Глава 1 АРКТИЧЕСКИЙ ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В КЛУБКЕ ПРЕДВОЕННЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

АРКТИЧЕСКИЙ ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В КЛУБКЕ ПРЕДВОЕННЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ

Вторая мировая война не могла не захватить Арктику, поскольку в ней участвовали державы, интересы которых, с одной стороны, распространялись и на высокие широты, а с другой — нередко противоречили друг другу, что и определило там характер военных действий, часто неожиданный. Будущий Арктический театр военных действий, или Арктический ТВД на языке военных, рождался в таком клубке противоречий, который даже спустя много десятилетий трудно распутать. Существующие в середине XX века доктрины, военные и политические, не только не позволяли определить масштаб и время военных событий, но порой не давали ответа — кто друг, а кто враг. Несомненным оставалось другое — преобладание в будущем морских операций (и, конечно, воздушных) по сравнению с сухопутными. И все это на фоне самого сложного по своим природным условиям Арктического ТВД!

События Первой мировой и Гражданской войн у полярных окраин в России отчетливо прослеживаются с 1915 года, когда немецкий вспомогательный крейсер «Метеор» провел минирование акваторий в Горле Белого моря, где позднее погиб английский транспорт «Арендаль». Это событие привело к созданию партии траления, с которой началась Флотилия Северного Ледовитого океана, в состав которой, наряду с военными, входило большое количество судов ледокольного типа для обеспечения проводки транспортов от союзников с учетом ледовых особенностей Белого моря. В августе 1916 года у Кольского побережья появились германские подводные лодки, одна из которых в ноябре была потоплена эскадренным миноносцем «Грозовой» (командир лейтенант Корнеев). Морская война у границ Арктики стала реальностью. Отчетливо обозначилась роль арктических акваторий в качестве коммуникаций союзников.

События Гражданской войны на Русском Севере привели здесь также к концентрации кораблей Антанты, вмешавшихся в Гражданскую войну на стороне белых. Сейчас мало кто помнит, что финал Гражданской войны отмечен спасением во льдах Карского моря ледокольного парохода «Соловей Будимирович» (в советское время «Малыгин») под трехцветным флагом при участии вспомогательного крейсера «III Интернационал» («Литке») под красным и ледокола «Святогор» («Красин») под нейтральным норвежским, что само по себе необычно, а с другой стороны — показательно с точки зрения сложности политических отношений в высоких широтах.

О военном значении Арктики вспомнили в 30-е годы прошлого века, причем в Германии. «Значение необитаемых областей Арктики как естественной линии обороны Советской России теперь снижается. В той же степени, в какой развивающееся судоходство по Северному морскому пути включается в общую систему экономики Советской России, увеличивается и ее уязвимость», — ознакомившись с советскими достижениями в освоении Арктики, выдал свой прогноз наш будущий противник на страницах морского журнала «Марине Рундшау». К сожалению, так оно и было — широкие просторы полярных морей для нашей страны перестали быть надежной защитой, что потребовало от руководства страны целого ряда мероприятий, из которых главным стало образование Северной военной флотилии с базой в Полярном (в бывшем Александровске) в Кольском заливе в 1935 году. Это стало возможным после перехода отряда наших боевых кораблей с Балтики на север по Беломоро-Балтийскому каналу в составе эсминцев, сторожевиков и подводных лодок летом 1933 года. На будущий год советские подводные лодки посетили Русскую Гавань на Новой Земле, демонстрируя освоение Арктического ТВД.

С созданием первой линии обороны надо было обеспечивать тылы, для чего Политбюро 15 марта 1936 года приняло решение о возведении завода военного судостроения вблизи Архангельска (завод 402), наметив уже на 1942 год спуск на воду двух первых линкоров с орудиями калибра 406 мм, не считая еще многих кораблей других классов. Похоже, в лихорадочной гонке, характерной для первых пятилеток, фактор времени не учитывался, как и реальные затраты сил и средств, исходя из принципа — «когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой». Тем не менее боевые корабли Северного флота в начале 1938 года приняли самое активное участие в спасении нашей первой дрейфующей станции СП-1, что позволило ознакомиться с зимними условиями Гренландского моря вплоть до острова Ян-Майен.

