как я был лохом

Поставили дежурным по лагерю. Собственно, не поставили, а подставили. Я должен был идти по парку, а по лагерю должен был идти Аслан. Не тот Аслан, который сержант-чеченец, а взводник наш, выпускник физкультурного факультета КБГУ. Но Аслан подкрутил, и дежурить по лагерю встал я. Инструктаж: накануне ночью Северная Осетия переведена в состояние повышенной боеготовности. Поэтому от телефона не отходить. Дальше началась игра в ловлю блох. Пять человек моего наряда всё время оказывались не там, где нужно. То есть не под грибком, не на охране оружия, не на телефоне, а… А хрен их знает, где они.

Здесь ремарка. Солдат всё время врёт. Это почти аксиома. Офицер для солдата – шакал. Ему надо подчиняться ровно в той мере, в которой это минимально необходимо, То есть не чревато избиением. Нормы морали и этики в отношении офицера не существуют, есть только угроза расправы. Там, где расправа маловероятна, – на офицера можно забить. Поэтому солдат врёт ради выгоды, ради прикола, ради собственной сохранности, и просто – по привычке.

Угроза расправы в моём случае оценивается бойцами, как небольшая. Из пяти человек в наряде одновременно на месте не более двух. Остальные исчезают, появляются, рассказывают небылицу и вскоре исчезают снова. Я бегаю, их ищу или просто бешусь, когда не могу даже искать: некого в палатке оставить на охране оружия и на телефоне.

Но это день. Дальше ночь, и это ещё веселее. Про подачу БЧС в армию и дивизию речи нет, это вечный косяк. Но нарушения порядка…

Наряд должен патрулировать территорию лагеря. При этом брать с собой рядовых бессмысленно: они будут на стороне нарушителей-солдат и будут бояться нарушителей-офицеров. Поэтому хожу один.

Кучка людей. Кешисян, боец из 502-го (мордально знакомый), боец из штаба. И незнакомый крючконосый в бушлате. Прохожу мимо – такие тусовки здесь в порядке вещей. Бушлат: «Слышь, ты кто?» – «А ты кто?» – «А тебя е. ёт?» – «Я дежурный по лагерю, представляйся». – «Пойдём в сторонку, я тебе представлюсь». Пойдём в сторонку – это пожалуйста. Но у меня автомат.

Здесь ещё одна ремарка. Вещь, которая сводит на нет полезность дежурного, – это оружие. Брать его в наряд обязательно. Применять строго запрещено при любых нарушениях порядка. Утрата автомата – это гроб, турма.

Освещение в лагере отсутствует, на «стой, кто идёт» здесь реагируют только проверяющие, и то – только трезвые. Что-то становится видно только на дистанции, на которой автомат уже бесполезен. И всё.

Но фиг с ним. Бойцы его знают, значит, не бандит и не местный. Отходим. Бычка-бычка-бычка. Развязный стиль, вечное «ты слышь, это Северный Кавказ», «тебе п. здец, я тебя найду». Расходимся. Несолоно хлебавши, иду в штаб за БЧС. Жду. Вваливается мой новый знакомый. Представляется начарту. Лейтенант из 429-го полка. Вот, мол, ваш боец – показывает на штабного Хомяка – принёс продавать буссоль. Проверяйте.

Мне, с одной стороны, спокойно – человек даже лучше, чем основная масса. С другой стороны, позицию-то я сдал. Выходим почти одновременно. «Ну чё, Лёха, всё нормально?» – «Нормально. Извини».

Три часа ночи. Напротив лагеря на дороге останавливается белая «Волга». Вылезают четверо в штатском. Бухие. Подхожу. Лезут знакомиться. «Да я сам пиджак, но уже комбат здесь был. Раньше такие пиджаки были: мы умели! Как работали – так и пили! Как пили – так и работали! Я – комбат! Ты чё, не веришь?» – «Ну, без формы не очень». – «А если по е. алу?» – «Дневальных придётся поднять». – «Не успеешь». – «Посмотрим». Вмешиваются остальные. Подсвечивают себе морды фонарём. Оказывается, наши, офицеры из дивизиона. Опять я, как обосранный. И так всю ночь. То пьяный из 502-го придёт за спичками, то ловят кого-то у соседей.

