Продажный пес
Продажный пес
Перед отъездом генерал Лялин наряду с общими задачами поставил Ловчикову и две персональные. Лично проверить двух агентов, ибо у Центра они вызывали подозрения. Возможно, их уже перевербовала контрразведка.
Один действительно оказался «липовым». А другой был жив, здоров, и даже рвался в бой, желал поработать.
Условные сигналы он получал по радио. Но радиоприемник у него был настроен таким образом, что принимал сигналы только на определенном расстоянии, например, в границах самой Швейцарии.
Когда Ловчиков прибыл в Швейцарию, агента на месте не оказалось. Он уехал в командировку в Испанию. На этом, собственно, и сыграл Василий Дмитриевич. Решил в тайник заложить вызов на встречу, и приказал одновременно послать слабенький сигнал по радио. Если агент выйдет на встречу, значит, сигнал приняла контрразведка, поскольку в Испании он его услышать не мог.
На тайниковую операцию замрезидента Ловчиков взял с собой тогда неизвестного никому молодого оперативного офицера капитана Резуна.
«Задание у него было самое простое, — вспоминает Василий Дмитриевич. — Я сам все спланировал, подвез его, проверился. В резидентуре дал пустую пачку из-под сигарет, которую он должен был, выйдя из машины, бросить в указанном месте под кусту дороги.
Выдели бы вы, что это было! У Резуна губы, руки-ноги тряслись, словно я вез его на расстрел. Из машины чуть ли не пинком выгонял».
Словом, как и просчитывал Ловчиков, контрразведка сигнал приняла, и агент вышел на встречу. А за ним, естественно, «наружка». Понаблюдав со стороны, Василий Дмитриевич и его коллеги сделали однозначный вывод: агент перевербован и работает под контролем местных спецслужб. Сомнения генерала Лялина подтвердились.
Тем временем резидент Иван Глазков поинтересовался у своего заместителя: «Ну, как первые впечатления о Резуне?»
Ловчиков рассказал в подробностях и подвел итог: «Знаете, Иван Петрович, Резун очень слабый оперативник. Его еще учить и учить. Но самое сложное — он патологически труслив. Боюсь, что в будущем не сможет вести оперативную работу».
Глазков не согласился: «Да, молод. Но у него уже есть выходы на двух человек: первый секретарь посольства ФРГ и заместитель главного редактора журнала».
— Первого секретаря, пожалуй, можно отбросить сразу. Огромный разрыв и в должностях, и в возрасте. Тут не известно, кто кого перевербует. Да, боюсь, и журналист ему не по зубам.
— Ну, вот ты и займись Резуном, — сказал резидент.
Что ж, приказ есть приказ. Идею выйти на первого секретаря отмели сразу. Оставался журналист Фурлонг. Тогда еще никто не знал, что он опытный сотрудник спецслужб. Стали искать подходы. Резун представил его как заядлого нумизмата. Сказал, что и сам увлекается коллекционированием монет. «Ну, что ж, хорошо. Начинай с нумизматики. Только не торопись, о каждом шаге докладывай и за пределы легенды не выходи». Так напутствовал молодого оперативника Ловчиков.
«При Глазкове, — вспоминает Василий Дмитриевич, — мы пошагово осторожно начали двигаться вперед. Однако вскоре приехал новый резидент — генерал Борис Александров. Он был родственником помощника Генерального секретаря ЦК КПСС Александрова, и они с женой приехали в Швейцарию отдыхать. Ему казалось, что резидент только указывает. А тут работать надо…»
О генерале Борисе Александрове надо сказать отдельно. О нем я много слышал от разных разведчиков. Родственниками высоких руководителей, сынками, зятьями, племянниками, вряд ли кого можно было удивить в ГРУ. Их там водилось не мало. Привлекала их, конечно, не разведработа, а возможность красиво пожить за границей. Обычно представителей громких фамилий старались держать подальше от оперативной деятельности, но это не всегда получалось. Ну, не отправишь же полковника, а тем паче генерала, каковым был Алексанров, завхозом или шофером. Соответственно званию приехал Борис Михайлович руководителем разведаппарата.
Сразу после появления в Женеве он немало удивил офицеров резидентуры. Сказал, что перед командировкой проанализировал деятельность аппарата и понял: здесь всего один настоящий разведчик — Резун, остальные так себе.
По меньшей мере, странное заявление, тем более что Резун был молодым офицером, приехавшим за рубеж в первую командировку после окончания академии, совершенно не имеющий опыта оперативной работы. Его же коллеги отработали за границей не один год в разных европейских странах, имели немалые заслуги, боевые награды за успешную разведработу, и вдруг услышать такое. Но, как оказалось потом, это были еще цветочки.