Еще раньше реальным вкладом в военное освоение Северного морского пути стала проводка двух миноносцев типа «новик» в навигацию 1936 года в секретной экспедиции особого назначения (ЭОН) под руководством О.Ю. Шмидта. Проблема военного освоения будущего Арктического ТВД продолжала занимать наших моряков и позднее. Так, в 1938 году флагман 2-го ранга Л.М. Галлер направил в Комитет обороны специальную записку с предложением постройки военно-морских баз на острове Диксон, в бухтах Тикси (дельта Лены) и бухте Провидения (Чукотка), а также аэродромов для морской авиации на всех крупных архипелагах и во многих пунктах арктического побережья. Этот документ, получивший одобрение Политбюро, также ориентировал выполнение перечисленных мероприятий к 1942 году, как и строительство главной базы Северного флота в губе Ваенга в Кольском заливе. Еще раз фактор времени не был учтен в должной мере, как показали события 1941 года.

На фоне этих фантастических «предначертаний», не обеспеченных ни финансами, ни техникой, известный уже читателю «Марине Рундшау» скорректировал дальнейшие перспективы нового Арктического ТВД «Германия будет вынуждена для полноценной блокады Советской России на Восточном фронте послать флот на север с целью прервать арктические коммуникации Советской России».

С заключением Советско-германского договора 1939 года на Севере не последовало каких-либо признаков развития событий в нашу пользу, что заставило наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова направить председателю СНК В.М. Молотову памятную записку с характерным заголовком «Об оперативном значении островов Шпицберген и Медвежий (архипелаг Свальбард)», в попытке упредить неблагоприятное развитие событий. Реакции «сверху» не последовало.

Тем временем последствия договора 1939 года, или сговора коммунистов с нацистами (как его восприняли во многих странах), на фоне начавшейся 1 сентября 1939 года Второй мировой войны, создали СССР немало трудностей, прежде всего с точки зрения сохранения объявленного нейтралитета в глазах остального мира, что подтверждается целым рядом событий. Например, в конце октября 1939 года в Мурманске оказались два судна под немецким флагом: трансатлантический лайнер «Бремен» и захваченный немцами американский сухогруз с немецкой призовой командой, что заведомо обещало дипломатический скандал с США. В попытке уладить его ТАСС срочно опубликовал следующее заявление: «Вечером 23 октября в Кольский залив прибыл грузовой пароход под немецким флагом без советского лоцмана. В результате досмотра оказалось, что это американский пароход "Сити оф Флинт" водоизмещением 5 тыс. т, с направлением из Нью-Йорка в Манчестер, причем пароход оказался задержанным командой немецкого крейсера числом 18 человек, которые и привели пароход в Кольский залив. Немецкая команда считает груз контрабандой (тракторы, зерно, фрукты, кожа, воск и др., всего 3700 т). Морские власти временно задержали пароход и интернировали немецкую команду». Спустя пять дней «Сити оф Флинт» покинул Мурманск под звездно-полосатым флагом, а «Бремен», дождавшись полярной ночи, растворился в ней 6 декабря.

В качестве мер противодействия значительная акватория на подходах к Мурманску была объявлена запретной зоной с введением патрулирования мобилизованными рыболовецкими траулерами, а приказом по Главному управлению Северного морского пути запрещалось сообщать сведения о наличии в советских водах иностранных судов, а также передавать в эфир метеосводки принятым открытым кодом. В ответ германский посол Шуленбург просил выслать в Атлантику наше судно, которое, находясь в нейтральных водах в 150—300 милях западнее Британских островов, передавало бы необходимую метеорологическую информацию. В ответном послании Молотов ответил, что «курсирование нашего судна в этом месте в течение двух месяцев, несомненно, бросится в глаза и англичане могут просто потопить его». А в утешение пообещал «подумать и обсудить… практически его осуществимость». На том дело и завершилось, хотя на повестке дня в советско-германских отношениях возник вопрос о базировании немецких ВМС — кригсмарине — вблизи Мурманска, который практически не снимался вплоть до захвата немцами Норвегии в апреле 1940 года, когда надобность в подобных базах у немцев отпала. Советское руководство в это время, не проявляя дальновидности, вело себя по принципу «и невинность соблюсти, и капитал приобрести», за что вскоре нашему народу пришлось платить по полной, выиграв в главном — в конечной победе.

