Университетская столица

Университетская столица

Итак, 13 сентября 1906 года, через год после окончания Русско-японской войны, маленького Рому Кима привезли в Японию. Везли, скорее всего, либо японским пароходом, либо рейсом русского «Доброфлота» Владивосток — Цуруга. Мы помним этот путь по истории Василия Ощепкова, и неудивительно: почти все наши соотечественники тех времен добирались в Токио именно так, следуя дальше от Цуруги на поезде до Токио. Привычный сегодня путешественникам Токийский вокзал (Токио эки) существовал только в помине — его строительство лишь началось в 1908 году. До этого времени поезда, приходящие в Восточную столицу с северо-востока, имели конечной станцией назначения Уэно, а с юго-запада — станцию Симбаси. Туда — на Симбаси — прибывали и рейсы из Осаки, Киото и лежащей в стороне от Киото Цуруги.

Симбаси — одна из старейших станций токийского участка японской железной дороги (на четыре месяца старше только расположенная еще южнее станция Синагава), она открылась для пассажиров 10 октября 1872 года. В память о том, что когда-то отсюда начиналась первая японская железная дорога, связавшая Токио с юго-западными префектурами, с одной стороны станции Симбаси стоит колесная пара, а с другой — хорошо известный всем токийцам паровоз, иногда издающий призывные, будоражащие кровь, гудки. Около него удобно назначать встречи, если вы не хотите рискнуть потеряться в бурлящем центре Токио. На площади перед паровозом едва ли не каждый день проводятся какие-нибудь ярмарки и выставки-продажи: от старых книг и журналов до редких сортов сакэ и закусок к нему (последние — чаще). А рядом проходит улица, забытое название которой могло бы напомнить о находившихся здесь в раннюю железнодорожную старину зданиях, построенных из красного кирпича, — Акарэнго. Вот сюда-то, скорее всего, и привезли маленького Кима, когда его отец решил, что «единственная возможность узнать Японию — страну-противника — это получить там образование».

Рома Ким не успел пойти в школу в России. Его обучение началось в Японии, и сразу на японском языке. Неизвестно, знал ли он хотя бы несколько слов на нем, прежде чем прибыть в Токио, но даже если и знал, представить себе, какие трудности он перетерпел, прежде чем стал все понимать и общаться со сверстниками на равных, нам сегодня почти невозможно. Говорят, дети очень быстро вживаются в среду, впитывают ее привычки и начинают даже думать так, как думают вокруг них. Если это так (ведь рассуждают об этом всегда взрослые), то маленький Ким очень быстро стал японцем. Приходится значительно больше удивляться тому, как ему удалось так быстро адаптироваться в России, когда пришлось вернуться на родину, но это еще впереди. Вероятно, в начале пути его сопровождал партнер отца по бизнесу Сугиура Рюкити, который, работая во Владивостоке, наверняка говорил и по-русски. Но куда вел этот путь?

Мы можем предполагать, что отец Романа Кима — Ким Пен Хак или Ким Сюн Хак (сын в разных документах называет его по-разному), помня о возможностях университета Кэйо по обучению иностранцев, неслучайно собирался определить своего ребенка в систему этого учебного заведения. При университете действовал один из восьми (на всю страну) колледжей, готовящих к поступлению в любой из четырех императорских университетов: Токийский, Киотский, Тохоку и Кюсю. Разумеется, после колледжа можно было поступать и в сам Кэйо, хотя и не относившийся к числу императорских, но стоящий, благодаря качеству подготовки, явно выше в рейтинге, чем университеты Тохоку и Кюсю. К поступлению в колледж Кэйо готовила (и сейчас готовит) университетская специализированная младшая школа Ётися. Вот туда-то и направили свои стопы маленький Рома Ким и его попечители.

