Несчастные родители
Несчастные родители
«Лечивший цесаревича доктор сказал мне, – писал Пьер Жильяр, – что малейшая царапина может привести к смерти мальчика, поскольку его кровь не сворачивается, как у нормальных людей. Более того, стенки его вен и артерий столь тонки, что любой удар может спровоцировать их разрыв и вызвать обильное кровотечение… Падение, носовое кровотечение, простой порез – пустяки для обычного ребенка – могли закончиться для него самым фатальным образом».
Одно кровотечение следовало за другим. Император писал матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне: «Маленький страдал ужасно, боли схватывали его спазмами и повторялись почти каждые четверть часа. От высокой температуры он бредил днем и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же началась боль. Спать он почти не мог, плакать тоже, только стонал и говорил: «Господи, помилуй!»
От этого страшного недуга, от гемофилии, скончались брат императрицы Александры Федоровны Фридрих, ее дядя Леопольд и четырехлетний племянник Генрих. Несчастная мать думала только об одном – как сохранить единственного сына, продолжателя династии, наследника русского престола.
Между приступами болезни ребенок возвращался к жизни, забывал страдания и принимался за игры. Каждый раз, когда императрица видела его смеющимся и радостным, слышала веселый смех, она говорила себе:
– Господь услышал мою молитву и наконец сжалился над ребенком.
Но болезнь возвращалась снова и снова. Надежда таяла. Николай II, ответственный и дисциплинированный, неукоснительно исполнял свои обязанности, к тому же дела еще и позволяли немного отвлечься от родительского горя. А вот душу императрицы наполнило бесконечное отчаяние.
«Смерть следовала за ним по пятам, готовая поймать в свои когтистые лапы, – вспоминал Пьер Жильяр. – Но мать должна бороться! И любой ценой спасти его! За советом обращались ко всем врачам, но каждый раз лечение оказывалось бесполезным. Когда несчастная мать поняла, что люди бессильны ей помочь, она обратилась к Богу. Только он может сотворить чудо! Поэтому она должна заслужить его вмешательство. Она и по натуре-то была набожна, а теперь окунулась в православие со всем пылом».
Высокий и крепкий матрос получил приказание неотступно следовать за цесаревичем Алексеем и носить его на руках во всех случаях, когда мальчику предстояло оставаться продолжительное время на ногах.
«Я много раз видел императрицу на православных церковных службах, на которых паства должна стоять от начала до конца, – писал генерал Мосолов. – Она стояла совершенно прямо и неподвижно – «как свеча», по словам одного крестьянина, видевшего ее в то время. Ее лицо совершенно преображалось, и было ясно, что молитвы для нее – не простая формальность».
Императрица не пожелала покориться судьбе. Понять отношение императрицы к Распутину можно только через призму ее глубокой набожности. Она была мистиком, это позволяло надеяться на чудо.
«Она долгие часы простаивала на коленях на молитве, – рассказывал заместитель министра внутренних дел России Владимир Иосифович Гурко, – прониклась глубокой верой в почитаемых православной церковью святых. Она усердно ставит свечи перед их изображениями и, наконец, это самое главное, – проникается верой в «божьих людей» – отшельников, схимников, юродивых и прорицателей».
– Моему уму и сердцу, – говорила царица, – подобные люди говорят гораздо больше, нежели приезжающие ко мне в дорогих шелковых рясах архипастыри церкви. Когда я вижу входящего ко мне митрополита, шуршащего своей шелковой рясой, я себя спрашиваю: какая же разница между ним и великосветскими нарядными дамами?
В 1913 году одна из фрейлин императрицы рассказывала, что присутствовала во время сильнейшего припадка гемофилии, когда врачи были бессильны остановить кровотечение. Пришел Распутин, пробыл некоторое время у постели больного, и кровь остановилась…
Мать уцепилась за надежду, которую подавал Распутин, как утопающий хватается за руку, которую ему протягивают. Несколько раз цесаревичу Алексею становилось легче в момент его появления. Что же удивляться, если за семейным столом наследник престола спросил отца:
– Правда ли, что Григорий Ефимович – святой человек?