«Зимняя война» с Финляндией 1939—1940 годов прошла при минимальном участии Северного флота, поскольку захват области Петсамо был решен на суше сухопутными войсками без особых затруднений, когда «противник оказывал очень слабое сопротивление» (Козлов, Шломин, с 66). Тем более странным для советских людей выглядело возвращение этой территории с богатым месторождением никеля Финляндии: Сталин не хотел осложнений с владельцами этих месторождений — канадскими фирмами, за которыми стоял американский капитал. Соответствующую гарантию на высшем уровне выдал ТАСС: «Советское правительство никогда не предъявляло требования о возвращении Советскому Союзу области Петсамо». Вместе с тем с включением полуостровов Средний и Рыбачий по итогам «Зимней войны» 1939—1940 годов, после установки береговых батарей Северный флот мог контролировать подходы к порту Лиинахамари значительной части акватории губы Малая Волоковая, тем самым и вывоз продукции никелевого комбината

События «Зимней войны» предельно осложнили наши отношения с европейскими странами — и с будущими врагами, и с союзниками. Англия и Франция всерьез планировали послать свои войска на выручку финнам, и, казалось бы, запоздалая оккупация Норвегии немцами в апреле 1940 года оградила нас от подобного развития событий. На деле же это означало, что нацисты получили плацдарм для атаки Мурманска и Кольского полуострова, хотя большие потери немцев на море в боях за Скандинавский полуостров существенно ограничили их возможности в этом направлении. Несмотря на подозрительность Сталина к державам бывшей Антанты, будущие друзья и враги, не решаясь нарушить неустойчивое военно-политическое равновесие, вместе с тем понимали, что до бесконечности подобное положение продолжаться не могло.

Существовавшая с 1 июня 1933 года Северная военная флотилия уже в середине 30-х годов из-за возрастания угрозы фашизма уже не отвечала сложившейся обстановке и поэтому в 1937 году была преобразована в Северный флот. Наращивание его сил происходило непрерывно все последующие годы, однако в «Зимней войне» 1939—1940 годов его работа ограничилась в основном обстрелом побережья (до 200 снарядов с эсминца «Куйбышев») и морскими перевозками в условиях сильных холодов.

Пока на гребне временных побед Гитлер старался извлечь максимальную пользу, в том числе и на арктическом направлении. Заигрывание с ним привело к тому, что обнаглевшие нацисты после начала Второй мировой с учетом обстановки на морях не стеснялись просить Советский Союз провести немецкие суда из Тихого океана по Северному морскому пути с грузами китового жира, каучука и олова. Практически это означало установление транспортной связи между Германией и Японией, как это понимали наши военные и дипломаты. В конце концов такого рода контакты вылились в поход по Северному морскому пути вспомогательного крейсера «Комет», причем в направлении из Атлантики в Тихий океан. Выбор этого корабля (как и его командира) требует отдельного объяснения.

Первоначальное название — «Эмс»; по данным регистра Ллойда тоннаж 7500 т, мощность машин 4000 л.с., ход до 15 узлов. Обладал повышенной автономностью — с собственным запасом топлива мог дважды обойти вокруг света. В процессе переоборудования во вспомогательный крейсер на нем было установлено шесть 152-мм орудий, десяток зениток, пять торпедных аппаратов, нашлось место для воздушного разведчика «Арадо» и 400 якорных мин. Радиоаппаратура позволяла поддерживать связь с Германией из любой точки в Мировом океане. Его командир капитан 1-го ранга Роберт Эйссен в Первую мировую войну на вспомогательном крейсере «Метеор» ставил мины в Горле Белого моря. В 1920-е годы с новейшей эхолотной аппаратурой проводил гидрографическую разведку Атлантики вплоть до кромки полярных льдов на севере и юге этой акватории. Таким образом, он в одном лице соединял в себе качества опытного моряка, исследователя и разведчика.