Где находилась эта школа в 1906 году? Вопрос не самый простой, но пока единственным ответом на него является: там же, где и сейчас. Современный адрес школы таков: Сибуя-ку, Эбису, 2–35–1. Путь туда уже хорошо знаком нам по истории с поиском дома Макса Клаузена: ближайшая станция метро — Хироо линии Хибия. Поднявшись из 6-го выхода, надо пройти примерно 8 минут пешком. Хорошим ориентиром служит высоко поднятый над перекрестком пешеходный мост, мелкая речка Сибуя и высокий комплекс госпиталя Хироо на противоположной стороне улицы. Сама школа скрыта от нескромных взоров высоким забором и тенистыми деревьями, за которыми постоянно дежурит охрана в форме. Так и должно быть — до Кима, одновременно с ним и позже него здесь учились несколько будущих премьер-министров Японии, множество министров, генералов, адмиралов, депутатов парламента, крупнейших бизнесменов страны. Сюда и сегодня очень сложно поступить, несмотря на довольно большое количество частных школ и колледжей и в разы выросшую численность университетов по всей стране. Ётися — это марка, престижный, дорогой и уважаемый бренд. Неслучайно расположена она в одном из элитарных районов Токио, а сам Ким не зря называл на допросах в НКВД свою школу «императорским лицеем». То, что будущий советский контрразведчик начал получать свое образование здесь, — факт удивительный и объяснимый, только если принять во внимание все то многолетнее упорство и энергию Кима-старшего, направленные на подготовку высокопрофессионального специалиста по борьбе с японским милитаризмом в самом его сердце.

Японский русист-литературовед Кимура Хироси, знавший и друживший с Романом Николаевичем с 1958 года, писал, что при поступлении Кима в Ёсися его опекуном был заявлен отец — Ким Сюн Хак, в графе «адрес» значилось: Кодзимати-ку, Хиракава-тё, 5–26, а жил мальчик в школьном общежитии. Логично предположить, что это общежитие находилось в Хиракава-тё, но так ли это?

Кодзимати сегодня — всего-навсего станция метро в центре Токио, название которой в разных местах написано разными иероглифами — результат не до конца вошедшей в привычку языковой реформы, да небольшой квартальчик вокруг, зажатый между районами Хандзомон и Нагата-тё. А когда-то это был обширнейший район, который помимо того, что примыкал непосредственно к императорскому дворцу, так еще и сам этот дворец в себя включал. Именно здесь любили останавливаться советские разведчики в начале XX века, в том числе приезжавший в Токио с Хоккайдо Владимир Плешаков. На картах начала эпохи Мэйдзи прямо на зеленом парковом пятне обители японских императоров значилось: «Район Кодзимати». Потом власти решили все-таки, что демократия демократией, а присваивать почтовый адрес с индексом Сыну Неба несколько странно, и в будущем такое не повторялось. Хиракава-тё, состоявший из шести кварталов, был частью района Кодзимати. Однако представить себе, что здесь находилось общежитие мужской школы Ётися, располагающейся в Хироо — довольно далеко отсюда, сложно. Непонятно, то ли какой-то отрезок времени школа находилась поблизости отсюда, то ли адрес, занесенный в реестр учеников Ётися напротив имени Кин Ёрю, всего лишь своеобразная токийская регистрация, своеобразная прописка, к реальному месту жительства отношение имеющая только опосредованное. На эту мысль наводит и тот факт, что именно в пятом микрорайоне Хиракава-тё, там, где был зарегистрирован Ким, на некоторых картах стоит подпись: «Владение Сугиура».

Известно, что ставший позже опекуном выходца из России конфуцианский ученый Сугиура Дзюго основал в 1885 году школу английского языка, первые семь лет размещавшуюся в районе Канда. После пожара в 1892 году школа была выстроена заново, но по адресу… Кодзимати-ку, Ямамото. Это здесь же — через дорогу, а учитывая, что топография города менялась едва ли не после каждого пожара, можно предположить, что это примерно то же самое место или участок, по соседству с которым могло находиться владение переехавшей из Оцу семьи Сугиура. Сама школа простояла здесь до 1916 года, пока из-за ветхости не была разобрана. Новое здание выстроили уже в Синдзюку, но вот что интересно — со временем идея Сугиура об обязательном изучении английского языка элитой японского общества трансформировалась из языковых курсов, которые окончили многие будущие представители политического бомонда страны, в специальный колледж, готовящий к поступлению в Токийский императорский университет. Заведение становилось все элитарнее и элитарнее одновременно с тем, как его основатель поднимался по карьерной лестнице.