Наутро звонок: срочно вызвать начальника артиллерии. Оперативный дежурный: поднять подразделения БТГр (батальонная тактическая группа) и выдвинуться в полк. По лагерю шорох: война в Грузии! Суета, суета, суета. Вызвать того, вызвать этого. Подразделения не вышли: горючего нет. Потом выяснилось, что это был смотр в полку.

Дежурство сдал. Новый начарт всех задолбал: вводит устав и дисциплину. Мне нравится: неглупый и трезвый мужик. Порядка хочет. Правда, порядка нет ещё, а дисциплины – уже.

* * *

Через день опять в наряд. По парку. Ай, тихая ночь! Только вот с вечера перцА из артдивизиона решили мне под охрану сдать выстрелы и гильзы от САУшек. Не разгружая. После долгих препирательств два КамАЗа подогнали ж. пами к палатке, пересчитали гильзы, выстрелы. Дневальные сходили в чипок (местные приезжают на ГАЗелях, продают продукты питания, батарейки, свечи, носки, спиртное, фотографии на печать забирают…) и купили еды: рулет, семечки. На деньги от проданной карточки. Пришли. Ночь отстояли. Ходил, проверял раз в полчаса-час. Нормально, не спят.

Утро. Пришёл артдивизион.

В крик: горючее слили из КамАЗов! – Не сливали! Всё на виду, дневальные не спали. И вообще не мои проблемы: техника под охрану не сдавалась. – А у тебя наряд пьяный!

Дыхнули. Двое перегаром воняют. И всё. И капец. Потому что, если у меня дневальные синие, то я во всём виноват. И хрен докажешь, что они были нормальные, не спали, что я не спал, что они карточку продали, а не бензин. 100 литров соляры слили! Баки сухие! Бойцам по роже, мне помоев ведро. Послали за Андреем. Андрей нашёл 70 литров по знакомым на свои деньги. Отдали. Дивизион ушёл на стрельбы.

Бойцы оп. здюлились страшно. От Андрея. Руками, ногами, по всем частям тела. Ползали, качались. Остались должны по пять карточек.

Вернулся дивизион. Ба! Бензин им «кто-то залил». Типа это мы слили, бойцы на эти деньги нажрались, а потом днём с перепугу залили обратно (так они же сдали и пропили?). Моя версия: бойцы-то бухали с бойцами из АДн. То есть АДн ещё ночью знал, что утром мои будут вонять перегаром, и на меня можно будет повесить что угодно.

В итоге? В итоге я лох. Одни меня на. бали, другие считают, что я не управляю л/с, третьи считают, что я воровал соляру. Перед Андреем просто стыдно. И никому ничего не докажешь.

Реально лох. Бойцы угостили рулетом после похода в чипок. Проверил флягу (обычно бойцы покупают бутылку водки, заливают во флягу, а бутылку выбрасывают). Водки нет. Задумался о нищей солдатской жизни, редких радостях, плохом питании. Каменный хлеб. А они под эту мою рефлексию пивка тяпнули.

Утром вообще развели по-детски: я ведь даже не проверил, есть ли что-то в баках. Как же: три офицера, в том числе из штаба, орут, что баки сухие.

И бойцов надо было бить самому. Бить. Надо. Буду. Уже огребают, но пока мало. Им же лучше будет. «Если иначе нельзя, если иначе нельзя».

«Пить в армии – всё равно что е. ать спящего льва: удовольствия мало, зато страха – полные штаны». Е.ут. Пардон. Видимо, почётно иметь в биографии такое. Такое.