На пути с Балтики к берегам Новой Земли, где «Комет» ожидали советские лоцманы, судно принимало меры маскировки, неоднократно меняя свое название и флаг. На юге Баренцева моря Эйсенн провел гидрологические наблюдения с отбором проб воды для подводников кригсмарине в связи с предстоящим использованием торпедного оружия на новом ТВД.

Плавание по Маточкину Шару из Баренцева в Карское по ледовой обстановке не оставляло желать лучшего, причем Эйссен быстро убедился, насколько устарели морские карты, имевшиеся в его распоряжении. Чтобы не привлекать внимания к необычному судну, решено было не заходить на Диксон. В ряде случаев, по мнению Эйссена, возникали необоснованные задержки, когда он начинал опасаться, а не загонят ли его русские лоцманы в непроходимые льды. Дело, однако, было в другом — впереди «Комет» по тому лее маршруту перегонялась на Тихий океан подводная лодка Щ-423, о присутствии которой немцу не следовало знать. Это также было шагом в освоении будущего ТВД, но с нашей стороны. Эйссен как моряк понимал, что целый ряд особенностей судна было невозможно скрыть от лоцманов, передвижение которых на «Комете» было строго ограничено: каюта — кают-компания — мостик, снова каюта и т.д. с последующим многократным повторением. Как он сам написал впоследствии, «наличие военного экипажа было невозможно скрыть от них. Но наше вооружение не попадалось им на глаза… Лоцманы, направляясь от своей каюты к мостику, не могли заметить ничего подозрительного». Однако наши специалисты, работавшие потом с отчетами лоцманов, убедились, что они, только «ступив на палубу германского судна, поняли, что оно является не просто вооруженным теплоходом, а вспомогательным крейсером-рейдером».

В главном оба наших моряка-лоцмана не ошиблись, несмотря на то, что их не посвящали во многие детали происходящего. Надежные немецкие эхолоты фиксировали все особенности морского дна по маршруту похода, а магнитофоны записывали все переговоры в эфире как судов, находившихся в обычном плавании, так и полярных станций, воздушной ледовой разведки, других корреспондентов в эфире, из работы которых складывалась деятельность Северного морского пути, не считая обычных наблюдений за атмосферой и льдом на полярных станциях. Постепенно перед немцами возникала система взаимодействия подразделений Севморпути, далеко не полная, но пригодившаяся им в ближайшем будущем Полученные по радио сведения позволяли узнать, насколько русские в курсе ледовой обстановки, что само по себе было ценной добычей для разведчика. Постепенно немцам становилась понятной роль штабов морских операций, и, соответственно, они могли стать целью захвата при возникновении военных действий в будущем, как и отдельных полярных станции. Само собой, по переговорам в эфире можно было судить об интенсивности движения судов по Севморпути и, соответственно, также учитывать эту информацию на будущее. Это было тем легче, что навигация 1940 года проходила на подъеме, в ней участвовало 27 судов с солидным грузооборотом. Поэтому у нас нет оснований преуменьшать значения информации, полученной немцами в этом походе.

От архипелага Норденшельда под проводкой ледокола «Ленин», по Эйссену, «следуя за ледоколом, начали великолепное плавание проливом Вилькицкого, представлявшего наиболее сложный участок. Обогнув мыс Челюскина, мы 26 августа оставили его за кормой и без приключений вошли в море Лаптевых, где нас встретил ледокол "Сталин"». Свою беседу с капитаном последнего М.П. Белоусовым Эйссен описал следующими словами: «В каюте опять начался своего рода допрос о ледовых креплениях, маневренности и скорости; эти вопросы были мне знакомы, и я без труда ответил на них. Затем нам сообщили, что под проводкой "Сталина" нам предстоит форсировать пояс тяжелых льдов шириной до двухсот миль». Совершенно справедливо Эйссен отметил, что русские стремились побольше узнать о его корабле, пользуясь для этого каждой официальной встречей, определив главное — назначение, вместе с тем стараясь ограничить немцев в оценке возможностей самого Северного морского пути.