Сегодня в районе, где находилась Английская школа Хандзомон, как ее называли в старые времена, есть школа английского языка, но, конечно, никакого отношения к языковому пансиону, готовившему нотаблей Японской империи, она отношения не имеет. Да и вообще, этот район сегодня почти ничем не наводит на мысль, что когда-то здесь могли стоять деревянные здания с черепичными крышами, могли ходить люди в кимоно, стучать в сумраке своими деревянными гэта на узких улочках, спешить на ужин домой или на службу в храм. Синтоистское святилище Хиракава-Тэммангу — немногое из того, что здесь сохранилось с прежних времен. Каменные ворота-тории и львы по-прежнему сторожат святилище, посвященное легендарному ученому древности Сугавара Митидзанэ, особо почитаемому всем учащимся людом — студентами, школьниками, даже слушателями любых курсов. Нет сомнения, что столетие назад сюда частенько забегали ученики Английской школы Сугавары в надежде заручиться поддержкой ученого, ставшего богом, в деле сдачи экзаменов и зачетов. Сегодня в обычный будний день сюда тоже идет много народу, в основном мужчин. Дело в том, что на территории храма есть курилка, которых так не хватает сарариманам, что не могут отвыкнуть от пагубной привычки в стране, успешно борющейся с курением и запретившей это делать на улицах, за исключением специально отведенных мест — вроде храма Тэммангу в Хиракава-тё. Жил ли здесь маленький Рома Ким? Вряд ли. Но бывал — обязательно. И наверняка заходил в этот храм, хотя тогда еще и не курил.

Воспитание Кима было строгим. Сугиура Дзюго, опекавший Кима, был избран преподавателем этики кронпринца Хирохито, ставшего со временем императором Сева, вовсе не за свою мягкость. Да и в Ётися воспитание напоминало обучение в военизированной школе, вроде наших кадетских корпусов, куда принимают маленьких детей. Своя форма, общежитие, построения на занятия, даже игры — только по команде и под присмотром воспитателей — в этом не было ничего удивительного или экстраординарного для Японии начала XX века. Страна много воевала, а в мирное время готовилась к войне. Каждый мальчик, каждый молодой человек обязан был при наступлении определенного срока принести пользу своей родине если не с винтовкой Арисака в руках, то пусть даже пером и бумагой — но непременно в обстановке, напоминающей военную. Железная дисциплина, преданность трону, искренняя любовь к своей стране, готовность ради этого переносить любые тяготы и лишения, а при необходимости и отдать свою жизнь за императора — вот в какой обстановке ковался характер маленького корейца, родственника убитой японцами королевы Мин. Это была чудовищная нагрузка на психику: ведь, возвращаясь во Владивосток на летние двухмесячные каникулы, Рома Ким должен был, по сути, перевоспитываться своим отцом, который направил его в Токио вовсе не для того, чтобы из сына сделали японского патриота. Как Роман все это выдержал — непонятно, но в душе у него должна была быть или полная ясность своего будущего и понимание того, кто он, где и зачем он здесь, стержень, вокруг которого будет выстраиваться вся его жизнь, либо — многолетнее смятение, затрудненная национальная самоидентификация и непонимание своего настоящего и будущего.

Со временем этот внутренний конфликт нарастал. Окончив начальную школу, Кин Ёрю был переведен в школу второй ступени (всего их в Японии три, но, как мы помним, высших было немного, в том числе колледж Фуцубу университета Кэйо, где учился Ким). Школа, по всей вероятности, находилась в то время в главном кампусе университета в районе Мита. Сегодня это недалеко от старой токийской телебашни — Токио тауэр, и современный адрес кампуса: 2–15–45, Мита, Минатоку. Добраться туда можно от станции JR Тамати или станции метро Мита линии Мита или Асакуса, а также от станции Акабанэбаси. Если вы будете в Токио в этом районе, обязательно сходите посмотреть на это место: в Кэйо еще сохранились, хотя и порядком перестроенные, фрагменты старого корпуса университета, выстроенного когда-то в «голландском стиле» и выходящего прямо на улицу. Это красивое и необычное для Токио зрелище, притом что в целом университетская архитектура Восточной столицы довольно похожа и скопирована с западных образцов.