Из-за болезни цесаревича жизнь при дворе сделалась строгой, если не сказать суровой. Праздники устраивались все реже. А столичная элита жаждала наслаждений.
«Я хорошо помню трудности, с которыми сталкивались молодые офицеры на дворцовой службе, – рассказывал генерал Мосолов. – Помимо обычного кителя им приходилось надевать высокие сапоги и лосины… Важно было добиться, чтобы на лосинах не было ни одной морщинки. Для этого их смачивали, натирали мылом и затем натягивали на голое тело. Эта операция требовала участия двух дюжих солдат… Приходилось ли вам видеть мельника, утрясающего муку в мешок? Этим и занимались наши солдаты – они в буквальном смысле слова втряхивали офицера в лосины.
Идеальный придворный должен был иметь не слишком толстые и не слишком худые ноги, штаны-то были только до колен. На дамах – придворные платья с большим декольте. В то время не было моды на бронзовый загар, и там, где коже полагалось быть белой, она была белой как мрамор».
Бал следовал за балом. Французское шампанское во льду. Пирожное и птифуры, фрукты и другие деликатесы. А за окнами замерзшая Нева. Сказка, вспоминали потом царедворцы. А императрице было не до развлечений, не до балов и празднеств.
«Будучи болезненно застенчивой, – замечал современник, – она не любила светских бесед и не владела этим тонким искусством. Отсюда пошли слухи о ее высокомерии. Александра Федоровна оказалась почти совсем без друзей, и каждое личное унижение императрицы вызывало ликование светского общества.
Сдержанность, которую очень многие принимали за высокомерие, была результатом природной робости, маской, скрывающей ее чувствительную душу. Ее открытая и порывистая натура вошла в противоречие с холодными условностями двора. Ее природная гордость была уязвлена».
Императорская семья постепенно привыкла жить в изоляции от двора, в своей скорлупе. Все мысли – о больном сыне. Каждый приступ мог стать роковым. Юный Алексей находился между жизнью и смертью. Мать истово молилась. Но молитвы не приносили спасения. Чудо не совершалось. Казалось, весь мир ополчился на нее.
«И тут до слуха императрицы, – писал Владимир Николаевич Коковцов, министр финансов, а затем и глава правительства, – доходит весть о «старце», который умеет молиться, как никто, который говорит не так, как все, у которого своя вера, не такая, как у всех нас. Говорили даже, что знают случаи, когда его молитва останавливала болезнь, казавшуюся смертельной».
Когда император впервые увидел Григория Ефимовича Распутина, то записал в дневнике: «Повстречались с Божьим человеком Григорием, родом из Тобольской губернии».
Важно отметить, что он появился не сам по себе, не вошел с улицы. Привел Распутина во дворец духовник Николая II и Александры Федоровны ректор Санкт-Петербургской духовной академии епископ Феофан. Он восторгался Распутиным:
– Есть еще Божьи люди на свете. Не оскудела Русская земля преподобными. Посылает Господь утешенье людям, время от времени воздвигая им праведных мужей. Вот ими-то и держится еще святая Русь.
Кто такой Распутин? Вот вопрос, на который ответа ищут уже добрых сто лет.
Старец, наделенный чудодейственной силой? Юродивый – из тех, кто так почитался на Руси? Чудотворец, способный спасти от неизлечимой болезни? Или же талантливый авантюрист и пройдоха, водивший за нос пол-Петербурга?
Над Николаем и Александрой издеваются вот уже столетие: как же они могли поверить Распутину?
Но такова была традиция в императорской семье – больше верили странникам, подвижникам, святым старцам, а не официальной церкви. К тому же Распутин был из деревни, простой человек из «настоящей России», что имело значение при дворе.
Несколько раз цесаревичу Алексею становилось легче в момент появления Распутина. Он проводил некоторое время у постели больного, и Алексей переставал плакать. Едва ли Григорию Ефимовичу под силу было остановить кровотечение. Скорее его появление удачно совпадало с окончанием очередного приступа. Но успокоить, снять у мальчика напряжение и страх, помочь его родителям хотя бы ненадолго расслабиться и обрести успокоение он точно мог.