Как показало время, с одной стороны, эти возможности немцы явно переоценили, а с другой — так и не поняли, как моряку следует вести себя в полярных морях, что выяснилось спустя всего два года, поскольку для этого надо было иметь собственный полярный опыт многих поколений и современную организацию в виде Главного управления Северного морского пути. Ни тем ни другим немцы не располагали, и поэтому разведывательный рейс «Комет» на Северном морском пути дал им минимум информации. В связи с этим возникает вопрос а посмели бы они пытаться вести военные действия в Арктике без этого минимума? За смертью участников этот вопрос остается без ответа…

На форсирование массива тяжелых льдов «Комет» понадобилось двое суток, причем только однажды корабль основательно застрял во льду. Вечером 27 августа Белоусов отпустил немца в свободное плавание, дав ему на прощание несколько рекомендаций. Одновременно он сообщил Эйссену, что в дальнейшем плавание на восток ледовую проводку будет обеспечивать самый новый ледокол «Каганович». В проливе Санникова, соединяющем моря Лаптевых и Восточно-Сибирское, находился старенький ледокольный пароход «Малыгин», возможности которого Эйссен на основе приобретенного опыта оценил с ходу, отказавшись от его услуг.

Новые испытания ожидали «Комет» на траверсе Колымы, где немцы встретились с достаточно сложной ледовой обстановкой, и где Эйссен продемонстрировал нашим полярникам, присматривавшим за ним, все достоинства отменного моряка. Старый морской волк правильно сообразил, что теплые морские воды не позволят кромке льда прижаться вплотную к берегу, с одной стороны, а с другой — речные отложения на мелководье сделают морское дно мягким, и, полагаясь на свои надежнейшие эхолоты, пошел напрямую, выиграв несколько дней, потерянных в Карском море. Определенно, он преподнес Мелехову, начальнику восточного сектора Севморпути, неприятный сюрприз, поскольку у того на тяжелые льды были свои надежды в связи с последними распоряжениями из Москвы.

Восточнее Медвежьих островов против «Комет» и «Кагановича» одновременно объединились ветер, уплотнявший лед и прижимавший его к берегу, темные ночи на исходе лета и малые глубины. О последних свидетельствовали стамухи — нагромождения зимнего льда на мелководье, значение которых взглядом опытного моряка Эйссен оценил с первого взгляда. На исходе последних суток августа начались подвижки девятибальных льдов, в сопровождении мощных снежных зарядов и напора ветра, угрожавшего снести оба корабля на малые глубины. «В кильватер "Кагановичу", — писал Эйссен позднее, — мы продолжали держать всю ночь. Эту ночь, тьма которой становилась все плотнее, я никогда не забуду. Больше всего я опасался за руль и винт; когда отказал руль, мне оставалось только застопориться и беспомощно дрейфовать со льдом — вручную в этих условиях было управляться невозможно. Мы так далеко зашли — неужели это наш предел?» — задумывался командир «Комет», припоминая навигацию 1937 года, о результатах которой он знал. (Тогда на Северном морском пути зазимовали 26 судов, включая практически все ледоколы.) Несколько часов ушло на устранение неполадок, но в следующую вахту к востоку удалось пройти всего две мили. Позднее Эйссен отметил, что «1 сентября, к моему удивлению, господин Мелехов (начальник морских операций восточного сектора Севморпути. — В.К.) сообщил мне о прекращении плавания на восток и даже возвращении назад, поскольку Берингов пролив находится под наблюдением японских и американских кораблей. Я спокойно возразил, что подобного указания еще не получал, а руководствоваться могу только приказами из Берлина». Находясь всего в 400 милях от долгожданной цели (всего сутки хода по чистой воде), когда дело было практически сделано, немецкий моряк показал характер в выполнении полученного задания. Для подтверждения серьезности своих намерений Эйссен приказал своему переводчику, находившемуся на «Кагановиче», вернуться на «Комет», и заявил, что отказывается от советской помощи в дальнейшем плавании, что возымело свое действие. Немец догадывался, что Мелехов действует не но своей инициативе и нуждается в благовидном предлоге, чтобы выйти из возникшей ситуации. Пока решили продолжать плавание до острова Айон в Чаунскои губе, где, укрывшись под берегом, дождаться последних указаний из Москвы.

