Формирование 34-й истребительной эскадрильи

Формирование 34-й истребительной эскадрильи

10 февраля 1943 года 16 пилотов и 7 техников вылетели с аэродрома Мальми в Берлин на транспортном самолете. Все они находились в прекрасном настроении. В Германии на авиабазе Вернойхен мы начали обучение полетам на знаменитом истребителе Ме-109.

Начальником школы был майор, награжденный Рыцарским крестом. Он тепло приветствовал нас и рассказал о программе переподготовки. Сначала нам предстояло осваивать азы под руководством инструкторов, а затем переходить на все более совершенные самолеты. И только освоив пять различных машин, мы получали разрешение начать учебу на Me-109G-2.

Наш командир эскадрильи Эркки Эрнроот возражал против подобной траты времени, он заявил, что нам требуется освоить новый самолет, а не научиться летать. Он также добавил, что все мы достаточно опытные пилоты.

Какое-то время шли безрезультатные споры, но потом начальник школы сдался. Он заявил: «Хорошо, я дам вам три истребителя «Мессершмитт». Но когда трое из вас разобьются и погибнут, тогда, надеюсь, остальные согласятся, что наша программа подготовки подходит всем!»

Каждый из нас по очереди совершил пробный полет. Мы все выполняли фигуры высшего пилотажа и аккуратно садились, не причинив никакого вреда самолетам. После этого начальник школы признал: «Господа, вы можете летать на любых самолетах, каких только хотите. Нам нечему вас учить».

Перед тем как покинуть Берлин, мы с мастер-летчиком Ойппой Туоминеном попали под бомбежку. Мы проводили ночь в одной из городских гостиниц, когда была объявлена тревога. Нам посоветовали либо спуститься в бомбоубежище, либо остаться хотя бы на первом этаже. Мы отправились вниз и уселись в вестибюле, беззаботно разговаривая. И вот тут оно началось!

Тысячи зенитных орудий поставили огневую завесу в ночном небе, несколько сильных взрывов встряхнули здание, отовсюду посыпалась штукатурка. Сильный порыв горячего ветра пронесся по помещению. Это продолжалось два часа. Британские бомбардировщики явно пытались стереть город в порошок.

После того как налет закончился и мы отправились к себе, глядя на улицы, заваленные обломками, Туоминен завил: «Я не понимаю, откуда англичане узнали, что мы приехали в Берлин!»

В начале марта мы на поезде отправились в Вену, где провели несколько дней, ожидая известий с большого завода Мессершмитта, расположенного в Винер-Нойштадте. Нам должны были сообщить, что наши истребители готовы к приемным испытаниям.

Когда мы проводил эти полеты над покрытыми снегом склонами Альп, в то время как в долинах уже распускалась весенняя зелень, нам казалось, что мы попали в страну чудес. Тут и там виднелись деревни с прекрасными домами, и нам казалось, что кругом царят мир и безмятежность. Было даже трудно представить, что где-то нас ждет война, к которой мы готовимся, что где-то гибнут люди и уничтожается красота. Но уже через несколько месяцев это идиллическое место будет изуродовано бомбами и объято пожарами, мрачная гримаса смерти будет витать над цветущими вишневыми садами.

Передав нам истребители, авиазавод устроил нам прекрасную прощальную вечеринку в винном погребе городка Айзенштадт недалеко от венгерской границы. Вечеринка получилась роскошной, и участники запомнили ее надолго, но никому и никогда о ней не рассказывали.

На следующий день нам устроили ланч в столовой прямо на заводе. Повар угостил нас особенным латуком, «который не бьет в ноздри».

С большим сожалением мы покинули местную авиабазу, пролетели над Веной и направились вдоль грязного Дуная к Бреслау, где приземлились на маленьком аэродроме Шенгартен. Дежурный в центре управления полетами пришел в ужас, когда мы сели, потому что немецких летчиков трясло при одном упоминании о Шенгартене. Капитан Эрви утешил его, заявив, что если уж мы сумели сесть в Шенгартене, то сумеем действовать с любого финского аэродрома. Фельдфебель с сомнением покачал головой, но был вынужден согласиться с опытным пилотом.