Появление Распутина возле трона принесло императорской семье некоторое облегчение и вернуло надежду. Но общество словно оскорбилось близостью тобольского мужика к престолу.
На Распутина накинулись решительно все! Одни за то, что он компрометирует монархию, другие за то, что он ей помогает. Григорий Ефимович словно притягивал к себе скандалы, реальные и придуманные. Ему предъявлен большой исторический счет: с подачи Распутина император назначал министров и тем самым погубил страну.
«Лоб бороздили крестообразные морщины, – таким Распутина увидела современница. – Глаза пылали. Было что-то дикое в его лице. Казалось, всякую минуту может наступить взрыв и разразиться необузданный гнев, все сметая на своем пути».
Обвиняли его в том, что, пользуясь близостью к самодержцу, он навязывал Николаю гибельные для России советы, проталкивал на высшие посты никуда не годных чиновников. В реальности, попав в столицу, Распутин вел себя вполне разумно.
«У Распутина, – вспоминал директор Департамента полиции Алексей Тихонович Васильев, – хватало природной сметки, чтобы здраво судить о многих вещах. Он внимательно прислушивался к тому, что говорилось и делалось; и из этого он своим врожденным крестьянским умом мог сделать весьма разумные выводы…
Я всегда поражался терпению и старательности, с которыми он вникал в суть темы; каждого он слушал с напряженным вниманием, стремясь не потерять нить разговора. Не раз я слышал, как он прерывал напыщенный бред точным восклицанием, которое немедленно опускало болтуна с небес на грешную землю».
Среди его советов, в большинстве случаев азбучных и наивных, не было ни одного, в котором можно усмотреть что-либо мало-мальски вредное для России, свидетельствовал заместитель министра внутренних дел Владимир Иосифович Гурко.
Так что же советовал Распутин Александре Федоровне?
«Не ссориться с Государственной думой», «заботиться о народном продовольствии», «увеличить боевое снабжение армии», «беречь людской состав до достаточного снабжения войска оружием». Императору просил передать, чтобы «обращал меньше внимания на слова окружающих, не поддавался бы их влиянию, а руководствовался бы собственным инстинктом». При всем желании в его словах не найдешь что-либо, подсказанное врагами России.
В чем состояла его сила? Он впитывал всю информацию, которую получал, внимательно слушал все, что говорилось вокруг него. Хотел знать, что заботит царственную пару, поэтому его советы так точно соответствовали желаниям императрицы.
– Вот посмотрите, – говорил Николай II одному из приближенных, – когда у меня забота, сомнение, неприятность, мне достаточно пять минут поговорить с Григорием, чтобы тотчас почувствовать себя укрепленным и успокоенным. Он всегда умеет сказать мне то, что мне нужно услышать. И действие его слов длится целые недели.
Причиной тому была невероятная интуиция Распутина. Его разглагольствования никогда не раздражали императора. Напротив, Николай получал от него необходимую ему психологическую поддержку.
Принято считать, что последний русский император был нерешителен и легко поддавался влиянию. В реальности Николай II никогда не делал того, чего делать не хотел. И достаточно быстро избавлялся от людей, которые пытались навязать ему свои советы и проявляли при этом излишнюю настойчивость.
Николай исходил из того, что царская власть от Бога и за свои решения он отвечает только перед своей совестью и Всевышним. Так почему же всем казалось, что император действует по подсказке Распутина?
Шла война, во всем обществе накапливалось раздражение и недовольство. Оно выплеснулось на того, кто символизировал власть, – на императора. Его назначения не нравились, потому что все пребывали в уверенности: они бы справились лучше.
А в число искренних поклонников Распутина входили в основном женщины, считавшие Григория Ефимовича своим спасителем.
«Я сильно болела неврастенией кишок, приковавшей меня к постели, – рассказывала одна из них, жена начальника Казанского округа путей сообщения Ольга Владимировна Лохтина. – Я могла передвигаться только придерживаясь рукой за стену… Священник пожалел меня и свел с Распутиным… С момента появления в доме отца Григория я сразу почувствовала себя здоровой и освободилась от своего недуга».