Главным препятствием для «Комет» становились не арктические льды, а московские «подковерные игры», которые Эйссен решил игнорировать, ибо реально на пути к Берингову проливу, где на побережье находились лишь пограничные посты, его остановить никто не мог. Он вызвал к себе Мелехова и вручил ему официальный документ с отказом от дальнейшей проводки, приняв на себя связанный с таким решением риск дальнейшего плавания в незнакомых водах. Мелехову пришлось согласиться, поскольку реальной возможностью остановить «Комет» он не располагал Москве пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, согласившись с таким решением. Эйссен благополучно прошел Беринговым проливом на просторы Тихого океана, где приступил к выполнению очередного этапа своей военной деятельности, вписав себя в историю Второй мировой войны на море и вызвав панику на морских путях и в морских штабах союзников, поскольку их разведка не смогла связно объяснить, каким образом «Комет» буквально из ниоткуда возник на тихоокеанских коммуникациях.

Несколько слов в завершение этого авантюрного сюжета, имеющего самое непосредственное отношение и к войне в Арктике, и к истории Второй мировой. Спустя два года, благополучно завершив рейс с богатой добычей, «Комет» погиб в самом начале очередного похода, поскольку разведка союзников уже не выпускала его из вида. Эйссен благополучно пережил все жизненные и военные перепитии, описал свои приключения, к негодованию некоторых политиков и военных, в интереснейших мемуарах. Тут же по возвращении в Германию его статьи о походе «Комет» были использованы ведомством Геббельса в попытке внести разлад в стан союзников. Обстановка, однако, в это время была такой, что союзникам оставалось только сражаться, а не сводить счеты. Как непричастный к гитлеровским зверствам и нарушению законов войны на море, к ответственности Эйссен не привлекался. Судьба наших моряков, имевших отношение к походу «Комет», во время Великой Отечественной оказалась трагической: оба ледовых лоцмана и капитан дальнего плавания Мелехов погибли в море при исполнении своих обязанностей, а Белоусов умер вскоре после войны от неизлечимой болезни. Никто не может сказать, как это связано с их участием в проводке немецкого корабля, но есть люди, усматривающие в этом некий мистический смысл.

Тем временем на просторах будущего Арктического ТВД события пошли по неожиданному пути, причем все началось с Исландии. Захват Дании нацистами в апреле 1940 года дал повод англосаксам занять датские владения в Атлантике, включая Фарерские острова и особенно Исландию для предотвращения появления там немецких военно-воздушных и военно-морских баз. Тем самым у Англии, несмотря на выход из войны Франции, с точки зрения трансатлантических коммуникаций положение даже улучшилось в ситуации, когда ей приходилось сражаться с гитлеровской Германией в одиночку, пока великий заокеанский союзник прочухается, для оккупации Исландии и ареста в Рейкьявике немецкого консула Герлаха потребовался всего взвод морской пехоты. Однако еще до высадки англичан, играя на родственных чувствах потомков викингов, этот дипломат и разведчик сумел создать в Исландии свою сеть осведомителей, которые позднее регулярно снабжали кригсмарине важной информацией о союзных конвоях, практически на протяжении всей войны. Сходным образом ситуация развивалась и на других арктических островах на окраинах Северной Атлантики.

На Шпицбергене большинство норвежцев вместе с администрацией угольных разработок в Лонгьире не приняли сторону правительства Квислинга, посаженного оккупантами в Осло, и остались верными королю, который успел в последний момент перебраться в Англию. На стороне союзников оказались моряки третьего флота по тоннажу в мире — уже одно это ставило норвежское сопротивление в особое положение. Вместе с тем основное население архипелага в то время составляли наши шахтеры и члены их семей, безопасность которых в складывающейся обстановке ставилась под угрозу. Неудивительно, что в недрах Наркомата иностранных дел возникла идея, «в силу неспособности правительства Норвегии (Квислинга. — В. К) обеспечить эту безопасность — занять архипелаг Свальбард частями Красной Армии на все время войны и период полной нормализации международных отношений» (Жуков, с 406). С учетом дальнейшего развития событий, хорошо что Сталин не последовал этому совету, тем более что проблема была решена другим путем, о чем ниже.