«Как-то Александров приглашает меня, — рассказывает Ловчиков, — и говорит: «Вы тут, Василий Дмитриевич, явку подготовили. Давайте-ка съездим туда, посмотрим». Не хотелось мне везти Бориса Михайловича, толку от него никакого, только лишний риск засветить явку. Но разрезидент настаивает, поехали. Показал. Александров удивился, как ребенок. Сам-то он никогда оперативником не был, этой работы не знает. «Значит, я буду сидеть вот здесь, в кафе, там по улице будет идти агент, имея опознавательные признаки. Он зайдет за угол, и я усеку, есть ли за ним слежка. Здорово!»
Ну, как было по-детски не порадоваться вместе с резидентом? На обратном пути Александров и вовсе преподнес убийственный сюрприз. В автомобиле вдруг заявляет: «И когда у вас назначена встреча с агентом?»
Ловчиков остановил автомобиль, попросил резидента выйти из машины.
— Борис Михайлович! Машину же могут прослушивать. Она в гараже стоит, поставить прослушку — раз плюнуть.
Что тут скажешь, Александров уже в генеральском звании познавал то, чему слушателей академии обучали на первом курсе.
Свои широкие оперативные знания Александров в полной мере обкатывал на Резуне. Видимо, ему было легче и удобнее общаться с неопытным офицером, который не всегда имел достаточно аргументов, чтобы противостоять неверным установкам резидента.
Александров все больше давил на Резуна. «Ты чего ерундой занимаешься, — говорил Борис Михайлович, — делай вербовочное предложение, проси документы».
Но оказалось, что не он, а ему уже сделали вербовочное предложение.
«Но Резун, — говорит Ловчиков, — об этом мне не доложил. Если бы предупредил, мы бы отправили его благополучно домой. Но он промолчал. А когда я уехал в отпуск в Москву, Александров вновь отправил его к Фурлонгу. И там Резуна добили.
Кстати, когда я заменял резидента и отправлял на встречу офицера, бывало, как на гвоздях сидел, пока тот не вернется. Сидишь, ждешь ночь, за полночь. Встретишь, выслушаешь, подскажешь, как лучше отчет написать. А тут Александров его послал, а сам на какой-то прием укатил. Резун вернулся со встречи бледный, опущенный, три часа ждал резидента, но тот не появился. Все это потом в подробностях рассказал шифровальщик, который находился в резидентуре.
Это была пятница. Александров не вспомнил о Резуне ни в субботу, ни в воскресенье. Хватился только в понедельник, во второй половине дня. А его уже и след простыл».
Тем временем Ловчиков, который проводил отпуск с семьей в санатории на Кавказе, возвратился в Москву. В управлении его встретил встревоженный генерал Иван Глазков. «Знаешь, у нас ЧП. Резун пропал вместе с семьей.
Обстоятельства неизвестны. Туда вылетел начальник управления генерал Дубович. Готовься в дорогу. Мы отзываем Александрова, и ты срочно вылетаешь туда».
Так оно и случилось. В Женеве уже работал Дубович. Борис Николаевич встретил Ловчикова словами:
— Вот что, Василий Дмитриевич, сейчас сам понимаешь, из Центра пойдут запреты на работу. Но нам надо рассчитаться с агентами и все законсервировать. Главное — не сжечь офицеров и не провалить источники.
Легко сказать: не сжечь, не провалить, если Резун уже дает показания. Плюс был только в одном — предатель немного-то и знал. Офицеров резидентуры конечно, выдаст, но до источников добраться у него кишка тонка.
Первую операцию по локализации предательских действий Резуна разработал и провел сам генерал Дубович с одним из офицеров резидентуры. Риск был большой, но иного не дано. К счастью, все прошло успешно.
Дубович вскоре улетел в Москву, а задачи по консервации агентуры и отправке оперативных офицеров на Родину были возложены на исполняющего обязанности резидента Ловчикова.
Василий Дмитриевич понимал: в первую очередь надо отправить тех сотрудников, которых лучше других знал Резун. Один из таких, назовем его Николай П., работал под крышей представительства «Аэрофлота». Он чаще других общался с предателем. И хотя Николай утверждал, что не сообщал Резуну никакой оперативной информации, ничего не говорил об агентах, душа у Ловчикова была не спокойна. Ведь офицеру предстояло провести встречу со своим информатором, вручить деньги за выполненную работу, обсудить вопросы консервации. А если он по наводке Резуна уже «под колпаком» у контрразведки? Это неминуемый провал. Еще один провал после бегства Резуна. Чем это могло закончиться для и. о. резидента, думается, объяснять не надо.