Известно, например, что после окончания колледжа Ким собирался поступать в Токийский императорский университет, славившийся подготовкой врачей, юристов и литераторов, — престижнейший в Японии со времен своего основания (1877 год) и по сей день. Много позже Ким не раз говорил, что две его профессии — разведчика и литератора — боролись внутри него всю жизнь. Наверно, если бы он сразу поступил в Токийский императорский, его судьба сложилась бы по-иному. Но тогда мы вряд ли когда-нибудь узнали что-то об этом незаурядном человеке. Ведь Тодай, как сокращенно называют Токийский университет, дал Японии почти все имена, составившие ее славу на книжных полках: Абэ Кобо, Акутагава Рюносукэ, Кавабата Ясунари, Мисима Юкио, Нацумэ Сосэки, Оэ Кэндзабуро, Ямамото Юдзо. А еще были основатель дзюдо Кано Дзигоро, премьер-министры Ёсида Сигэру (пятикратный премьер, выпускник Ётися и Английской школы!), Киси Нобусукэ, Миядзава Киити, Накасонэ Ясухиро, Сато Эйсаку, нобелевские лауреаты по физике Косиба Масатоси и Эсаки Лео. Да, молодой Кин Ёрю, явно не без влияния своего опекуна, выбрал себе блестящее будущее.

Чтобы представить него гуляющим по главному кампусу Тодай в районе Хонго, можно съездить сюда, хотя из-за американских авианалетов и пожаров до наших времен не дошло почти ничего из того, что видел столетие назад Рома Ким. Но сохранились Красные ворота — Акамон, главный вход в университет. Когда-то это были ворота в усадьбу князя Маэда, на бывшей территории которой площадью 56 гектаров сегодня находится главный университетский кампус всея Японии. Ворота построены в 1827 году и остаются сегодня самым старым сооружением университета, его символом, хотя существуют их ровесники — ворота Госюдэн, совсем не так хорошо известные даже среди токийцев. Если же войти через Акамон на территорию кампуса и свернуть налево, вы увидите множество деревьев гинко — второй символ университета, пройдете мимо додзё, где студенты занимаются фехтованием — кэндо и стрельбой из лука — кюдо. Иногда они выбегают по каким-то своим надобностям на дорожки кампуса и мчатся мимо вас, зажав оружие в руках. Тогда легко представить себе, как это место выглядело раньше. А если вы пройдете через центральную площадь с фонтаном и мимо восьмиэтажного колоннообразного здания факультета культуры, где учился когда-то и автор книги, которую вы держите сейчас в руках, то окажетесь у одного из самых красивых парков Токио и у пруда Сансиро, воспетого классиком японской литературы Нацумэ Сосэки, сиживавшему на этих берегах после тяжелого учебного дня. Нет, обожавший японскую литературу Рома Ким просто не мог здесь не побывать!

Пруд обустроен в 1615 году, когда и Токио еще не существовало, а был Эдо — молодая столица сёгуната Токугава, в которой феодалы из провинций устраивали себе усадьбы, призванные напомнить и родные края и удивить соседей изяществом и вкусом ландшафтной архитектуры. Напротив пруда — здание Ясуда, широко известный корпус, построенный в западноевропейских традициях, но с примесью японской колониальной архитектуры в 1925 году. Сейчас там размещается администрация, а в 1969 году забаррикадировались четыре сотни леворадикальных студентов во время охвативших всю страну протестов против войны во Вьетнаме. Две с лишним тысячи полицейских выбивали их оттуда два дня водометами и гранатами со слезоточивым газом. Около тысячи человек с обеих сторон получили ранения. Если бы Роман Николаевич Ким дожил до тех дней, он бы в очередной раз убедился в правильности выбранного им идеологического пути и политической «заряженности» своих детективов. Спускаясь все ниже и ниже от здания Ясуда, вы неизбежно окажетесь на берегу огромного лотосового пруда Синобадзу, перейдя который по перешейку мимо святилища Бэнтэн и памятников ядовитой рыбе фугу, очкам и лютне-бива, окажетесь в парке Уэно, в котором наверняка тоже не раз бывали абсолютно все наши герои, а мы пока вернемся к Роману Киму.