В Гренландии (по арктическим меркам, совсем по соседству) события развивались другим образом, поскольку местная администрация с самого начала отказалась подчиняться оккупированному Копенгагену. Летом 1940 года президент Рузвельт на Конгрессе Панамериканских республик в Гаване объявил, что США считает себя ответственным за оборону всего Западного полушария. Вместе с тем примерно 20 тыс. эскимосов и датчан в военных условиях не могли выжить без помощи со стороны. Неудивительно, что губернатор Гренландии Эске Брюн апеллировал к правительству Соединенных Штатов, которых перспектива столкновения с полчищами бесноватого фюрера в Западном полушарии совсем не устраивала. Вдали от охваченной военным пожаром Европы американцы действовали не спеша и крайне осмотрительно, на основе существующих международных правил заключив с гренландской администрацией соглашение о переходе острова под протекцию Соединенных Штатов, что позволило им, с одной стороны, снабжать гренландцев всем необходимым (включая продовольствие, оборудование и далее оружие), а с другой — принять необходимые меры по их защите от внешнего врага. Для начала к берегам самого большого острова планеты отправились корабли Ледового патруля и Береговой охраны под звездно-полосатым флагом, с присутствием которого немцы не могли не считаться. Наибольшая опасность для Гренландии складывалось на малонаселенном восточном побережье, где вражескую деятельность было трудно обнаружить. Там Эске Брюн организовал патруль на собачьих упряжках из местных охотников датчан и эскимосов, которым в ближайшем будущем в тесном сотрудничестве с американцами предстояло немало работы и приключений в самых сложных условиях. В итоге усилий обоих сторон датский посол в Вашингтоне К. Кауфман, отказавшийся признать копенгагенских коллаборационистов, и госсекретарь Соединенных Штатов К. Хэлл 9 апреля 1941 года подписали «Соглашение об обороне Гренландии», хотя с июня 1940 года корабль береговой обороны США представительствовал в гренландских водах.

Ян-Майен, крохотный островок посреди Гренландского моря, ставший норвежским владением менее чем за десять лет до начала Второй мировой, первым оказался посреди вооруженного конфликта одновременно с Европой под гром орудийной канонады и треск пулеметных очередей уже летом 1940 года. Для этого затопленному морем вулкану в обрамлении ледников надо было неожиданно оказаться на перекрестке стратегических интересов воюющих держав, а также тех, кто еще только готовился к вооруженной схватке. После отказа СССР взять на себя проведение метеонаблюдений в Атлантике, необходимость которых для кригсмарине и люфтваффе оставалась, немцы 23 июля высадили там с судна Норвежского полярного института под флагом коллаборационистов трех метеорологов и радиста. Стратегическая ценность этого клочка суши, который было трудно найти на карте, оказалась столь важной, что на протяжении четырех месяцев он пять раз переходил из рук в руки!

3 сентября к острову подошел корабль норвежских королевских ВМС, прекративший работу немцев. В свою очередь, немцы попытались взять реванш, высадив здесь в начале октября настоящий десант в составе 64 человек. 16 ноября британцы решили навести свой порядок на этом важнейшем участке Арктического ТВД, отправив к острову целую эскадру в составе старого линкора «Рипалс», крейсера «Наяд», вспомогательного крейсера «Легация» и двух вооруженных траулеров. Немцам оставалось только выкинуть белый флаг. В феврале 1941 года союзники с бота «Оннисвег» высадили здесь своих метеорологов вместе с небольшим гарнизоном, вооружение которого включало даже 76-мм пушку.