Но, как говорят в народе, глаза боятся, а руки делают. Ловчиков пригласил к себе офицера. «Слушайменя внимательно, — напутствовал он оперативника. -
Контрразведка начинает работу в семь утра. Ты выезжаешь в шесть, останавливаешься невдалеке от дома, где живет агент. Багажник на ключ не закрываешь. Он выходит, перехватываешь его, чтобы не успел доложить в контрразведку, ежели связан с ней. Внезапность в данном случае штука полезная. Спрашиваешь, есть ли что для тебя. Если есть, пусть сам несет, кладет в багажник и сразу забирает деньги. Пакет с деньгами обработаешь, чтобы не было отпечатков пальцев. Обговариваешь консервацию и дальнейшую связь в будущем, когда карантин будет снят».
Таки поступил Николай. Однако это был лишь первый этап операции. Ведь если агент все-таки работал под контролем спецслужб и доложил о раннем визите советского офицера, «контрики» сейчас роют землю носом. Теперь они готовы на любую провокацию. Так что Николаю по-прежнему грозит опасность. Впрочем, Василий Дмитриевич просчитал и такой вариант событий, и продумал второй раунд.
В тот день в Женеву прилетел министр иностранных дел СССР Андрей Громыко. Вскоре он улетал обратно в Москву.
Николай как представитель «Аэрофлота» занимался своими обычными служебными заботами, а когда лайнер уже стоял, что называется, под парами, поднялся по трапу, и отбыл на родину. Тем более что ему, как представителю авиакомпании, было дано право такого экстренного отлета. Коим он и воспользовался.
Практически с каждым офицером резидентуры Ловчиков готовил и проводил подобную операцию. Вскоре все они благополучно возвратились домой. Сам он улетал, сдав должность новому резиденту. В последние недели контрразведка водила его плотно и неотступно. В один из дней, когда ехали со сменщиком и зашли в магазин, наружка их потеряла. И, видимо, это стало последней каплей.
На следующее утро его пригласила советский представитель при ООН в Женеве Зоя Васильевна Миронова и сообщила: вчера были люди из МИДа, они просили первого секретаря посольства Ловчикова покинуть страну.
— Что ж, я уже взял билеты на субботу на следующей неделе, — сказал Василий Дмитриевич.
— Да нет, рекомендовали убыть в ближайшую субботу, — сказала Миронова и добавила. — Я спросила, объявляют ли они вас персоной нон-грата. Ответили отрицательно, но настаивали на отлете.
Как и настаивали местные власти, Василий Ловчиков отбыл на родину.
«Не успел я сесть в самолет, — рассказывает Василий Дмитриевич, — как в эфире одной из радиостанций в Аргентине прозвучало сообщение: первый секретарь советского посольства Ловчиков выслан из страны за шпионскую деятельность. Диктор долго перечислял, чем я занимался в Швейцарии. Создалось такое впечатление, что перед ним лежал учебник, в котором были перечислены все функции разведки. И это оказалось мне одному под силу. Этакий суперразведчик!»
Однако тогда было совсем не до улыбок. Работа в Европе теперь для него закрыта. Предложили должность в азиатском управлении ГРУ. Однако начинать заново в другом регионе Василий Ловчиков отказался. Знаний, опыта накоплено достаточно, и он попросился в академию.
Руководитель управления генерал Борис Дубович обратился к начальнику Военно-дипломатической академии. Тот дал добро. Вскоре полковник Ловчиков стал старшим преподавателем ВДА.
Работа эта ему нравилась. Он сделал три выпуска, защитил кандидатскую диссертацию. И тут в академии начали разворачивать новую кафедру. Полковнику Ловчикову предложили стать заместителем начальника кафедры.
— Знаете, Василий Дмитриевич, — сказал ему начальник академии генерал-полковник Мещеряков, — там дел непочатый край. Огромный пласт надо поднимать. Впрягайтесь, мы надеемся на вас.
И он впрягся. Сейчас вспоминает, когда пришел, на создаваемой кафедре был всего лишь тощий учебник из шести глав, да единственное пособие. А когда уходил, были уже написаны учебники, пособия, различные разработки, материалы и документы.
После увольнения в запас работал начальником отдела внешних экономических связей ОАО «Фазотрон». Объездил много стран. Ныне является профессором Военного университета.
Много лет Василий Дмитриевич пишет стихи. Из-под его пера вышло несколько поэтических сборников.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.