Тайники, закладки, явки

Тайники, закладки, явки

Материалы наблюдений токко за Василием Ощепковым скудны. Помимо домашнего адреса в Минами Аояма единственное известное нам донесение полицейского чиновника фиксирует еще только один адрес — рабочий: «Нихон-баси, Мотодайку-тё, 4, здание “Судзуки Билдинг”». Там находился офис принадлежавшей Василию Сергеевич маленькой кинопрокатной компании «Film» или, по другим данным, «Slivy Film». Сейчас это ничем не примечательный бизнес-квартальчик в минуте ходьбы от выхода Яэсу станции Токио. Пожалуй, единственное, чем он памятен лично для меня, так это книжный магазин, где я купил целый набор старых карт Токио, рассматривая которые, писал потом эту книгу — еще одно, но далеко не последнее, удивительное совпадение, которыми была богата история подготовки «путеводителя по шпионскому Токио». Но в целом можно только еще раз убедиться в том, что Василий Ощепков не просто жил в Восточной столице, собирая «слухи на военную тему», а планировал деятельность, которая помимо его воли могла бы составить ему такую же славу (как бы она ни была специфична), которая досталась его преемнику — доктору Рихарду Зорге. В отличие от последнего у Ощепкова не было нескольких лет на «раскачку», вхождение в образ и обзаведение связями: Зорге приступил к активной деятельности через три года после приезда в Японию; Ощепкова отозвали менее чем через полтора года после прибытия, мотивируя это, в том числе, «отсутствием видимых результатов». Сама по себе советская разведка того времени не была готова к присутствию в своих рядах разведчиков уровня Ощепкова, она была попросту недоразвита. Вынужденный после отзыва в СССР еще и из своего кармана оплатить расходы резидентуры, в том числе на оплату единственного завербованного за это время агента «Чепчина», служившего в военном училище, Василий Сергеевич еще пытался как-то оправдаться, пояснив, что из одного года и трех месяцев командировки (с 24 ноября 1924 года по 5 апреля 1926) семь месяцев он находился в Кобэ под полицейским надзором и месяц был в командировке в Харбине, где встречался со своим разведывательным начальством. Он прекрасно понимал, какого уровня сведения он добывал в Токио, и недоумевал: «Ведь должна быть груда ценных материалов, если они переведены на русский язык!» То же самое переживал ранее военный агент Самойлов, чьи донесения о нарастании военной мощи Японии так ни разу и не прочли до самого начала войны в 1904 году, и ровно это же ждало потом и Зорге, чьи телеграммы нередко попадали в папку «сомнительных и дезинформационных материалов». Ощепков объяснял безграмотному начальству во Владивостоке:«… прежде чем обвинять меня, нужно: 1) знать самому условия работы; 2) вспомнить, было ли правильное руководство в моей работе; 3) была ли налажена регулярная связь из Владивостока ко мне; 4) высылались ли мне аккуратно средства; 5) было ли принято во внимание содержание моих писем, в которых я неоднократно подчеркивал тот тупик, из которого не находил выхода; 6) был ли дан мне правильный план работы…»

Одним из примеров того, как осуществлялось руководство резидентом в Токио, можно считать инцидент с пароходом «Декабрист», когда прибывший курьер доставил Ощепкову флаконы с вытекшей жидкостью для тайнописи, а затем разведчика вызвали на связь… телеграммой. Этот фантастический сюжет или эта фантастическая глупость чуть не стоила разведчику жизни. «По поводу последней передачи я хотел бы высказаться отрицательно, так как, если бы не “Митрич”, случайно оказавшийся в Токио, я провалился бы с головой.

В дальнейшем ни под каким видом не телеграфируйте мне… Связь — лишь через “Митрича”. Он — хоккайдскому консулу, а тот — своей связью», — передавал в Центр Ощепков. «Митрич» — это Владимир Дмитриевич Плешаков, уже знакомый нам ровесник и соученик Василия, окончивший семинарию на год раньше. До революции Плешаков служил в Харбине, вероятно, в качестве переводчика либо разведывательного, либо контрразведывательного отдела штаба Заамурского отдельного корпуса пограничной стражи, и участвовал в Первой мировой войне. В войну Гражданскую служил в разведке Колчака, работал против японцев, а после гибели адмирала оказался переводчиком полковника Хондзё Сигэру, командовавшего одной из воинских частей в оккупационном корпусе в Сибири. С окончанием интервенции Владимир Плешаков появился на Хоккайдо в качестве переводчика местного представителя «Центросюза» — организации, занимавшейся координацией взаимодействия японских и советских рыбаков к северу от Японии. Его шефом был установленный резидент советской разведки на Хоккайдо Михаил Яхонтов (Бабичев).

И Яхонтов, и Плешаков неоднократно фиксировались токко в качестве «подозреваемых российских граждан» в японской столице. За ними велось постоянное наблюдение. Правда, оно так ничего и не дало японской контрразведке, но нам подарило еще один адрес ощепковской группы в Токио. Вот характерный отрывок из донесения токко: «Переводчик отдела “Центросоюза” в Хакодатэ Владимир Плешаков жил в гостинице “Маруноути” в районе Кодзимати. О приезде этого человека в столицу вместе с членом отделения “Центросоюза” в Хакодатэ Лышковым (Рыжковым? — А.К.) уже сообщалось в секретном донесении № 649 от 25-го числа прошлого месяца. В префектуру Ибараки сообщено по телефону о выезде этого человека из Токио со станции Уэно в сторону Хакодатэ вчера в 10 часов вечера с тем, чтобы там на него обратили внимание».

Гостиница «Маруноути» была постоянным местом остановки советских агентов, прибывающих в Токио, насколько это можно проследить по сохранившимся донесениям токко. К сожалению, в этих документах не сохранился адрес гостиницы, поэтому сегодня мы можем только прийти в район станции метро Кодзимати линии Юракутё, что между воротами Хандзомон императорского дворца и большой станцией Ёцуя, а оттуда прогуляться к Касумигасэки, где стояло когда-то советское полпредство, куда обязательно наведывались гости с Хоккайдо. Идти придется мимо мест, которые часто посещались другим советским резидентом, приехавшим в Токио семь лет спустя после отъезда Василия Ощепкова, но это уже следующая история.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.