С переходом мальчика в среднюю школу в книге регистрации сменились его данные. Вместо настоящего отца опекуном официально был назван Сугиура Рюкити, а в качестве места жительства указан следующий адрес: Усигомэ-ку, Вакамия-тё, 32. Дом принадлежал Сугиура Дзюго, который в указанный период был смотрителем «учебного кабинета» принца Хигасиномия, смотрителем дворцовой библиотеки, а чуть позже стал воспитателем наследного принца Хирохито. Но сменились не только официальные координаты Кима.

Смена места жительства повлекла за собой серьезные перемены в личной жизни. Кимура Хироси рассказал о них со слов самого Романа Николаевича: «С переходом в школу второй ступени… жизнь Кима внезапно осложнилась. Одна из семей, родственная семье Сугиура по женской линии, и не имевшая своих детей, завела речь о том, чтобы усыновить Романа, который отлично успевал и был очень смышленым юношей. Когда семья Сугиура заговорила об этом с отцом Романа, тот поинтересовался у сына, что он сам об этом думает. И Роман ответил, что “совершенно влюбился в Японию и будет рад стать японцем, коль скоро такая возможность представилась”, тем более что он… влюбился в дочь Сугиура Дзюго». Кимуре вторит и раскрывает некоторые подробности этой одновременно трагической и романтической истории одноклассник Кима по Кэйо Сига Наодзо — младший брат популярного писателя Сига Наоя. В своей автобиографии, самокритично названной «Биография болвана» («Ахо дэн») он рассказал: «Пацаном, который твердил мне о запрете курить какие-либо сигареты, кроме тех, у которых был яблочный аромат, был Кин Кирю (еще одно японское имя Романа Кима). Я слышал, что отец Кин Кирю был корейским патриотом и в силу каких-то обстоятельств эмигрировал в Россию, а мать его, как говорили, была русская (очевидная ошибка или результат сплетни. — А.К.), но сам он не был похож на метиса. Кин Кирю был развит не по годам и выглядел старше нас и уже во втором или третьем классе “общего отделения” (средней школы) влюбился безответной любовью. И угораздило-то его влюбиться в дочку Сугиура Дзюго. Это была первая его девушка, и она, похоже, ни о чем не догадывалась. Когда же он делился с нами рассказами о своих горестях неразделенной любви, хотя это были обычные чистые детские разговоры, мы все, его приятели, слушали их со смешанными чувствами, испытывая, по меньшей мере, зависть и ревность».

А вот еще любопытная деталь: описание отношения Кима к городу, к Восточной столице. Оно поразительно напоминает рассказ об учебе в Токийском императорском университете первого европейского студента — сына владельца лучших магазинов России Сергея Елисеева. Тот окончил Тодай в 1912 году и остался на некоторое время в Токио, блестяще овладев языком, глубоко проникнув в культуру японского народа, а немалые деньги, получаемые от отца, Серж Елисеев тратил на общение с токийским артистическим бомондом, с актерами, музыкантами, писателями и даже гейшами. В будущем С.Г. Елисеев создал центр японоведения в парижской Сорбонне, а затем стал основателем аналогичной школы в американском Гарварде, но это отдельная большая история. В пору же его молодости про Елисеева говорили, что он выглядит токийцем, или «эдокко», больше, чем уроженцы Восточной столицы. Точно так же было и с Романом Кимом, которому было, конечно, намного легче казаться эдокко в силу своей азиатской внешности. Сига Наодзо вспоминает: «Он вел себя как настоящий токиец, со всеми характерными для токийцев привычками и вкусами, рассказывал об улочках с забегаловками, где стоя едят суси, и очаровывал нас своими подражаниями знаменитому рассказчику кайданов (историй о привидениях) Данъу. В сумо он был для нас как могучий Татияма, и ни я сам, ни Табо не могли оказать ему ни малейшего сопротивления и буквально улетали от его толчка-тэппо.