Акулина Никитична Лаптинская, крестьянка из Могилевской губернии, которая жила в Верхотурском монастыре, а в японскую войну была сестрой милосердия, не сомневалась, что Распутин излечил ее от падучей.
«Акулина, – вспоминала дочь Распутина, – часами могла стоять перед отцом на коленях, буквально переползая за ним из комнаты в комнату. Акулина целовала руки отца, но не со смирением, а со сладострастием. Акулина выхватывала у отца стакан с водой – допить. И не просто допить, а непременно с той самой стороны, с какой пил отец. Таскала потихоньку из бельевой корзины ношеные вещи отца».
Акулина Лаптинская заведовала приемом по личным вопросам. Попасть к Распутину было непросто. Лично ему преданная, она оберегала его от нежелательных посетителей. Впускала только тех, кто значился в списке. Остальных грубо выпроваживала.
«Почти половина просителей были бедняками, надеявшимися получить у него какую-нибудь материальную помощь, – рассказывал один из руководителей столичной полиции. – И ожидания были небезосновательными, так как Распутин никогда не отказывался помочь деньгами… Посетители из деревни всегда уходили домой с подарком».
Другое дело, что слава, близость к сильным мира сего, да еще и неумеренные восхваления его дарований вскружили Распутину голову.
«Ему льстило быть на равных с богатыми и влиятельными людьми, – вспоминал один из царских сановников, – и видеть, с каким вниманием они слушали все, что он говорил. Ощущение собственной важности, которую давало ему такое отношение, ударяло ему в голову».
Его распирало от хвастовства. Распутин говорил:
– Прежде у меня была хатенка, а теперь какой домина, домина настоящий. Вот этот ковер стоит 600 рублей, его мне прислала жена великого князя Николая Николаевича за то, что я благословил их на брак. А видишь на мне крест золотой? Смотри, написано «Н». Это мне царь дал, чтобы отличить. Вот этот портрет сами цари заказывали для меня; вот эти иконы, пасхальные яйца, писанки, фонарики – царица мне в разное время давала. Эту сорочку шила мне государыня.
Распутин показывал проект царского манифеста и небрежно говорил:
– Это мама (то есть императрица. – Авт.) прислала мне проверить, хорошо ли написан или нет; прислали одобрить, и я одобрил; тогда они его обнародовали. Папа (то есть Николай II. – Авт.) с трудом меня слушается, волнуется, ему стыдно, а мама говорит, что без тебя, Григорий, я ни одного дела не решу; обо всем тебя буду спрашивать.
Иногда Григория Ефимовича, что называется, несло:
– Меня царским лампадником зовут. Лампадник маленькая шишка, а какие большие дела делает!.. Мне ничего не стоит любого министра сместить! Кого захочу, того и поставлю!.. Захочу, так пестрого кобеля губернатором сделаю. Вот какой Григорий Ефимович… Все могу!
Справедливости ради надо заметить, что все это известно со слов людей, отчаянно ненавидевших Распутина. Что было правдой, а что они просто придумали, установить теперь не представляется возможным.
Больше всего гадостей о Распутине рассказал Илиодор, идеолог погромщиков из Союза русского народа. Поначалу он восхищался Распутиным, потом стал его поносить. Рассчитывал, что Григорий Ефимович станет его послушным орудием, а тот захотел играть самостоятельную роль. Цена религиозным убеждениям Илиодора стала ясна позднее, когда он вовсе отрекся от православной церкви. А после революции обратился к Ленину с письмом:
«Глубокоуважаемый товарищ-брат Владимир Ильич!
С тех пор как я вышел из рядов попов-мракобесов, я мечтал о церковной революции. Достижения церковной революции должны примирить народные массы с коммунистическим устройством жизни. Если Вы интересуетесь затронутым мною вопросом, то не нужно ли будет приехать мне к Вам в Москву и побеседовать с Вами?»
Ленин не заинтересовался. Илиодор уехал в США. Устроился неплохо, недурно зарабатывал, но все потерял во время великого кризиса осенью 1929 года. Доживал швейцаром в гостинице в Чикаго.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.