Мы продолжили полет до Хельсинки через Торн, Кенигсберг и Ригу.

После прибытия мы начали действовать с аэродрома Мальми, тогда часть истребителей была отправлена на авиабазу Утти. До нашего прибытия советские пикировщики Пе-2 совершали налеты на Хельсинки почти ежедневно, и наши истребители не имели никаких шансов перехватить их. Однако теперь эти налеты резко прекратились. Лишь через 10 дней, 24 марта, в городе снова прозвучали сирены воздушной тревоги.

Мы с капитаном Пиви Эрви взлетели, чтобы перехватить бомбардировщик, и с помощью радиолокационного поста наведения без труда нашли их. Пе-2 уже повернул домой и начал пологое скольжение к Гогланду, набрав неплохую скорость. Но мы быстро догнали его, и я с благодарностью подумал о великолепных характеристиках моего нового истребителя. Бомбардировщик не попытался уклониться, а стрелок-радист не открыл огонь. Я занял удобную позицию и тщательно прицелился, настало время испытать новое вооружение. Я не торопился, потому что рядом со мной был другой истребитель, поэтому не было никаких оснований опасаться, что бомбардировщик ускользнет.

Трассирующие снаряды моих пушек умчались вперед и врезались в фюзеляж Пе-2. Они взрывались вокруг кабины, туда же попадали и пулеметные очереди. Этого было вполне достаточно, не было никакой необходимости расстреливать моторы.

От бомбардировщика отлетело несколько кусков, и он упал в 6 милях от Гогланда посреди Финского залива.

«С новой техникой наша работа становится совсем простой», - сказал я своим товарищам после того, как мы сели. Тогда я еще не подозревал, что вскоре пожалею о своих словах.

Сам того не подозревая, я накликал на себя беду, благодаря которой оказался на шесть недель прикованным к постели в военном госпитале Тикка с ногами, закованными в гипс. Это был самый мрачный период за обе войны.

В первый день моего пребывания в госпитале меня посетил немецкий офицер, прикомандированный к нам, и приколол Железный крест 2-го класса к моей пижаме. Он также сказал несколько приятных слов о сотрудничестве двух армий. В ответ я сумел выдавить лишь стандартную фразу: «Судя по всему, бомбы и награды падают на невиноватых».

Я был вынужден покинуть эскадрилью в тот момент, когда начались действия новых истребителей. Поэтому я воспринимал приказы врачей очень серьезно и скрупулезно исполнял все их предписания, чтобы как можно быстрее вернуться в строй. Эскадрилья готовилась к перебазированию на аэродром Утти. Я так стремился снова попасть в нее, что даже не воспользовался тремя днями отпуска, полагающимися всем, кто выходил из госпиталя.

Пока я торчал в госпитале, с Ойппой Туоминеном случилось неприятное происшествие. Когда его механик впервые запустил мотор истребителя, он не удержал контроль за мощностью и тормозами и самолет прошел сквозь двери ангара!

Сам истребитель, понятно, получил серьезные повреждения, а мы получили серьезный повод поразмыслить об этом. Ойппа разругал механика, но это не помогло починить самолет.

Когда я вернулся из госпиталя, нас с Ойппой свели в одну пару и нам предстояло поочередно летать на моем истребителе. Мы назвали нашу команду «Истребительная компания, лимитед». Ну, а самолет Ойппы пришлось списать.

Ойппа первым из финских летчиков получил Крест Маннергейма. Он был моим хорошим другом, блестящим пилотом и образцовым солдатом.

И теперь Ойппа впервые сел в кабину первоклассного истребителя. Многие его приятели считали его подход к воздушному бою несколько легкомысленным. Но это было совершенно неправильное определение. Оно основывалось только на его веселом и легкомысленном отношении к жизни. Его веселая и несколько развязная манера поведения резко отличалась от его взглядов на истребительную авиацию и действий в бою. Если Ойппа встречал в воздухе противника, он действовал очень расчетливо. Когда он встречал противника, то, прежде чем вступить в бой, обязательно продумывал стратегию будущих действий и строго следовал ей.