Когда мы учились во втором или третьем классе общего отделения, он принес показать нам журнал по искусству очень большого формата на русском языке, сказав, что его прислал ему отец. В журнале были помещены многочисленные работы примитивистов: Гогена, Сезанна, Шагала и других. Я даже сейчас помню, как недоумевал тогда, почему это “не напечатали Ван Гога”? Хорошо помню я еще и то, как таращил от удивления глаза, рассматривая работы Шагала, полные загадочного и удивительного очарования.

Кин Кирю иногда резал на дереве для разовой печати гравюры довольно фривольного содержания. Это было возможно, наверное, потому, что господин Сугиура Дзюго как смотритель учебного кабинета принца Хигасиномия был слишком занят, чтобы заглядывать в комнатку своего ученика, находившуюся сбоку от входа в дом.

Позднее Кин Кирю бросил школу и уехал то ли в Корею, то ли в Россию. При этом одну из этих двух гравюр он оставил мне на память. Это портрет обнаженной женщины, сидящей на стуле. Эта гравюра висит у меня в комнате на притолоке. Я не могу сказать, что она мне как-то особенно нравится, повесил я ее у себя просто в память о своем приятеле. Но помню, однажды ко мне пришел мой старший брат. Долго он ходил вокруг этой картины, а потом как рявкнет: “Эта картина вызывает у меня какое-то неприятное ощущение. Привкус от нее плохой. Сними ее!” — и вышел из комнаты».

Решение бросить школу, как мы помним, было вызвано созревающим в душе Романа Кима решением навсегда остаться Кин Ёрю и противодействием отца. Принятие в клан Сугиура, поступление в Токийский императорский университет, литературная и переводческая карьера, в скорой перспективе женитьба на дочери великого Сугиуры Дзюго — все эти блестящие планы разбились о железную волю Николая Николая Николаевича Кима, слишком хорошо помнящего, зачем он послал сына в Токио. И в феврале 1916 года Роман Николаевич Ким, он же Ким Ян Ён, он же Кин Ёрю, он же Кин Кирю, покинул ставший ему родным особняк в Вакамия-тё. Но он никогда в своей жизни не забывал этого места, не забудем же и мы.

Маленький квартал Вакамия-тё расположен в том же районе Усигомэ, где в 1930-е годы жила семья Бранко Ву-келича, но несколько ближе к императорскому дворцу — недалеко от моста Иидабаси и ныне одноименной станции метро, между рекой Канда и улицей Васэда-дори, ведущей к одноименному университету — тоже одному из лучших в Японии. Культурная доминанта этих мест, конечно, район и сама улочка Кагурадзака, где и сегодня еще немного чувствуется аромат старого, даже средневекового города, что стало большой редкостью для современного Токио. Здесь еще можно встретить гейш, время от времени попадаются «нихонцу» — фанаты одежды в стиле Эдо начала прошлого века, но в целом это место довольно шумное в отличие от тихого и не поражающего масштабами соседа — Вакамия-тё. Сегодня этот спальный квартал известен главным образом синтоистским храмом Кагурадзака-Вакамия-Хатиман, посвященным богу войны. Во времена Эдо здесь селились провинциальные самураи, в том числе из старой японской военной столицы — Камакуры, где на Журавлином холме в храме Хатимангу в начале XIII века размещалось военное правительство страны. По одной из версий, оба этих храма заложены основателем династии сегунов Минамото, но проверить это уже вряд ли возможно.

Место же, где стояла усадьба наставника наследного принца и где Кин Ёрю вырезал не слишком пристойные изображения женщин в европейском стиле, сегодня, конечно, застроено. Представить себе, как оно выглядело, можно, присев отдохнуть в маленьком парке Вакамия, разбитом на территории старой самурайской усадьбы 1657 года постройки. Двухуровневый рельеф парка, образованный спуском одного из переулков к Васэда-дори — в Средневековье здесь был оборонительный ров, — старые воротные столбы и необычные «столы» из громадных многотонных камней привлекают сюда любителей старины. А может быть, это и была резиденция Сугиура Дзюго?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.