Однако, наибольшее внимание военных и разведчиков у границ Арктики на рубеже 1940 и 1941 годов было приковано к северным пределам материка Европы, где вооруженные силы двух главных участников конфликта 1939—1945 годов разделяла узкая полоска финской территории — область Петсамо, по обоим сторонам которой проходили интенсивные военные приготовления. Анализ ситуации заинтересованными ведомствами показал отчетливые военные приготовления немцев на севере Норвегии в Финмаркене (строительство аэродромов, дорог, казарм и т.д., включая базу подводных лодок в Киркинесе), вскоре после завершения боев под Нарвиком. Определенно нацисты с кем-то собирались воевать, причем на суше, и определенно не с финнами.

Между тем по многим показателям оборонные мероприятия Северного флота складывались не лучшим образом, даже несмотря на то, что его численный состав выглядел значительным: три старых (типа «Новик») и пять эсминцев повой постройки (проекта 7), пятнадцать подводных лодок разных типов, не считая сторожевиков и заградителей, береговых батарей и т.д. Военно-воздушные силы флота составляли почти 120 самолетов. Вместе с тем многие машины относились к устаревшим типам, для них не хватало аэродромов, плохо было с ремонтной базой и т.д. Хуже того — наряду с нехваткой аэродромов ВВС СФ не использовался опыт Полярной авиации ГУ СМП в базировании на аэродромах Земли Франца-Иосифа (включая ледниковые купола) и даже Новой Земли, где на мысе Желания садились самолеты разных типов, начиная от разведчиков Р-5 и кончая тяжелыми ТБ-3. Кроме того, в составе Северного флота отсутствовали летающие лодки, способные противостоять машинам аналогичного назначения у потенциального противника

За Варангер-фиордом этим силам противостояли один вспомогательный крейсер, восемь эсминцев, до тридцати сторожевиков, противолодочных кораблей и тральщиков, не считая 400 самолетов разных типов, нередко качественно превосходившие наши. Было ясно, что с началом вооруженного конфликта с партнером по договору 1939 года в Арктику подтянутся и подводные силы кригсмарине с их опытом войны в Атлантике.

Складывающуюся обстановку на будущем ТВД наши военные моряки в отличии от Кремля оценивали достаточно верно. «Между тем обстановка с каждым днем становилась все более напряженной. 17—18 июня 1941 года над полуостровами Средний и Рыбачий, над главной базой флота Полярное, неоднократно появлялись немецкие самолеты-разведчики. Их обстреляла зенитная артиллерия флота, в воздух поднимались наши самолеты. 19 июня Военный совет Северного флота ввел повышенную оперативную готовность» (Козлов, Шломин, с 100—101). Неслучайно главу военных мемуаров, посвященную началу войны, командующий Северным флотом А.Г. Головко назвал «Неожиданность, которую ждали». Источник из гестапо (повторяю — из гестапо!) 17 июня назвал нашему берлинскому резиденту Короткову конкретную дату нападения — 22 июня. Было потеряно еще пять суток самого драгоценного времени, обошедшегося нам в миллионы жизней! Накануне советский военно-морской атташе, только что вернувшийся из Берлина, капитан 1-го ранга М.А. Воронцов доложил наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову. «Завтра война!»

Наконец, рано утром 22 июня, столь долгожданное нападение совершилось. Премьер-министр Англии Уинстон Черчилль моментально отреагировал на эту новость в вечернем выступлении по Би-Би-Си, одновременно подтвердив свое отношение к сталинскому режиму, отделив его от трагедии страны, чего товарищ Сталин не мог простить своему заклятому британскому союзнику до самой смерти: «За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем.. Но мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем Мы обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях света с призывом придерживаться такого же курса… Не мне говорить о действиях Соединенных Штатов, но я скажу, что если Гитлер воображает, что его нападение на Советскую Россию вызовет расхождение в целях или в усилиях великих демократий, которые решили уничтожить его, то он глубоко заблуждается» (Черчилль, с. 171—172). Хитрый англичанин знал, что в стремлении сохранить свою власть Великий Диктатор будет сражаться до последнею советского солдата, и поэтому Черчилль заявил: «Мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем», и, добавим от себя, сберегая драгоценную британскую кровь. Настало время рассказать о том, что происходило на северной кромке Европейского континента на границе Советского Союза и в омывающих его морях.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.