Однажды, когда Ойппа вернулся из однодневного увольнения, я дежурил и сидел рядом с нашим общим истребителем. За время дежурства не было ни одного сигнала тревоги и взлетать никто не требовал. Но как раз, когда появился Ойппа, прозвучала сирена тревоги. Ойппа бросился к истребителю, крича, что теперь его очередь. Он запрыгнул в кабину, даже не успев надеть летный комбинезон, прямо в синем мундире.

Группа вражеских бомбардировщиков Пе-2 находилась над Коткой. Мы услышали по радио, что наши парни нашли противника. Ойппа заметил одну группу русских самолетов, летевшую немного в стороне от остальных, и атаковал ее. Вражеские стрелки открыли по нему бешеный огонь, когда он начал сближение. Ойппа решил подойти на предельно малую дистанцию, не более 20 метров, тогда ему хватило бы боезапаса, чтобы уничтожить всю группу.

Когда крайний бомбардировщик заполнил собой прицел, Ойппа дал короткую очередь. Этого оказалось достаточно. Крыло бомбардировщика отвалилось и бросилось на финский истребитель, словно курьерский поезд. Ойппа попытался увернуться, толкнув ручку от себя, но поздно! Раздался громкий треск, и крыло врезалось в истребитель Ойппы.

Истребитель затрясся так сильно, что у пилота зуб на зуб не попадал. Как рассказывал потом Ойппа, ему показалось, что под капотом его самолета вдруг заработало сразу пятнадцать моторов!

Он выключил мотор, чтобы истребитель не развалился на куски. После этого он увидел, что лопасти пропеллера изогнуты и оконечности просто смяты. Крыло вражеского бомбардировщика попало прямо в пропеллер истребителя.

Это случилось близко к Лавенсаари, поэтому Ойппа начал планировать к нашему берегу. Он даже попытался прикинуть, сколько же ему придется проплыть, чтобы добраться до суши. Но при этом Ойппа горько сожалел, что купание испортит его прекрасный синий мундир.

Самым крайним нашим островом в этом районе был Соммерс. Ойппа посадил свой истребитель на воду в тихой бухточке у берега острова, и самолет моментально ушел под воду, так как его скорость превышала 180 км/ч. Собственный рассказ Ойппа об этой истории был типичным для него:

«Я остался последним человеком на борту и приказал духу самолета прыгать в воду, после чего нырнул сам. Пока я плыл к берегу, подошла шлюпка, солдаты предложили подвезти меня. Но я решил до конца плыть самостоятельно, потому что в этом году слишком редко занимался плаванием, а кроме того, мой мундир все равно вымок.

Когда я добрался до берега, то поднялся из воды, словно Турсу (морской великан финских легенд), вода лилась по моим медалям, и я ступил на сушу. Вокруг меня немедленно собралось человек 300, не меньше, они протягивали мне выпивку, чтобы спасти от холода.

После этого меня отвели в сауну, выдали сухой мундир и отправили на катере в Хамину. Сидя там в помещении штаба вместе с каким-то майором, мы еще раз выпили, чтобы окончательно победить холод. После этого я доложился по телефону своему командиру и описал ситуацию. К моему облегчению, майор вдруг спросил: «Простите, мастер-летчик, но не скажете ли вы, чему эквивалентно ваше звание? Может, оно равно званию всадник-мастер?» Это старое кавалерийское звание капитана.

Я потянулся, с чувством выпустил клуб сигарного дыма и сказал, чуть усмехнувшись, что мое звание по меньшей мере не уступает всадник-мастеру. Тогда майор вскочил, помчался в свой кабинет, принес собственный китель, набросил мне на плечи, и дальше мы общались без всяких званий».

Вот таков был рассказ Ойппы о его похождениях. Но этот случай знаменовал конец существования «Истребительной компании, лимитед».